Вблизи «штукатурку» очень легко заметить – даже силикоплоть по фактуре слишком уж отличается от кожи. Поэтому я лишь наложил несколько мазков «полупрозрачного», и поверху – «надел» лицо Бонфорта. Пришлось пожертвовать большей частью моих волос, после чего док Чапек затормозил их рост, но это все вздор, актеру и так постоянно приходится пользоваться париками. Кроме того, я был уверен – этот ангажемент обеспечит меня на всю оставшуюся жизнь, и подумывал уже, не провести ли остаток дней в праздности.
      С другой стороны, меня одолевало сомнение, таким ли уж длинным выйдет этот «остаток». Помните старую, мудрую пословицу – о парне, который чересчур много знал, и еще одну – насчет неразговорчивости покойника? Но, по чести сказать, я начал доверять этим людям. Сами по себе они рассказывали о Бонфорте больше, чем все пленки и фото, вместе взятые! Политический деятель – не просто некая человеческая фигура, это – люди, сплотившиеся и поддерживающие его, так я понимаю. Если бы Бонфорт не был достойным человеком, рядом с ним никогда не сложилось бы такой команды, как эта.
      Наибольшей проблемой оказался марсианский язык. Как большинство актеров, я в свое время нахватал понемногу – марсианский, венерианский, наречия спутников Юпитера – хватит, чтоб выдать пару слов перед камерой или на сцене. Но эти «раскатистые», или – «дрожащие», согласные… Наши голосовые связки далеко не так универсальны, как мембраны у марсиан. А транскрипция этих звуков привычным для нас алфавитом – «ккк», «жжж», или там «ррр» – имеет столько же общего с их настоящим звучанием, как "г" в слове «гну» – со щелчком на вдохе, который произносят в этом слове банту. А «жжж», в частности, ближе всего к приветственному улюлюканью в Бронксе.
      Счастье еще, что Бонфорт не блистал способностью к языкам, а я все-таки профессиональный актер и довольно легко подражаю как пиле, которая наткнулась на гвоздь, так и курице, которую подняли с насеста. Марсианский же я должен был освоить лишь в той мере, в какой владел им Бонфорт. Он изучал язык, компенсируя недостаток способности трудолюбием: все, что заучивал, непременно писал на пленку и по записи исправлял ошибки.
      Таким образом, я получил возможность работать над его ошибками с проектором и Пенни, которая отвечала на вопросы.
      Земные языки делятся на четыре группы: флективные, как англо-американский, аморфные, вроде китайского, агглютинативные, например, турецкий, и полисинтетические, скажем, эскимосский. К последним теперь относят и инопланетные – такие странные и непривычные, что порой совершенно не поддаются человеческому восприятию. Чего стоит один «неповторяющийся», или «прогрессирующий» венерианский… По сравнению с ним марсианский еще ничего – он хоть по форме похож на земные. Бэзик-Марс, деловой язык, по типу относится к корневым и содержит простые, конкретные понятия – вроде приветствия: «Рад видеть тебя». Гранд-Марс полисинтетичен и включает в себя массу оттенков для выражения сложнейших отношений в их традиционной системе поощрений и взысканий, обязанностей и обязательств. Для Бонфорта он оказался почти непосильным; Пенни рассказывала, что марсианские точечные тексты Бонфорт читал достаточно бегло, но разговорный… На нем он мог изъясняться лишь сотней-другой фраз.
      И пришлось же мне попотеть, братцы, чтобы овладеть этой парой сотен!
      Но Пенни доставалось еще больше, чем мне. Они с Дэком говорили немного по-марсиански, однако репетиторство целиком легло на нее. Дэк все время был занят в контрольной рубке: со смертью Джока ему приходилось тянуть за двоих. Последние миллионы миль до Марса мы шли под одним g, и за все это время он к нам ни разу не заглянул. Я же, с помощью Пенни, зубрил церемониал усыновления.
