— У меня есть интересная мысль, — обратился он к аристократам, купцам и воинам. — Весы могут оценивать не только людей, но и идеи. Когда в конце Намерьенской войны на трон взошел первый император, собрался совет, очень похожий на наш, и были высказаны аналогичные сомнения, причем представителями тех же групп. Символ каждого решения поместили на одну чашу весов, а на другую положили Кольцо Власти. Весы высказались в пользу военных, которые хотели видеть Сорболд единым, тогда и выбрали императора. Близится полночь, и только весы помогут нам закончить наши споры.

Ответом ему было молчание. Затем члены совета начали кивать и принялись выбирать символы.

Акмед подождал, пока разойдутся правители, а потом и сам поднялся на ноги. За столами остались только сидевший рядом с ним Эши и устроившийся с другой стороны Тристан Стюард. Король намерьенов провел рукой по огненно-рыжим волосам, блестевшим в свете факелов, и положил голову на стол.

— Боги, — простонал он.

— У меня больше нет сомнений, что это самые обычные смертные, — буркнул Акмед. — Ну, желаю удачи.

— Ты уходишь? — не веря своим глазам, спросил Эши, глядя на короля болгов, собиравшего вещи.

Акмед кивнул.

— Я должен встретиться с конюхом императорской конюшни и подписать соглашение о кредите с Благословенным еще до того, как он рухнет без сил под гнетом глупости этих идиотов. Кроме того, я не хочу заставлять конюха ждать.

Эши вздохнул:

— Ну, тогда мы поговорим после того, как ты вернешься.

— Я не намерен возвращаться. У меня сводит ноги от бесконечного сидения, мне нужно купить лошадь и поспать хотя бы несколько часов, поскольку рано утром я выезжаю в Илорк.

Потрясенный король намерьенов выпрямился.

— Ты уезжаешь? До принятия решения?

Акмед пожал плечами:

— Могут пройти дни или даже недели, прежде чем решение будет принято. У меня полно дел в Илорке, и я не могу терять столько времени, дожидаясь, пока эти глупцы договорятся.

— Должен признаться, что я удивлен, — с некоторой обидой проговорил Эши. — Ведь ты единственный правитель, член Союза Намерьенов, всегда относившийся к Сорболду с подозрением — если не считать моего дяди, который вообще никому не верит. И у тебя есть на то причины: твои земли граничат с Сорболдом. Разве ты не считаешь необходимым остаться и посмотреть, чем закончится совет?

— Нет. В любом случае результат окажется бездарным, — мрачно ответил Акмед. — Чтобы выжить, нам нужно готовиться к худшему. Наблюдать за тем, как развиваются события, — все равно что засовывать израненные руки в соленую воду. Было бы приятно считать, будто мое мнение может изменить положение к лучшему, но едва ли на это можно рассчитывать.

— Ну, у вас слишком мрачный взгляд на вещи, — заметил Тристан Стюард, вставая из-за стола.

— Пойди выпей стаканчик вина, Тристан, — резко бросил ему Эши. — Ты не слишком разумно выступал на совете, а порой твои слова ставили нас в дурацкое положение.

Стюард удивленно посмотрел на короля намерьенов, затем в его глазах вспыхнула ярость, он отвернулся и быстро ушел.

— Пожалуйста, останься, — попросил Акмеда Эши, когда Тристан отошел достаточно далеко. — Твой совет может очень пригодиться.

— Нет. Я пришел, чтобы слушать, а не говорить, — покачал головой король болгов.

— Что ты обо всем этом думаешь? Меня интересует твое мнение.

