Иметь все

      Подхватившая ее волна облегчения оттого, что она признала наконец правду, теперь начинала откатываться, оставляя Лиз один на один с устрашающей мыслью, что она только что совершила непоправимую глупость. Но разве у нее был выбор? И разве не пора было кому-то встать и сказать так, чтобы это было услышано? И если она только что совершила героический для работающей матери поступок, то разве должна она чувствовать, что ее облапошили, как последнюю дурочку?

Глава 5

      Лиз минуту стояла в прихожей, делая глубокие вдохи. Раз. Два, три… ладно, вот она и высказалась… четыре, пять… может быть, это и к лучшему… шесть, семь, восемь… в конце концов, нельзя же притворяться бесконечно… девять, десять… будь, что будет, che sara, sara… успокойся… черт побери! Рано или поздно ты должна была сделать этот шаг! Но изо всех газет выбрать для этого именно «Дейли уорлд»!
      Она услышала поворачивающийся в замке ключ. Дэвид! Она должна рассказать ему, что она натворила. Поймет ли он? Он так радовался ее успехам. Как он воспримет сейчас ее рассказ о том, что она только что поставила под удар все это?
      Дэвид протиснулся в гостиную, едва не споткнувшись о креслице Дейзи. Под мышкой у него была бутылка шампанского. При виде царящего в комнате беспорядка лицо его на секунду омрачилось, но, заметив жену, он подошел и уткнулся носом в ее шею.
      – Ну как моя сверхзвезда? В программе новостей ты выглядела великолепно, – в его голосе сквозила гордость. – Особенно мне понравилось место, где ты говоришь, что девяностые годы принадлежат женщинам. Я не написал бы лучше!
      Лиз закрыла глаза. Кроме этого места, все сказанное ею было ложью. Сегодня она дала четыре интервью, прославляющих радости совмещения материнства и работы. И только одно правдивое. Она взяла портфель мужа и положила у зеркала.
      – Послушай, милый, нам надо поговорить.
      – Поговорим потом, – он поцеловал ее в шею и начал расстегивать пуговицы ее желтого костюма. – Мы еще не отпраздновали это событие. – Было ясно, что он уже приступил к празднованию. – Бутылку захватим с собой наверх.
      Сегодня в первый раз за столько времени она увидела его спокойным. Может быть, секс – это именно то, что им сейчас нужно? Прошло уже десять дней, как они последний раз занимались любовью. Вот после выхода в эфир, говорила она себе каждый вечер, замертво сваливаясь в кровать.
      Только мгновение она колебалась, настоять ли ей на разговоре сейчас, не больше мгновения: знала, что такие моменты бесценны. В памяти всплыл один из мудрых советов ее матери по поводу семейной жизни: «Секс – это смазка, без которой семейная телега не поедет.».
      Раньше она недолюбливала эти маленькие материнские премудрости. «Пусть закат не увидит твоего гнева», «Для танго нужны двое», «Позаботься о копейках.» Теперь, к своему смущению, увидела, что живет по ним.
      Устало она побрела за Дэвидом наверх. Когда добралась до кровати, он был уже без одежды и шел к ней с двумя бокалами на длинных ножках. Отпив шампанского, Лиз снова попыталась рассказать ему, что она только что натворила.
      – Не сейчас, – пробормотал он, забирая ее бокал и ставя на ночной столик.
      Она начала снимать свой костюм.
      – Нет, оставь его, – скомандовал Дэвид, отрывисто и тяжело дыша. Лиз чувствовала его возбуждение, когда он укладывал ее на кровать, одновременно задирая ей юбку. Неожиданно перекатился через нее, увлекая ее с собой, так что одним быстрым движением не он оказался наверху, а она сидела на нем верхом с поднятой к поясу юбкой, все еще одетая, как для интервью. Она никогда не видела его таким возбужденным. Глядя на него сверху вниз, вдруг подумала, что знает почему. Его возбудил ее успех, сама мысль о том, что выбившийся из низов Дэвид Уорд занимается любовью со своей всемогущей женой. На мгновение Лиз тронула его наивность, его бесхитростная вера в плоды успеха. Да, эта вера двигала им, давала ему энергию. Она была его сильной стороной. Но Лиз боялась, что эта же вера может помешать ему видеть действительность, осознать тот фант, что за их успех надо платить и что платить приходится ей. Ей и детям.