      Я как раз завершил изучение своей предстоящей речи. Произнеся ее, я должен был стать полноправным членом Гнезда Кккаха. По духу она вряд ли отличалась от той, какую правоверные иудейские юноши читают, налагая на себя бремя мужчины, но была отточена и стройна, словно, по меньшей мере, монолог Гамлета. Я прочел ее с характерными ошибками и мимикой Бонфорта, а закончив, спросил:
      – Ну как?
      – Очень хорошо, – серьезно ответила Пенни.
      – Спасибо, Хохолок.
      Выражение это я почерпнул из записей с уроками языка. Так Бонфорт называл Пенни, когда бывал в настроении. У меня вышло точно как у него.
      – Не смейте так меня называть!
      Я с откровенным недоумением взглянул на нее, все еще выдерживая роль:
      – Пенни, малышка, что с тобой?!
      – Не смейте меня больше так называть! Вы – обманщик! Трепач! Вы… актер!
      Она вскочила и бросилась было бежать, но у двери остановилась. Не поворачиваясь ко мне, она зажала лицо руками; плечи ее при каждом всхлипе вздрагивали.
      Пришлось напрячься, чтобы снова вернуть свой облик – я подобрал живот, сменил выражение лица Бонфорта на мое собственное и моим же собственным голосом произнес:
      – Мисс Рассел!
      Она прекратила плач, обернулась и раскрыла от удивления рот. Уже в собственном облике я предложил:
      – Вернитесь и сядьте.
      Похоже, она хотела мне возразить, но передумала и медленно прошла к своему месту. Присела, зажала руки между коленями, на лице ее просто написано было: «Я с тобой больше не играю!» Точь-в-точь маленькая, капризная девочка…
      Выдержав паузу, я мягко заметил:
      – Да, мисс Рассел, именно актер. Это что, повод орать на меня?
      Она упрямо молчала.
      – Именно как актер, я здесь. И именно для актерской работы. И вы знаете, кому из нас это нужно. И знаете, что нанят я был с помощью надувательства – если б сразу узнал, что придется делать – пальцем бы не шевельнул; по мне – уж лучше с голоду подыхать. Я подобные дела ненавижу гораздо сильней, чем вы ненавидите меня в этом качестве. И, знаете ли, несмотря на вдохновенные заверения капитана Бродбента, вовсе не думаю, что смогу выкрутиться из этой истории, не попортив шкуры. А шкуру свою я люблю до неприличия – она у меня единственная. Послушайте, более, чем уверен, – знаю, отчего вам тяжело со мной примириться. Но – верно это или нет – какого черта вы еще осложняете мне работу? Чем я-то виноват?
      Ответила она еле слышно.
      – Что? – переспросил я.
      – Это нечестно! Это… чудовищно!
      Я вздохнул.
      – Точно. И более того – абсолютно невозможно, когда тебе не помогают другие. Так что зовите капитана Бродбента и скажите ему: с этим делом пора завязывать.
      Пенни так и вскинулась:
      – Нет, нет! Мы не можем все бросить!
      – Отчего бы это? Гораздо лучше сразу выкинуть все из головы, чем продолжать и заведомо сесть в лужу. Какая уж работа в такой обстановке… Или я не прав?
      – Но… но… Мы должны!.. Мы вынуждены!
      – Что значит «вынуждены», мисс Рассел? Политические игрища? Вот уж чем никогда не интересовался. И не уверен, что вы действительно настолько поглощены этим занятием. Ну, так почему же мы должны?
      – Потому что… Потому, что он…
      Слова ее прервал приглушенный всхлип. Подойдя, я опустил руку ей на плечо:
      – Я знаю. Потому, что, если мы бросим, – все, что он создавал годами, пойдет, извиняюсь, псу под хвост. Потому, что он не может сделать этого сам, и его товарищи скрывают сей факт, пытаясь провернуть все за него. Потому, что соратники верны ему! Потому, что вы верны ему! И все же вам больно оттого, что кто-то занимает место, принадлежащее ему по праву! Кроме этого, вы с ума сходите от горя и неизвестности! Так?!