Акмед закатил глаза:

— Я не твой советник, Гвидион ап Ллаурон. Но если бы мне пришлось высказать свое мнение, я бы проголосовал за то, чтобы все оставалось по-прежнему. Во всяком случае, мне это выгодно. Иначе придется пересматривать многие торговые соглашения. Их было совсем непросто заключить, а если Сорболд будет раздроблен, нам едва ли вообще удастся с ними договориться. Даже объединенный Сорболд представляет угрозу для моего королевства, да и для Роланда тоже. А если он перестанет быть единым государством, станет еще хуже. Никто не сможет предсказать, что произойдет, если вся армия захочет принять участие в выборе нового правителя. И если ты не почувствовал тревогу в тот момент, когда их главнокомандующий встал и принялся возражать, словно он глава государства, ты глупец.

— Тут я с тобой согласен.

— Ну, тогда ты должен понимать, что ничего хорошего ждать не приходится. Династии не прерываются, если все идет хорошо. И столы здесь поставлены вовсе не потому, что предстоит пир в честь нового монарха. Или армия уничтожит всех, кто ей не угоден, или купцы незаметно положат палец на весы, а может быть, наместники, вернувшись по домам, разорвут империю на части. Какое бы соглашение ни было достигнуто, как бы проигравшие ни заверяли победителей в своей верности, все закончится плохо. И это неизбежно.

Он повернулся, чтобы уйти, но задержался и произнес на прощание:

— Хочу тебе сообщить, что постараюсь подготовиться к провокациям на границе. Конечно, хорошо бы своими глазами увидеть людей, с которыми нам в дальнейшем придется иметь дело, но мне действительно нора. Я не намерен тратить понапрасну время только для того, чтобы потом сказать: «Я присутствовал на совете, но не сумел помешать наихудшему развитию событий». А теперь я собираюсь найти Благословенного. Доброй ночи.

АКМЕД ПРОСНУЛСЯ задолго до рассвета.

Он выбрался из спящего дворца, остановился, чтобы бросить прощальный взгляд на высокие башни, величественные и гармоничные одновременно, колокола на которых, к счастью, молчали со вчерашнего вечера. Голова у Акмеда до сих пор болела от чудовищной какофонии погребения.

Вскоре король болгов уже шагал в сторону конюшни. В свете заходящей луны на кустах и цветах серебрились редкие капельки росы.

Старший конюх уже пришел и наблюдал за работой. Еще одну лошадь, как и просил Акмед, оседлали, и она стояла рядом с его скакуном. Акмед передал конюху кредитные обязательства и взглянул на лошадь. Подобный выбор его искренне удивил — он бы и сам не отказался от такой кобылы. Что ж, для разнообразия его не обманули.

Король болгов вытащил из кармана золотую монету и протянул ее конюху, после чего вывел обе лошади на свежий утренний воздух. Пожалуй, он впервые в жизни заплатил больше, чем у него попросили, — непривычное чувство.

Акмед и сам не знал, понравилось ли оно ему. Однако сожалений он не испытывал.

Король болгов легко вскочил в седло и, ведя в поводу купленную кобылу, направился сквозь серую предрассветную дымку к лагерю панджери. Небо у него за спиной светлело, близился рассвет.

Перевалив через последний холм, Акмед остановил скакуна.

Лагерь исчез.

А вместе с ним и кочевники.

Сердце бешено забилось у него в груди, он с надеждой всматривался в бесконечную пустыню на западе, пытаясь разглядеть караван панджери, но их нигде не было.

Акмеда охватила паника, отчаяние обожгло поверхность его сверхчувствительной кожи. Ему удалось найти мастера, которого он так долго искал, именно такого, в каком король болгов нуждался: жесткого, помешанного на своей работе. Теофила не потерпит никаких безобразий от Шейна, да и болгам будет трудно смотреть ей в лицо без страха.

Она сможет превратить Светолов в реальность.

Но она исчезла.

«Клянусь богами, я не позволю ей ускользнуть от меня», — сердито подумал Акмед.

Он пришпорил своего скакуна и помчался к подножию холма, за которым вздымались пики Ночной горы.

Как и прежде, проход охраняли четверо стражников.

— Где панджери? — крикнул он, придерживая лошадей.

