Хотя в очереди перед ней остались всего два или три человека, Лиз поняла, что больше ждать не может. Она должна попасть домой, в безопасность своего коттеджа с его кошмарной праздничной гирляндой, чтобы заняться привычными делами, которые ее успокоят: разжечь в камине огонь из сучьев, что они собрали в лесу, заварить чай, задернуть занавески и сделать вид, что все чудесно в их маленьком уютном мирке.
Когда они встали в длинную очередь замерзших и усталых покупателей, ожидавших такси на Найтсбридж, Лиз почувствовала, как маленькая ручка нашла ее руку и сжала. Она ответила благодарным пожатием, посмотрела вниз и улыбнулась.
И увидела, что, как она ни старалась скрыть случившееся, Джейми, как всегда, понял – что-то не так, и хотел сделать все, что было в его силах, чтобы утешить ее.
К тому времени, когда Бритт и Карла вернулись к стопину, Дэвид уже потребовал счет.
– Но мы даже не заглянули в меню десертов, – изумленно заявила Бритт.
– Мне показалось, вы были озабочены своим весом, – язвительная ирония Дэвида не дошла до Бритт. – Я потребовал счет, потому что мы уходим.
– Ты, возможно, уходишь. Я – нет.
– Как хочешь. В таком случае у меня будет аудитория для того, что я предпочел бы сказать тебе с глазу на глаз.
Бритт натянуто улыбнулась. Она была уверена, что справится с любой ситуацией. Возможно, у него плохие новости от Берта из редакции. Возможно, на его место посадили другого, пока он отлучился на обед.
– Я ухожу, Бритт. С меня довольно.
– Не смеши меня. Никуда ты не уходишь. Мы идем в «Харродс» покупать подарки к нашему первому Рождеству.
Но лицо Дэвида оставалось каменным. Какая муха его укусила?
– Я слышал, что ты сказала Карле.
Было довольно смешно наблюдать, как улыбка сползла с лица Бритт.
– Я мог бы догадаться, что эта беременность – одна из твоих задумок. Может быть, ты и воздух портишь по расчету? Ах да, ты ведь совсем этого не делаешь, не так ли?
Он медленно встал и на мгновение оперся о спинку своего стула.
– Мне жаль, если это будет трудно для тебя. Разумеется, я дам тебе столько денег, сколько ты захочешь, но я не в силах больше выносить такой балаган. Этот ребенок для тебя ничего не значит. Ты и понятия не имеешь, что такое любовь к детям.
– Ты имеешь в виду свою любовь к детям? – на этот раз Бритт не подумала, прежде чем открыть рот. – Да ты видел их только раз за три месяца!
Лицо Дэвида исказилось от боли и гнева. Поняв, какой удар она нанесла, Бритт попыталась взять свои слова обратно:
– Дэвид, я не это хотела сказать. Мне жаль…
– Да нет, ты хотела сказать именно это, – голос Дэвида прервал ее извинения. – Ты хотела сделать мне больно, и тебе удалось. Как ты правильно сказала, оплошностей у тебя не бывает. Прощай, Бритт. О моих вещах можешь не беспокоиться. Пошлешь мне их позже.
Взвесив все возможности, Бритт решила, что лучшей тактикой для нее будет изображать хладнокровие. Ничто так наверняка не оттолкнет мужчину, как умоляющая его женщина. Кроме того, никуда он не уйдет. Во всяком случае сейчас. Он разозлился, вот и все. Но через пару часов остынет. Она сваляла дурака, распустив свой язык с Карлой.
Бритт спокойно отвернулась и заказала «капуччино». Не говоря больше ни слова, Дэвид вышел из ресторана и направился по Найтсбридж к «Харродс».
Бритт взглянула на искаженное ужасом лицо Карлы.
– Не волнуйся, я его знаю. Чуть позже он вернется. С повинной и с рождественскими подарками.