      – Т…так…
      Я еле расслышал ответ. Взяв ее за подбородок, приподнял лицо:
      – И я знаю, отчего тебе так тяжело видеть меня на его месте. Ты любишь его! Но ведь для него я делаю все, на что способен! К черту, женщина! И ты еще мешаешь меня с грязью?! Ты хочешь, чтоб мне было в десять раз тяжелей?!
      Пенни была потрясена. Похоже, она собиралась закатить мне оплеуху, но вместо этого, запинаясь, проговорила:
      – Простите… Простите меня, пожалуйста… Я… я не буду так больше.
      Отпустив ее подбородок, я бодро сказал:
      – Ну что ж, продолжим.
      Она не пошевелилась:
      – Вы… простите мне?..
      – А? Да вздор все это, Пенни. Просто вы любите его, и очень беспокоитесь. Ну, за работу! Я должен знать роль назубок, а времени у нас – чуть больше часа.
      И я снова принял облик Бонфорта. Пенни выбрала бобину и пустила проектор. Просмотрев запись еще раз, я заглушил звук и прочел речь, проверяя, совпадают ли мои – то есть, его – слова с движениями губ на экране. Пенни изумленно наблюдала за мной, переводя взгляд с меня на изображение и обратно. Речь кончилась; я выключил проектор.
      – Ну, как оно?
      – Замечательно!
      Я улыбнулся – точь-в-точь как он:
      – Спасибо, Хохолок.
      – Не за что, мистер Бонфорт.
      Спустя два часа мы вышли в точку рандеву. Едва корабли состыковались, Дэк провел в мой кабинет Роджера Клифтона и Билла Корпсмена. На фото я их уже видел. Поднялся навстречу:
      – Привет, Родж. Рад видеть вас, Билл.
      Звучало достаточно сердечно, однако вполне обыденно: с Бонфортом они не виделись лишь те несколько дней, которые он «провел на Земле». Прохромав им навстречу, я подал руку. Корабль все еще шел с включенными двигателями, уходя с орбиты «Рискуй». Клифтон быстро оглядел меня и подыграл – вынул изо рта сигару, пожал мою руку и ответил:
      – С возвращением, шеф. Рад видеть вас.
      Он оказался невысоким, лысоватым, средних лет человеком. По виду, собаку съевшим на различных юридических штучках и здорово играющим в покер.
      – Было тут без меня что-нибудь выдающееся?
      – Нет, шеф, текучка, как всегда. Я передал Пенни.
      – Хорошо.
      Повернувшись к Корпсмену, я протянул ему руку, но он словно бы не заметил: руки в боки, он оглядел меня сверху донизу и наконец присвистнул:
      – Чудеса! Теперь точно верю, что мы имеем шанс!
      Он еще раз так и сяк осмотрел меня и сказал:
      – Повернись-ка, Смайт. Ага, теперь пройдись, посмотрим, как у тебя с походкой.
      Я понял, что раздражен такой наглостью, как был бы раздражен сам Бонфорт. Видимо, на лице моем это тотчас отразилось – Дэк дернул Корпсмена за рукав:
      – Кончай, Билл. Забыл, о чем договаривались?
      – Ладно, не трусь, – ответствовал Корпсмен, – кабинет звукоизолирован. Я только поглядеть хотел, точно ли он подходит. Да, Смайт, а что там с твоим марсианским? Можешь выдать чего-нибудь?
      Я ответил одним многосложным, скрипучим словом на Гранд-Марсе, переводимым примерно так:
      – Приличия требуют, чтобы один из нас покинул это место!
      На самом деле смысл его гораздо сложней – это, по сути, вызов, после которого чье-нибудь Гнездо получает известие о смерти. Но Корпсмен, похоже, ничего не понял. Ухмыльнувшись, он сказал:
      – Здорово, Смайт. Я тобой доволен.
      Зато Дэк понял все. Он взял Корпсмена под руку и напомнил:
      – Билл, я сказал: кончай. Я здесь пока капитан, и это – приказ. Начинаем спектакль немедленно – и без антрактов, понял?
      К Дэку присоединился Клифтон:
      – Действительно, Билл, мы именно так и решили, помнишь? В противном случае кто-нибудь может в самый ответственный момент забыться.