      Лиз посмотрела на его красивое лицо, когда его тело содрогалось в оргазме, и поняла, что пропасть между ними увеличится, если она не объяснит ему, почему рассказала все Стеффи Уилсон. Она знала, что должна рассказать ему о своих сомнениях и страхах до того, как он возьмет в руки «Дейли уорлд» и прочтет все сам. Медленно слезла с него и легла рядом.
      – Дэвид, – сказала она твердо, гладя его спину, – есть кое-что, что ты должен знать. Я не так счастлива, как ты думаешь. Все последние дни я билась над этими проклятыми вопросами, но сегодня я все рассказала Стеффи Уилсон. У меня не было выбора. Дэвид, я хочу, чтобы ты понял. Дэвид?!
      Она заглянула ему в лицо и обнаружила, что его глаза закрыты и он тихонько похрапывает. Он спал глубоким и спокойным сном.
 
      – Да ты понимаешь, мать твою так, с чем ты играешь? – Конрад швырнул номер «Дейли уорлд» с такой силой, что кофе из чашки Лиз пролился на ее стол.
      Заголовок аршинными буквами через всю страницу кричал: «КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА Я ЗАКРЫВАЮ ЗА СОБОЙ ДВЕРЬ МОЕГО ДОМА, Я ПЛАЧУ, ГОВОРИТ МАГНАТ ТЕЛЕВИДЕНИЯ».
      – Что это за бред? – орал Конрад. Она никогда не видела его в таком гневе, даже когда он садился на своего любимого конька – начинал говорить о необходимости обуздать профсоюзы. – Я плачу тебе за то, чтобы ты была витриной «Метро ТВ» – крутой, агрессивной, уверенной в себе женщиной, которая способна провести нашу телекомпанию через девяностые годы, а получаю вот эти сопливые рыдания о том, как трудно оставить детей дома. Только Бог знает, как это скажется на нашей репутации в Сити. – Он передразнил, подражая ее голосу: «Если я не смогу совмещать карьеру и семью, я просто уйду с работы».
      – О чем, черт тебя побери, ты думаешь?
      – Дело в том, Конрад, что это правда.
      – И какой же болван так наивен, чтобы говорить правду Стеффи Уилсон? Боже, ведь ты не дефективная дурочка из банды сопляков, которую злодеи-газетчики обманом заставили выложить свою историю!
      – Я считаю, что это важная тема. – Он резко повернулся к ней:
      – Это правда? Вся эта белиберда о слезах на пороге?
      – Конечно, нет. Я только сказала, что иногда уходить от детей мне бывает трудно.
      – Слушай, детка, если тебе слишком жарко, иди обратно на кухню. – Лиз начинала чувствовать, что сердита не меньше Конрада:
      – У меня нет желания возвращаться на кухню, Конрад. Речь о другом.
      – Так о чем же, так твою мать?
      Мгновение они стояли лицом к лицу. Гнев был тем, что Конрад понимал и уважал. Это было мужское качество.
      – Речь о том, что ты взял на эту работу женщину, потому что так тебе было выгодно. Ты знал, что иметь женщину на месте руководителя программ – это хорошая реклама. Теперь перед тобой последствия этого шага. Я женщина и я люблю своих детей. Я не собираюсь прикидываться тем, нем не являюсь. Но это не делает меня менее пригодной для моей работы. Поверь мне, Конрад, это дело у меня пойдет. На моих условиях.
      Конрад повернулся и направился к двери. В дверях он задержался:
      – Я надеюсь, что у тебя получится, Лиз, надеюсь, что получится. А теперь займись рефрижераторной компанией ладно? И не давай больше никому интервью.
      Он с грохотом захлопнул за собой дверь.
      Полминуты спустя Вив, ее секретарша, с сочувственной улыбкой просунула голову в дверь. Она, видимо, слышала все до последнего слова через эти хлипкие стены.