Лиз смотрела в окно вагона, а Джейми спал, уютно и доверчиво положив голову ей на колени. И эта его доверчивость и беззащитность действовали на нее, как крепкое вино, возвращая ее к жизни. Она бросила взгляд на его личико, на торчащие ежиком, как обычно, волосы, короткие на макушке, но с единственной длинной прядью на затылке – причуда, которую она позволила себе, когда сыну было два года, но за которую он твердо держался, считая ее эмблемой своей индивидуальности, и при стрижке каждый раз не давал отстричь ее. Лиз боялась, что в саду его будут дразнить за эту прядь, но другие дети, похоже, приняли ее, и теперь она стала частью Джейми. И, гладя его волосы, Лиз чувствовала: что бы ни случилось с ней, она выживет благодаря ему и Дейзи. Ее любовь к ним поможет ей пройти через все, что угодно.
Пусть ей страшно смотреть в лицо жизни сейчас, когда Дэвид действительно ушел навсегда и она на всю жизнь может остаться одинокой, но надо быть сильной ради них. И Лиз вдруг поняла всех этих женщин, которые грустно улыбались с газетных страниц, после того как их мужья утонули или погибли в катастрофах на шахтах. Даже когда твоя душа кричит от боли, ты должна быть спокойной ради твоих детей. Но боль от этого не утихала, и, глядя на темнеющую равнину, она думала о том, как Дэвид, может быть, даже сейчас занимается покупкой подарков для Бритт и ее ребенка. Она на секунду закрыла глаза и попыталась как-то заглушить свое страдание.
Когда ее поезд прибыл на станцию, Лиз поняла, что ей вовсе не хочется идти домой. Дом будет темным и пустым, а перед ее глазами все время будет стоять картина: Дэвид сидит на полу у камина и играет с Джейми в карты. Вместо этого она лучше возьмет машину со стоянки при станции, поедет и купит самую большую елку, которую они только смогут найти, а потом заберет Дейзи у Джинни. Они могут попить у Джинни чаю и пробыть там до купания детей. Потом вернутся домой и начнут украшать елку все вместе. Она любила украшать елку. Это было как раз то лекарство, в котором она нуждалась.
Распевая «Маленький городок Вифлеем» и шагая в ногу, они с Джейми направились к стоянке. В конце концов жизнь была не так уж плоха.
Дэвид быстро прошел сотню ярдов от «Харродс» до подземного гаража на Хэнс Кресент и сложил подарки в багажник своего «мерседеса». Какое-то время он сидел в сумрачной тишине и размышлял. Потом наконец завел мотор и тронулся с места. У светофора в начале Слоун-стрит он поколебался, увидев указатель на Трафальгарскую площадь, с которой, если повернуть на восток, к набережной, в конце концов попал бы на Канари Уорф и в квартиру Бритт.
Но вместо этого он повернул налево, на Бромптон-роуд и на автостраду М4, соединяющуюся потом с автострадой М25 – первым отрезном на пути в Суссекс и к Лиз.
Когда поезд Лиз мчался в холодных вечерних сумерках, Дэвид смотрел на часы на приборной доске своей машины. Еще двадцать минут, и он наконец будет в Симингтоне. Боясь потерять хоть минуту, он жал на акселератор. Предчувствие кричало ему, что теперь все будет хорошо, и он смеялся от радости. Другие водители считали его, наверное, сумасшедшим или пьяным и на всякий случай держались на расстоянии, предписываемом правилами движения по автострадам.
Впервые за несколько месяцев Дэвид чувствовал себя так, словно пробудился от неприятного и страшного сна, в котором он заблудился и не мог найти выхода: все пути закрыты, никакого света и никакой дороги к счастью. Но теперь он наконец видел выход. Все произошедшее было ужасной ошибкой, и все случилось по его вине. Его место со своей семьей и с Лиз, и он заставит ее понять это.
