— Это было самое прекрасное время, Рапсодия. Когда мы вернемся в Аргот, ты станешь куртизанкой сенешаля, министра правосудия — днем и шлюхой барона — ночью.

Она попыталась ни о чем не думать, но по отвратительному зловонию поняла, что демон возбужден такой перспективой не меньше сенешаля.

Майкл глубоко вдохнул полный дыма воздух и, еще крепче прижав Рапсодию к себе, заговорил ей на ухо:

— Ты вновь полюбишь меня, Рапсодия. Помни, ты никогда не переставала быть моей. Я овладел тобой задолго до того, как появился другой мужчина, и я вышвырну воспоминания о нем из твоей души, да и тела твоего ему больше не видать. Скоро ты будешь так сильно наполнена мной, что в тебе не останется места ни для кого другого.

С трудом сдерживая слезы, Рапсодия думала о своем ребенке.

Спустя довольно много времени горящий лес стал редеть, появились прогалины, потом начались отдельные рощицы, и вскоре перед небольшим отрядом открылись широкие пространства.

Как только дымный лес остался у них за спиной, Рапсодия, обоняние которой обострилось из-за беременности, уловила запах моря. Чем дальше они ехали на запад, к морю, тем солонее становился ветер.

Солнце уже клонилось к закату, и тут порыв ветра принес шум прибоя. Тревога Рапсодии, ужасно боявшейся остаться наедине со скелетообразным чудовищем, когда они разобьют лагерь на ночь, сменилась тупым оцепенением, стоило ей сообразить, что морское путешествие, о котором говорил Майкл, может начаться прямо сегодня.

Она глупо надеялась, что обещанный корабль ожидает их в порту Фаллон или в Трэге. Но теперь поняла, что у Майкла совсем другие планы.

Грозившая ей опасность оказалась гораздо серьезнее.

Всадники остановились на каменистом мысе, далеко выступающем в пенящееся море. Шум ветра и волн, разбивающихся о скалы, напомнили Рапсодии неблагозвучный вой, который она слышала в колодце прорицательницы в Яриме.

И в ее сознании возник голос Мэнвин, самодовольный и таинственный, обращенный к Эши:

«Рапсодия не умрет, когда на свет появятся твои дети. Беременность не будет легкой, но она не убьет Рапсодию».

«Кажется, Мэнвин предсказывала что-то еще? — с тоской подумала она, даже не заметив, как Майкл схватил ее за талию и рывком снял с лошади. — Быть может, она видела именно это».

Ее смерть от рук Майкла. Или самоубийство, чтобы избежать худшего.

«Остерегайся прошлого, леди. Прошлое может быть охотником, не знающим устали, стойким защитником или мстительным врагом. Оно стремится добраться до тебя, оно стремится тебе помочь.

Оно хочет уничтожить тебя».

Рапсодия изо всех сил пыталась устоять на ногах, сильный ветер с моря норовил швырнуть ее на землю, обжигал лицо, выбивал слезы из глаз.

Майкл схватил ее за запястье и потащил вперед вдоль мыса. Вскоре они оказались в самой узкой его части, где ветер свирепствовал особенно яростно. Темные волосы Майкла развевались, как победное знамя, плащ надувался, словно парус. Казалось, ветер придает ему силы. Рапсодия старалась справиться с дрожью, но ничего не могла с собой поделать: могущество Майкла действовало на нее угнетающе. Конечно, он был выше и сильнее, но, кроме того, умел управлять двумя стихиями — воздуха и огня.

А еще в нем находился ф'дор.

Алое солнце должно было вот-вот нырнуть в соленые морские волны.

Майкл провел холодными пальцами по волосам Рапсодии, принялся перебирать спутанные пряди. Потом он повернул голову Рапсодии к югу и показал вдаль, чуть левее садящегося солнца, кровавые лучи которого омыли его костлявую руку.

— Смотри, любовь моя, вот корабль нашей мечты, который увезет нас отсюда, и мы вернемся в Аргот, где я исполню все, что обещал тебе.

