Глава 20

Прием, оказанный Неду в «Имении Морлэндов», был не таким бурным, как ожидал юноша. Отчасти это произошло потому, что его дядя, Ричард, уже успел подготовить родных к встрече с будущей невесткой. Люди Глостера пересекли Ла-Манш еще четвертого сентября, одними из первых, а отряд короля переправился в Англию только двадцать четвертого. Так что к тому времени, когда Нед и его жена ступили наконец на английскую землю, большинство йоркширцев уже было дома. Лорд Ричард сам ненадолго остановился в «Имении Морлэндов», чтобы помочь Ричарду Морлэнду объяснить ситуацию Элеоноре.

И вообще, хотя брак был явно невыгодным для наследника всех владений Морлэндов и казался чуть ли не постыдным, это обстоятельство гораздо больше взволновало Эдуарда и Дэйзи, чем саму Элеонору, весь пыл которой ушел на осуждение перемирия и договора с французами.

– Не для того мы снаряжали солдат и давали деньги, – заявила она милорду Глостерскому. – Все это вряд ли понравится простым людям. Думаю, что король и сам мог бы это сообразить!

– К счастью, народ не станет винить его, – ответил лорд Ричард, вытягивая ноги к камину. – В народе его любят и за все будут ругать министров. Почти не сомневаюсь, что этой зимой по провинциям прокатится волна бунтов.

– А вас будут еще больше уважать за то, что вы высказывались против перемирия, – проговорила Элеонора.

– Мне было вовсе не по душе спорить с Эдуардом, – признался ей Глостер. – Раньше я никогда не выступал против, его деяний, но...

– Я знаю. Но это совсем не значит, что вы проявили какую-то нелояльность. И король это прекрасно понимает, я уверена.

– Надеюсь, что так. Всегда найдутся желающие выступить против меня.

– Пока король любит вас, вы можете позволять себе не обращать внимания на всех остальных, – сказала Элеонора. – И, что бы ни случилось, люди севера всегда будут на вашей стороне.

– Если бы я только мог провести здесь всю свою жизнь, – вздохнул лорд Ричард. – Здесь всем понятно, что такое хорошо и что такое плохо. Здесь, если требуешь верности, верность и получаешь, здесь никто не нарушает своего слова. А юг – это сплошь обман и предательство, там сладкими речами прикрывают подлые мысли и с улыбкой всаживают тебе в спину нож. Юг – это как заброшенные торфяники, где под прекрасным ковром зеленой травы тебя подстерегает трясина, которая только и ждет, чтобы ты провалился в неё.

Глостер вздрогнул, и Элеонора с любопытством посмотрела на него.

– Чего вы боитесь? – спросила она.

– Трудно сказать. Я человек простой, а жизнь так сложна. Вещи оказываются не такими, какими видятся, а решения, которые вроде бы так просто было принять, вдруг становятся невыполнимыми. Иногда даже добро оборачивается злом. Порой я начинаю бояться, что впереди меня ждет темная, предательская судьба, а я сам иду ей навстречу, ибо слишком прост, чтобы распознать подстроенную мне ловушку. – Он поднял глаза на Элеонору – и взор его был тревожным и ищущим. – Вы мудрее меня, – проговорил герцог. – Хотел бы я, чтобы вы сумели мне помочь.

– Вы – хороший человек, – ответила Элеонора. – Никого другого так не любят и никого другого так никогда не любили. Что бы ни случилось, никто не усомнится, что вы действовали из лучших побуждений, и когда вы обратитесь за помощью, она к вам придет.

– Мне нравится разговаривать с вами, – промолвил он, немного успокаиваясь. – Анна похожа на вас. Она выглядит хрупкой, но на самом деле крепка, как яблоня. Уже завтра я увижу её и нашего маленького сына. Я без них ужасно скучал. Дети растут так быстро, их жалко покидать и на день, что уж говорить о целых шести месяцах.

– Завтра вы будете дома, – сказала Элеонора, и они оба улыбнулись. «Дом» – хорошее слово.