Солдаты, моргая, удивленно смотрели на него, не успев толком проснуться. Трое покачали головами, а четвертый прокричал в ответ:

— Ночью пришел почтовый караван. Возможно, они присоединились к нему; кочевники часто так поступают. Караван направляется на запад, через перевал Римшин, а потом поворачивает на север, в Сепульварту. Вы можете попытаться их догнать.

Акмед помахал им рукой и вновь пришпорил своего скакуна.

Через два дня он достиг перевала Римшин, откуда открывался прекрасный вид на Кревенсфилдскую равнину. Солнце медленно поднималось над горизонтом, над высокой зеленой травой стелился туман, легкий ветер гнал вперед изумрудную волну.

Впереди медленно катил почтовый караван, семь фургонов охраняло пять десятков солдат. Караван двигался на север, к трансорланданскому тракту. Он направлялся в Сепульварту и прошел уже половину четырехнедельного цикла. Акмед прекрасно знал расписание почтовых караванов, поскольку именно он их и придумал.

За караваном следовали четыре разноцветных фургона, запряженных парами лошадей. По бокам скакали несколько одиночных всадников.

Он нашел панджери.

Акмед прикинул, как ему лучше приблизиться к каравану. Сделать это незаметно на плоской, как стол, Кревенсфилдской равнине было совершенно невозможно, а одинокого всадника, бешено погоняющего двух лошадей, могли принять за разбойника. Акмеду совсем не хотелось получить стрелу от одного из солдат Тристана Стюарда, поэтому он огляделся по сторонам, пытаясь найти способ заранее сообщить о своих мирных намерениях.

Взгляд короля болгов остановился на знамени мертвой императрицы с изображением солнца и меча, грустно обвисшем над узким перевалом. Акмед подъехал к нему и надел полотнище на свой посох. Он задумчиво посмотрел на флаг. Вчера династия закончила свое существование, не помогли даже два прекрасных символа: бесконечное могущество солнца и стойкая сила меча.

«Даже солнце и меч уходят, — подумал Акмед. — Пожалуй, не стоит использовать столь впечатляющие символы при жизни, чтобы смерть не выглядела такой жалкой».

Он пришпорил своего скакуна, убедился, что вторая лошадь послушно скачет сзади, и помчался вниз, на бесконечные просторы Кревенсфилдской равнины.

Почти одновременно раздались крики орланданских солдат и панджери, скакавших рядом со своими фургонами:

— Эй! На юге всадник!

Караван продолжал ехать дальше, постепенно набирая скорость, а солдаты, защищавшие южный фланг, приготовились перехватить незнакомца. Караван панджери также прибавил ходу.

Во втором фургоне пожилая женщина схватила за руку свою молодую соседку.

— Теофила! Посмотри на юг! Тебе не кажется, что нас преследует король болгов? — проговорила она на языке кочевников.

— Да, это он! — подтвердила третья женщина. — Он приехал за тобой, Теофила!

Молодая панджери прищурилась и посмотрела на юг. Уголки ее губ тронула улыбка, так редко посещавшая ее удивительно красивое лицо, но она ничего не сказала. Женщины принялись ее дразнить, фургон начал притормаживать, а двое солдат выехали навстречу всаднику, размахивавшему над головой флагом умершей императрицы. За ним покорно следовала еще одна лошадь.

— Ему требуется вовсе не твое мастерство, девочка!

— Ему нужна твоя задница! А она у тебя просто великолепная, Теофила.

— Верно, но она вертела ею перед носом у Крентиса все время, что мы выполняли последний заказ. Ты не боишься, что он будет ревновать?

— К королю болгов? Едва ли.

— Почему нет? У него в штанах такая же штука, как у всех остальных мужчин…

— Да! Кошелек с монетами!

— Прекратите болтать глупости, несчастные самки павлина, — рассердилась пожилая женщина. — Ведите себя прилично.