      – Звонили из «Космополитэн» А также из «Эль», «Дейли мейл» и журнала «Хелло» Похоже, вы затронули больную тему.
      Она ни с кем говорить не собиралась. Она свое сказала.
      – Да, и еще эта стерва Стеффи Уилсон звонила тоже. Она считает, что вам это может быть интересно: завтра они собираются поместить продолжение. У них так много читательских откликов, что решено отвести под них разворот. – Лиз уронила голову на руки. Меньше всего на свете ей хотелось продолжать эту тему Конрад тогда совсем взбесится.
 
      – Вы видели интервью с Лиз в сегодняшней «Дейли уорлд»? – Мелани Мейсон пригубила коктейль и бросила взгляд на двух своих подруг, чтобы убедиться, что ее слушают.
      Это была идея Мел, чтобы три лучшие подруги Лиз собрались в клубе «Гручо» и отметили ее триумф. Как редактор «Фемины», библии Работающей Женщины, Мел считала своим долгом показываться в местах, где собирается авангардная журналистская братия, а авангарднее «Гручо» места не было. Однако, предлагая это, она не могла предвидеть, что о Лиз вдруг станут так много говорить. Знать бы заранее, выбрала бы что-нибудь не столь кишащее развязными репортерами скандальной хроники и босяцкого вида журналистками.
      Поверх огромного стакана темного стекла Мел оглядела своих подруг Бритт, как всегда, была до тошноты стильна в своем черном костюме с небольшим ожерельем тонкой работы из огромных осколков цветного стекла. Спросите любого лондонского бродягу, и он скажет вам, что не стал бы платить за эти стекляшки ни гроша, а подобрал бы их где-нибудь на свалке.
      Мел заметила, что и прическа Бритт была в новом стиле. Ее светлые волосы были коротко подстрижены. Боже, это придает ей вульгарный вид. Поразительно, как обманчива бывает внешность. Бритт единственная из ее знакомых, кто, будучи стопроцентной женщиной, обладает совершенно мужскими повадками.
      – Она, должно быть, рехнулась, что говорит такое, – Бритт щелкнула пальцами проходившей мимо официантке и попросила бутылку «Лансон» Потом полезла в свою сумку от Шанель за бумажником.
      Мел усмехнулась. Бритт не упускала случая щегольнуть своей золотой кредитной карточкой «Амекс».
      – Еще рано расплачиваться, Бритт, – заметила она.
      Бритт вспыхнула. Она боялась своих промашек в обществе и трепетала при мысли, что кто-нибудь за изысканным стилем одежды и небрежным видом угадает ее настоящее происхождение. Она убрала карточку. Пора ей уже избавиться от этого глупого страха оказаться не при деньгах.
      – И все же я думаю, что она поступила отважно.
      Обе подруги взглянули на Джинни, которая потягивала свою «Деву Марию». Джинни предстояло вечером возвращаться на машине домой в Суссекс.
      «Боже, кто же может пить «Кровавую Мери» без водки?» – подумала Мел. Джинни, разумеется, могла все. Еще в университете она была заводилой.
      Джинни откинула назад прядь своих прямых волос и поиграла с сережкой. В местах вроде этого она чувствовала себя не в своей тарелке. Она потратила кучу времени на выбор платья для сегодняшнего вечера и в попытке выглядеть Работающей Женщиной остановилась на единственном костюме из своего гардероба. Однако, как только вошла сюда, ей сразу же дали понять, что она вовсе не принадлежит к этому миру. Здесь все были в черном, и юбки у всех были на три дюйма выше колен, а не до середины икр, как у нее. Эта публика скорее умрет, чем пренебрежительно отзовется о дамском парикмахере Джованни из Восточного Гринстеда. Джинни чувствовала себя так, словно распорядитель повесил ей табличку, вроде тех, что вешают на конференциях: «ДЖИННИ УОКЕР, ДОМАШНЯЯ ХОЗЯЙКА».
      – Привет, девочки. Кого-нибудь ждем?
      Занятые обсуждением того, следовало или не следовало Лиз давать это интервью, они не заметили ее появления. Но все остальные в клубе заметили. Мел увидела, что сидящие за столиками подталкивают друг друга локтями и шепчут что-то, прикрывшись ладошкой. Нравилось это Лиз или нет, но она стала знаменитостью дня.
