Пират и язычница

      Лодердейл и Сандвич попытались было запротестовать, но мудро решили, что это дорого им обойдется. Карл цинично ухмыльнулся. Удовлетворив голод гостей, прелестницы, которым, очевидно, было приказано насытить и аппетиты другого рода, исчезли под столом, и вскоре гости стали изумленно переглядываться, почувствовав, что их кимоно распахнуты, а плоть ублажают искусные руки и губы.
      Лодердейл, застонав, что-то неразборчиво пробормотал.
      – С вас штраф, Джон, – вкрадчиво заметил Бакингем. – Надеюсь, эта забавная игра не разорит вас!
      Короля передернуло от омерзения. Поднявшись из-за стола, он с презрением бросил:
      – Джордж, я люблю женщин. Недаром у меня репутация повесы и развратника. Но никогда в жизни я не унизил и не оскорбил женщину сознательно и не собираюсь делать это сейчас.
      Он подал руку девушке и помог ей выбраться из-под стола.
      – Пойдем, дорогая. Мы сумеем отыскать спальню, где нас никто не потревожит.
      И, наградив хозяина уничтожающим взглядом, увел девушку из комнаты.
      Однако полученный урок не пошел Бакингему впрок, и незадолго до Рождества он умудрился оскорбить графа Шрусбери. Все были потрясены известием о том, что вопреки приказу короля герцог вызвал Шрусбери на дуэль и хладнокровно пристрелил его. Терпение Карла лопнуло, и он удалил старого друга от двора.
      Давненько не знала Англия такой холодной зимы! Но холод не помешал придворным жадно искать новых развлечений. Канал, который монарх велел прорыть в Сент-Джеймском парке, замерз и превратился в чудесный каток. Здесь царил вечный праздник. В моду вошли катание на коньках, на санках и игра в снежки. Санки обычно тянули разукрашенные пони, а в глубине парка был построен огромный ледяной дворец, где продрогшие гости могли выпить горячего эля, подогретого рома и отведать пирогов с куропатками.
      В январе замерзла даже Темза, и высокородные джентльмены и леди изобретали все новые зимние забавы. Проворные торговцы шныряли в толпе, предлагая напитки и закуски. Рядом с шатрами предсказательниц и гадалок разыгрывали представления Панч и Джуди. Лондонцы от души забавлялись гонками свиней, выпущенных на лед, делали ставки и утверждали, что это самое смешное зрелище, если не считать танцев собак на раскаленной металлической плите.
      Однако Саммер была слишком поглощена происходившими в ней переменами, чтобы наслаждаться празднествами. С помощью тети Лил она обставила дом на Фрайди-стрит и переехала туда вместе с миссис Бишоп ожидать рождения ребенка. При этом она с мрачным удовлетворением отметила, что все счета, пересланные Соломоном Стормом лорду Хелфорду, были мгновенно оплачены.
      В начале февраля в особняке поселилась повитуха, которая привезла с собой родильный стул и другие принадлежности своего ремесла. Миссис Бишоп так волновалась и надоедала Саммер своими наставлениями, что та буквально сходила с ума. Ей хотелось остаться одной, и воображение часто уносило ее на уединенное побережье Корнуолла, где она могла часами мчаться на Эбони куда глаза глядят. Любимая родина, где воздух напоен благоуханием цветов…
      Но все грезы неизменно кончались воспоминаниями о той минуте, когда Рурк впервые припал к ее обнаженным грудям.
      К действительности Саммер вернула внезапная невыносимая боль, резанувшая кинжалом внизу живота. Миссис Бишоп и повитуха убедили ее лечь на родильный стул со скошенной спинкой и вырезанным впереди сиденьем, но, промучившись с час, она встала и заметалась по комнате, словно тигрица в клетке. День сменился ночью, но терзания становились все острее. Саммер чувствовала себя немного лучше, лишь когда откидывала голову и осыпала проклятиями Рурка Хелфорда. Потом настала очередь Рори, на тот случай, если именно в нем крылась причина ее несчастий. И как миллионы женщин до нее, она клялась, что больше не подпустит к себе ни одного мужчину. Саммер то заливалась слезами, то закатывалась истерическим смехом, то ломала руки. И когда казалось, больше не было мочи терпеть, раздался крик младенца. Миссис Бишоп благоговейно взирала на темноволосого смуглого мальчишку, опасаясь, что Саммер, возненавидевшая Хелфордов, отвернется от ребенка, как две капли воды похожего на отца. Миниатюрный Хелфорд, от ярко-зеленых глаз до удивительно большого мужского естества!