Он взмахнул свободной рукой, и в воздух поднялся столб черного огня, а затем изогнулся наподобие арки, искажая окружающее пространство.

Когда ослепительный свет померк, Рапсодия разглядела стоящий на якоре корабль. В ответ на черную вспышку матросы начали поднимать паруса.

Она так ожесточенно боролась с подступившими рыданиями, что ее начала бить крупная дрожь.

«Я не дам этому ублюдку овладеть собой и никогда больше не заплачу», — думала Рапсодия, но решимость ее с каждым мгновением таяла.

Она попыталась разглядеть, что находится внизу под скалой. Каменная стена высотой в несколько сотен футов уходила прямо в море, вокруг нее из воды выступали острые зубы рифов, о которые с глухим рокотом бились прибрежные волны. Рапсодия закрыла глаза, у нее вновь закружилась голова и накатила тошнота.

— Пожалуйста, — простонала она, — отойдем отсюда. Сенешаль хрипло рассмеялся и отвел Рапсодию от края утеса, к семерым солдатам, готовившимся к спуску на корабль.

— Ты боишься высоты? Как странно, Рапсодия. Раньше мне казалось, что ты ничего не боишься. Возможно, это объясняет, почему ты никогда не любила быть сверху.

Рапсодия проглотила резкий ответ. Стоило им отойти подальше от пенящихся волн, как в голове у нее немного прояснилось и она сообразила, что ничего не выиграет, если будет злить Майкла.

— Как тебе удалось спастись, Майкл? — тихо спросила она, и на сей раз в ее голосе не было презрения. — Я считала, что ты давно мертв.

Сенешаль повернулся и посмотрел на нее с высоты своего роста, его голубые глаза заблестели, словно он пытался понять, с какой целью задан этот вопрос. Рапсодия постаралась спокойно встретить его взгляд, тщательно скрывая ненависть и пытаясь понять, что за эти столетия изменилось в его лице.

Четкие линии подбородка и скул остались прежними, именно таким Рапсодия запомнила Майкла, но щеки ввалились, а кожа отвратительно обтягивала кости. Впрочем, когда Майкла охватывало возбуждение, его лицо будто бы обрастало плотью — быть может, именно в эти моменты оживал демон. Похожие изменения происходили и с Эши, стоило дракону одержать над ним верх.

Но, несмотря на то что дракон в крови Эши был алчным и ограниченным, корыстолюбивым и упрямым, он являлся органичной частью Эши, доставшейся ему в наследство от бабушки и прабабушки. Дракон проснулся и обрел силу в результате почти смертельного удара, полученного Эши от другого ф'дора, и крайних мер, на которые пришлось пойти, чтобы его спасти, когда он находился между жизнью и смертью в царстве лорда и леди Роуэн. Дракон был так же неотделим от Эши, как цвет его глаз или способность скакать на лошади, и имел не меньше привлекательных качеств, чем неприятных.

Все поведение Майкла говорило о том, что злой дух проник в его плоть, словно на постоялый двор или в бордель, и сделал его тело своим жилищем.

Но глаза остались прежними. Голубые, точно безоблачное весеннее небо, и с тем же лихорадочным блеском. Эти глаза постоянно преследовали Рапсодию в кошмарах.

Холодные голубые глаза, озаренные пламенем преисподней.

— А тебе было не все равно, погиб я или нет? — вопросом на вопрос ответил он.

Его лицо оставалось невозмутимым, но под застывшей маской демона Рапсодия увидела уязвимость.

— Нет, не все равно, — честно призналась она.

Она навсегда спаслась от него и больше никогда не увидит его лица, — вера в это послужила для нее немалым утешением, когда они выбрались из Корня и обнаружили, что находятся на другом конце света, а их родины, Серендаира, больше нет.

— Я нашел способ жить вечно, — просто сказал он. — Но мне пришлось взять напарника.

— Ты продал свою душу и тело демону?

— В некотором смысле, но на самом деле я заключил очень выгодную сделку. Я не просто оболочка, лишенная разума и воли. Именно я принимаю самые важные решения.