      – Ага, – съязвила Мел, протягивая ей бокал заказанного Бритт шампанского, – ждем слезливого телевизионного магната. И как это тебя угораздило? Начиталась «Воган»?
      – Дай мне перевести дух, пожалуйста, Мел. Я уже по горло сыта тем, что наговорил мне Конрад.
      – А это было для тебя неожиданностью, да? – Мел подвинулась на низком диванчике, освобождая место для Лиз. – Я думаю, он вряд ли был обрадован, ведь правда?
      – Я сделала это не для Конрада, – устало сказала Лиз. Она хотела поговорить о чем-нибудь другом, но всюду, где она оказывалась, люди ни о чем другом говорить не желали.
      – Так почему ты сделала это? – спросила Бритт стараясь за небрежностью в голосе скрыть свое негодование. На самом деле она была возмущена поступком Лиз. Как это было похоже на нее – получить место, за которое другие выцарапали бы сопернику глаза, и не ценить этого хотя бы настолько, чтобы держать язык за зубами.
      Сколько Бритт знала Лиз, той все доставалось легко: частная школа, каникулы за границей, машина, даже Дэвид, первый студент курса. Ей не приходилось бороться за все, как Бритт. И все же именно Лиз пригласила ее, выпускницу простой школы, в свой маленький аристократический кружок в колледже. Бритт так никогда и не поняла, почему Лиз так поступила. Но и сейчас она сознавала, что Лиз сделала ей одолжение. А людей, делающих ей одолжение, Бритт ненавидела.
      Лиз закусила удила:
      – Я сделала это для себя. Мне осточертело притворяться, что это не стоит мне никаких усилий, вот и все. Осточертело весь день принимать ответственные решения после бессонной ночи из-за расстройства желудка у ребенка. Осточертело, когда от тебя ждут, что ты оставишь детей дома, захлопнешь за собой дверь и даже подумать о них не посмеешь. – Она обвиняюще смотрела на Мел: – Ты знаешь, что я прочла в твоем чертовом журнале? Статью о возвращении женщины на работу после рождения ребенка, в которой ей советуют никогда не упоминать о своих детях, потому что мужчины о детях не говорят, и красить ногти красным лаком, потому что так она будет меньше похожа на мать!
      Мел явно чувствовала себя неловко:
      – А тебе не кажется, что ты немного переборщила со всем этим? Многие женщины с детьми работают. Фактически большинство читательниц «Фемины» – работающие матери.
      – Но разве ты говоришь им правду? Ведь у тебя даже нет детей, Мел, а Оливия – так та предпочитает кошек. Но ты все же навязываешь всем этот образ женщины: с «Уоллстрит джорнел» в одной руке и с ребенком в другой, женщины, которая заткнула всех за пояс на заседании правления и успела домой, чтобы искупать детей. Я говорю тебе, Мел, что это чушь!
      Мел в смущении поглядывала вокруг и потягивала «Маргариту». На этот раз она не бросилась на защиту своего журнала. Оливия Макиван, основатель «Фемины» и с недавнего времени ее издатель, только что открыла для себя Семью, и теперь ни один номер журнала не обходился без фотографий счастливых карапузов, ползающих вокруг своих влиятельных мамаш. Оливия решила, что дети придают мамам то качество, которое рекламодатели называют «сексуальностью». Иными словами, поднимают тираж так же, как снимки принцессы Дианы или автомобилей, разыгрываемых в качестве приза.
      Так случилось, что статья о матерях на высоких должностях оказалась на редакторском столе Мел как раз перед тем, как она отправилась в «Гручо». И ни одна из этих матерей не скулила, как Лиз.
      – Я думаю, что решение очевидно, – Бритт допила остатки шампанского и побарабанила пальцами по пустому бокалу. – Если у тебя карьера, то у тебя не будет детей. Это просто.
      – Просто для тебя, – вспыхнула Лиз. Деланное равнодушие Бритт начинало действовать ей на нервы. – Ты детей не хочешь.