      Но все ее волнения были напрасными. Саммер тотчас протянула руки навстречу экономке:
      – Дайте мне сына, миссис Бишоп!
      Она неистово прижала его к себе, целуя курчавые темные волосики, и малыш немедленно потянулся к груди. Довольная улыбка осветила лицо Саммер. Наконец-то она отомстит обидчику за все!
      Следующие две недели ее осаждали визитеры – фрейлины с поклонниками, знакомые и приятельницы. По городу ходили слухи, что она разошлась с мужем, и весь Уайтхолл только о том и шептался. Теперь, когда Саммер была свободна, многие считали ее легкой добычей, тем более что она слишком засиделась дома и совсем забыла тонкое искусство флирта. Говоря по правде, ей было не до того, чтобы отваживать назойливых обожателей, и она просто ограничивалась вежливым отказом на любое приглашение.
      Лорд Хелфорд прислал записку, в которой спрашивал, когда может увидеть сына. Саммер начертала поперек листочка бумаги одно слово: «Никогда!»
      Она уже хотела позвать слугу, но, сообразив, что столь категоричный отказ лишь подстегнет стремление Рурка любой ценой добиться своего, разорвала записку и написала новую, в которой уклончиво сообщила о своем намерении увезти маленького Райана в деревню, на свежий воздух, и пообещала известить мужа, когда вернется в город.
      Вскоре она получила от королевы приглашение провести вечер за игрой в карты. Саммер неожиданно страстно захотелось показаться на людях. Прошло столько времени с тех пор, как она надевала нарядное платье и драгоценности!
      Миссис Бишоп твердила, что ей нужно побольше выезжать. Экономка считала, что молодая женщина не должна запираться в четырех стенах и посвящать каждую свободную минуту ребенку. Саммер сдержала улыбку, зная, что Бишоп умирает от желания понянчить Райана. Честно говоря, няньки надежнее трудно было сыскать.
      Она поднялась в гардеробную, опасаясь, что не влезет в вечернее платье, но, к ее изумлению, талия стала тоньше, чем была. Правда, этого нельзя было сказать о груди. Саммер долго выбирала наряд побогаче, при виде которого остальные женщины умрут от зависти. Наконец она остановилась на светло-зеленом туалете, переливавшемся серебром в сиянии свечей. Однако пришлось накормить Райана, чтобы влезть в корсаж. Она зачесала волосы наверх, заколола их нефритовыми шпильками и гребнями, подкрасила щеки и губы, напудрилась золотистой пудрой и приклеила крохотные золотые мушки в виде корон. Одна красовалась на щеке, другая – чуть повыше соска, едва прикрытого тканью. В качестве завершающего штриха Саммер надела меховую накидку в тон платью.
      Она приказала кучеру закладывать карету, поцеловала малыша и велела миссис Бишоп ложиться и не ждать ее.
      Лошади остановились у дворца. Саммер высоко вскинула голову, распрямила плечи и вошла в галерею. При виде вновь прибывшей среди придворных прошел шепоток, а когда Саммер велела объявить о себе важному дворецкому в ливрее как о леди Сент-Кэтрин, послышались удивленные возгласы, и головы всех присутствующих повернулись к ней.
      Но Саммер невозмутимо проследовала туда, где сидели король и королева, и почтительно присела перед их величествами. В глазах короля она увидела чисто мужскую заинтересованность и немой вопрос по поводу ее нового имени. Но она пока не собиралась удовлетворять его любопытство.