На мгновение он позволил себе нарисовать сцену, которая ждет его в Кроссуэйз: гудящий камин (не уголь, а поленья), теплый дом, наполненный запахом хвои и яблоневых дров, а может быть, и пирога с мясом. И еще будет елка. Он постучит в дверь, ему откроет Лиз, и рядом будут Джейми и Дейзи. Он не знает как, но, несмотря на ее протесты, он убедит ее, что ему бесконечно жаль и что она должна принять его назад. Побежденная доводами, которые он пока не сформулировал, она откроет ему свои объятия и простит его, и они снова станут счастливой семьей, празднующей Рождество. Горя нетерпением скорее добраться, Дэвид прибавил скорость.
Однако, еще только остановив машину на дорожке у дома, он заподозрил что-то неладное. Из трубы не вился дымок, бледно-серый на фоне густых синих зимних сумерек, как он видел в своем воображении, а глубокая сельская тишина не нарушалась смехом и рождественскими гимнами, несущимися из коттеджа.
Оставив подарки в машине, он побежал по дорожке к дому, пытаясь подавить в себе растущую панику. Звук собственных шагов по шуршащему гравию оглушал его. На секунду он остановился, услышав незнакомое уханье, но потом понял, что это стучит его сердце.
И вот он у темного и пустого дома. Боль в груди была такой сильной, что Дэвиду показалось, будто у него сердечный приступ. Какая жестокая ирония. Блудный сын возвращается и умирает на пороге отчего дома. Но потом он понял, что это была просто реакция на горькое разочарование. Лиз и детей не было дома.
В слабой надежде Дэвид подергал входную дверь и обнаружил, что она заперта на два замка. Лиз никогда не делала этого, уходя на полчаса. Он припомнил, как она смеялась в самом начале их жизни здесь над его привычкой запирать дверь на два замка каждый раз, отправляясь в сельскую лавку. «Видишь ли, это тебе не Лондон», – подшучивала она над ним, и он тоже смеялся и демонстративно оставлял дверь открытой настежь. И их ни разу не обокрали.
Было невозможно представить себе взломщиков в Симингтоне. Они словно признавали покой этого места и не осмеливались нарушить его.
И тут ему пришла в голову идея. Его ключи. Может быть, его ключи от коттеджа с ним. Он побежал к машине и перерыл весь свой портфель. И тогда вспомнил, где они были. В маленьком ящике ночного столика возле кровати Бритт.
Он сидел в темной машине и спрашивал себя, нуда Лиз могла уйти. К Джинни? Но тогда она не стала бы запирать дом на два замка. К матери? Ну, конечно же, как ему раньше не пришло это в голову. Она, наверное, на Рождество перебралась и матери, чтобы не встречать его одной здесь.
У Дэвида мелькнула мысль сейчас же поехать туда. Но он вспомнил Элеонор с ее холодной патрицианской элегантностью, и его решимость угасла. Лиз обожала свою мать и считала ее нежной и любящей, но Дэвид никогда не чувствовал, что эта любовь распространяется и на выходца из низших классов, пришельца с севера, укравшего ее прекрасную дочь у банкира или у биржевого воротилы, за которого ей следовало выйти замуж. А теперь он вдобавок еще обидел и бросил ее.
Нет, туда он пойти не может. И уж во всяком случае там не место для того, чтобы убеждать Лиз в его искренности. Ее мать, держась в тени, будет исподволь напоминать ей об очевидной истине, которая, как он твердо верил в глубине души, истиной вовсе не была, во всяком случае сейчас, – что он уже однажды причинил ей боль и может сделать это снова.
Да мать просто скажет ей, как сказала бы на ее месте любая мать, что будет безумием принять его обратно. Элеонор не будет делать никаких скидок, она не в состоянии допустить даже мысли, что в крахе их брака может быть доля вины и ее дочери.
Не делай этого, наверняка посоветует она, не загоняй себя в ловушку мазохистских отношений, ты молода. Помни, что люди не меняются, почти не меняются. Ты еще встретишь кого-нибудь. Хорошего человека, который даст тебе чувство безопасности.
Но Дэвид знал, что ее совет будет неправильным. Он хороший человек, и он может дать Лиз столько чувства безопасности, сколько она захочет. Если только она даст ему еще один шанс.