      – Ради Бога, Бритт, – вмешалась Мел, – так делало предыдущее поколение женщин. Мы считали, что мы другие. Мы верили в то, что можно Иметь Все, ты помнишь?
      – Возможно, мы ошибались, – недовольная разговором, Бритт щелчком пальцев дала знак официантке принести еще одну бутылку шампанского.
      – Да нет, мы не ошибались! Лиз ошибается! – Мел в запале повернулась к Лиз, совсем забыв, где они находятся. – И я надеюсь, что ты понимаешь, какой вред ты причинила другим женщинам своей выходкой!
      Джинни с ужасом наблюдала, с какой злостью сцепились между собой три ее подруги. Ее поразила горечь, которую, видимо, породил предмет разговора. До сих пор она молчала. В конце концов, что ей известно о трудностях совмещения детей и карьеры?
      Она всегда была домашней хозяйкой. Зарывшей свой талант, как не упускает случая отметить ее властная мамаша. Ты могла бы стать художницей, не устает повторять она. А дети все равно остаются маленькими так недолго. Не успеешь оглянуться, как они уже выросли и покинули тебя. Это говорит ее мать. Которая была слишком поглощена своей профессией хирурга, чтобы заботиться о Джинни и ее брате. С детьми Джинни так никогда не будет.
      Против своей воли Джинни не могла не чувствовать тайного удовлетворения оттого, что Лиз приходится нелегко. Это помогало ей меньше жалеть себя. Разумеется, Лиз ничего нового не придумает. Она и понятия не имеет, что значит быть только матерью, каково это, когда люди начинают зевать, слушая твой рассказ о том, сколько всего ты сегодня переделала, или на вечеринках уходят от тебя, чтобы найти кого-нибудь поинтереснее. Ее бесило, насколько дешево ценится сегодня материнство.
      Если даже ты только захотела быть матерью, ты обнаруживаешь, что все равно в глазах общества твоя ценность упала. Джинни любила хлопотать по дому, обожала присматривать за Эми и Беном, чувствовала себя счастливой и больше ничего не желающей, находясь в центре семьи, но она ощущала себя неловко и скованно в компании работающих женщин – даже вот этих, ее лучших подруг.
      – Так что ты собираешься делать? – спросила она Лиз.
      – Не знаю. Я действительно не знаю. Посмотрим, чем все это обернется. Вдруг под шовинистической оболочкой Конрада прячется Мужчина Нового Времени, который понимает, что нежность и чувствительность так же важны, как жесткость и агрессивность. Кто знает, вдруг он смягчится и станет даже позволять мне изредка видеть моих малышей.
      – А может, и не станет, – Бритт допила свой бокал и пододвинула его для следующей порции.
      – Поехали дальше, девочки, – Лиз взяла бутылку и наполнила шампанским их бокалы. – Не забывайте, что мы здесь не на поминках. Что будем есть?
 
      – Куда едем, миссис Уорд? – шофер Лиз придержал дверь клуба «Гручо» и помог Лиз и Бритт забраться на заднее сиденье сверкающего лаком «ягyapa-XJ6».
      – Пожалуйста, в Ноттинг-хилл, Джим. Моей подруге надо добраться до ее машины.
      Бритт откинулась назад и погладила мягкую, шелковистую кожу сиденья. Набрала воздуха в легкие. Запах кожи в «ягуарах» всегда кажется более настоящим, чем в других машинах. Она не могла понять, как Лиз ухитряется не быть счастливой, когда у нее есть все это. Господи, да сколько еще женщин имеют служебный «ягуар» с шофером?
      – Божественная машина. Долго пришлось требовать, чтобы тебе ее дали?
      Лиз рассмеялась:
      – На самом деле я попросила «Спейс вэгон», а не «Экс-джей-6» Видела бы ты лицо Конрада! «Но это машина, чтобы возить детей на дачу! Я дам тебе черный «Экс-джей-6» с мягкими кожаными сиденьями. Такая машина у руководителя программ «Эл-даблъю-ти». Мы не можем позволить, что бы ты разъезжала, как мамаша из пригорода!»