Теофила засунула руки в карман штанов и потрогала монеты, которые сняла с глаз императрицы и наследного принца после того, как ушли духовные лица и другие скорбящие, а склеп запечатали. Она провела большим пальцем по неровной поверхности монет, все еще чувствуя сожаление и резь в животе из-за того, что проделала в витражном окне недостаточно большое отверстие. Когда король болгов увидел ее в первый раз, она как раз заделывала это отверстие.

— Пусть чирикают, — отозвалась Теофила. — Я не обращаю на них внимания.

Она с интересом наблюдала, как солдаты перебросились несколькими фразами с всадником, после чего заняли свои прежние места. Король болгов, по-прежнему не поднимавший вуали, которая скрывала его лицо, оставляя открытыми лишь глаза, бросил флаг Сорболда на землю и направил своего жеребца к фургонам панджери, ведя в поводу красивую гнедую лошадь. Он остановился перед фургоном, где сидела Теофила, и посмотрел на нее. Она встала.

— Вы обдумали мое предложение?

Она прищурилась:

— Работать за инструменты?

— Да. Мы сделаем для вас любые инструменты, которые вы сумеете описать.

Теофила задумалась.

— И двести тысяч золотых монет?

Акмед заморгал, и у него слегка дрогнул голос.

— Но тогда речь шла обо всех панджери.

— Нет, речь шла о том, чтобы нанять панджери, которые вам необходимы. Вы сами сказали, что вам нужен только один человек. — Она уперла руки в бедра. — Вы отказываетесь от своего предложения?

— Нет, — быстро ответил король болгов и улыбнулся, словно ему только что пришла в голову новая мысль. — Это хорошая цена за работу лучшего мастера панджери в течение неограниченного времени.

Теперь дрогнул голос Теофилы.

— Подождите. Разве речь шла о неограниченном времени? Я на это не соглашалась.

— Нет, вы согласились на мои условия. Я сказал, что мне не понадобятся ваши услуги, если мой проект не будет доведен до конца, а вы весьма решительно заявили, что никогда не оставляете работу незаконченной. Да будет вам известно, что я хочу украсить утесы Зубов, от подножия до самых вершин, замысловатыми витражами, изображающими географическую карту мира со всеми мельчайшими деталями. Вы отказываетесь от данного вами слова?

Теофила дерзко вздернула подбородок.

— Нет, — прорычала она.

Акмед слабо улыбнулся:

— Хорошо. Тогда попрощайтесь со своими родственниками и можете их заверить, что с вами будут обращаться с подобающим уважением и хорошо заплатят.

Теофила обернулась к панджери, с недоумением взиравшим на нее, произнесла несколько слов и выслушала ответ самого старшего из мужчин — Акмед посчитал его главой клана.

Потом она вновь повернулась к королю болгов:

— Глава клана хочет быть уверен, что вы будете добры ко мне.

В голосе Теофилы Акмед уловил иронию. Возможно, она подумала о том, насколько доброй она собирается быть сама.

Акмед расправил плечи, потом соскочил с коня, вплотную подошел к фургону и остановился рядом с Теофилой.

— Я ни к кому не бываю добр, — спокойно ответил он. — Вы можете спросить об этом моих лучших друзей и самых лютых врагов, и они скажут вам одно и то же. Однако вы будете в безопасности, вас будут хорошо кормить и одевать. Больше я ничего не могу обещать.

Женщина молча обдумывала его слова. У нее за спиной панджери начали перешептываться на своем необычном языке. Акмед почувствовал раздражение и протянул Теофиле затянутую в перчатку руку.

— Пойдем со мной, — коротко предложил он.

И слова, вырвавшиеся из самой глубины его души, эхом отозвались в его сознании. Столетия назад, в прежней жизни, по другую сторону Времени, в исчезнувшем мире он уже произносил их, обращаясь к другой женщине, точно так же испытывавшей его терпение.

«Если хочешь, пойдем с нами».