По крайней мере, надо оставить подарки на пороге, чтобы Лиз знала, что он был здесь. Он аккуратно распаковал их и перенес к крыльцу. На темном крыльце они выглядели бесформенной кучей, словно были свалены сюда по ошибке. Дэвид понял, что эта куча могла привлечь чье-то внимание и навести на мысль, что дом пуст. Нет, он не может оставить подарки здесь. Ему лучше забрать их и привезти снова после Рождества.
Снова запаковывая подарки, он решил обязательно оставить что-то, например, записку, что свидетельствовало бы о том, что он был здесь. Но что написать в записке? Нет, он должен обратиться к ней лично, отвести ее возражения и убедить ее своими аргументами и своей любовью. Его лучший союзник – неожиданность.
Когда Дэвид вернулся в машину, ему впервые пришла в голову мысль, что он не имеет ни малейшего представления о том, куда теперь ехать. Его мечта кончалась на том, что он окажется здесь, перед камином и с Лиз. Никто никогда не принимает мер на тот случай, что мечта не сбудется, не допускал такой возможности и он.
О возвращении к Бритт не могло быть и речи, а если он вернется в свой дом, то она до него доберется. Если он выключит телефон, она станет караулить его снаружи. Он знает Бритт. Дэвид с усмешкой подумал о том, что сам сейчас караулил у дома Лиз, как Бритт караулила бы у его дома. Вечный треугольник. Избитая ситуация, которая портила людям жизнь от начала времен. Когда Адам и Ева были единственными людьми на земле, Ева затеяла какие-то шуры-муры со змеем.
Как насчет друзей? Ведь должны же быть у него друзья, к которым он мог бы завалиться. Но Дэвид вдруг с содроганием осознал, что у него почти нет друзей, достаточно близких для того, чтобы к ним можно было перебраться на два предрождественских дня. Все его друзья были их общими с Лиз друзьями, и, уйдя от нее, он вычеркнул себя из их записных книжек. На секунду он представил себе едва скрываемые ужас и изумление на лицах Берта и его семьи, если он явится на порог их дома в Пиннере, подобно рождественскому гному Скруджу.
А потом он вспомнил, что есть место, нуда он может поехать и где Бритт не найдет его. И никто другой не найдет. С внезапным беспокойством Дэвид обшарил карманы своей куртки в поисках связки ключей. Вот этот ключ.
Он встретит Рождество один. И невольно подумалось о немыслимом: что ему делать с остатком его жизни, если Лиз не захочет, чтобы он вернулся.
Глава 21
Был седьмой час, когда Лиз остановила машину возле коттеджа и понесла уже выкупанную и в спальной пижаме Дейзи наверх, в ее кроватку.
Когда она вошла в дом, ее сразу поразила пустота. Она зажгла свет во всех комнатах и открыла дверь на кухню, чтобы тепло «Аги» согрело гостиную. Потом наклонилась к решетке камина, хваля себя за то, что перед уходом положила в него дрова, и поднесла спичку к сухой лучине, она весело затрещала, и поленья стали заниматься и распространять по комнате слабый аромат яблони.
Лиз оглянулась на рождественские украшения и на праздничную гирлянду над входной дверью и не смогла сдержать улыбки. Несмотря на то, что явно нуждались в кое-каких исправлениях, они выглядели не так уж плохо. Возможно, не совсем так, как в журнале, но все же вполне прилично.
Когда она еще раз пошла к машине и по дороге включила свет на крыльце, то заметила в углу что-то блестящее. Нагнулась и увидела, что это кусок блестящей серебристой ленты, какой обычно перевязывают подарки. Она часто видела, как продавщицы ловко обвязывают такой лентой свертки и потом протягивают ее концы через ножницы, так что они завиваются в кудряшки. Странно. Не думая больше о ленте, Лиз сунула ее в карман и пошла к Джейми, чтобы помочь ему вытащить из машины рождественскую елку.