      «Как это типично», – с горечью подумала Бритт. Она не могла удержаться от мысли, что презрение Лиз и атрибутам успеха каким-то образом направлено против нее, Бритт. Что плохого в том, чтобы хотеть иметь «Экс-джей-6»? Или «порше»? Или пентхаус в Докленде? Бритт хотелось иметь это все. Как, думается, и мужу Лиз.
      Бритт посмотрела на подругу с интересом.
      – Так что же божественный Дэвид думает обо всех этих «правдивых признаниях», да еще в конкурирующей газете? Мне кажется, в связи со всеми этими слухами о том, что Логан Грин взял какого-то парнишку из «Уорлд», чтобы по править дела «Ньюс», что его могут потихоньку-полегоньку оттереть.
      Так вот оно что! Вот чем Дэвид так озабочен последнее время. Но Господи, почему же он ничего не сказал ей? А тут она еще разоткровенничалась перед «Дейли уорлд», именно перед ней, и завтра будет продолжение. Он никогда не простит ей! Лиз была рада, что в машине темно и что Бритт не может увидеть на ее лице ужаса от сознания происшедшего.
      – Если честно, Бритт, то я не знаю. Об этом мы никогда не говорили.
      Бритт подняла элегантно наведенные брови. Вот как, и в идеальном браке бывают свои проблемы?

Глава 6

      – Мам, а где папа?
      Маленькая ручонка тянула за одеяло, под которым калачиком свернулась Лиз.
      Она быстро села и посмотрела на часы-радиоприемник. Восемь. Дэвид, должно быть, на утренней пробежке. Теперь так получается, что у них не бывает случая спокойно поговорить. Она собиралась это сделать вчера вечером, но, когда Джим привез ее, в доме было темно, и Дэвид уже спал. Он выглядел почти мальчишкой, и все следы редакторских забот исчезли с его лица.
      Она хотела разбудить его, но спросонья от него не было никакого толку. Когда дети были маленькими, он ухитрялся даже не слышать их ночного плача от болей в животе или от резавшихся зубов, а утром как ни в чем не бывало заявлял ей, что она должна была разбудить его. Один раз она попробовала, но он был такой злой, что она зареклась это делать. И теперь она тоже подумала, что будить его не стоит. Ее голова гудела от лишних разговоров и от лишнего шампанского, и Лиз решила отложить разговор до утра. Сейчас ома поняла, какая это была ошибка.
      Она поднялась с кровати и выглянула в окно. Был ясный день. Еще одно чудесное лето, хотя она не очень-то его видела. Лиз заглянула в комнату Дейзи, но Сьюзи, наверное, уже одела ее и спустилась с ней завтракать.
      – Давай, Джейми, снимай пижаму и надевай шорты. На улице чудесная погода.
      Она попыталась схватить его в охапку, но он выскользнул, верткий, как угорь.
      Она бросилась ловить его, но он уже спрятался за туалетным столиком, вне ее досягаемости, и вопил: «Не надену! Не хочу!» Она почувствовала раздражение. Одно и то же каждое утро. И откуда столько силы в пятилетнем ребенке? Да, пройти с боем Фолкленды, наверное, было легче, чем заставить Джейми одеться.
      – Джейми, выходи оттуда немедленно! – Она перегнулась через столик и выудила его, брыкающегося и вопящего, почти опрокидывающего ее. В попытке заставить его снять пижаму и надеть шорты пришлось перепробовать все известные ей трюки: лесть, попытки отвлечь внимание, обещания. В конце концов, как обычно, пришлось прибегнуть к силе.
      «Спокойнее, – говорила она себе, – не теряй равновесия. Это твоя вина, а не его. Он никогда не видит тебя». Она была вымотана, ее нервы напряжены, а на часах восемь пятнадцать. Многовато для хорошего темпа.
      В конце концов для экономии времени она понесла Джейми вниз на руках, с досадой заметив на коврике у входной двери ожидающий ее большой коричневый конверт. Это наверняка сценарий спорного документального репортажа, показ которого намечен у них на завтра. У юристов возникли насчет него сомнения, и она по дороге на работу должна прочесть его и решить, правы ли они.