«Лжец, — прошипел демон в его сознании. — Выброси меня прочь — и посмотрим, на что ты способен в одиночку».

Рапсодия не могла слышать демона, но заметила, как исказилось лицо Майкла, и поняла, что он сражается с ф'дором. Она старалась не шевелиться, чтобы не привлекать к себе внимания демона.

— Ваша честь! Мы нашли дорогу на песчаную отмель, — крикнул Фергус с южной стороны мыса. — Если начать спускаться сейчас, то до наступления сумерек мы выйдем на берег. Баркасы уже в пути.

Майкл вновь сильно сжал руку Рапсодии, и она застонала от боли. В следующее мгновение он потащил ее к краю мыса и устремил взгляд в океан, окутанный розовато-золотистым сиянием.

Рапсодия тоже смотрела на море. Вдоль основания утеса тянулся песчаный пляж, пенящиеся волны набегали на бе-рег и с шипением откатывались назад — в них не было ярости, с которой вода обрушивалась на скалы.

Три баркаса отошли от корабля, стоявшего на якоре, и быстро приближались к песчаной косе.

— Возьми лучника и начинай спускаться вниз, — приказал сенешаль Фергусу. — Когда доберетесь до места, подай сигнал. Я хочу знать, где ты будешь находиться после наступления темноты.

Фергус кивнул, зажег фонарь и подал знак одному из лучников. Вскоре они скрылись за огромными валунами.

— Почему ты медлишь, Майкл? — с тревогой спросила Рапсодия.

У нее больше ни на что не осталось сил. И она ужасно боялась, что ответ ей известен.

Он повернулся и задумчиво посмотрел на Рапсодию. Сквозь пелену облаков прорвался красный солнечный луч, и на его лице заплясали демонические отблески.

— Разве это место не кажется тебе романтичным? — Его лицо исказила зловещая усмешка. — Баркасы доберутся до берега не раньше, чем через час. У нас полно времени. — Он закинул голову назад, наслаждаясь порывами ветра, а его глаза загорелись диким огнем. — Я слишком долго ждал встречи с тобой, Рапсодия. С того самого дня, как ты сбежала от меня из таверны в Истоне, — помнишь, она называлась «Шляпа с пером», — я скорбел о том, что тебя потерял. Я послал своих людей в погоню, но они не вернулись. Мне сказали, будто тебя забрал Брат. Это правда? Что с ним произошло?

— Брата больше нет, — запинаясь, проговорила Рапсодия, стуча зубами от страха и холода.

— Хорошо. А теперь, прежде чем мы спустимся на пляж, поднимемся на борт корабля и проведем там шесть недель в тесной душной каюте, я возьму тебя здесь, на ветру, на твердой земле. Я больше не потерплю никаких отговорок. Я хочу, чтобы эти валуны обрушились в море.

Он погладил один из двух огромных камней, образовавших букву «V» возле самого края мыса.

Рапсодия обхватила себя руками, ее глаза мучительно искали путь к спасению.

«Опасайся прошлого, леди. Оно стремится добраться до тебя.

Оно хочет уничтожить тебя».

Сенешаль посмотрел на Рапсодию, и его лицо превратилось в застывшую маску.

— Пути к спасению нет, Рапсодия. Тебе не удастся оттянуть неизбежное. Покорись, ты же знаешь, как это бывает.

Майкл снял плащ и расстелил его на каменистой земле.

— Рассредоточьтесь и перекройте проход, — приказал он пятерым оставшимся солдатам.

Те мгновенно выполнили его приказ, сделав бегство невозможным.

— Световой сигнал, милорд, — сообщил один из лучников, смотревший в сторону тропы, по которой спустился Фергус.

Сенешаль толкнул Рапсодию на землю, она оказалась спиной к обрыву и лицом к солдатам, затем отошел к южному краю мыса и бросил быстрый взгляд на маленький мигающий маячок.

Фергус нашел удобный спуск, — пояснил он солдатам. — Отлично.