Так что, когда в «Имение Морлэндов» въехал Нед, за которым следовала Джокоза на белом пони, юношу ждали всего лишь мимолетная холодность и несколько колких замечаний Элеоноры насчет великого богатства в пятьдесят золотых крон. Дэйзи была вся в слезах, но не смогла сурово обойтись с тоже плачущей и все еще напуганной невесткой, которая чем-то напомнила женщине её саму, хотя ей и не пришлось уезжать так далеко от дома. Элеонора прочла Неду длинную и строгую нотацию, после чего этот разговор больше уже никогда не возобновлялся, ибо было совершенно очевидно, что бесполезно жаловаться на обстоятельства, которые невозможно изменить.

Так что вскоре вопрос был исчерпан. Джокоза, попривыкнув к своему новому положению, быстро повеселела, поскольку была по натуре существом жизнерадостным и безмятежным. Она очень любила своего Неда и просто светилась от счастья, когда он был рядом с ней. С большим трудом она все-таки начала осваивать непривычный для неё язык, на котором говорила. её новая семья, в чем ей, как мог, помогал мистер Дженни. Над ней иногда подсмеивались младшие дети, её глубоко поражала красота женской половины семьи, потрясало и приводило в благоговейный трепет великолепие того, что её теперь окружало, и ужасно беспокоил холодный и сырой местный климат. Но в начале октября она смогла подтвердить то, что подозревала, заявив вслух о своей беременности, и после этого полностью и окончательно вошла в семью Морлэндов.

– Мальчик, мадам, – объявила Энис с такой гордостью, словно именно от неё зависел пол ребенка.

Элеонора, сидевшая в беседке в итальянском садике, остро глянула на неё.

– Здоровый?

– Конечно, мадам! – Энис казалась почти возмущенной. – Оба здоровы. Роды были легкими, и ребенок, хотя и не очень крупный, превосходен. Мать отдыхает, но не похоже, что она очень мучилась.

– Конец апреля, – задумчиво проговорила Элеонора. – На целый месяц раньше, как ни считай. Хотела бы я знать...

Энис отлично понимала, что она имеет в виду.

– Не надо об этом думать, мадам, – проговорила нянька. Она хотела сказать, что не стоит гадать, не была ли Джокоза уже беременна, когда так удачно подвернулся этот пьяный английский солдат.

– Согласна с тобой, только этого мало, – ответила Элеонора. – Тем более что Неду она очень нравится. Но я все равно не могу отделаться от этой мысли... Ну да ладно, хватит об этом. Они все еще настаивают на том, чтобы дать ему это чужеземное имя?

– Пол – это христианское имя, имя святого Павла, – напомнила ей Энис.

– И все-таки оно не английское, – покачала головой Элеонора. Когда женщине исполняется шестьдесят один год, она имеет право немножко поворчать. – Пол Морлэнд... Не очень-то мне нравится, как это звучит. Но, насколько я понимаю, Эдуард и Дэйзи настаивают на этом имени, а моим мнением по этому поводу никто не интересуется.

Энис слегка улыбнулась при мысли о том, что кто-нибудь когда-нибудь вообще осмелился перечить Элеоноре, но вслух сказала:

– Хозяину оно нравится.

– Бедный Роберт хотя бы выбирал достойные имена для своих детей, – отозвалась Элеонора. Она посмотрела на Энис, увидела вдруг, какой седой и скрюченной стала нянька, и едва не расплакалась. – Энис, неужели и правда прошло уже двадцать лет с тех пор, как он умер? Боюсь, он сейчас даже не узнал бы меня...

– Он по-прежнему любил бы вас, мадам, – так же, как и всегда.

Две женщины смотрели друг на друга и вспоминали пролетевшие годы. Как много всего произошло за это время... Из задумчивости их самым бесцеремонным образом вывели топот и детские крики, раздавшиеся с другой стороны живой изгороди.

– Что там творят эти бесенята? – возмущенно воскликнула Элеонора. – Мои дети никогда не позволяли себе поднимать такого шума. И куда это они направляются без гувернантки? Энис, кто должен быть с ними? У Дэйзи нет ни малейшего представления о порядке. Я этих нынешних детей не понимаю. Ну же, не стой здесь просто так, Энис, – пойди и выясни, что там стряслось.