      Вскоре Саммер окружили знакомые – лорд Сандвич, командующий королевским флотом, лорд Корнуоллис, в обязанности которого вменялось разбрасывать серебряные монеты во время торжественных церемоний, лорд Албемарл, главный отведыватель блюд, герцог Ормонд, имевший дерзость въехать на коне прямо в Вестминстер, Нед Гайд, лорд-канцлер королевства, его некрасивая дочь Энн, герцогиня Йорк. Саммер не успевала кивать и раскланиваться с Рочестером, Клифордом, Эшли и Арлингтоном. И неожиданно похолодев, застыла. Из дальнего угла комнаты на нее смотрел не кто иной, как Рурк Хелфорд!
      – Проклятие, – пробормотала она, – знай я, что дьявол принесет его сюда, осталась бы дома!
      И, услышав смешок короля, поняла, что выдала себя. Подняв глаза, Саммер пробормотала:
      – Простите, ваше величество, я не хотела.
      – Ничего, – хмыкнул он, беря ее под руку, – не волнуйтесь, я постою за вас в битве с врагом. Будем сражаться плечом к плечу.
      Саммер поблагодарила его ослепительной улыбкой.
      – «На абордаж, храбрецы короля! Бей их, топи и пусть отправляются в ад!» – вспомнила она строчки из старой песни.
      Король, откинув голову, громко расхохотался. Саммер невольно прижалась к нему, заметив, что Рурк идет прямо к ним.
      – Вижу, сельский воздух пришелся вам не по вкусу, мадам, – зловеще спокойно заметил он.
      – Наглая ложь, лорд Хелфорд, – промурлыкала она, ободренная поддержкой монарха.
      – Надеюсь, вы не вообразили, что можете отнять у меня сына, – угрожающе прошипел он.
      – Хорошо, когда мужчина уверен в том, что отец – именно он, – осмелилась парировать Саммер.
      – Кровь Христова, Саммер, кого вы хотели уязвить, меня или своего мужа? – вопросил король, притворяясь оскорбленным: по городу давно ходили слухи, что не во всех отпрысках Барбары течет его кровь.
      Рурк с насмешливой жалостью взглянул на его величество.
      – Вряд ли это относится ко мне, сир: судя по всему, мой сын похож на меня как две капли воды.
      Карл отпустил руку Саммер и во всеуслышание объявил:
      – В таком случае желаю вам хорошо провести время друг с другом.
      И повернувшись, поспешно отошел, предоставив супругам обмениваться колкостями.
      Бросив на жену презрительный взгляд, Рурк брезгливо поморщился:
      – Крашеный мех носят только женщины легкого поведения, мадам!
      – Неужели? – осведомилась чрезвычайно довольная собой Саммер и, сбросив накидку, предстала во всей красе. Она сознавала, что Рурк едва сдерживается, но чувствовала себя в безопасности среди людей, многие из которых с живейшим интересом наблюдали за парочкой.
      Рурк шагнул к Саммер, и в ней впервые шевельнулись некоторые опасения. На скулах Рурка ходили желваки.
      – Этот наряд сшит с одной целью: привлечь внимание мужчин к вашим грудям! Напрашиваетесь на то, чтобы кто-нибудь из джентльменов вздумал с ними поиграть?
      – Возможно, – нанесла очередной удар Саммер, – но, боюсь, вы не тот джентльмен, ради которого я его надела.
      Рурк потянулся к ее корсажу, и Саммер охнула, испугавшись, что он вздумает при всех ущипнуть ее за соски, но Рурк осторожно отлепил крохотную золотистую корону.
      – К сожалению, мадам, вашими милостями, видимо, пользуется другой счастливец.
      И, стиснув ее запястье, снова подвел к королю.
      – Я не подбираю объедки с королевского стола.
      Вложив ее руку в ладонь Карла, он повторил сказанные монархом несколько минут назад слова:
      – Желаю вам хорошо провести время друг с другом.
      И исчез в толпе, мечтая покорить первую же чаровницу, которая попадется у него на пути, чтобы потешить свою раненую гордость.
      – Это нрав Хелфордов, ваше величество, – объяснила Саммер, краснея от стыда.
      – Чертов сорвиголова! Едва не вызвал меня на дуэль. Уверен, что вы достойная пара, – хмыкнул Карл.