Он повернулся…

… как раз вовремя, чтобы увидеть, как Рапсодия ринулась к краю утеса.

— Остановите! Остановите ее! — яростно крикнул Майкл. Кайюс выстрелил. Рапсодия упала в нескольких шагах от края, арбалетная стрела торчала из ремня, на котором обычно висел ее меч.

Она вскочила, поморщилась от боли и увидела бегущих к ней солдат. Потом в последний раз встретила взгляд Майкла.

И прыгнула с утеса в море.

ДОВОЛЬНО ДОЛГО над мысом слышался лишь вой ветра.

Затем раздался двойной крик ярости, потрясший утес. Голос обманутого демона сливался с яростью жестокого, неуправляемого человека, не сумевшего получить желанный приз, ради которого он пересек океан. Звук был таким страшным, что несколько наемных солдат потеряли контроль над своим мочевым пузырем.

Возмущенно взревел ветер, со скал посыпались мелкие камни, над мысом поднялись клубы пыли.

Сенешаль подбежал к краю обрыва и устремил свой взгляд вниз — там, на расстоянии сотен футов, упрямые волны бились об острые рифы. Рапсодия исчезла. Майкл надеялся, что она цепляется за скалу или течение смыло ее в море, но видел лишь бесконечные серо-голубые волны, покрытые белыми барашками пены.

Он запрокинул голову назад и закричал в темное небо:

— Не-е-е-е-е-е-е-е-ет!

Ветер подхватил зловоние демона — чудовищный запах горящей плоти, заставив солдат давиться и дрожать, когда искры черного огня взметнулись в воздух.

Наемники и сами всматривались в пропасть, пытаясь найти в меркнущем свете следы бросившейся вниз женщины, но видели и слышали лишь неумолчный рокот прибоя, разбивающегося о скалы, а потом сбегающего обратно в море.

Сенешаль сжимал голову, его тело извивалось в каком-то диком, исступленном танце, словно он сражался с невидимым духом. Испуганные солдаты старались держаться вместе, переглядывались, пытаясь найти поддержку друг в друге, — без Фергуса среди них не нашлось нового лидера. Наконец сенешаль выпрямился и свирепо посмотрел на них.

— Ну, чего вы ждете? — рявкнул он, задыхаясь от ярости. — Спускайтесь вниз, глупцы! Прочешите пляж, осмотрите скалы, найдите ее!

— Милорд… — начал один из лучников.

Сенешаль сделал резкий жест в сторону обрыва, и ветер взвыл от ярости, его мощный порыв подхватил несчастного и швырнул вниз. Пронзительный крик солдата потонул в вое ветра. Остальные не могли отвести глаз от жуткой картины и с ужасом наблюдали, как тело их товарища падает на зазубренные камни. Вскоре набежавшая волна утащила его за собой.

Сенешаль внимательно наблюдал и запоминал траекторию его полета и что произошло с телом дальше. Потом он вновь повернулся к своим людям:

— Найдите ее.

Солдаты побежали к спуску, который совсем недавно показал Фергус.

Майкл стоял, подставив лицо ревущему ветру, а затем, будто опомнившись, перевел взгляд на кипящую внизу воду. Волны накатывали на берег одна за другой, точно высокая трава в Широких Лугах в ветреную погоду. Он вспомнил, как тысячелетие назад сравнивал ту траву с волосами Рапсодии, и едва не взорвался от нового приступа ярости.

«Ради этого мы пересекли целый мир. Какая бессмысленная трата сил! »

— Молчать! — зарычал сенешаль, царапая ногтями собственное лицо. — Прекрати мучить меня своими самодовольными заявлениями. Ты ничего не знаешь.

«И ничего не вижу, ничего, кроме прибоя и скал». Вены на шее сенешаля набухли, лицо раскраснелось от гнева.

— Ты хочешь посмотреть на них поближе? — оскалился он, делая несколько шагов к обрыву. — Я потерял единственное, к чему стремился. Бесконечная жизнь вдруг стала мне в тягость. Быть может, нам следует составить ей компанию в бушующем море? Тебя это устроит, самодовольный паразит?