Теофила смотрела на него, и Акмед уловил момент, когда она приняла решение. Быстро собрав свои вещи, она взяла его руку и, не обращая внимания на взгляды и шепот панджери, соскочила на землю и последовала за Акмедом к лошадям.

Стражники почтового каравана увидели, что король болгов закончил переговоры, и по цепочке передали: можно двигаться дальше. Главный караванщик, убедившись в том, что двое весьма необычных людей сели на лошадей и поскакали прочь, повернулся к возницам:

— Двинулись вперед, парни. Нам нельзя терять время.

БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ следующего дня представители сословий потратили на то, чтобы выбрать символы, которые наилучшим образом будут отражать их интересы при взвешивании.

Эши провел это время с Риалом и Тристаном Стюардом, обмениваясь мнениями и определяя стратегию дальнейших действий.

— Сорболду предстоит принять одно из самых сложных решений, необходимость которых когда-либо вставала перед империей, — сказал Эши лорду Роланда во время скудного обеда, проходившего в огромном зале дворца: большинство поваров и слуг сбежали после похорон, страшась неизвестности и надеясь на то, что при благоприятной смене режима их вновь наймут, поскольку никто не знает их в лицо. — Какой бы правитель ни пришел на смену Лейте, я должен постараться, чтобы Сорболд остался в дружеских отношениях с Союзом. И хотя в принципе я согласен с тобой, Тристан, что с Сорболдом легче иметь дело как с единым государством, а не как с множеством независимых провинций, не нам это решать. Пусть они сами договариваются о будущем своей страны. К тому же иметь сильных соседей далеко не всегда выгодно.

Лорд Роланда бросил мрачный взгляд на своего суверена.

— Когда мы были мальчишками, я помню, ты говорил, что вождей и политиков легко различать по тому, внутри или вне своего государства они ищут поддержку, — недовольно заявил он. — Сожалею, что ты оказался совсем не таким, как мне бы хотелось.

— Я не стану спорить, что единый Сорболд будет стабильнее, — вмешался Риал, надеясь предотвратить ссору. — Но аристократы подняли серьезные вопросы. Проблемы некоторых крупных городов-государств годами оставались нерешенными, поскольку императрица не имела то ли сил, то ли желания ими заняться. Единому Богу известно, насколько государства, находящиеся на побережье, нуждаются в военной силе и поддержке флота: пираты и работорговцы процветают в Сорболде, гладиаторских арен становится все больше, популярность кровавых развлечений стремительно растет. Лейта закрывала глаза на эти гнусные забавы, и я прекрасно понимаю тревогу Дамира, чьи земли граничат с Тирианом.

— Однако возражения Каава кажутся мне неискренними, — заметил Эши. — На его территории находятся крупнейшие рудники, где добывают уголь, серебро, серу и соль. Как вы думаете, где он берет людей для тяжелых работ?

— У работорговцев, — согласился Риал.

— Возможно, мы слишком долго с ними нянчились, — сказал Тристан Стюард. — С тех самых пор как Сорболд в конце войны откололся от намерьенской империи, он становился для нас все более серьезной угрозой, став настоящим гнездом скорпионов и Серых Убийц, прячущихся в скалах, — они лишь ждут подходящего момента для нанесения удара. Разумнее всего начать процесс постепенного вхождения провинций Сорболда в Союз, а не пытаться заключать с ними мирные договоры.

— И как ты намерен это осуществить, если они будут против? — насмешливо спросил Эши. Их армия в пять или даже шесть раз больше объединенных сил Роланда…

— Но если мы воспользуемся помощью Тириана и Илорка, то легко сможем их разбить.

Эши поднял руку, предвосхитив резкий ответ Риала.

— Я не желаю слушать заявления подобного рода. Кажется, ты забыл, что мы здесь в гостях. — В тихом голосе Эши послышались завораживающие интонации дракона. — Ты говоришь ужасные вещи, которые могут привести к непредсказуемым последствиям. Ты призываешь нас вернуться в прежние кровавые времена, которые, к счастью, ушли.