А весь этот шум подняли Маргарет и Том: Эдмунд следовал за ними слишком неторопливо, как делал и все в этой жизни, и теперь они звали его, раздосадованные его полнейшей невозмутимостью.

– Ну давай же, Эдмунд, догоняй нас! Смотри, мы тебя ждать не станем! Неужели ты не можешь двигаться побыстрее?

Эдмунд, конечно, мог, что и продемонстрировал, и трос детей бегом пересекли парк и скрылись в лесу.

– Теперь нас уже не поймают и не велят отправляться домой, – удовлетворенно проговорил Том.

– Кого-нибудь могут послать следом за нами, – с тревогой отозвалась Маргарет. – Ты разве не видел, что бабушка была в саду, когда мы пробегали мимо?

Том покачал головой и тоже встревожился.

– Она уже кое-кого послала, – сказал им Эдмунд. – Вы что, не слышали, как она велела Энис пойти и посмотреть, куда это мы отправляемся?

– О, тогда все в порядке, – быстро отозвалась Маргарет – Энис бегать не может. Она пройдет немножко следом за нами, а потом вернется и скажет, что никого не нашла. Так что мы можем оставаться здесь до самого ужина.

– Я вам кое-что хочу показать, – неожиданно заявил Том. Ему было десять, в то время как двум другим – уже по одиннадцати, но чаще всего заводилой всех шалостей выступал именно он. Сейчас Маргарет и Эдмунд с интересом смотрели на него.

– Что? – требовательно спросила девочка. – Говори, или я тебя поколочу.

– Я вам и так собирался сказать, – с достоинством ответил Том. – И могу поспорить, что тебе не удастся поколотить меня, если только я сам не поддамся.

Эдмунд поглядывал то на одного, то на другую, размышляя, подерутся ли они еще раз, прежде чем двинутся дальше, но на этот раз Маргарет не стала наскакивать на Тома, а просто сказала:

– Ну, хорошо, хорошо, давай говори.

– Нет, я вам не скажу, я вам покажу. Но надо все делать очень тихо.

Том повел их прямиком через чащу, сойдя с тропинки, которая петляла в густом подлеске; опытный охотник сразу же заметил бы, что недавно по ней прошло какое-то крупное животное или несколько животных. Через некоторое время Том сделал Маргарет и Эдмунду знак молчать, и они крались теперь вперед медленно и осторожно, пока не очутились в густых кустах, где к одинокому дереву была привязана пара лошадей.

– Но это же наши лошади, – возмущенно прошептала Маргарет. – Их что, украли?

– Ш-ш-ш! – зашипел на неё Том. – Пойдем, они чуть дальше.

Со всеми возможными предосторожностями трос детей пробрались через кустарник вперед и немного в сторону, пока не очутились как раз позади того места, где были привязаны лошади, и не увидели перед собой маленькую прогалину. Там на траве лежали двое...

– Они целуются, – ответил Том гордым, но слегка тревожным тоном балаганщика, еще не уверенного, понравится ли публике предложенное зрелище.

– Только про часть того, что они делают, можно сказать, что они целуются, – усомнилась Маргарет.

То, что вертелось на языке у каждого, высказал вслух Эдмунд.

– Они спариваются, – уверенно прошептал он. – Ну, как бараны с овцами осенью. Я видел в прошлом году. Но люди делают это по-другому, совсем не так, как овцы.

В молчании они понаблюдали еще несколько секунд.

– Это наша Сесили и Генри Баттс, – сообщил наконец остальным Том, на случай, если они сами не видят.

– Но ведь Сесили должна выйти замуж за Томаса Баттса, – удивилась Маргарет. – Я сама слышала, как бабушка говорила об этом с мистером Баттсом на прошлой неделе.

– Может быть, ты чего-то недопоняла, – предположил Том.

Маргарет покачала головой.