Демон неожиданно замолчал.

Глаза сенешаля широко раскрылись, он неотрывно смотрел на брызги ставших такими манящими волн. Майкл ощущал, как его захватывает сладкое безумие, ужасно захотелось отдать себя в руки ветра, полететь вниз и покончить мучительное сосуществование с демоном, забыть о том, что Рапсодия от него сбежала.

«Нет. Отойди от края».

Майкл решительно покачал головой. Ветер подхватывал и относил в сторону капельки пота.

«Она нас недостойна. Она презирала тебя. Разве ты сам этого не видел? »

— Я тебе не верю, — небрежно ответил сенешаль, однако в его тоне чувствовалась угроза. — Ты видел ее лицо, когда она сказала мне, что считала меня мертвым?

«Да, видел. Видел презрение».

— Ничего подобного, — возразил сенешаль. — Ты видел раскаяние и страсть.

«Ты не просто слеп, а еще и жалок».

Снизу доносились обрывки голосов. Сенешаль посмотрел на юг, где внизу зажигались фонари — их крошечные огоньки полукольцом охватывали пляж. По темной воде побежали длинные отблески света.

Голос демона в его сознании изменился, стал нежным и ласковым:

«Спустись вниз, если'хочешь. Обыщи береговую линию. Ты ничего не найдешь — остаться в живых после падения на эти скалы невозможно. Но я советую тебе осмотреть берег, иначе ты не сможешь спокойно заснуть. А потом, когда ты смиришься с тем, что ее больше нет, вернемся на корабль и поплывем в Аргот. Дома нас ждет много радости».

Майкл молча смотрел на волнующееся море, но темнота становилась все более плотной.

«Пойдем, — уговаривал демон. — Давай спустимся к морю. Ты сам все увидишь. Фарон ждет».

Сенешаль неохотно кивнул.

— Да, — ответил он вслух. — Пора.

Еще несколько мгновений Майкл смотрел на волнующееся море, где нашла свой последний приют Рапсодия, пытаясь выбросить из памяти взгляд, который она бросила на него перед тем, как спрыгнуть вниз.

Он все понял.

Смерть, даже мучительная, лучше, чем остаться с ним.

— Шлюха, — прошептал он, обращаясь к налетевшему ветру. — Жалкая, похотливая шлюха.

Котелок, Илорк

ДОЛГОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ домой из Сорболда дало возможность Акмеду получше познакомиться с женщиной, которую он нанял.

Поначалу ее хрупкая фигурка, узкое лицо, а также нежелание отвлекаться от работы и терпеть неуважительное отношение даже от родственников сильно напоминали ему Рапсодию. Но чем дольше он наблюдал за Теофилой, тем больше различий между ними он находил.

Рапсодия казалась ему ясной и прозрачной, как чистое стекло. Ее намерения и мотивы поступков всегда были для Акмеда очевидны, и хотя в ее характере имелось множество тонкостей и нюансов, он читал в ее душе с такой легкостью, словно текст был начертан гигантскими буквами на склонах горных перевалов Высоких Пределов Серендаира.

А Теофила была такой же неясной и загадочной, как витражное стекло, которое изготавливали панджери.

Большую часть пути Теофила помалкивала, предпочитая без лишних разговоров скакать по скалистым нагорьям, лежащим между Сорболдом и Илорком. Она еще сильнее замкнулась в себе, когда они оказались на горных перевалах. Теперь Теофила постоянно оглядывалась по сторонам, словно опасалась появления страшного хищника.

И хотя ее молчание устраивало Акмеда больше, чем болтовня Рапсодии, от Теофилы исходили необычные вибрации. Если окружающая Рапсодию природная музыка действовала успокаивающе на нервные окончания, испещрявшие кожу Акмеда, то от женщины-панджери исходило удивительное потрескивание, висевшее в воздухе даже после того, как она уходила. Это завораживало Акмеда, но заставляло постоянно быть начеку.