— А почему ты этого боишься? — резко парировал Стюард. — Почему не хочешь забрать то, что плохо лежит, когда противник не готов сопротивляться?

Эши допил бокал с вином и встал.

— Потому что, в отличие от тебя, я не хочу править миром. Рано или поздно миру это не понравится.

На закате солнца совет возобновился.

Представители дворянства разделились на два лагеря, а главы гильдий, наоборот, решили объединить свои усилия. В результате во внутреннем круге образовались четыре различные группы: аристократы, представляющие девять крупнейших городов-государств, которых Трифалиан назвал достойными независимости; графы оставшихся городов, усевшиеся на противоположной стороне в угрюмом молчании; купцы в лице Ивара и Талквиста; армия, которую представлял Фремус.

Судя по внешнему виду Найлэша Моусы, Первосвященник Сорболда провел бессонную ночь. Его пухлое лицо осунулось, кожа покраснела и блестела от пота. Он вышел в центр площади, дождался, когда наступит тишина, и обратился к присутствующим:

— Прежде чем мы начнем Взвешивание, я хочу спросить вас: есть ли у кого-нибудь сомнения или возражения?

Все молчали. Благословенный кивнул:

— Очень хорошо. Поскольку именно на мне лежит обязанность проводить Взвешивание — Лазарис будет только фиксировать результаты, — мне кажется, что я сам должен сначала пройти эту процедуру. Весы в состоянии определить больше, чем видит глаз, больше, чем в силах оценить разум. Они знают, что у человека на сердце, им известна его судьба. Если они покажут, что я могу солгать, мне нечего будет возразить. — Моуса взял в руку символ Земли, висевший у него на шее. — Вы видите священный знак моего сана. Если я его недостоин, если я нарушил данные мною клятвы, весы это покажут. — Он посмотрел на толпу, и улыбка тронула уголки его губ. — Не забывайте, что происходящее касается и вас.

Пока собравшиеся обменивались встревоженными взглядами, Благословенный снял с шеи цепь и передал ее Лазарису. Священник быстро поднялся по ступенькам на помост и с благоговением положил символ Земли на западную чашу. Потом он сделал шаг в сторону и нервно кивнул Моусе.

Благословенный Сорболда взошел на помост с абсолютно прямой спиной — Эши еще никогда не видел, чтобы Моуса выглядел таким торжественным. Закрыв глаза, Моуса ступил на вторую чашу весов.

Несколько мгновений весы не шевелились. Затем огромные деревянные плечи заскрипели, Благословенный поднялся вверх, но чаши тут же уравновесились: весы показали, что Моуса по праву носит священный символ Земли.

Эши, наблюдавший за происходящим из внешнего круга, испытал настоящее восхищение. Он всякий раз поражался, когда видел, как вес взрослого мужчины уравновешивается крошечным символом (сейчас это был знак Земли), и в который уж раз он восхитился мудростью древних, создавших этот совершенный механизм. Он подумал о прошлом: ведь Гвиллиам настолько ценил весы, что привез их из Серендаира, спас от гибели во время катастрофы. Одно из замечательных деяний его деда, причинившего людям столько горя.

По-прежнему не открывая глаз, Найлэш Моуса некоторое время постоял неподвижно, словно прислушиваясь к голосам, которые мог различить только он. Потом глаза его открылись, он глубоко вздохнул, сошел с весов, очищенный от грехов самой Землей, и начал готовиться к Взвешиванию. Он взял с чаши весов символ Земли, поцеловал его и надел на шею, после чего дал знак Лазарису положить Кольцо Власти на западную чашу.

— Очень хорошо. Насколько я понимаю, никто не хочет оспорить решение весов… — Он немного подождал, а когда возражений не последовало, продолжал: — Я приглашаю представителей изложить свои точки зрения.