      К сожалению, Рурк Хелфорд скоро обнаружил, что его вовсе не прельщает общество признанных красавиц. Женщины буквально висли у него на шее, и каждая была готова на все, лишь бы очутиться в его постели. Охотник превратился в добычу, а это поистине невыносимо для человека с властным, надменным характером.
      И как ни тяжело было признать, в сравнении с лицом Саммер, изящным, словно камея, черты остальных казались грубыми и невыразительными; было в ней нечто неуловимое, ускользающее, что притягивало мужчин, как мух на мед, и заставляло хотеть большего, чем она могла дать. Поэтому Рурк скоро присоединился к компании джентльменов, ведущих беседы о войне и политике.
      Нед Гайд широко улыбнулся, когда Рурк поблагодарил его за то, с каким искусством он вытянул из парламента два с половиной миллиона на военные расходы.
      – Мы покрываем себя славой, когда топим вражеские корабли, но, говоря по правде, честь победы принадлежит вам, канцлер.
      К ним приблизился Карл, и только безупречные манеры и сверхъестественные усилия воли помешали Рурку отвернуться.
      – Нед, королева ищет тебя. Хочет лично поблагодарить за то, что перетянул парламент на нашу сторону.
      Оставшись лицом к лицу со старым другом, монарх лукаво прошептал:
      – Если бы взгляд имел силу убивать, я был бы уже трупом. Возможно, я глупец, что признаюсь в этом, но поверь, я не наставлял тебе рогов… пока. Кстати, почему Саммер назвалась девичьим именем? Что за вздор? Ты действительно расторг брак?
      – Нет, она останется леди Хелфорд по своей воле или против, но навсегда, – сухо ответил Рурк.
      – В таком случае предлагаю тебе поставить на ней тавро своего владения, – посоветовал король, – иначе другой сорвет спелую вишню, которой ты так домогаешься.
      Следующий час Рурк исподтишка поглядывал на жену, с досадой отмечая, как вьются вокруг нее мужчины. Ее чары сразили Джека Гренвила, герцога Йорка, Гарри Киллигру и сэра Энтони Дина, великого кораблестроителя и почетного гостя короля. Брови Рурка угрожающе сошлись на переносице, когда Саммер приветствовала поцелуем сэра Джорджа Дигби, графа Бристола. Ему было около пятидесяти, но выглядел граф гораздо моложе и мог считаться настоящим красавцем. Саммер не отвергала его ухаживаний и даже позволила ему взять себя под руку и повести в комнату, где шла карточная игра. Граф вдовел почти год, и пока еще ни одной женщине не удалось поймать его в свои сети. Если Саммер уже вообразила себя графиней, Рурк в два счета развеет это заблуждение и разобьет всякие мечты о будущем величии!
      Лорд Хелфорд, мрачный, как ночь, последовал за своевольной женушкой, но не успел подойти ближе, как до него донесся звонкий голосок:
      – Я бы не прочь выпить клери. Так давно не была при дворе, что ни разу не пробовала, какой он на вкус, хотя, если верить тете, сейчас все только его и пьют.
      Очевидно, она имела в виду чертовски крепкую смесь бренди, сахара, цветов шалфея и серой амбры – довольно сильного афродизиака. Неудивительно, что Дигби едва ли не бегом отправился выполнять ее просьбу!
      Окончательно выведенный из себя, Рурк встал за спиной жены:
      – Я провожу вас домой, мадам.
      Саммер круто развернулась и, надменно прищурившись, протянула:
      – Мне очень жаль, но я только что доверила эту почетную обязанность графу Бристолу.
      Она намеренно подчеркнула титул Дигби, чтобы позлить мужа.
      – Вы поедете со мной, и немедленно. Мне давно пора увидеть своего сына.
      Саммер оцепенела от неожиданности, хорошо зная, что никто и ничто не помешает Рурку осуществить задуманное.
      – Но не могу же я обидеть Джорджа! – слабо запротестовала она.
      – Я сам поговорю с ним, – решительно бросил Рурк и, завидев красавца графа, бесцеремонно отобрал у него стакан с клери и залпом осушил. – Благодарю, Джордж. Саммер сейчас нельзя пить бренди: она кормит ребенка.
      Саммер съежилась от стыда. Джордж Дигби залился краской. Рурк Хелфорд по-волчьи ощерил зубы.
      – Прошу простить нас, Джордж, мы уходим. Пора домой.
      Этот подлец нарочно портит ей вечер!
      – Мы не можем уйти раньше королевы, – прошипела она, обжигая мужа негодующим взглядом. Но Рурк стиснул ее локоть и почти поволок из карточной комнаты в галерею.
      – Никто не заметит нас в такой давке.
      Однако он ошибся. Мужчины завидовали ему, а женщины – ей, поскольку со стороны казалось, что оба не могут дождаться той минуты, когда очутятся в постели.
      Саммер прекрасно представляла, что последует потом. То же, что происходит каждый раз, когда они оказываются наедине. Ей хотелось наброситься на него и расцарапать нагло усмехавшуюся физиономию. Но за последнее время она стала куда мудрее и попыталась уладить дело миром, применив обходную тактику.
      – Ру, – сладким голоском пропела она, – почему бы тебе не навестить нас завтра? По-моему, будить спящего малыша просто жестоко!
      – У меня и без того репутация бессердечного эгоиста, – бесстрастно заметил он.
      – И не только! – взорвалась Саммер, позабыв все благие намерения. – Ты чванливая, неуживчивая, гнусная, похотливая свинья!
      – Похотливая? – отозвался он. – Да я близко не подходил к тебе вот уже почти три месяца!
      В воздухе словно повисли недоговоренные слова «до сегодняшней ночи», и Саммер, по-настоящему испугавшись, принялась лихорадочно обдумывать план отступления. Если поспеть домой раньше Рурка, она может приказать миссис Бишоп не отходить ни на шаг.
      – Я поеду в своей карете! – заявила она.
      – Боюсь, это невозможно. Я отпустил твоего кучера.
      Глаза Саммер бешено полыхнули.
      – Как ты посмел распоряжаться им без моего ведома? – взорвалась она, топнув ножкой. Но Рурк насмешливо приподнял брови:
      – Видишь ли, по-моему, я имею полное право отдавать приказы человеку, которому плачу жалованье.
      Саммер отшатнулась. Безжалостные слова эхом отдавались в голове:
      «Плачу жалованье… плачу жалованье…»
      Не хватало еще оказаться с ним в карете! Слишком он дерзок и горяч, чтобы довериться ему даже на короткое время!
      Рурк окликнул возницу и распахнул перед ней дверцу экипажа. Саммер, однако, не двигалась с места. С губ едва не слетела роковая фраза: «Я никуда не поеду, потому что опасаюсь остаться с тобой наедине!»
      – Ты, кажется, опасаешься остаться со мной наедине? – издевательски-вежливо осведомился Рурк, словно прочитав ее мысли.
      – Опасаюсь? Да ты, должно быть, окончательно рехнулся! Меня ничем не запугать. Я не страшусь ни зверя, ни человека!
      – По-моему, ты еще не окончательно решила, кто я – первое или второе, – усмехнулся Рурк.
      Саммер, отказавшись от его помощи, самостоятельно забралась в экипаж и, неестественно выпрямив спину, уставилась в противоположное окошко. Рурк устроился рядом, и, почувствовав прикосновение его бедра, Саммер попыталась отодвинуться, но обнаружилось, что он беспардонно уселся на ее юбку, так что она казалась себе наколотой на булавку бабочкой. Оставалось лишь злиться на себя за безволие и слабость. Как она могла позволить ему распоряжаться ею, словно вещью?
      В горле у Саммер пересохло, груди невыносимо ныли от прилившего молока, а перед глазами проносились чувственные, непристойные картины их совместной жизни. Тело томилось в ожидании мужской ласки. Рурк был прав – прошло почти три месяца с тех пор, как они последний раз были вместе, и предательское тело загорелось огнем желания в предвкушении волшебной ночи. Ожидание становилось непереносимым, и в этот момент карету тряхнуло. Саммер свалилась к нему на колени, но тут же вскочила как ошпаренная.
      – Оставь меня в покое, и больше я ничего не прошу! – вскрикнула она.
      – Мы не были вместе несколько недель, – понимающе вздохнул Рурк. – Для такой пылкой женщины, как ты, дорогая Саммер, это слишком долгий срок.
      Услышав свое имя из его уст, Саммер не сдержала нервную дрожь. Она вонзила ногти в ладони, и резкая боль отрезвила ее. Пришлось до крови прикусить губу, чтобы вновь вызвать в себе прилив ненависти к этому человеку, которого она безоглядно любила когда-то.
      – Почему ты сердишься на меня? – спросил он, приблизив губы к ее ушку.
      – Черт возьми, «сердишься» – весьма слабо сказано! Я ненавижу тебя!
      – Но почему? – повторил он.
      – Из-за Спенсера, конечно, и еще потому, что ты взял меня силой.
      Он не прикоснулся к ней, но Саммер с содроганием ждала момента, когда эти сильные руки начнут ее ласкать.
      – Тебе известно, что пожар войны разгорается с каждым днем все сильнее. Я отослал его на Мадагаскар, чтобы уберечь от гибели. Останься он здесь, наверняка бы ринулся в бой. Как по-твоему, долго ли ты сумела бы удержать его возле своей юбки? И учти, все еще только начинается. Самое худшее впереди.
      Он пытается заставить ее поверить, что поступил благородно по отношению к Спенсеру!
      – А насилие? – взвилась она. – Попробуй убедить меня, что преследовал самые честные цели!
      – Моя вина, – вкрадчиво прошептал он, умирая от желания совершать снова и снова все тот же грех.
      Карета остановилась, и Саммер поняла, что во избежание беды должна сию секунду выйти. Она попыталась прорваться к двери и услышала предательский треск. Тонкая ткань платья расползлась от щиколотки до талии. Саммер растерянно охнула, а Рурк улыбнулся с неприкрытым вожделением и рывком поднял ее ноги на сиденье. Загорелые руки скользнули в прореху, погладили живот, бедра, густую поросль волос, прикрывающих вход в заветную пещерку. Губы Рурка прижались к ее губам, но Саммер безуспешно попыталась повернуть голову. Груди натягивали тесный корсаж, и в конце концов один налитый холмик выскользнул из своей тюрьмы. Рурк тотчас припал губами к розовой маковке, прежде чем Саммер успела прикрыться. Слишком поздно! Он слизнул языком каплю белой жидкости и, задохнувшись от непередаваемого блаженства, едва не излился любовной влагой.
      – Нет, нет, нет, – дрожа, повторяла Саммер.
      – Милая, я прекрасно знаю твое тело, оно истомилось по моему.
      – Все кончено, Рурк. Я полюбила другого.
      Голова Рурка дернулась, как от пощечины. Он выпустил Саммер и отстранился. Она поспешно села и прикрыла обнаженную грудь. Молчание затягивалось, становясь непереносимым. Но Саммер, добившись своего, решила пойти дальше:
      – Если я позволю тебе увидеть Райана, ты оставишь нас в покое еще месяца на три?
      – Вероятно, у меня будет очень много дел, – холодно, почти бесстрастно бросил Рурк. – Голландцы отомстят за свои поражения, и отомстят жестоко.
      При входе в дом их встретил жалобный младенческий крик. Саммер встревоженно огляделась. Из сосков брызнули тонкие струйки молока, промочившие лиф платья. Тут же появилась миссис Бишоп с Райаном на руках и восторженно заулыбалась, увидев Рурка.
      Рурк протянул руки, и экономка с гордостью передала ему вопившего малыша. Сердце Саммер сжалось от страха при виде лица мужа. Лица собственника, заполучившего наконец желанный приз.
      Рурк поднял голову и взглядом велел миссис Бишоп удалиться. Та мгновенно исчезла.
      – Моя крошка, – прошептала Саммер, изнемогая от любви к этому беспомощному созданию. Услышав материнский голос, Райан потянулся к ней и заревел еще громче и требовательнее. Саммер поняла, что настало время выпроводить Рурка и спокойно покормить сына.
      – Уже поздно, – извиняющимся тоном объяснила она. – Надеюсь, ты понимаешь, Рурк?
      Все еще не выпуская малыша, он пристально уставился на ее груди, вздымавшиеся над глубоким вырезом тугого корсажа. Под его взглядом мокрые пятна стали быстро расползаться.
      – Я прекрасно понимаю, – хрипло обронил он.
      Саммер покраснела и, взяв у него ребенка, решительно сказала:
      – Как видишь, мне нужно срочно его покормить. Полагаю, вы уже насмотрелись досыта, сэр, и готовы удалиться?
      – Нет, – тихо пробормотал он, – я хочу быть рядом… и никогда… никогда не смогу наглядеться.
      Груди распирало так, что Саммер не знала, куда деваться. Поняв, что Рурк не отступит, она унесла Райана в гостиную, села в кресло-качалку и, отвернувшись от мужа, приложила мальчика к груди. Тот недовольно закряхтел, словно боясь, что его лишили живительного источника, но тут же, крепко вцепившись пальчиками в набухший молоком холмик, удовлетворенно зачмокал.
      Рурк благоговейно взирал на самых дорогих ему существ. Никогда доселе он не испытывал такой потребности уберечь, защитить и лелеять. Он хотел их обоих и теперь наконец нашел самый верный способ получить желаемое. Если он похитит сына, мать пойдет за своим ребенком на край света.
      – Рурк, умоляю, живи своей жизнью и забудь о нас, – тихо попросила она.
      – Пока малыш не подрос, его место в объятиях матери, но позже я заберу его, Саммер. Не позволю, чтобы мой сын рос в Лондоне, этом рассаднике греха и порока. Он должен жить в Хелфорд-Холле, и ты это знаешь не хуже меня!
      Слезы навернулись на глаза Саммер, но она вызывающе вскинула голову. Противники мерили друг друга упрямыми взглядами. Ни один не хотел уступить. Саммер отвернулась первой. Ни за что на свете она не желала бы причинить вред своему драгоценному дитяти! Уж лучше отдать его без борьбы!
      Но тут Рурк нежно коснулся ее плеча.
      – Прости, любимая, иногда я сам не знаю, что творю. Поверь, больше я не потревожу тебя, – грустно выдохнул он.

Глава 43

      В жизни Саммер настал тот период, когда самым важным казалось познать себя и укротить свои душевные порывы. С того рокового дня, когда она впервые попала в Лондон и встретилась с лордом Хелфордом, жизнь ее уподобилась бушующему штормящему морю. Страсть уносила ее на своих огненных крыльях, но когда муж безжалостно отверг ее, обида и боль бросили Саммер в объятия Рори. Она совершила смертный грех, отдаваясь родным братьям, пока наконец не забеременела, сама не зная от кого.
      Но теперь она не подпускала к себе ни одного мужчину, и ее совесть была чиста. Какое счастье сознавать, что больше она не служит игрушкой в их руках! Отныне она любила лишь одного человека на свете – маленького Райана. Он единственный стал смыслом ее существования. Теперь она может навсегда избавиться от призрака любви к Рурку Хелфорду и жить в мире и согласии с собой.
      Однако ее спокойствие вскоре было нарушено самым грубым образом. Граф Бристол пригласил Саммер в театр «Ройял» на Друри-лейн, где давали пьесу знаменитого драматурга Бена Джонсона «Вольпоне». Все общество только и говорило что о спектакле, и Саммер оделась с величайшей тщательностью, зная, что дамы в зале будут блистать красотой и нарядами. Она выбрала дорогое, изящное черное платье, на фоне которого сверкали кровавыми каплями рубины, и уложила волосы в элегантную строгую прическу.
      Сидя в ложе, она с удивлением ловила на себе завистливые женские взгляды, но вскоре сообразила, что причиной всему, должно быть, ее красавец кавалер. Любая отдала бы все на свете за право появиться в театре с графом Бристолом. Ей и самой нравился Джордж. За последнее время они подружились, в основном потому, что Саммер не была ни в малейшей степени очарована его внешностью и титулом. Она вообще предпочитала более мужественные лица.
      Граф спросил, удобно ли ей, и Саммер, наградив его ослепительной улыбкой, скинула с плеч палантин из серебристой лисы и устремила взор на королевскую ложу. Оказалось, что король уже прибыл. Саммер усмехнулась, заметив, что на этот раз его сопровождают и Барбара Каслмейн, и Франсис Стюарт. Барбара выглядела поистине царственно в пурпурном туалете: вероятно, она выбрала этот цвет, желая подчеркнуть свои тесные связи с королевским домом. Она была буквально обвешана бриллиантами, испускавшими ослепительно-радужное сияние, и Саммер невольно восхитилась этой неукротимой женщиной. Барбара снова была беременна королевским бастардом и, по мнению Саммер, честно заслужила свои драгоценности. Взгляд Саммер упал на Франсис Стюарт, и она, как всегда, задалась вопросом, что нашел Карл в этой бледной тощей девице. Как такой повеса и ценитель женской красоты увлекся этой снулой рыбой? Плоскую грудь Франсис украшала скромная ниточка жемчуга, платье сидело неважно, редкие волосы уложены в тощие букольки.
      Саммер почувствовала было жалость к человеку, который разрывается между двумя женщинами, но тут же пришла в себя и насмешливо тряхнула головой. В конце концов, Карла, как всякого стареющего распутника, неудержимо влечет насладиться юностью и невинностью.
      Презрительно скривив губы, она уже хотела поделиться своим открытием с графом, но случайно перевела взгляд на соседнюю ложу и громко ахнула.
      – Что случилось, дорогая? – осведомился Джордж, видя ее расстроенное лицо.
      – Хелфорд! Привел в театр девчонку, которая ему в дочери годится!
      Ревность вонзила ей в сердце ядовитое жало с такой силой, что Саммер задохнулась.
      Джордж весело хмыкнул, и Саммер наградила его негодующим взглядом.
      – Собственно говоря, это моя дочь.
      Саммер стало плохо.
      – Ваша дочь? – выдавила она.
      – Джорджи. Она впервые в Лондоне, и Рурк взял ее под свое крылышко, чтобы уберечь от охотников за приданым, – невозмутимо добавил граф.
      – Джорджи? – откликнулась она с неприкрытым отвращением. Тошнота подступала к горлу, внутри все горело. Внезапная боль пронзила Саммер, и она с ужасом поняла, что это разрывается ее сердце. Она судорожно глотала воздух, не в силах глубоко вдохнуть. Взгляд лихорадочно метался между двумя ложами. И король, и Хелфорд, улыбаясь, о чем-то беседовали с девушками, и она заметила, что Карл ласкает колено Франсис. Два сапога пара! Горошины из одного и того же гнусного стручка! Развратники! Греховодники! Нет, это просто невыносимо!
      Саммер была вне себя от бешенства. Господи, в глазах двора это должно выглядеть так, словно граф и Хелфорд поменялись женщинами! Однако с лица Бристола не сходило самодовольное выражение, словно все шло по заранее обдуманному плану. Ему плевать, что мир Саммер только что рухнул, разбился на мелкие осколки!
      Она почти не поняла содержания шедевра Бена Джонсона и нетерпеливо играла веером в ожидании антракта. Актеры бубнили текст так уныло, что ей хотелось закричать. Наконец бархатный занавес опустился, и публика горячо зааплодировала. Саммер присоединилась к зрителям, обрадованная, что проклятая пьеса скоро закончится.
      Джордж галантно подал руку Саммер и вывел из ложи. Публика прогуливалась по фойе, где подавали вино. Не прошло и минуты, как они столкнулись лицом к лицу с Рурком и Джорджи. Ох, ну почему ей пришло в голову надеть черное платье, в котором лицо кажется желтым, а сама она похожа на старую ворону? Прическа, которую она считала верхом элегантности, теперь казалась уродливой.
      На дочери Дигби было светло-голубое платье, и Саммер подумала, что белокурые локоны, ниспадавшие на плечи, напоминают противные толстые колбаски.
      – О, папочка, – выдохнула Джорджи, – какой божественный вечер! – И, бросив обожающий взгляд на Рурка, прибавила: – Знаешь, глаза у лорда Хелфорда совсем как те изумруды, что ты подарил мне на день рождения.