В тех редких случаях, когда ему удавалось вовлечь свою спутницу в разговор, Теофила отвечала на вопросы очень коротко, не отводя взгляда от дороги.

Останавливаясь на ночлег, оба спали мало. Каждый старался не погружаться в глубокий сон, чтобы иметь возможность тут же отреагировать на возникшую опасность в виде хищных животных или разбойников. Впрочем, не оставалось сомнений, что и друг другу они не слишком доверяли.

Все их разговоры сводились к тому, что Теофила подробно описывала виды инструментов и сырья, которые ей понадобятся, хотя она ничего не знала о месте и сути работы. С собой Теофила прихватила лишь небольшую сумку, где лежало самое необходимое: пила, кусачки и другие плохо сбалансированные инструменты. Акмед видел их, когда Теофила заканчивала работу в Сорболде. Однако панджери использовали гораздо больше различных приспособлений. И Акмед понимал, что болгам придется все делать для нее заново.

«Она просто помешана на инструментах, — думал Акмед, наблюдая за Теофилой, которая с огромным увлечением составляла список. — А Рапсодия всегда имела слабость к одежде».

У каждой женщины, как успел убедиться Акмед, имелась какая-то тайная страсть.

Акмед видел, насколько хорошо Теофила управляется с лошадью. Когда ей казалось, что Акмед не обращает на нее внимания, она разговаривала с кобылой, которую он купил для нее в Яриме, проверяла состояние ее копыт. Руки у Теофилы были маленькими, но сильными, однако она всячески это скрывала, стараясь, чтобы Акмед ничего не заметил.

Через шесть дней после того, как они миновали перевал Римшин, перед ними выросли пики Гриввен и Ксейт. Акмед сквозь вуаль наблюдал за Теофилой, заметив, с каким интересом она рассматривает эти разноцветные горы, подобно клыкам поднимающиеся в небо во множестве цветов и оттенков, от черного и пурпурного у основания до зеленого и голубого наверху, в туманной дымке, отчего создавалось впечатление, будто их вершины теряются в облаках. Два этих пика в эру намерьенов были обустроены людьми. Теперь в них располагались вечно бодрствующие дозоры, в башнях прятались тысячи солдат. А еще отсюда открывался великолепный вид на Кревенсфилдскую равнину.

— Илорк, — сказал Акмед. Теофила молча кивнула.

Они въехали в Котелок через огромные ворота, высеченные в скале, проследовали мимо гигантских крепостных валов и бастионов, казалось, предназначенных для защиты от разгневанных богов. Акмед с удовольствием увидел нескрываемое удивление на лице Теофилы, вспомнил, как он сам, Рапсодия и Грунтор в первый раз, во время ужасного ливня, вошли в Илорк, который и тогда был грандиозным архитектурным сооружением. Акмед, как всегда, отлично знал, что он делает.

Да, он намеревался произвести на Теофилу сильное впечатление. Может быть, немного напугать.

Когда они миновали ворота, раздался звон колоколов, эхом отразившийся от стен и отрогов гор. Двести воинов-болгов в темных кожаных доспехах, с оружием, выкованным из сине-черной стали с добавлением райзина, выстроились в колоссальном коридоре, который вел мимо гигантских статуй, оставшихся от эры намерьенов и недавно восстановленных в своем прежнем величии его мастерами.

Теофила последовала за королем болгов в глубокий туннель, ведущий к главному залу. Вдоль его стен на бесчисленных подставках пылились удивительные экспонаты.

— Что это такое? — спросила Теофила, и ее голос гулко прозвучал в туннеле.

— Дары, — буркнул Акмед, проходя мимо ожерелий и кубков, печатей и других выставленных на всеобщее обозрение сокровищ. — Безделушки и украшения, которые правители других государств прислали в качестве подарков, когда я стал королем этой страны. Взятки. Налаживание хороших отношений. Собирание пыли.

Глаза женщины-панджери сверкнули в мерцающих отблесках факелов.

— Некоторые из них выглядят бесценными.

— Не сомневаюсь.