— А если мы вообще против императора? — спросил Трифалиан.

Моуса задумался.

— Каждый выбранный представитель сформулирует перед весами свою точку зрения, какой бы она ни была.

Моуса отвернулся к Лазарису под перешептывание, вызванное его словами, затем вновь обратился к собравшимся:

— Кто представит мнение армии?

Фремус отодвинул стул, встал и медленно оглядел своих противников. Потом он поднялся на помост и вскинул вверх щит со сверкающим в закатных лучах изображением солнца.

— Это щит императорской гвардии, защищавшей трон Сорболда в течение трехсот лет, — холодно проговорил он. — Армия не хочет править Сорболдом, мы намерены оберегать тот путь, который укажут нам весы. — Он закашлялся, а потом вздернул подбородок. — Если весы нас поддержат, то Сорболд останется единым, а император будет избран из числа военных.

Найлэш Моуса жестом предложил положить символ армии на весы. Командующий поцеловал щит и водрузил его на восточную чашу весов. Весы даже не дрогнули. Щит продолжал висеть в воздухе, кольцо оказалось заметно тяжелее.

— Ваше предложение не получило одобрения, — объявил Моуса, когда Фремус забирал щит. — Кто следующий?

— Я… мы будем следующими, — громко провозгласил Трифалиан.

Он решительно поднялся на помост, не обращая внимания на поднявшийся шум.

— Какой символ вы выбрали? — спросил Моуса. Трифалиан поднял большую медную печать.

— Эту печать мой дед получил от императрицы для скрепления торговых договоров, — ответил он. — Она символизирует автономию, которую императрица предоставила городам-государствам. Мы предлагаем разделить Сорболд на графства. Если весы одобрят нашу идею, империя прекратит свое существование и девять крупнейших городов получат независимость — вместе они составляют более трех четвертей территории и населения Сорболда. Оставшиеся восемнадцать после переговоров будут поглощены девятью.

Моуса кивнул и вновь указал на восточную чашу. Трифалиан медленно подошел к весам, опустился на колени и положил тяжелую печать на середину чаши, однако печать тут же откатилась к краю. Трифалиан попытался ее подхватить, упал на живот, и печать с глухим звуком рухнула ему на пальцы, отчего многие поморщились.

— Быть может, императрица благоволила к вам, Трифалиан, но весы вас не любят! — дерзко прокричал один из восемнадцати графов под смех своих единомышленников.

— Тише! — прогремел голос Найлэша Моусы, и собравшиеся замерли, услышав сталь в голосе Благословенного: все знали, насколько редко он теряет самообладание. — Вы оскорбляете весы.

Он успокаивающе положил руку на плечо графа Келтара, который вскочил на ноги, свирепо глядя на графов небольших городов, и подождал, пока Трифалиан вновь займет свое место.

— Кто следующий?

После некоторого замешательства встал Ивар.

— Ладно, — недовольно проговорил он. — Мы будем следующими.

Пока Ивар шел к помосту, зрители вновь начали перешептываться. Найлэш Моуса грозно посмотрел на графов, заставив их замолчать.

Ивар показал всем золотую монету Сорболда, с одной стороны на ней было изображение императрицы, а с другой меч и солнце. Монета была крупнее и тяжелее золотой кроны Роланда.

— Эта простая монета — символ коммерции Сорболда, — заговорил Ивар, и его зычный голос разнесся по всей площади. — Она символизирует богатство и могущество торговли, флот, рудники, производство тканей, знаменитых по всему миру. И хотя мы не хотим править империей, она должна остаться единой. Люди, которые перевозят товары по морю и земле, которые ведут торговлю, есть кровь и сила Сорболда. Я выступаю от их имени.

И он небрежно бросил монету на чашу.

Весы медленно накренились, задев помост.

Затем чаша с монетой поднялась в чернильное небо и пришла в равновесие с Кольцом Власти.