Бритт сидела на своей огромной софе и раздумывала, что ей делать. Уже почти семь, а Дэвида все нет. Два часа она ждала, что он вот-вот войдет с виноватым и слегка самоуверенным видом. Она сможет, конечно, убедить его, что ему должно льстить то, что она сделала, что так случилось из-за ее любви к нему, из-за ее отчаянного желания удержать его и из-за ее искренней веры в то, что он нужен ей гораздо больше, чем Лиз. Лиз выживет. И создаст себе новую семью. Дэвид сам в этом убедится.
Бритт заварила себе четвертую чашку кофе и посмотрела на кухонные часы. Было еще довольно рано.
– Фу, мам, какая гадость!
С безошибочным вкусом Джейми предпочел шоколадному Деду Морозу, наполненному отвратительной дрянью под названием «крем», снеговика из молочного шоколада «Кэддбери». Поедание украшений с рождественской елки было давней традицией в семье Лиз. Именно это в ее детстве превращало помощь маме в хлопотах с елкой в такое волнующее удовольствие. Несмотря на все беды, ее и сейчас охватывало знакомое волнение, когда они с Джейми вытаскивали украшения из коробочек, подготавливая их к тому, чтобы повесить на елку: все эти стеклянные шары, щелкунчики, красные атласные корзинки и блестящие сундучки.
Она любила Рождество и была рада, что в этом году они встречают его здесь, в коттедже. На второй день Рождества все они были приглашены к Джинни, а в первый день к обеду обещала прийти ее мать с подарками для внуков.
А вот Дэвид ничего не дарит. Волна горечи охватила Лиз: ясно, что он слишком занят Бритт и ее ребенком, чтобы позаботиться о подарках для своих собственных детей. Она едва могла поверить в такую его жестокость, потому что он ведь знает, как много значат для них подарки. Чтобы не видеть огорчения на их лицах, которое, она знала, обязательно будет, Лиз на всякий случай сама купила подарки и спрятала в буфет. Завтра она развернет их и сделает вид, что они от папочки.
Когда Джейми повесил последнюю игрушку, Лиз достала гирлянды лампочек и развесила их вокруг елки. Этот момент она любила больше всего. Некоторые считают вульгарным, когда тебе подмигивают разноцветные лампочки, но ей плевать на это. Подмигивающие огоньки рождественской елки были частью ее детства. Погасив в гостиной свет, они с Джейми прорепетировали торжественное включение иллюминации, которое возвестит о начале Рождества.
– Ну, давай, Джейми. Сделай вид, что ты Джоан Коллинз и находишься на Оксфорд-стрит.
С королевским достоинством Джейми поднял подбородок, закрыл глаза и дернул выключатель. Радостно кричащих и целующих друг друга, их осветили двадцать две разноцветные лампочки.
Ну
почему,думала Лиз, задавая себе самую неразрешимую загадку во Вселенной,
почемукаждый год две лампочки обязательно не горят, хотя они горели все, когда ты укладывала их в коробку?
Бритт включила телевизор и попыталась найти что-нибудь, что отвлекло бы ее от мыслей о Дэвиде и о том, который теперь час. Она говорила себе, что он пошел, наверное, в редакцию, или куда-нибудь в ресторан на вечеринку для сотрудников, или, скорее, судя по его настроению, в паб, чтобы надраться до чертиков.
И тем не менее весь последний час она с трудом подавляла в себе желание обзвонить несколько номеров, по которым он мог быть. Она отхлебнула свой кофе, пропущенный через фильтр, поглощающий кофеин, и постаралась не думать о первом номере в этом списке телефонов. Номере телефона Лиз.
– Спать, Джейми. Давай, милый, сегодня был трудный день.
– Мам, – Джейми посмотрел на нее снизу вверх, внезапно став совершенно серьезным, – можно мне позвонить папе?
Пожалуйста!Вдруг он уезжает на Рождество?
Лиз почувствовала, что цепенеет. Она вряд ли могла отказать, но что же она тогда будет говорить Бритт и Дэвиду? Если она ничего не скажет о ребенке, то они сами могут сказать ей о нем, и придется услышать радость и счастье в их голосах. А поздравлять и желать им всяческих благ – это выше ее сил.