– Нет, я уверена, что речь шла о Томасе. Томас – старший брат, вот почему я и знаю. Бабушка не допустила бы, чтобы Сесили вышла замуж за младшего сына.

– Тогда, возможно, Сесили их неправильно поняла, – выдвинул Том другое предположение, и этим им пришлось удовольствоваться, ибо тут мужчина и женщина на траве подняли головы, подумав, что им что-то послышалось, и подглядывающим детям пришлось замереть на месте, а потом тихо отползти назад.

Генри Баттс сел и вытащил из волос сухой лист. Это был необычайно красивый молодой человек шестнадцати лет от роду, то есть на год старше Сесили; он был обаятелен и остроумен, танцевал, как настоящий придворный, и одевался по самой последней моде. В будущем он должен был стать богатым человеком, унаследовав личное состояние своей матери. Единственным недостатком юноши было то, что он – младший сын, следовательно, все владения его отца перейдут к Томасу, его старшему брату.

– Ты ничего не слышала? – спросил он Сесили. Она сонно улыбнулась ему с подушки из цветов и трав, которую он сделал для неё.

– Нет, ничего. Не волнуйся, здесь мы в безопасности. Наверное, лошади переступают с ноги на ногу, это-то ты и услышал.

– Я только беспокоюсь, что, если нас поймают, с тобой может случиться что-нибудь плохое. За себя-то я не волнуюсь.

– Ничего со мной не случится. Если нас застукают, им придется разрешить нам пожениться, только и всего. Бить или как-нибудь наказывать меня никто не станет. Мать и отец вообще никогда никого из нас и пальцем не трогают, а моя гувернантка слишком толста и стара для этого.

– А как насчет твоей бабушки? Я слышал, что она... ну, скажем так, весьма сурова. И она очень дружна с моим отцом. Ты знаешь, они хотят, чтобы ты вышла замуж за Томаса.

– Ах, Томас! – проговорила Сесили с легким презрением. – Кому захочется выходить за Томаса? Он скучен, как стоячая вода.

– Он – мой брат и очень хороший человек, – бросился защищать его Генри.

– Он и наполовину не так красив, как ты, – подольстилась к юноше Сесили, крутя в пальцах травинку так, чтобы она щекотала ему нос. Генри навалился на Сесили сверху, прижал её руки к земле и вгляделся в её хорошенькое кошачье личико.

– Ты ведьма, – прошептал он. – И думаю, ты напустила на меня чары – так же, как королева на короля, когда хотела, чтобы он женился на ней.

– Только я не старше тебя и не вдова в придачу, – ответила Сесили. – А ты сам хочешь жениться на мне, Генри?

– Конечно! Ты прекрасно знаешь, что хочу. Но мой отец и твоя бабка никогда не допустят нашей свадьбы, так что нечего и думать об этом.

– Выход всегда можно найти, – усмехнулась Сесили. – И если окажется... Ты любишь меня, так ведь, Генри?

– Ты же знаешь, что люблю, – пылко ответил он, наклоняясь, чтобы опять поцеловать её.

Но на этот раз она капризно оттолкнула его и села.

– Нет, хватит на сегодня. И вообще, пора домой. Когда я уезжала, у жены Неда начались роды, и сейчас, наверное, все уже позади, так что мне надо возвращаться и попасться им на глаза...

– Твоя невестка рожает, а ты преспокойно уезжаешь? – спросил удивленный Генри.

– Фи! Кому какое дело до этой дурочки Джокозы и её никому не нужного ребенка? – Заметив выражение неодобрения на его лице, Сесили поспешила добавить: – Ну, от того, что я болталась бы дома, легче бы ей не стало. И вообще, меня и близко не подпустили бы к её спальне, так что я ничем не могла бы помочь. Ну же, не будь таким надутым, Генри! Помоги мне встать.

Юноша взял её за руку и помог подняться на ноги. Причесавшись, она сорвала шляпу с его головы и побежала с ней вперед, побуждая его пуститься в погоню и позволив ему поймать себя только возле самых лошадей. Генри опять обнял Сесили её бессердечие было забыто.