— Почему же тогда около них нет охраны? Акмед фыркнул:

— Потому что мне на них наплевать. Я бы продал их на рыбном рынке, но мой министр протокола настаивает, что их нужно хранить на случай, если нас навестит кто-нибудь из подаривших их нам болванов.

Губы Теофилы тронула улыбка.

— А почему все подставки разные? Акмед пожал плечами:

— Ну, кто-то, покопавшись в барахле, находит подходящую подставку, ставит ее в коридоре — и на ней оказывается очередная безделушка. Вопрос имеет сугубо дипломатическое значение. Подставки вовсе не должны быть одинаковыми.

— Ага. И все же вы готовы заплатить двести тысяч золотых за витражное стекло. У вас весьма своеобразный художественный вкус.

Разговор завершился, и дальше они шагали молча, пока не добрались до Большого зала.

После многочисленных неудачных попыток создать образец витражного стекла Шейн просеивал большую груду древесного пепла в бочку. Его занятие было прервано тем, что в башню Гургус вошли Акмед и новый витражный мастер.

Мастеровой из Кандерра уставился на них разинув рот, затем с лязгом захлопнул челюсть и поспешил им навстречу, громко топая каблуками по мраморному полу. Попутно он вытирал руки о передник.

— Добро пожаловать домой, ваше величество, — с преувеличенной вежливостью обратился он к Акмеду. — Надеюсь, ваша поездка прошла удачно.

И он широко улыбнулся женщине, которая смотрела на него с полным равнодушием.

— Где Рур? — резко спросил Акмед.

Улыбка Шейна стала еще шире и подобострастнее.

— Они с Песочником проверяют печи для отжига.

Акмед отвернулся от него и подошел к столам, где лежали пробные куски стекла рядом с семью небольшими стеклянными панелями, завернутыми в мешковину. Теофила следовала за ним, оглядывая узкое помещение с высоким потолком, вырубленное в величественном горном пике, уходящем в самое небо. Акмед показал на купол у них над головой, временно накрытый сверху деревянным колпаком, который был разделен на семь равных секторов с общим центром.

— Вот мой проект: я хочу, чтобы потолок состоял из семи одинаковых по размеру панелей из цветного стекла. Круг необходимо разделить на восемь долей, чтобы каждой соответствовала одна восьмая часть площади, а еще одна восьмая часть приходится на свинцовые рамы, отделяющие один цвет от другого.

Панджери кивнула.

— Кузницы, которые имеются в нашем распоряжении, превосходят все, что вам доводилось видеть раньше. Четыре горна размером с три повозки, запряженных быками, мощная печь для плавления стекла, специальная печь для отжига и охлаждения, а также печь для производства листового стекла. Если вам потребуется еще одна печь, мы ее построим и сделаем все необходимые инструменты. Главная проблема состоит вот в чем, — продолжал Акмед. — Каждая секция должна иметь определенный цвет — я покажу вам образцы. Кроме того, стекло необходимо сделать достаточно прочным — оно не должно лопнуть под порывами ветра, гуляющего в горах, — а также безупречным, без пузырьков и неровностей. Лист такого стекла, пропуская свет, будет оставлять чистую тень на полу этого помещения. Разные цвета в разное время дня, в зависимости от положения солнца. Если все будет сделано правильно, в полдень на полу появится радуга.

— У вас есть план расположения каждого из цветов? — спросила Теофила.

— Да. Сейчас он у Рура. Шейн покачал головой:

— Нет, наверное, у Песочника.

Акмед вздохнул, вспомнив выражение беспокойства на лице Рапсодии, когда она неохотно копировала цвета на диаграмму.

— Я позабочусь о том, чтобы вы получили все чертежи, — сказал он Теофиле.

Акмед вытащил одну из обернутых в мешковину пластин. В его руках оказался маленький лист блестящего зеленого стекла толщиной с большой палец.

— Это образец нужного зеленого цвета, такой есть для каждого цвета, — добавил он, протягивая его Теофиле. — Кроме того, нужно будет произвести испытание на прозрачность в солнечных лучах. Если все сделано правильно, появится определенная руна, но только в том случае, если лист будет иметь необходимую толщину.

