– Дэк ими не занимается. Каждый носит свои при себе.
      Она полезла в сумку и извлекла маленькую книжечку.
      – Мой – вот, но я решила его не показывать.
      – А… э-ээ…
      – Его паспорт был при нем, когда его похитили. И мы не решались запрашивать дубликат – до этого момента.
      На меня вдруг разом навалилось утомление от всех этих прыжков и ужимок.
      Не получив от Дэка с Роджем руководящих указаний, я продолжал представление и на катере, и при пересадке на борт «Тома Пейна». Сложности это никакой не представляло: я просто-напросто отправился прямиком в собственную каюту и провел длиннющий, отвратительнейший час в невесомости, грызя ногти и гадая, что же творится теперь внизу, на Марсе. С помощью нескольких таблеток от тошноты даже заснуть ненадолго ухитрился – и зря. Тотчас же пошли вереницей какие-то невообразимые кошмары: репортеры тыкали в меня пальцами, фараоны хватали за плечо, а марсиане – целились Жезлами. Все они дружно обзывали меня самозванцем и оспаривали лишь привилегию, кому резать меня на ломти и отправлять в ubliette.
      Разбудил меня вой предстартовой сирены. Затем из динамиков загудел густой баритон Дэка:
      – Первое и последнее предупреждение! Треть g! Одна минута!
      Я бросился в компенсатор. Со стартом жить стало куда веселей: треть g – совсем ничего, почти как на поверхности Марса, однако достаточно, чтоб требуха не поднимала бунтов, а пол был на полу.
      Минут через пять раздался стук в дверь. Не дожидаясь, когда я вылезу из компенсатора, вошел Дэк.
      – Здрасьте, шеф.
      – Привет, Дэк. Рад, что вы появились.
      – И я чертовски рад появиться, – устало ответил он, окинув взглядом мое лежбище. – Можно, я тут лягу?
      – Конечно!
      Дэк, кряхтя, улегся.
      – Ну, дела! И достало ж меня это все, кто б знал! Неделю бы дрых. А может, и дольше.
      – Так давай на пару. А… он на борту?
      – Еще бы. Через всю эту ярмарку проволокли.
      – Я думаю… Хотя почему ярмарка, порт ведь небольшой. В Джефферсоне, на мой взгляд, было бы сложней.
      – Ну нет, там-то как раз все просто.
      – Почему это?
      – Потому. Здесь все всех знают, языки чесать любят, хоть хлебом не корми… – Дэк криво усмехнулся. – Мы выдали его за груз этих креветок из Канала, свежемороженых. Даже пошлину за вывоз заплатили.
      – И как он?
      – Ну, – Дэк сдвинул брови, – док Чапек сказал, придет в форму. Это только вопрос времени…
      С яростью он добавил:
      – Попадись они мне в руки!.. Да ты разревелся бы, будто пацан сопливый, кабы увидел, что они с ним сделали! А мы – ради него же самого – вынуждены дать им спокойно уйти…
      Дэк и сам еле удерживался от рева. Я мягко сказал:
      – Пенни говорила, его искалечили порядком… Неужели настолько?
      – А?! Да нет, ты ее не понял. Снаружи он был всего лишь грязен, как бобик, да весьма нуждался в бритье…
      Я тупо глядел на него:
      – А я-то думал, они его избивали… Чем-нибудь, вроде бейсбольной биты.
      – Да лучше б уж избивали! В крайнем случае – несколько сломанных костей! Не-ет, им понадобился его мозг!
      – А-а…
      Мне вдруг стало худо.
      – Промывка мозгов?!
      – Да. То есть, и да, и нет. Политических секретов они и не трудились из него выкачивать – у него таких просто не водится, он всегда в открытую действует. Они, наверное, только под контролем его держали, чтоб не мог сбежать…
      Дэк на некоторое время замолчал.
      – Док полагает, они каждый день вводили ему минимальную дозу – только-только чтоб приструнить, и так до самого последнего момента. А перед тем, как отпустить, вкололи наполную!.. Хватит, чтоб слона на всю жизнь идиотом сделать. Его лобные доли пропитаны этой дрянью насквозь.