Ивар отступил назад, словно на него налетел горячий ветер пустыни. Он бросил быстрый взгляд на Талквиста, который был поражен не меньше его, а потом на Благословенного. Тот мрачно кивнул и велел:

— Заберите монету с весов. Ивар поспешно повиновался.

— Должно быть, это какая-то ошибка, — прошептал Тристан Стюард, повторив мысли множества других гостей. — Неужели новый император будет из купцов?

Эши жестом заставил его замолчать.

— Почему бы и нет? — зашептал он в ответ. — Тебе хорошо известны обязанности правителя. Большую часть времени он тратит на обсуждение торговых договоров и налогов. А купцы именно этим живут. — Он глубоко вздохнул, размышляя о словах Риала относительно работорговли. — Возможно, если весы будут их контролировать, они прекратят торговать людьми, чтобы не вызвать гнева Темных Земель.

Благословенный поднял руку, призывая совет к тишине.

— Мы снова взвесим символ торговли, чтобы ни у кого не осталось сомнений, — заявил он. — Ивар, еще раз положите монету на чашу.

Глава восточных гильдий молча повиновался Благословенному. И вновь весы подняли монету ввысь, а потом медленно опустили вниз, установив равновесие с Кольцом Власти.

— Взвешивание произведено, чаши пришли в равновесие! — громко провозгласил Найлэш Моуса, не в силах скрыть возбуждение.

Довольно долго на площади царила тишина. Затем раздались оглушительные аплодисменты. Ивар посмотрел на своего соратника, но тот лишь пожал плечами.

— Кто будет кандидатом в императоры? — осведомился Моуса.

— Ивар! — весело выкрикнул Талквист. — Если только ему не помешает происхождение.

— Мерзавец! — крикнул в ответ Ивар. — Если дойдет до этого, то у нас возникнут серьезные трудности, ведь ты и сам ублюдок, Талквист, и еще больший, чем я, если уж посмотреть правде в глаза.

— Встаньте на чашу, — нетерпеливо приказал Найлэш Моуса. — Пусть удивление лишит вас дара речи, чтобы вы не выглядели глупцом перед весами.

Пристыженный Ивар ступил на чашу весов.

И тут же взлетел вверх. В следующее мгновение Ивара швырнуло вниз. При падении у него с отвратительным звуком хрустнула шея, и он тяжело повалился на землю.

Талквист вскочил на ноги и с искаженным от ужаса лицом бросился в Ивару.

— Помогите ему! — закричал он, отталкивая в сторону стулья, оказавшиеся у него на пути. — Ради Единого Бога…

— Оставьте его, — сурово распорядился Найлэш Моуса. — Весы сказали свое слово. Поднимайтесь на помост.

Талквист застыл на месте.

— Что? — потрясенно спросил он.

— Приготовьтесь к Взвешиванию. Такова воля весов.

— Не трусь, Талквист, — ухмыльнулся кто-то из графов. — Если получить трон из рук аристократии, которой он принадлежал долгие столетия, суждено торговле, то почему бы именно тебе не стать императором? Встань на весы. Быть может, ты сломаешь ногу, а не шею.

Талквист, склонившийся над телом Ивара, выпрямился во весь рост. Его лицо превратилось в маску.

— Аристократия, говоришь, Ситкар? — гневно сказал он, глядя на правителей маленьких городов. — Похоже, вы знаете только одно значение этого слова. А разве нет благородства в тех, кто сам зарабатывает себе на хлеб, а не ждет, когда ему что-то перепадет от того, кто владеет Правом Королей? Возможно, торговцы обладают тем качеством, которого нет ни у кого из вас, — пониманием, что Земля вознаграждает человека, который на ней работает, уважает ее и чтит, а не просто получает доход.

Он взошел на чашу.

Весы подняли его высоко над вымощенной красным кирпичом мостовой, над головами всех остальных претендентов на трон, словно хотели сделать подарок луне.