Теофила рассеянно водила рукой по осколкам стекла на столе.

— Насколько я понимаю, вам не доводилось видеть руну.

— Вы правы.

— Ничего удивительного. Вы используете совсем не те материалы.

— Да? А что нам следует использовать?

Она взяла один из осколков, тщательно осмотрела его, а потом поднесла к свету.

— Во-первых, для получения пепла нужно взять другое дерево. Какое соотношение пепла и песка вы берете?

— Полторы части пепла на одну часть песка.

Панджери покачала головой:

— Нет, два к одному. Кроме того, потребуется более тщательное просеивание. И другое дерево. В этом слишком высокое содержание поташа.

Акмед задумался. Они сжигали деревья, о которых упоминал Гвиллиам, — их рубили на лесных прогалинах к востоку от Канрифа, неподалеку от высохшего каньона.

— Когда строилась башня, использовали то же самое дерево, — возразил Акмед, взяв покрытый пятнами желтоватый кусок.

Теофила приподняла бровь.

— Вы уверены? — чуть язвительно поинтересовалась она, вновь посмотрев на осколок стекла. — Здесь растут самые разные деревья. Вы ведь брали мягкую древесину восточных лесов, не так ли?

— Да.

Она усмехнулась:

— Вам следовало обратить взгляд на запад, а не на восток. У подножия гор, на западном краю ваших владений, растет вишня или, что еще лучше, бук. В них больше натрия, а именно он необходим для производства стекла. Кроме того, в степях вы найдете полынь и крапиву — мы проезжали мимо зарослей по дороге сюда, этого нам хватит, чтобы украсить витражными стеклами все вершины Зубов, как вы того хотели! Наконец, мы можем собрать сексоз.

— Сексоз?

Панджери кивнула:

— Соляные корки, их можно найти на засушливых землях, которых немало между Илорком и Сорболдом. Во всяком случае, в степях отыскать их совсем не трудно. Вероятно, это все, что осталось от древних озер с соленой водой. Всякий раз, когда панджери натыкаются на них, они собирают сексоз. Из него получаются прекрасные добавки.

Акмед слушал Теофилу с благодарным восхищением. В ее голосе звучала такая уверенность, что после стольких месяцев сомнений и разочарований, ошибок и неудач у него в душе вновь затеплилась надежда на успех.

— Я доставил сюда бочки с минералами, неоходимыми для окраски стекла, — быстро проговорил он, переступая через осколки и кивая вошедшему в башню Руру. — Я предположил, что вам потребуется марганец для пурпура, медь для красного, железо для желтого, кобальт для синего…

— Возможно, — перебила короля Теофила. — Иногда я использую окиси металлов, но у меня есть и собственные рецепты. Различные виды пепла, а также разные температуры дают разные цвета.

— А каковы ингредиенты?

Панджери даже не улыбнулась.

— Ваши двести тысяч золотых купили мое время и труд, — напомнила она. — Но не секреты.

Рур поманил к себе короля. Акмед нетерпеливо дернул головой, и тогда фирболг откашлялся и заговорил. Он так редко открывал рот, что король болгов и Шейн с удивлением на него воззрились.

— Ваше величество, — произнес Рур и вновь поманил к себе короля.

Акмед отбросил осколок стекла и пересек комнату. Он взял кусочек промасленной ткани, протянутый ему Руром, — послание, принесенное почтовым голубем.

Акмед сразу узнал почерк Грунтора.

Он долго смотрел на письмо, пытаясь уловить смысл, а потом витиевато выругался на болгише.

— Я должен уехать, — повернулся он к Руру. — Когда я вернусь, не знаю. Позаботься о том, чтобы Теофила получила все, что ей потребуется, абсолютно все. Пусть литейщики начнут работу по ее заказам. Посели ее в покоях для послов. Однако не позволяйте ей разгуливать по коридорам Котелка, пока меня не будет.