Чувствуя себя злой волшебницей на крестинах Спящей красавицы, Лиз подошла к телефону и набрала номер Бритт. Гудок прогудел десять раз, но трубку никто не брал. Лиз с облегчением уже собиралась дать отбой и сказать Джейми, что там никого нет, когда на том конце провода трубку наконец сняли.
Бритт сидела у телефона весь вечер, но, когда он зазвонил, отпрянула, словно он мог напасть на нее. Если Дэвид возвращается, то он вот-вот появится, трезвый и самодовольный или пьяный и бросающий обвинения. Телефон мог сообщить только плохую весть. Либо что Дэвид сегодня не придет, либо что он не придет вообще.
Ей не надо снимать трубку.
Но не ответить на звонок способны лишь немногие, мужественные люди, и Бритт обнаружила, что не принадлежит к их числу. После двенадцатого звонка она не выдержала:
– Да?
Услышав голос Бритт, Лиз ощутила знакомую волну гнева, поднимающуюся в ней, в голову снова пришли все невысказанные обвинения в предательстве, в нарушении священных табу дружбы. Она поняла, что хочет свести разговор с Бритт к минимуму.
– Здравствуй, Бритт. Можно Дэвида? Джейми хочет пожелать ему счастливого Рождества.
Бритт почти физически ощутила облегчение, услышав, что самое страшное ее опасение не оправдалось и Дэвид не сбежал прямо к Лиз.
– Боюсь, что его нет.
Теперь, когда выяснилось, что он не вернулся к Лиз, черта с два она признается именно Лиз, а не кому другому, что понятия не имеет, где он.
– Ты не знаешь, когда он вернется?
– Не имею ни малейшего представления. Он пошел за рождественскими покупками. Скорее всего, сидит в баре, пережидая час пик.
Лиз хотелось закончить разговор, пока Бритт не получила возможности сказать ей про ребенка.
– Хорошо. Ты не могла бы попросить его позвонить Джейми завтра? Только на пару минут, чтобы мальчик пожелал ему счастливого Рождества.
Бритт ощутила короткую вспышку раскаяния. А что, если она не
увидитДэвида? Это был риск, но приходилось рисковать. В конце концов у нее полно забот и без какого-то телефонного звонка.
В начале одиннадцатого Дэвид загнал свой «мерседес» в гараж на Парк-лейн, отдал ключи сторожу и пересек улицу, направляясь к Гровенор-хаус, в котором Логан Грин имел небольшую, но фешенебельную служебную квартиру для развлечения иностранных бизнесменов и для встреч с эпизодическими любовницами. Дэвид уже рассмотрел и отмел возможность того, что туда с полуголой секретаршей в обнимку неожиданно заявится Логан, возвращающийся с одной из бесчисленных служебных вечеринок, устраиваемых корпорацией «Грин коммюникейшнс», диапазон которых простирался от выпивки с теплым пивом и картофельными чижами в комнате помощников редактора в «Дейли ньюс» до приема для высшего начальства в «Савое».
Завтра, однако, будет Сочельник, и Дэвид рассудил, что величавый патриарх Логан Грин умерит свою страсть к высоким блондинкам, вполне годящимся ему в дочери, и вернется в лоно родной семьи в ее скромном тридцатикомнатном особняке на берегу Темзы в Брее.
Поскольку Логан превратил эту квартиру в нервный центр своей империи с самыми современными средствами связи и с факсами в кабинете и в спальне и даже завел небольшой серый ящик размером не больше портфеля, позволяющий ему связаться с любым из разбросанных по всему свету собственных владений хоть с унитаза, то у Дэвида не будет нужды выходить в город, по крайней мере, три дня. Именно столько он рассчитывал здесь пробыть.
Когда телефон зазвонил во второй раз за вечер, Бритт была уверена, что это Дэвид, и потому необычно долго не могла сообразить, кто же в действительности на другом конце провода.
– Привет, Бритт. Это Конрад Маркс.