      Первое, что Лиз увидела, войдя на кухню, был Дэвид, читающий «Дейли уорлд».
       «О черт, – подумала она, – черт, черт, черт!»
      Он поднял на нее глаза:
      – Похоже, ты заварила порядочную кашу. – В его голосе она расслышала горечь.
      – Мамочка, – Джейми тянул ее за подол юбки, – мамочка, можно я надую надувной бассейн?
      – Конечно, можно. Попроси Сьюзи помочь тебе. Иди, вон она кормит Дейзи во дворике.
      На поиски Сьюзи Джейми устремился через окно террасы.
      Дэвид сложил газету:
      – И как долго это назревало? – Лиз села рядом с ним.
      – Не знаю. Я даже не знала, что так думаю, пока не начала этого интервью. Эта стерва вынюхивала вокруг, стараясь разузнать все, что можно, о том, какая я плохая мать. Она добралась до садика Джейми и нашла там какую-то болтливую мамашу, которая считает, что меня надо судить за пренебрежение детьми. Она собралась разнести меня в пух и прах, и я решила, что единственный выход для меня – сказать правду.
      Почему-то она не упомянула о роли Сьюзи во всем этом. Лиз еще не решила, что ей делать со Сьюзи, но знала, что Дэвид выгонит ту немедленно.
      – И ты решила вместо этого немного поплакать на плече у Стеффи Уилсон? – горечь в его голосе бритвой резанула по оголенным нервам Лиз. Его непонимание было частично и на ее совести. Даже себе, не говоря уже о нем, она не пыталась объяснить, почему чувствует себя разрываемой на части. Может ли она винить Дэвида за его гнев, когда ему приходится узнавать об этом из газеты, да еще из конкурирующей?
      – Надеюсь, ты понимаешь, в каком нелепом виде ты меня представила?
      Она видела, что он сдерживается, чтобы не услышали Сьюзи и дети.
      – У моей жены кризис середины жизни, а я последним узнаю об этом, – Дэвид бросил газету на кухонный стол. – Ты могла бы, по крайней мере, отдать этот сюжет моей газете, а не этой паршивой «Дейли уорлд»!
      Лиз смотрела на мужа, оскорбленная: по-видимому, единственное, заинтересовавшее его в этой истории, – что кто-то заполучил скандальные фанты о жизни Лиз Уорд! Похоже, сейчас он мог думать только о своей газете.
      – Сожалею, что не отдала эту историю в «Ньюс», – в своем собственном голосе она услышала ответную горечь. – Возможно, когда я напишу заявление об отставке, я извещу «Ньюс» первой.
      Но ирония ее слов ускользнула от Дэвида.
      – Каждая собака в Лондоне знает, что «Уорлд» катит на нас бочку. Логан взял специальным советником Мика Нормана, ожидая вот-вот решительной атаки, а ты на тарелочке подаешь им душещипательную историю о твоих тайных печалях.
      – Может быть, о ваших делах и знает каждая собака в Лондоне, но только не я. Потому что ты ничего не рассказал мне, Дэвид. Я твоя жена, и я узнаю последней. Может быть, если бы ты рассказал мне раньше, всего этого не случилось бы! – Она понимала жестокость своих слов, но почувствовала внезапную, ослепляющую ярость. – Но ты так занят своими идиотскими тиражами, что не заметил бы, если бы у меня действительно случился кризис середины жизни!
      Дэвид снял ноги со стола и подошел к ней.
      – Прости. Я самодовольное дерьмо.
      – Во всяком случае, это никакой не кризис середины жизни. Просто я скучаю по детям, вот и все.
      Словно по чьей-то подсказке Джейми ворвался в кухню, чтобы застать своих родителей в объятиях друг друга.
      – Мама, мама, иди посмотри на надувной бассейн!
      – Джейми, милый, я говорю с папой. Я освобожусь через минутку.
      Бедный Джейми, теперь ему всегда приходится делить с кем-нибудь ее внимание. Она нежно погладила его по голове.