      Мне вдруг стало так дурно – даже порадовался, что не успел пообедать. Читал я кое-что о таких штуках. С тех пор их ненавижу!.. Вмешательство в человеческую личность – действие, на мой взгляд, просто сверхунизительное и аморальное. Убийство рядом с ним естественно и чисто – так, шуточки. А выражение «промывка мозгов» пришло к нам из времен движения коммунистов – это конец Смутных Веков. Тогда оно означало изощренные пытки, призванные подавить волю человека и изменить его личность – через страдания тела. Однако возни выходило – на месяцы, и разработан был более «продуктивный» способ. С его помощью человек становился рабом в считанные секунды – всего-то одна инъекция любой производной кокаина в лобные доли мозга.
      Вначале мерзость сию применяли в психиатрии – буйный пациент становился контактным и мог быть подвергнут психотерапии. Тогда это было бесспорной гуманизацией лечения, поскольку позволяло обходиться без лоботомии. Слово «лоботомия» нынче – такое же устаревшее, что и «пояс целомудрия», оно означало этакое перемешивание человеческого сознания с помощью скальпеля; так убивали личность, оставляя в живых тело. Да, вы не можете поверить, но все это действительно существовало – как и казни с целью «изгнания дьявола»!
      Коммунисты же разработали новую технологию промывки мозгов – с применением наркотиков. А когда не стало коммунистов, банды Братьев довели ее до полного совершенства. Вводя мизерные дозы, они добивались от человека абсолютного подчинения, а могли и накачать его до состояния бесчувственной протоплазмы. И все это – единственно во имя Братства! А то какое же, в самом деле, братство, если человек желает что-то скрыть?! И как же лучше всего убедиться в его искренности? Конечно, загнать упрямцу этакому иглу за глазное яблоко и впрыснуть ему пару миллиграммчиков в мозг! «Не разбив яиц не сделаешь яичницы» – аргумент, достойный мерзавцев всех времен и народов!
      Конечно, все это давным-давно запрещено законом. Разве что в качестве лечения, да и то – с разрешения суда. Но уголовники промывкой мозгов пользуются частенько, а иногда и легавые забывают на время про этот закон. Все же единственный способ вытянуть из подследственного показания, и следов не остается. Хочешь – можешь даже приказать жертве забыть все, что с ней проделывали.
      Так что о промывке мозгов я знал и без Дэка, а чего не знал – вычитал в Энциклопедии Батавии из корабельной библиотеки, смотри статью «Неприкосновенность личности», а также «Пытка».
      Я замотал головой, стараясь отогнать от себя этот кошмар.
      – Но оправиться-то он сможет?
      – Док говорит, наркотик этот не разрушает мозг и не изменяет структуры – только парализует. Значит, кровь его постепенно из мозга вымывает, а почки – выводят из организма. Но на все это требуется время.
      Дэк в упор поглядел на меня:
      – Шеф!
      – Что?! Ведь он вернулся! Не пора ли кончать с этими «шефами»?
      – Шеф, об этом я и хочу с вами потолковать. Лоренцо! Ты совсем не можешь поиграть еще, а? Немного, самую малость!
      – Да зачем? И перед кем? Тут, вроде, все свои…
      – Э-э, не так все просто. Лоренцо, нам удалось провернуть операцию по-тихому. Знаем только я да ты, – Дэк загнул два пальца, – да Родж с Биллом, да Пенни, да еще доктор. Да еще одного ты не знаешь, он на Земле, звать его – Лэнгстон. Джимми Вашингтон, кажется, что-то пронюхал, но от этого – родная мать точного времени не добьется. Неизвестно, сколько народу участвовало в похищении, но уж точно – немного. И они, во всяком случае, болтать не станут. А хоть и стали б – им самим теперь подмены не доказать при всем желании, вот что забавно. Я хочу сказать: здесь, на «Томми», команда и посторонние ничего знать не должны. Старичок, поиграй еще малость, а? Всех дел-то: показаться иногда команде да девчонкам Джимми Вашингтона! Только пока он не поправится! Ну как?
      – Ммм… А почему бы нет… Это надолго?
      До конца рейса! И все! Мы потихоньку пойдем, на малых оборотах; тебе даже понравится!
      – Заметано. И знаешь, Дэк, не надо мне этого оплачивать. Последнее действие я сыграю потому, что ненавижу промывку мозгов любого рода!
      Дэк вскочил и от души хлопнул меня по плечу:
      – Лоренцо! Мы с тобой одной крови! И не беспокойся за гонорар – в обиде не останешься!
      Он продолжил игру:
      – Отлично, шеф. Спокойной ночи, сэр.
 

* * *

 
      Но одно всегда тянет за собой другое. Стоило Дэку вернуться в рубку, мы стартовали на более высокую орбиту, где нас уже не смогли достать никакие газетчики, даже если б они, в погоне за новостями, вознамерились преследовать нас на катере. Поэтому проснулся я в невесомости, однако, проглотив таблетку, ухитрился с горем пополам позавтракать. Тут же появилась Пенни:
      – С добрым утром, мистер Бонфорт!
      – И вас также, Пенни, – я кивнул в сторону гостиной, – что-нибудь новенькое?
      – Нет, сэр, все по-старому. Капитан шлет привет и спрашивает, не затруднит ли вас зайти к нему.
      – Хорошо.
      Пенни проводила меня в рубку. Дэк пребывал там, восседая на стуле, который он обхватил ногами, чтоб не взлететь. Родж и Билл сидели, пристегнувшись к кушетке. Дэк, оглянувшись, сказал:
      – Спасибо, что пришли, шеф. Нужна ваша помощь.
      – С добрым утром. Что случилось?
      Клифтон ответил на приветствие в обычной своей почтительно-вежливой манере; Корпсмен небрежно кивнул. Дэк продолжал:
      – Еще один выход, и спектакль пройдет «на ура»!
      – Но я думал…
      – Минутку. Оказывается, службы новостей ждали от вас сегодня генеральной речи: ну, комментарии ко вчерашнему. Я думал, Родж ее отменит, но Билл уже все написал. Дело только за вами. Как?
      Ну вот. Стоит приютить кошку – у нее тут же появляются котята!
      – А где – в Годдард-Сити?
      – Нет, нет! Прямо у вас в каюте. Мы ее транслируем на Фобос, а они – на Марс и, по правительственной связи, в Новую Батавию, там подхватит земная сеть и передаст на Венеру, Ганимед и дальше. Так, часа за четыре, ваша речь облетит всю Систему, а вам и шагу из каюты сделать не придется!
      Да, масштаб был грандиозен! Меня никогда еще не транслировали на всю Систему. То есть, было раз, всего-то двадцать семь секунд… Однако, хоть двадцать семь, да мои!
      Дэк, решив, что я собираюсь отказать, добавил:
      – А хотите, можем сделать вначале запись, тут же, на борту, просмотреть и выкинуть, что будет не нужно.
      – Ну ладно. Билл, текст у вас?
      – Ну да.
      – Дайте-ка посмотреть.
      – На что тебе? Придет время – дам!
      – У вас что, нет его?
      – Говорят же, есть.
      – Тогда позвольте посмотреть.
      Корпсмен разгневался.
      – Посмотришь за час до записи! Такие штуки лучше идут, когда читаешь без подготовки, экспромтом, ясно?
      – Эти «экспромты» требуют тщательной подготовки, Билл. И прошу не учить меня моему ремеслу!
      – Ты же вчера на космодроме вообще без всякого текста шпарил! А эта речь – все те же старые бредни, и я хочу, чтобы ты ее прочел точно так же!
      Чем больше Корпсмен упирался, тем сильнее проступала во мне личность Бонфорта. А что бы он сказал в ответ на это ослиное упрямство!.. Похоже, Клифтон почуял надвигающуюся грозу, потому что сказал:
      – Ох, Билл, кончай ты, ради бога! Дай текст.
      Корпсмен недовольно хрюкнул и бросил мне листы. В невесомости они не могли упасть на пол, а разлетелись по всей каюте. Пенни собрала их, сложила по порядку и подала мне. Я поблагодарил и начал читать.
      Текст я просмотрел быстро и оглядел собравшихся.
      – Ну как? – спросил Родж.
      – Минут на пять об усыновлении, остальное – аргументы в пользу политики экспансионистов… Почти то же самое, что я видел раньше.
      – Верно, – согласился Клифтон. – Усыновление – стержень, на котором держится все остальное. Вы, вероятно, в курсе – мы собираемся вскоре обернуть очередной вотум доверия в нашу пользу…
      – Ясно, и не хотите упустить случая ударить в барабан. В общем, все в порядке, хотя…
      – Что? Что-нибудь не так?
      – Э-э… Стиль. В нескольких местах кое-какие слова нужно заменить. Он так не сказал бы.
      У Корпсмена сорвалось с языка нечто такое, что в присутствии дамы вовсе недопустимо. Я холодно взглянул на него.
      – Слушай, Смайт, – завопил он, – кто из нас лучше знает?! Ты?! Или все же тот, кто уже битых четыре года пишет ему речи?!
      Я старался держать себя в руках. Отчасти Корпсмен был прав.
      – Дело в следующем: писаный текст – немного не то, что устная речь. Мистер Бонфорт, насколько я могу судить, великолепный оратор. Его смело можно сравнить с Уэбстером, Черчиллем и Демосфеном – людьми, облекавшими великое в простые слова. А взять хоть это ваше «не согласные ни на какой разумный компромисс»! Оно здесь дважды встречается. Я – мог бы так выразиться, у меня вообще слабость к пышным оборотам, да и образованность свою я не прочь показать. Но мистер Бонфорт сказал бы: «тупицы», или «упрямые ослы», или «твердолобые бараны»!.. Потому что эти слова гораздо эмоциональнее!
      – Думай лучше, как подать речь, а слова – моя забота.
      – Билл, ты не понимаешь. Мне плевать, насколько политически эффективна эта речь, мое дело – перевоплощение. И я не могу говорить за него то, чего он в жизни не сказал бы! Иначе все будет выглядеть сплошным надувательством – вроде козла, говорящего по-гречески! Но если я прочту речь в его выражениях – нужный эффект получится автоматически! Он – великий оратор!
      – Заткнись, Смайт! Тебя не речи писать нанимали. Тебя наняли…
      – Билл, завязывай! – прервал его Дэк. – И осторожней бросайся этими «Смайтами», понял? Родж, что скажешь?
      – На мой взгляд, – ответил Клифтон, – вы, шеф, возражаете лишь против некоторых выражений?
      – В общем, да. Неплохо бы еще выкинуть личные выпады в адрес Кироги, и все измышления на тему, кто ему платит. Тоже как-то не в духе Бонфорта, по-моему.
      Клифтон смутился.
      – Этот кусок я сам вставил, но вы, кажется, правы. Он всегда оставляет слушателям возможность пошевелить мозгами.
      Клифтон немного помолчал.
      – Хорошо. Внесите все изменения, какие сочтете нужными. После мы сделаем запись и посмотрим, а если что будет не так, поправим. Или вообще отменим «по техническим причинам». – Он мрачно усмехнулся. – Да, Билл, так и сделаем.
      – А, ч-черт!.. Да вы смеетесь все, что ли?!
      – Отнюдь, Билл. Все идет, как надо.
      Корпсмен вскочил и пулей вылетел из каюты. Клифтон со вздохом сказал.
      – Билл терпеть не может замечаний и выслушивать их готов только от шефа. Но вы не думайте, он вовсе не бездарь. Да, шеф, когда вы будете готовы? Передачу нужно начать ровно в шестнадцать ноль-ноль.
      – Не знаю точно. Во всяком случае, к сроку.
      Пенни отбуксировала меня обратно в кабинет. Когда дверь за нами затворилась, я сказал:
      – Пенни, детка, ты мне пока не понадобишься – около часа, наверное. Если не трудно, попроси у дока чего-нибудь посильней этих пилюль. Похоже, мне нечто в этом роде скоро пригодится.
      – Хорошо, сэр.
      Она проплыла к двери.
      – Шеф…
      – Что, Пенни?
      – Я только хотела сказать… Билл врет, что писал за него речи! Вы не верьте!
      – Ну конечно, Пенни. Ведь я слышал его речи. И читал Биллово творчество.
      – Понимаете, Билл частенько составлял за него разные мелочи, да и Родж тоже. Даже я иногда. Он – он использовал чьи угодно идеи, если считал их стоящими, но когда выступал с речью – все было его собственным, до последнего слова, правда!
      – Я и не сомневаюсь, Пенни… Но жаль, сегодняшнюю речь он не написал загодя.
      – Ничего, вы только постарайтесь!
      Так я и сделал. Начал с простой подстановки синонимов – нутряные латинские «скуловороты» заменил округлыми, скачущими легче мячика, германизмами, но постепенно пришел в ярость и разодрал речь в клочья. Любимейшая забава всякого актера – лепить по своему усмотрению добавки и импровизировать вокруг основной линии. Однако – как редко это удается!
      Из публики я допустил в зал лишь Пенни и убедил Дэка, что ни одна живая душа не должна меня подслушивать. Хотя есть у меня подозрения, что этот здоровый обормот надул меня и подслушивал сам. Уже на третьей минуте Пенни прослезилась, а под конец – я уложился ровно в отпущенные двадцать восемь минут – она совсем раскисла. Я не допускал никаких вольностей с четкой и стройной доктриной экспансионизма, как возвещена она была своим общепризнанным пророком – Его Светлостью Джоном Джозефом Бонфортом; я лишь воссоздал его откровения и заповеди из материала предыдущих речей. И что любопытно – сам свято верил каждому своему слову!
      Да, братцы, вот это была речь!
 

* * *

 
      Чуть позже все собрались посмотреть меня в записи. Пришел и Джимми Вашингтон, чье присутствие укротило Била Корпсмена. Запись кончилась, и я спросил:
      – Ну как, Родж? Будем что-нибудь вырезать?
      Вынув изо рта сигару, Клифтон ответил:
      – Нет. Если хотите знать мое мнение, шеф, ее нужно пустить в эфир как есть.
      Корпсмен покинул каюту молча, но мистер Вашингтон подошел ко мне со слезами на глазах. Слезы в невесомости – вещь, весьма неприятная, они не стекают вниз.
      – Мистер Бонфорт, вы были великолепны!
      – Благодарю, Джимми.
      А Пенни и вовсе онемела.
      Что до меня самого – я отключился сразу же после просмотра. Спектакль, прошедший «на ура», всегда выматывает до предела. Проспал я больше восьми часов – разбудил меня вой сирены. Засыпая, я пристегнулся к кровати – терпеть не могу болтаться во сне по всей спальне – и теперь мог не беспокоиться. Однако, куда мы собираемся, я не знал и поспешил связаться с рубкой между первым и вторым предупреждением.
      – Капитан Бродбент, это вы?
      – Минуту, сэр, – ответил Эпштейн. Затем подошел Дэк:
      – Слушаю, шеф? Отправляемся, согласно вашему распоряжению.
      – Какому… А, ну да, верно.
      – Думаю, сэр, мистер Клифтон к вам вскоре подойдет.
      – Хорошо, капитан.
      Я улегся обратно и принялся ждать разъяснений. Немедленно после пуска двигателей – один – вошел Родж, судя по всему, очень встревоженный. По лицу его я ничего не мог понять – оно в равной мере выражало триумф, беспокойство и растерянность.
      – Что стряслось, Родж?
      – Шеф! Они спутали нам все карты! Правительство Кироги только что ушло в отставку!

7