Бритт бросила взгляд на часы. Половина одиннадцатого. Вопреки всякой логике она на минуту решила, что у него, возможно, какие-то новости о Дэвиде. Она с трудом могла себе представить Дэвида рыдающим на миниатюрном плече Конрада, но кто его знает. Может быть, они встретились в клубе «Гручо».
– Вы, вероятно, удивляетесь, с какой стати я звоню вам так поздно.
– Да, есть немного.
– Извините. Я сова. Лучшие решения у меня бывают около двух ночи. Скажите, пожалуйста, не сможете ли вы зайти ко мне в офис завтра? Есть кое-что, что мне необходимо обсудить с вами, и я хотел бы, чтобы это было утрясено или, по крайней мере, положено в сито до того, как мы все удалимся в юдоль увечий и убийств, то бишь в семью.
– Когда мне лучше прийти? – Бритт все еще терялась в догадках по поводу этого звонка.
– В любое удобное для вас время.
– В середине дня?
К этому времени Дэвид наверняка свяжется с ней, если он собирается это сделать, и во всяком случае ему полезно будет узнать, что она не торчит здесь, привязанная к телефону.
– Прекрасно. Я кое-что отменю. До завтра. Приятных сновидений.
Бритт сидела с трубной в руне примерно минуту. Что же такое собрался сообщить ей Конрад Маркс, что он отменяет встречи накануне Рождества? И уже положив трубку, Бритт с изумлением поняла, что за весь день ни разу не вспомнила о работе.
Лиз проснулась раньше обычного и носком ноги дотянулась до шторы, чтобы раздвинуть ее. Как она обнаружила, одним из достоинств этого коттеджа было то, что, если лечь на левую половину кровати и нагромоздить побольше подушек, можно видеть часть сада, кусочек оранжереи и маленькую полосну поля, даже не вставая с постели.
Но этим утром она была настроена более энергично. Сегодня Сочельник, у нее куча дел, и она, надев толстый халат и меховые мокасины, бесшумно спустилась вниз и приготовила себе чашку чаю. Спасибо «Aгe», теперь заправленной мазутом под завязку, – в кухне было восхитительно тепло, и Лиз прислонилась к плите в ожидании, когда закипит чайник. Она боролась с искушением стащить один сладкий пирожок из тех, что испекла вчера вечером, и в конце концов так и сделала, ощущая легкие угрызения совести, за которыми быстро последовало отпущение грехов на том основании, что теперь в конце концов было Рождество.
Прихватив с собой чай в постель для последних пяти минут сибаритствования, она из небольшого створчатого окна, расчерченного стрелами инея, смотрела на клубящийся в долине туман, над которым синело чистое небо, по густоте цвета почти не уступавшее небу Прованса. Температура была, однако, далека от средиземноморской. Слегка поеживаясь, Лиз плотнее запахнула халат.
Глядя на мирную долину, она спрашивала себя, где Дэвид собирается провести Рождество. Должно быть, в каком-нибудь роскошном отеле. Наверняка не дома. Она не могла представить себе Бритт за домашней стряпней.
Наблюдая, как пар от ее дыхания клубится в холодном воздухе, Лиз вспомнила свое самое первое Рождество с Дэвидом. Они провели его тоже в гостинице. Ее родители неожиданно заявили, что отправляются на Рождество в Швейцарию. Лиз потребовалось несколько дней, чтобы прийти в себя от внезапного открытия, что ее родители такие же люди. И что у них есть право выбора. И они выбрали не Рождество в семейном кругу, а более устраивающее их катание на лыжах. Втайне Лиз была шокирована и весьма обижена. Рождество она всегда встречала в семье. И когда Дэвид предложил ей провести его в отеле, это прозвучало для нее дико. Отели – не место для встречи Рождества, что бы ни думали об этом ее родители. Какое Рождество, когда кругом только чужие лица, когда делать нечего, кроме как сидеть, смотреть телевизор и в ожидании следующей еды томиться от скуки? Идея казалась ужасной. Но Дэвид сказал: подожди, увидишь сама, что тебе это понравится.