      Глядя на то, как она гладит волосы Джейми, Дэвид внезапно почувствовал угрызения совести. Они так хорошо смотрелись вместе. Джейми был так похож на мать темными волосами, яркими голубыми глазами, длинными руками и ногами. Сейчас весь открыт, а через секунду робко замыкается в себе. Вот Дейзи пошла в него. Светловолосая маленькая воображала Дейзи знает, чего ей надо, и добивается этого. Дэвид не был уверен, что понимает Лиз. Казалось, она все время меняет свое мнение о том, чего она хочет.
      – Прости, дорогая, но я должен бежать, – он обнял их обоих, жалея, что сердился на нее, любя ее, озадаченный ею. – Нам лучше поговорить об этом позже.
      – Да, – согласилась она, целуя его, но с болью осознавая, что он ничего не понял, ничегошеньки. И когда им удастся поговорить? Когда они смогут теперь выбрать время, чтобы поговорить хоть о чем-нибудь? Один или другой из них всегда допоздна на работе или завален по горло бесконечными совещаниями, деловыми встречами и неотложными вопросами, ждущими решения.
      Она взяла Джейми за руку и вышла в сад. Только девять утра, а уже жарко, небо безоблачное и голубое. Англию снова не узнать. Тепличный эффект. Всемирное потепление. Полярные льды, наверное, тают и насылают ураганы на Карибское море, но в Холланд-парке просто чудесно.
      Сьюзи наполнила надувной бассейн и поместила его в тени под яблоней. Дейзи стояла рядом в одной панамке. Она задрала свою крохотную ножку, пытаясь без посторонней помощи забраться в бассейн. Лиз рассмеялась, одним движением подняла девочку и расцеловала ее маленькие голые плечики сверху и сзади, где они нежнее всего. Она поймала себя на мысли, что последнее время постоянно целует Дейзи. Девочке недолго осталось быть крошкой. Эти маленькие припухлости с ямочками на ее запястьях скоро исчезнут. Рывок роста сейчас в любой день может вдруг превратить ее из пухленькой малышни в стройного подвижного ребенка.
      Лиз не любила кормление грудью: она знала, что некоторым это нравится, но для нее оно всегда было трудным, и она ненавидела постоянную неуверенность в том, что ребенок получил положенное ему, и не проходящее беспокойство, что у нее не хватит молока. Но раз это было хорошо для малыша, она прогоняла молоко через свои набухшие груди и потрескавшиеся соски – даже спешила с работы домой к шестичасовому кормлению с истекающими молоком грудями под костюмом от Остина Рида.
      Она мечтала о дне, когда этому мучительному и хлопотливому занятию придет конец. И когда этот день действительно наступал, когда она отнимала детей от груди и переходила к бутылочкам с аккуратно отмеренными делениями, так что всегда было точно известно, сколько они получили, Лиз вдруг ощущала настолько мощный приступ сожаления, что плакала. Связь прерывалась. Дейзи начала расти. Скоро ей понадобятся первая стрижка и первые туфельки. Она больше никогда не будет младенцем.
      Это удивительно, как материнство каждый раз застает тебя врасплох, ловит в свои сети, как паук, даже если ты решила, что уже разделалась с ним. Кто бы мог предположить, что она окажется «мамашей-по-новой». Так в Штатах зовут женщин вроде нее. Делающих карьеру женщин среднего класса, которые в действительности хотят видеть своих детей лишь изредка. Компании не желают рисковать еще раз. Предлагались даже тесты для выявления потенциальных «мамаш-по-новой», чтобы они, Боже сохрани, случайно не оказались на ответственных постах. Бедный Конрад, ему первому пришлось взять такую на высокий пост.
      Лиз с сожалением огляделась вокруг. Здесь все было уютно и гостеприимно, солнце мелькало среди ветвей. Там, снаружи, ее ждет асфальт, который скоро начнет плавиться, собаки, нюхающие мусор, и автомобилисты, лающиеся друг с другом на ежедневном поле битвы, имя которому – лондонские улицы.
      – Что ты сегодня собираешься делать, Сьюзи? – Нянька отвлеклась от смазывания плечиков Дейзи кремом от загара.
      – Сегодня такая славная погода, что мы, я думаю, просто посидим здесь в саду и устроим пикник.