И только когда Дора обратилась ко мне с этой удивительной просьбой, я понял, чего, собственно, ожидал.
Конечно, я попытался ее переубедить – я всегда пытаюсь изобразить адвоката дьявола. Если честно – мой ум всегда анализирует все "что" и "как". Конечно, женитьба на маложивущей имеет недостатки, но я и мысли не могу допустить о том, чтобы бросить беременную женщину... Ерунда, дорогуша, на эту мысль я не потратил даже доли секунды.
* * *
– Почему же ты не согласна, Дора?
– Я же сказала тебе. Ты улетаешь, и я не стану тебя удерживать.
– Тебе не надо меня удерживать. Этого еще никто не сумел сделать. Но нет женитьбы – нет ребенка.
На лице ее появилась задумчивость.
– А зачем тебе свадебная церемония, Вудро? Чтобы наш ребенок мог носить твое имя? Я не хочу быть небесной вдовой – но если это нужно тебе, давай съездим в город и отыщем председателя. Потому что все должно состояться сегодня, если в книгах не врут, как вычислять эту дату.
– Женщина, ты разговариваешь чересчур много. – Она не ответила, и он продолжил: – Все брачные церемонии, а тем более в "Долларе ребром", не стоят и гроша ломаного.
Она помолчала, потом сказала:
– Позволь мне признаться в том, что я ничего не понимаю.
– Да? Ну да, конечно. Дора, одного ребенка мне мало. У нас будет с полдюжины детей, а может, и больше. Скорей всего больше. Против дюжины не возражаешь?
– Да, Вудро, то есть нет, я не против. Да, я рожу тебе дюжину детей, а если захочешь, то и больше.
– Но на дюжину детей потребуется время, Дора. Как часто мне заглядывать? Каждые два года?
– Как хочешь, Вудро. Возвращайся, когда захочешь. И каждый раз будешь делать мне нового ребенка, но тогда я прошу, чтобы мы немедленно приступили к первому.
– Глупая маленькая дуреха, ты действительно готова это сделать?
– Не только готова – именно так я и сделаю, если ты не против. – Вот что, мы поступим иначе. – Он взял ее за руку. – Дора, а ты последуешь за мной повсюду, куда бы я ни отправился? Ты будешь жить со мной?
Она удивилась.
– Да, Вудро, если ты действительно этого хочешь.
– Давай без всяких условий. Последуешь или нет?
– Да.
– Но если дойдет дело до обнародования, ты поступишь так, как я велю тебе? Обойдемся без всяких глупых споров?
– Да, Вудро.
– Будешь ли ты носить моих детей, будешь ли моей женой до тех пор, пока нас не разлучит смерть?
– Буду.
– Дора, я беру тебя в жены, чтобы любить, защищать и лелеять и никогда не оставлять тебя, пока мы оба с тобой живы... Не фыркай, нагнись-ка и поцелуй меня. Мы поженились.
– Я не фыркала. А мы и в самом деле уже женаты?
– Да, и можем устроить любую церемонию, любую свадьбу, которую ты захочешь. Но это будет потом, а теперь умолкни и поцелуй меня. – Она повиновалась. Чуть погодя он проговорил: – Эй, не вываливайся из седла! Спокойно, Бетти, спокойно, Бьюла. Дора-Адора, кто научил тебя так целоваться?
– Ты не называл меня так с тех пор, как я начала взрослеть. Это было так давно.
– Я не целовал тебя с тех самых пор. И не без причины. Но ты не ответила на мой вопрос.
– А разве я обещала? Кто бы ни учил меня целоваться, все это было до того, как я стала замужней женщиной.
– М-м-м, возможно, ты и права. Хорошо, я беру тебя с собой, и пусть он пишет письма. К тому же не исключено, что здесь врожденный талант, а не опыт. Знаешь что, Дора, давай так: я забываю о твоем греховном прошлом, а ты о моем. Договорились?
– Да, безусловно... поскольку мое прошлое весьма греховно.
– Пустяки, дорогая, у тебя просто не было времени нагрешить. Ну разве что сперла горстку конфет, которую я припас для Бака... Великий грех.
– Ничего подобного я не делала! Я вела себя гораздо хуже.
– Безусловно. Одари-ка меня новым талантливым поцелуем... Тю! Значит, это не было случайностью. Дора, полагаю, что женился на тебе как раз вовремя.
– Ты настоял на этом... мой муж, инициатива принадлежала не мне.
– Согласен. Любимая, ты все еще настаиваешь, чтобы мы немедленно приступили к созданию младенца? Ведь я никуда не уеду отсюда без тебя.
– Не настаиваю. Но мне так хочется. Да, хочется – как раз то самое слово. Но я не требую.
– Хочется – это точное слово. И мне тоже. Но я бы сказал, что требую своего. Кто знает, может быть, у тебя окажутся и другие природные дарования.
Дора кротко улыбнулась.
– А если нет, Вудро, не сомневаюсь, что ты всему научишь меня. Я хочу учиться, просто горю.
– Тогда давай вернемся в город. Ко мне или к тебе?
– Куда хочешь, Вудро... Кстати, видишь ту небольшую рощицу? Она гораздо ближе.