И он оказался прав, ей это понравилось, хотя и не с самого начала. «Уистон Мейнор» оказался не похож ни на один отель, в котором она побывала до этого или после. С того момента, когда вы переступали порог «Уистона», вы оказывались в девятнадцатом веке. И сначала Лиз с ужасом решила, что ей придется одеваться как матрона викторианской эпохи, играть в салонные игры и есть фаршированного гуся, это ей-то, которая ненавидела отели, где вас встречает мажордом или даже просто сажают за столик с другими людьми. Она ожидала, что это будет кошмарно, что будет полно скучных людей с бакенбардами, напоминающими бараньи котлетки, и комплексом Шерлока Холмса. Это был лучший рождественский праздник из всех, какие у нее были. С самого первого момента, когда ей вручили стакан пунша, приготовленного по рецепту миссис Битон, Лиз увидела, что двадцать остальных гостей в большинстве своем молоды, дружелюбны и застенчивы почти как она, и начала расслабляться и получать удовольствие. Ко второму дню Рождества она побеждала в викторинах и могла спеть «Дейзи, Дейзи» без аккомпанемента.
Но настоящим открытием для нее стал сам Дэвид. Она и не подозревала в нем таланта к перевоплощению или способности исполнить целый мюзик-холльный номер. А его полное непристойных намеков толкование песенки «Мой старикашка пригласил меня в фургон» заставило ее смеяться до слез.
Но прекраснее всего были ночи. Счастливая и усталая от прогулки по окрестностям или от долгой игры в шарады, она проскальзывала под простыню в своей викторианской ночной рубашке, но ей удавалось остаться в ней ровно столько, сколько требовалось Дэвиду, чтобы тоже забраться в постель. Он тут же стягивал ее, и Лиз смеялась и радовалась, что единственной современной вещью в этом отеле было центральное отопление. Все еще смеясь, они скатывались с кровати на пол и занимались там вещами, которые в викторианскую эпоху вряд ли удостоились бы одобрения, до тех пор, пока не засыпали там же, на полу, не разнимая объятий. Дрожа от холода и хихикая, они просыпались рано утром и повторяли все снова в широкой кровати красного дерева.
– Привет, Бритт, садитесь. Могу я предложить вам стакан вина?
Конрад сделал глоток из элегантного треугольного стакана, в котором Бритт узнала предмет из уникальной коллекции «Свен Данск». Он стоил, вероятно, не меньше стола, на котором стоял. Дела у «Метро ТВ», похоже, идут хорошо. С языка у Бритт едва не сорвалось «спасибо, нет, я жду ребенка», но что-то ей подсказало, что эту информацию лучше придержать.
– Спасибо, нет, Конрад. Если можно, минеральной воды.
Пока Конрад наливал ей стакан «Перье», клал туда кусочек льда и добавлял дольку лимона, Бритт гадала, чем же заслужила этот королевский прием. Ну ладно, пусть Конрад в восторге от передачи «Итак, вы поняли, что у вас проблемы», пусть они в «Метро ТВ» собираются осуществить другие ее идеи, но до сих пор с ней обходились, как с любым другим независимым продюсером, иными словами, как со слегка назойливым представителем маленькой компании, которой могущественная и престижная «Метро ТВ» делает большое одолжение уже тем, что соглашается брать у нее программы.
И вдруг такой прием. Бритт пришло в голову, что, возможно, Конрад собирается уговорить ее сделать то, что она может не захотеть делать. Например, заседать от имени «Метро ТВ» в каком-нибудь скучном до зевоты комитете, изображающем из себя нечто великое и благое. Бритт всегда как черт ладана боялась этих бесконечных часов бесплатной работы только ради того, чтобы приобрести имя в какой-либо отрасли, но, может быть, ей пора подниматься на более высокий уровень. Единственным, что может оправдать участие во всяких там комитетах в этом показушном мире, является возможность завязать знакомства, которые когда-нибудь потом могут оказаться полезными. Однако Конрад наверняка не станет звонить ей в половине одиннадцатого вечера, отменять свои встречи и принимать ее накануне Рождества только ради того, чтобы пригласить ее заседать в комитете.