      Покосившись на него, Корпсмен пожал плечами:
      – Ладно, ладно. Я же только проверить хотел. Идея-то моя, в конце концов.
      Он улыбнулся мне одними губами и сказал:
      – Добрый день, мистер Бонфорт. С возвращением.
      Слишком уж он нажимал на это «мистер», но я ответил:
      – Рад видеть тебя, Билл. Есть что-нибудь, о чем я непременно должен знать до посадки?
      – Нет, похоже. Пресс-конференция в Годдард-Сити, сразу после церемонии.
      Он явно следил за моей реакцией на сообщение. Я кивнул:
      – Отлично.
      – Родж, – торопливо вмешался Дэк, – как так? Это что, горит? Вы уже дали согласие?
      – Я что хочу сказать, – продолжал тем временем Корпсмен, повернувшись к Клифтону, – пока наш кормчий не передрейфил вконец. Я ведь и сам могу ее провести – скажу ребятам, у шефа ларингит после церемонии, или ограничимся ответами на письменные вопросы, если хотите. Они их нам заранее дадут, а я, пока идет обряд, составлю ответы. Но раз уж он так похож на шефа, то я согласен рискнуть. Как, «мистер Бонфорт»? Справишься?
      – Не вижу препятствий, Билл.
      Я подумал, что если уж удастся надуть марсиан, то беседу со стадом диких земных репортеров выдержу и подавно. Им еще самим надоест. Теперь я неплохо владел Бонфортовой манерой разговаривать и, хоть в общих чертах, усвоил его политическую платформу и систему ценностей. А подробности для пресс-конференции не понадобятся.
      Однако Клифтон выглядел озабоченным. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, по внутренней связи передали:
      – Капитана вызывает контрольная рубка. Минус четыре минуты.
      Дэк направился к дверям, быстро проговорив:
      – Ну, вы тут сами разбирайтесь, мне еще эту телегу в сарай загонять, а у меня там только салаженок Эпштейн.
      И он направился к выходу.
      Корпсмен крикнул вслед:
      – Эй, кэп! Хотел тебе сказать…
      С этими словами он выскочил за Дэком, даже не попрощавшись. Роджер Клифтон, прикрыв за ним дверь, тихо сказал:
      – Согласны вы рискнуть на пресс-конференцию?
      – Вам решать. Мое дело – устроить все, как надо.
      – Мммм… Тогда я, пожалуй, склонен рискнуть. Конечно, с вопросами в письменном виде. Но ответы Билла я прежде проверю сам.
      – Отлично. А если найдете возможность дать их мне минут за десять до начала, то вовсе проблем никаких. Запоминаю я быстро.
      Клифтон пристально меня разглядывал.
      – Не сомневаюсь, шеф. Хорошо. Пенни передаст вам ответы сразу после церемонии. Тогда вы сможете удалиться в мужскую комнату, и спокойно все просмотреть.
      – Договорились.
      – Ну и отлично. Ох, скажу я вам; насколько лучше я себя почувствовал, увидев вас! Чем-нибудь еще могу вам помочь?
      – Пожалуй, все, Родж. Хотя… О нем слышно что-нибудь?
      – Э-э… И да и нет. Он – в Годдард-Сити, в этом мы уверены. Его не могли вывезти с Марса, или хотя бы из города. Мы перекрыли все лазейки; им просто не удалось бы проскользнуть.
      – Да, но Годдард-Сити – городишко небольшой? Наверняка не больше сотни тысяч? Так что ж вам мешает…
      – Мешает то, что мы не можем пока объявить о похищении. Едва кончится обряд усыновления, уберем вас с глаз долой и объявим – будто все произошло лишь сейчас. И вот тогда – заставим их по винтику город разобрать! Конечно, городская верхушка – все ставленники Партии Человечества, но после церемонии они вынуждены будут с нами сотрудничать. И сотрудничество будет таким искренним, какое вам и не снилось. Они уж постараются найти его, пока не налетело все Гнездо Кккахграла и не устроило на месте города поле под эту свою кукурузу – не помню, как называется.