* * *
До города они добрались, когда уже стемнело; обратно мулы не торопились. Когда они миновали дом Маркхемов, выстроенный на месте, где прежде жили Харперы, Вудро Уилсон Смит проговорил:
– Дора-Адора...
– Да, мой муж?
– Ты хочешь публичного венчания?
– Только если ты настаиваешь, Вудро. Я чувствую, что вышла замуж. Я замужняя женщина.
– Безусловно. А ты не хочешь бежать с кем-нибудь помоложе?
– Риторический вопрос – ни теперь, ни впредь.
– Этот молодой человек из эмигрантов и покинет корабль последним или среди последних: он почти моего роста, темноволосый и посмуглее меня; не могу сказать, сколько ему лет, но выглядит он раза в два моложе, чем я. Гладко выбрит. Друзья зовут его Биллом. Правда, случается, что и Вуди. Капитан Бриггс утверждает, что Билл очень любит юных училок и просто рвется познакомиться с ними.
Дора задумалась.
– Если я поцелую его с закрытыми глазами, как, по-твоему, я узнаю, что это он?
– Возможно, Адора. Я почти уверен. Но едва ли его здесь узнают. Во всяком случае я надеюсь, что этого не произойдет.
– Вудро, я не знаю твоих планов. Но если я узнаю этого Билла, следует ли мне пытаться убедить его в том, что я и есть та самая училка, о которой ты свистел? Длинноногая Лил.
– Полагаю, что ты сумеешь убедить его, моя драгоценнейшая. Можно и по-другому: пусть на время вернется дядя Гибби. Эрнсту Гиббонсу потребуется три-четыре дня, чтобы покончить здесь со всеми делами, а потом он распрощается со всеми, в том числе и со своей приемной племянницей, старой девой, училкой Дорой Брендон. Ну а еще через два дня с последней партией груза с корабля явится Билл Смит. Тебе следует собраться и быть готовой, потому что по дороге в Новый Питтсбург Билл проедет мимо твоей школы как раз перед рассветом.
– Новый Питтсбург. Я буду готова.
– Там мы с тобой проведем день или два. А потом отправимся дальше, мимо Сепарации – прямо за горизонт. Мы пойдем через Безнадежный перевал. Как тебе это?
– Я повсюду последую за тобой.
– А не страшно? Там поболтать можно будет лишь со мной. Пока скоренько не испечем кого-нибудь и не научим разговаривать. Из соседей – прыгуны, драконы и Бог знает кто еще – в гости ходить не придется.
– Я буду готовить, помогать тебе на ферме и рожать детей. А когда их у нас станет трое, открою начальную школу миссис Смит. Или ты будешь называть ее начальной школой длинноногой Лил?
– Скорей последнее. Это будет школа для сорванцов. Дора, у меня не бывает детей с другим характером. Учить их можно лишь с палкой в руке.
– Это не новости, Вудро. Сейчас у меня уже есть такие, двое из них потяжелее меня, но мне приходится их поколачивать.
– Дора, мы можем и не ходить за Безнадежный перевал. Сядем на "Энди Джи" и улетим на Секундус. Бриггс говорит, что теперь там живут больше двадцати миллионов человек. У тебя будет хороший дом, с теплой уборной. Не придется хлопотать, гнуть спину на ферме. Будет хороший госпиталь, где настоящие врачи помогут тебе рожать. Удобства и комфорт.
– Секундус? Это туда перебрались все говардианцы? Так ведь?
– Почти две трети. А некоторые живут здесь, я тебе говорил. Но мы не говорим об этом вслух, потому что, когда вокруг столько маложивущих, быть говардианцем небезопасно и неудобно. Дора, тебе не придется принимать решение за три или четыре дня. Корабль останется на орбите, пока я не разрешу ему улететь. Хочешь – неделю? Месяц? Столько, сколько понадобится. – Боже! И ты будешь держать капитана Бриггса с кораблем на орбите? Чтобы дать мне время подумать? Какие расходы!
– Я не хочу торопить тебя. И дело тут не в деньгах, Дора. Впрочем, пребывание на орбите дорого не обходится. Ух... мне так долго приходилось полагаться на самого себя, что я уже забыл, что такое быть женатым и как можно доверять жене свои секреты. Придется отвыкнуть. Дора, шестьдесят процентов стоимости "Энди Джи" принадлежит мне, Зак Бриггс – мой младший партнер. Он мой сын. Твой приемный сын, если угодно. – Она не ответила. – В чем дело, Дора? Я тебя огорошил?
– Нет, Вудро, просто привыкаю к новым идеям. Конечно, раз ты говардианец, то женат не впервые. Просто я никогда не думала о том, что у тебя могут быть сыновья и дочери.
– Да, конечно, но я хочу сказать, что из-за своего эгоизма худо соображаю. Я поторопил тебя, а в этом не было необходимости. Если мы останемся на Новых Началах, я хочу, чтобы Эрнст Гиббонс исчез, чтобы он отправился на "Энди Джи", потому что слишком стар: мне трудно дальше поддерживать внешность в соответствии с возрастом. Потому-то его должен сменить Билл Смит; он ближе тебе по возрасту и куда красивее, и никто здесь не заподозрит, что я говардианец.
Подобный фокус я проделывал неоднократно; я знаю, как поступить, чтобы все было в порядке. И от Эрнста Гиббонса я намереваюсь отделаться поскорее. