Глава 16

Лучи утреннего солнца, в которых плясали пылинки, проникали в студию, освежая разбросанные в беспорядке картины.

Хотя Рендл полюбил квартиру Франчески на Телеграф-Хилл с того самого момента, когда впервые переступил ее порог, в этой комнате, которую он собственноручно декорировал в коричневатых тонах, характерных и для его картин, он чувствовал себя уютнее всего.

У одной стены стоял просторный диван, обитый светло-коричневым бархатом, представлявший собой единственный предмет, который можно было назвать мебелью в общепринятом смысле слова. Остальную мебель составляли деревянные табуреты с пятнами краски, чертежный стол, мольберт и более трех десятков картин на разных стадиях завершенности, прислоненных к стенам.

Рендл в джинсах и свитере сидел на диване и читал последнее донесение о результатах слежения, только что доставленное курьером Джо О'Кифа.

Как и во всех предыдущих донесениях, в нем не содержалось никакой интересующей его информации – ничего, чем можно было бы воспользоваться. Судя по сообщению оперативника, который вел наблюдение за Трэвисом, его шурин выходил из отеля только для того, чтобы встретиться с невестой и вместе с ней пообедать или поужинать. Иногда и то, и другое. Что касается результатов прослушивания квартиры и офиса Трэвиса, то запись на пленке не показала ничего необычного: не было никаких подозрительных посетителей, никаких телефонных разговоров с шейхами или другими потенциальными инвесторами.

Или Трэвис стал вдруг чист и безгрешен, словно только что выпавший снег, или этот сукин сын оказался хитрее, чем предполагал Рендл.

– Проклятие! – Швырнув отчет на диван, он встал и подошел к окну, выходящему на Остров сокровищ и мост, соединяющий Сан-Франциско и Окленд-Бей. Неужели он ошибается, и Трэвис не хочет акционировать отель? Или его шурин просто дожидается удобного случая?

Мысли его переключились на Франческу и на то, как она отреагировала бы на затею мужа, если бы узнала о ней. Он не сомневался, что она пришла бы в ярость и заставила его немедленно прекратить наблюдение. Потому что превыше всего на свете она ценила честность.

– Я влюбилась в тебя, потому что ты не такой, как другие мужчины, которых я знала, – сказала она, когда они впервые оказались наедине. – Ты не пытаешься казаться другим, чем есть на самом деле. И ты не лжешь. Мне это нравится в мужчине. – Покусывая мочку его уха, она прошептала: – Честность меня возбуждает.

При воспоминании о том дне и обо всех чудесных днях, которые за ним последовали, на его лице появилось выражение умиления. Он встретил ее весной 1990 года, когда все еще был одним из многочисленной армии голодных художников Сан-Франциско. Один приятель дал ему тогда пригласительный билет на открытие галереи, и, хотя после такого рода мероприятий он всегда возвращался в плохом настроении, он, тем не менее, отправился туда.

Стоя перед большим черным полотном с единственной белой точкой в центре, он услышал, что кто-то за его спиной тихо рассмеялся. Оглянувшись, он увидел самую красивую девушку из всех, которых когда-либо встречал.

– Что, по-вашему, пытается сказать нам художник? – спросила она заговорщическим шепотом.

Рендл снова взглянул на картину, которая почему-то называлась «Вселенная».

– Я думаю, – ответил он с некоторым озорством, – он пытается сказать, что хотя нам время от времени внушают, что мир никогда не бывает только черным или только белым, это утверждение, по-видимому, является ошибочным.

Она рассмеялась:

– А мы ему поверим?

– Я никогда не отношусь к шарлатанам всерьез.

Остальную часть дня они провели вместе в ближайшем китайском ресторанчике, знакомясь друг с другом. Хотя Франческа пришла в восторг, узнав что он художник, ему потребовалось две недели, чтобы набраться храбрости и показать ей свои работы. Ее реакция возродила его угасшие надежды.

– Ты не должен торговать своими произведениями на улицах, словно лоточник, – сказала она, прохаживаясь по его студии в Хейт-Эшбери и восхищаясь более чем двумя десятками уже законченных картин. – Загляни в одну из городских галерей вроде «Ливенберга» или «Эрмитажа».

Именно она познакомила его с Энтони Моралесом, настояв на том, чтобы владелец галереи взял несколько картин Рендла на комиссию.

Спустя три месяца была продана первая картина Рендла за баснословную – по его меркам – сумму: четыреста долларов.

Все эти деньги он истратил на дюжину роз для Франчески и роскошный ужин на двоих в одном из самых дорогих ресторанов Сан-Франциско.

Но только после того, как Моралес продал еще две картины, Рендл набрался храбрости и попросил Франческу выйти за него замуж.

Через неделю они тайком улизнули в Лас-Вегас, чтобы обвенчаться.

Предстать после этого перед семейством Линдфордов было все равно, что очутиться в клетке с голодными львами. Но Франческа мастерски справилась с ними всеми, даже с Трэвисом, который возненавидел его с первого взгляда.

– Он самый привлекательный мужчина из всех, с которыми я встречалась, – сказала она своему брату в доверительном разговоре, который Рендл подслушал. – Он полностью лишен притворства. После всех брехунов, с которыми я встречалась только за последний год, он словно струя свежего воздуха.

А теперь вот он предает ее доверие, да еще самым неприемлемым для нее способом.

На чертежном столе зазвонил телефон, прервав его размышления.

– Да! – сказал Рендл раздраженно. Поняв, что звонит Джо О'Киф, он извинился.

– Не извиняйся, – ответил детектив. – Я понимаю, как, должно быть, сильно ты расстроен. Поэтому и звоню.

– Ты что-нибудь узнал?

– Очень хотелось бы, Рендл. – Джо вздохнул. – Я позвонил потому, что мне надо знать, хочешь ли ты продолжать слежку. Это стоит тебе уйму денег, а я не уверен, что ты получишь результаты, на которые надеешься.

Рендл помедлил. Вот он – шанс восстановить свое доброе имя, не сосредоточить свое внимание на них двоих, на их счастье, на том, чтобы завести, наконец, детей, которых им обоим очень хотелось иметь?

Потом ему вспомнилось удрученное лицо Франчески в тот вечер, когда ее мать объявила Трэвиса своим преемником на посту председателя правления, и ее опасения, что Трэвис акционирует отель. Если такое случится, ничто уже не будет прежним ни для Франчески, ни для Маргарет.

– Рендл! – окликнул его Джо на другом конце линии. – Ты хочешь, чтобы я продолжил?

Рендл глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду.

–Да.

– Послушай, Эдди. Мне всего-то нужно еще две недели. Ты ведь меня знаешь...

Эдди, мрачный мужик со средиземноморским типом смуглого худощавого лица, окинул Ника Уэллса взглядом, от которого у того мороз по коже пробежал.

– Уж не думаешь ли ты, что я тебе поверю? Особенно после того фокуса, который ты выкинул несколько месяцев назад, когда припрятал деньги, которые был мне должен, в доме своей сестры и заставил меня самого тащиться туда за ними.

Ника пробирала дрожь в холодном помещении пустого склада, которое Эдди использовал для встреч.

– Я был не прав, когда попытался перехитрить такого парня, как ты, Эдди. Но я находился в отчаянии, а отчаяние иногда толкает человека на глупые поступки. – Он облизал губы. Поверь, я до сих пор сожалею об этом.

– Потому что Балдж и Керли заставили тебя пожалеть об этом.

Ник поморщился при воспоминании о жестоком избиении, которое ему устроили два головореза Эдди, явившись к нему на квартиру.

Нечего ему было связываться с таким парнем, как Эдди. Но слишком уж заманчивым было дельце, предложенное ему одним грузчиком, с которым они вместе работали в доке.

– Нам нужно только найти еще одного партнера с двадцатью тысячами баксов, и нас примут в долю, – пообещал Рокко. – После первого же рейса ты удвоишь вложенную сумму.

Дело казалось заманчиво простым. Каждую неделю тысячи китайских беженцев покидают свою родину в поисках лучшей жизни, и все они готовы заплатить до трех тысяч долларов с носу за благополучный переезд в Соединенные Штаты.

Один приятель Рокко, купивший старое нефтеналивное судно у одной нефтяной компании, должен был предоставить транспортное средство и экипаж в обмен на капитал, составлявший по двадцать тысяч долларов с каждого участника.

Нику тогда потребовалось несколько дней, чтобы уговорить Эдди одолжить ему эту сумму. Однако дело не выгорело. Телерепортеры из программы новостей пронюхали об этом и направили целую бригаду для расследования. Почувствовав, что подпольная операция может получить широкую огласку, Рокко бесследно исчез в неизвестном направлении, а с ним и двадцать кусков Ника.

Теперь ему пора было возвращать долг плюс проценты на пять тысяч, а у него в кармане не было ни цента.

– Послушай, Эдди, – униженно клянчил Ник. – Клянусь могилой своей матери, я верну тебе все.

Эдди достал из нагрудного кармана пачку «Мальборо», вытащил сигарету и закурил.

– Ну да, потому что, если не вернешь, тебе конец. – Голос его был тихим, чуть ли не ласковым. – Правильно, мальчики?

За его спиной два телохранителя громилы с дом ростом одновременно щелкнули пальцами. Ник нервно сглотнул.

– Эдди, прошу тебя, не надо. Клянусь, я достану деньги. Только мне нужно еще немного времени.

– Ты уже говорил это неделю назад.

– Я собирался расплатиться, но ты ведь знаешь, почему я не смог. Этот ублюдок забрал все мои деньги. Он оставил меня полностью на мели, Эдди. Мне даже нечем заплатить за жилье.

Эдди выпустил в потолок струйку дыма.

– У всех свои проблемы. Мне, например, предстоит выплатить зарплату. Да еще дочка, которой хочется стать главным хирургом США. А ты знаешь, сколько в наши дни стоит обучение в медицинском училище?

Нику было наплевать на медицинское училище, но он предпочел промолчать. Если Эдди приспичило поболтать, то разве может он возражать?

– Ладно, а если всего неделю, Эдди? Тебя это больше устраивает? Я достану тебе деньги к пяти часам в пятницу на следующей неделе.

Эдди задумчиво выпятил губы, словно обмозговывая это предложение.

Ник наклонился к нему через стол, с нетерпением ожидая ответа.

– Послушай, Эдди, ты ведь всегда хорошо ко мне относился.

Эдди снова затянулся сигаретой.

– Это потому, что ты мне нравишься, парнишка. У тебя есть смекалка, инициатива. Мне это нравится в человеке. – Он прищурился. – Почему ты думаешь, что сможешь достать двадцать пять кусков за одну неделю?

Господи, да он и понятия не имел, как это сделать! Ему больше не к кому было обратиться. Ростовщики ему отказали. Прошел слух, что Ник не возвращает долгов.

– Моя сестра одолжит мне нужную сумму, – заявил он, надеясь, что Эдди не заметит фальшь в его уверенном голосе.

– Раньше она никогда тебе не помогала. Ник нервно хохотнул:

– Раньше я не попадал в такую беду.

– Это правда. – Эдди развалился в кресле. – Вот что я тебе скажу, парень. Учитывая, что ты мне так нравишься, я сделаю поблажку...

– Спасибо.

– Но это тебе обойдется еще в пять кусков. Это мое последнее слово, – добавил он, увидев, что у Ника глаза на лоб полезли. – Хочешь – соглашайся, хочешь – откажись.

Ник ссутулился. Это было грабительское условие, но он, по крайней мере, выторговал себе передышку.

– Я согласен.

Эдди с сигаретой в зубах наклонился к Нику. Его черные глаза горели, как угли.

– И не вздумай меня надуть, слышишь? Куда бы ты ни смылся, мои мальчики тебя из-под земли достанут.

– Я никогда себе такого не позволю, Эдди.

Эдди встал и, обогнув стол, подошел к Нику.

– Хорошо. – Он потрепал Ника по щеке. – Мне не хотелось бы, чтобы по твоей смазливой физиономии проехался бульдозер. – Он накинул черное пальто на свои узкие плечи. – Жду тебя здесь в пятницу. С деньгами. А пока Балдж и Керли немного тебя... скажем, постимулируют.

Ни разу не оглянувшись, он вышел из складского помещения, оставив двух мерзко ухмыляющихся громил.

Первый удар пришелся Нику в низ живота.

Сидя напротив Маргарет, Кейн наблюдал, как она разливает чай в чашки такого тонкого фарфора, что он просвечивал насквозь.

– Вот, держи. – Она улыбнулась, протягивая ему чашку. – Дарджилин. Горячий и крепкий. Как ты любишь.

Хотя Кейн давно перестал пить чай, он все же взял чашку, зная, что ритуал четырехчасового чая Маргарет неукоснительно соблюдает более пятидесяти лет и каждый день предвкушает это событие, особенно если есть с кем разделить удовольствие.

– Спасибо, Маргарет. – Он сделал глоток и одобрительно кивнул головой. – Превосходный, как всегда. – Потом, поставив чашку на стол, добавил: – Ты ведь знаешь, зачем я пришел, не так ли?

Зная, что Кейн терпеть не может всякие увертки и уловки, она кивнула:

– Ты хочешь, чтобы я воспользовалась своим влиянием на Трэвиса и заставила его отказаться судиться с Дайаной Уэллс?

– Именно так.

Маргарет протянула ему небольшую тарелку с печеньем «дамские пальчики», но он отказался, покачав головой.

– Проблема заключается в том, – сказала она, выбирая печенье, – что я сама не хочу, чтобы он прекратил судебный процесс. Я имею полное право на этого мальчика, Кейн. Он моя плоть и кровь, наш наследник...

– Ему не нужны ваши деньги. Он абсолютно счастлив, имея то, что имеет: пять долларов в неделю на карманные расходы и игрушки, купленные в прошлом году.

– Это потому, что он еще не узнал вкус хорошей жизни. Он не знает даже, что такое доверительный фонд и что это сулит ему.

– Доверительный фонд не является решением всех проблем. Я вырос без доверительного фонда, но, как видишь, не так уж плохо преуспел в жизни.

Упрямое выражение на ее лице подсказало Кейну, что он попусту тратит время. И все же он решил попытаться. Маргарет упряма и бескомпромиссна, но бывали случаи, когда она меняла свое решение.

– Разве ты не знаешь, как вся эта шумиха влияет на Закери? За ним охотятся журналисты. Он больше не может ездить в школу на автобусе, как всякий нормальный ребенок. Дня не проходит, чтобы его имя не упоминали либо в шестичасовых новостях, либо в какой-нибудь газете. На прошлой неделе лучший друг назвал его ублюдком богача. Ты представляешь себе, во что превратится его жизнь, когда начнется слушание?

При мысли, что приходится выносить Закери, у нее защемило сердце, но она не сдавалась.

– В том, что происходит, Дайана виновата не меньше, чем я. Если бы она не запретила мне видеться с внуком, нам сейчас не предстояло бы судебное разбирательство.

– Еще не поздно остановить его. Откажись от судебного преследования, Маргарет. Подожди, пока уляжется вся шумиха, а потом снова поговори с Дайаной. Скажи, что сожалеешь о том, как разговаривала с ней в последний раз. Скажи, что для тебя очень важно время от времени встречаться с внуком. Она тебе не откажет. Я в этом уверен.

Маргарет посмотрела в глаза Кейну с печальной улыбкой.

– «Время от времени встречаться с внуком», – повторила она. – Ты действительно веришь, что этого достаточно? Ты считаешь, что это справедливо?

– С этого можно начать.

– Если бы я была помоложе, то могла бы позволить себе ждать, пока Дайана не соблаговолит сменить гнев на милость. Но мне шестьдесят восемь лет, и, сколько бы мне ни осталось, я хочу прожить их рядом со своим внуком. Он и я – мы оба потеряли много времени. – Она вдруг подозрительно взглянула на Кейна. – Почему ты так настаиваешь на том, чтобы мы отказались от судебного преследования? Какое тебе дело до этой Дайаны Уэллс?

– Она человек, которого я глубоко уважаю. Но я также беспокоюсь о тебе и о том, какой вред причинит тебе это судебное разбирательство. Мне кажется, ты не понимаешь, какие последствия это будет иметь для всей твоей семьи. Ваша личная жизнь будет до мелочей обсуждаться публично.

Маргарет едва заметно заколебалась:

– Линдфордам нечего стыдиться.

– Тебе, конечно, а как быть с Трэвисом? Тебе хорошо известно, что он вел далеко не монашескую жизнь.

– Он восстановил свое доброе имя.

– Неужели ты на самом деле думаешь, что объявление о бракосочетании с Данбар Дьюитт поможет ему выиграть процесс?

– Да. И ты тоже так думаешь, иначе не явился бы сюда.

Десять минут спустя, усталый и рассерженный, Кейн, покинув «Линдфорд», возвращался в машине в Пресидио-Хайтс.

Город прихорашивался к Рождеству. На улицах и площадях развешивали яркие гирлянды, венки, звезды и огромные снежинки. Через несколько дней повсюду будет звучать веселая праздничная музыка, тогда как в стенах здания суда будет решаться судьба маленького мальчика и его матери.

Кейну вдруг нестерпимо захотелось увидеть Дайану и сказать, что она не одна. Он посмотрел на часы на приборном щитке. Они показывали пять. Она сейчас, должно быть, дома, готовит обед. Свернув в ближайший переулок, он развернул машину и направился в сторону Пасифик-Хайтс.

Подъезжая к дому поле очередной встречи с Джоном Маккеем, Дайана заметила Ника, сидящего на крыльце перед дверью.

Выскочив из «чероки», она взбежала по ступенькам.

– Ты что, совсем спятил? Расселся тут на виду у всех соседей, – прошипела она сквозь зубы, открывая замок дрожащими руками.

Она заметила, как поморщился Ник, поднимаясь с белого плетеного кресла.

– Что с тобой такое?

Держась рукой за бок, он медленно двинулся за ней следом.

– Я попал в беду, сестренка. В большую беду. Дайана посмотрела на него с отвращением. У всех ее знакомых были нормальные братья и сестры, милые маленькие племянники и племянницы, забегавшие их навестить по воскресеньям, дарящие им рождественские подарки, которые своими руками смастерили в школе, а ее судьба наградила Ником.

Сначала она хотела захлопнуть дверь перед его носом, но, посмотрев на него внимательнее, увидела, что он прижимает к боку руку.

– Кто это тебя так?

– Эдди, кто же еще? – Стараясь не делать резких движений, он опустился на банкетку, даже не попытавшись пройти в гостиную. – Я ему должен тридцать тысяч баксов. И если не отдам деньги до пяти часов в пятницу, он меня убьет.

Ей стало не по себе.

– Ты снова взял у него взаймы?

– Пришлось, Дайана. Мне потребовались деньги, чтобы вложить в одно дело, которое принесет мне такую прибыль, что я смогу жить, как принц, всю оставшуюся жизнь. Кроме Эдди, никто не захотел одолжить мне двадцать тысяч.

– Мне показалось, ты сказал, что должен ему тридцать тысяч?

– Я занял двадцать тысяч. – Он прислонился к стене. – Десять тысяч составляют проценты.

Дайана прижала два пальца ко лбу, надавив на точку, от которой начинала расходиться невыносимая головная боль.

– Они меня зверски избили, Ди. Если бы я набрался храбрости, я сбежал бы отсюда. Но они меня найдут и убьют, – закончил он дрожащим голосом.

– Зачем ты пришел ко мне? Ты же знаешь, что у меня нет двадцати тысяч долларов.

– Но ты могла бы достать их у Кэт. Она теперь стала знаменитостью и купается в деньгах.

Услышав это наглое предложение, Дайана разозлилась по-настоящему.

– Забудь об этом. Я не стану занимать деньги, чтобы помочь тебе расплатиться с ростовщиком.

– Это ведь только взаймы, сестренка. Через некоторое время я верну деньги.

– Через некоторое время? Сколько же, по-твоему, тебе потребуется времени, чтобы выплатить тридцать тысяч долларов?

– Я найду способ...

– В таком случае тебе лучше найти его сейчас же. Потому что от меня ты денег не получишь. Я рискую потерять больше, чем тридцать тысяч, Ник. Своего сына. Как, по-твоему, обернется дело в суде, если адвокат Линдфорда узнает, что я не только прихожусь тебе сестрой, но и помогла тебе расплатиться с ростовщиком? Какой мамашей я буду выглядеть?

– Откуда ему узнать об этом? Я, во всяком случае, не скажу ему, уж будь уверена.

– Узнавать такие вещи – его работа.

– Помоги мне, и ты меня больше никогда не увидишь. Клянусь могилой матери.

– Нет.

Заискивающее выражение лица Ника сменилось злобой.

– Будь ты проклята, Дайана...

Она не испугалась.

– Я сделала то, о чем ты просил. Я тебя выслушала, а теперь убирайся!

В какое-то мгновение ей показалось, что он готов ударить ее. Она знала, что он на такое способен. Много лет назад, когда мать еще не была больна, ему потребовались деньги на лыжную вылазку, и он попытался получить их силой. Дайана вернулась домой в тот момент, когда он собирался ударить мать.

Ник, наконец, поднялся с места.

– Ах ты, сучка... – прошипел он сквозь зубы, направляясь, к двери и держась за бок. – Если бы мне не было так больно...

Хотя он не закончил угрозу, ее бросило в дрожь. Но, подняв с вызывающим видом голову, она сказала:

– Я не боюсь тебя, Ник.

Он открыл дверь как раз в тот момент, когда позади его «олдсмобиля» остановилась машина. Узнав «БМВ» Кейна, Дайана чуть не застонала.

Мужчины встретились и разминулись на дорожке к дому. Кейн остановился и, оглянувшись, посмотрел вслед брату Дайаиы. Ник не оглянулся.

Когда «олдсмобиль» выехал на улицу, Кейн обернулся к Дайане, ухватившейся обеими руками за косяк двери.

– Кто, черт возьми, этот человек?

Глава 17

Лгать ему было бы глупо и унизительно.

– Мой брат.

– Я все ждал, когда же ты расскажешь о нем.

Она с горечью усмехнулась.

– Ник не тот человек, родством с которым можно похвастать.

Засунув руки в карманы брюк, Кейн направился следом за ней на кухню.

– Что ему здесь надо?

– Хочешь кофе?

– Нет. Ты уклоняешься от ответа.

– Я знаю. – Чтобы занять чем-нибудь руки, Дайана взяла тряпку и принялась старательно вытирать уже и без того безукоризненно чистую красную стойку. – О нем не знает никто, кроме Кэт и Митча.

– А Зак?

Она покачала головой.

– Я ему никогда не рассказывала. – Она посмотрела на Кейна. – А ты о нем знал, не так ли?

– Я знал, что у тебя есть брат и что он уголовник.

– Он скорее мошенник, чем закоренелый преступник. Он выбирает ничего не подозревающую жертву и использует любые уловки, чтобы выманить у нее деньги.