      – Да-а… Похоже, обычаи и психологию марсиан мне еще зубрить и зубрить.
      – Как и всем нам.
      – Родж… э-э… А почему вы уверены, что он до сих пор жив? Почему бы им – чтоб не рисковать понапрасну – просто не убить его?
      Меня вдруг замутило – вспомнил, как, оказывается, просто избавиться от тела, если убийца – человек бывалый и не боится крови…
      – Да, понимаю вас. Но это тоже связано с марсианскими понятиями о «приличиях» (Родж воспользовался марсианским словом). Смерть, пожалуй, единственная уважительная причина невыполнения обязательств. И если Бонфорта убьют, Гнездо Кккаха усыновит его посмертно – и после в полном составе, а возможно, вместе со всеми семействами Марса, задастся целью отомстить. Уверяю вас, они даже и не почешутся, вымри все человечество, или будь оно уничтожено! Но если убьют одного, чтобы он не смог пройти обряда усыновления – тут уж совсем другой коленкор! Это становится вопросом обязанностей и приличий, а на подобные вещи марсиане реагируют просто автоматически; иногда это здорово напоминает инстинкт! Шучу, конечно, но то, что они порой выделывают, иначе как дьявольщиной не назовешь.
      Нахмурившись, он добавил:
      – Временами я сожалею, что не остался в своем родном Суссексе.
      Корабельная сирена прервала нашу беседу и заставила разойтись по компенсаторам. Дэк устроил все по первому классу – катер из Годдард-Сити уже ждал, когда мы перейдем в свободный полет. Впятером мы отправились вниз, заняв все пассажирские места в катере. Сделано это было потому, что резидент-комиссар изъявил намерение встретить меня, поднявшись на борт. Удержало его лишь сообщение Дэка, что все свободные места заняты.
      Я пытался получше рассмотреть Марс: до этого я видел его лишь мельком из контрольной рубки «Тома Пейна». Но туристского любопытства особенно проявлять не следовало – ведь до этого "я" много раз посещал планету. Разглядеть мне так ничего и не удалось. Вначале пилот закрыл при развороте обзор, а когда, уже в атмосфере, мы перешли в планирующий полет, я провозился с кислородной маской.
      Эти мерзкие маски марсианского образца чуть не положили конец всей затее. Я ни разу не имел с ними дела, а Дэк впопыхах не подумал, что простая кислородная маска может создать такую кучу проблем. Космическим скафандром и аквалангом мне уже доводилось пользоваться, думал, и здесь то же самое. Черта с два. Любимая модель Бонфорта – «Легкое дыханье», изделие компании Мицубиси – оставляла рот свободным, подавая кислород из зарядного устройства на спине прямо в носовой зажим. Что и говорить, отличный аппарат! Если к нему привыкнуть. Хотите, можете в нем есть, пить, болтать и все такое. Но я скорей позволил бы дантисту запустить мне в рот обе руки!
      Сложность состояла в том, что постоянно приходилось контролировать движения губ, языка и лицевых мускулов. Иначе, вместо, скажем, приветствия окружающие услышат от вас прекрасную имитацию кипящего чайника. А все оттого, что эта чертова штука работает на разности давлений. К счастью моему, пилот сразу же установил в катере марсианское давление, всем пришлось надеть маски, и я получил около двадцати минут на репетицию. Тем не менее уже через несколько минут у меня возникло жгучее желание сплясать на этой дурацкой маске джигу и растоптать ее ко всем чертям. Тогда я принялся убеждать себя, что тысячи раз пользовался этой дрянью, что она для меня привычнее зубной щетки – и в конце концов убедил.
      Дэк, как вы помните, избавил меня от бесед с резидент-комиссаром в космосе. Увы, на Марсе он не мог сделать того же – резидент-комиссар встречал катер на космодроме. Но время поджимало, пора было ехать в город, и от общения с другими людьми я был избавлен. И весьма странную вещь я вдруг ощутил: среди марсиан дышалось куда свободнее, чем среди своих земляков.
      Но еще более странно было – оказаться на Марсе.

5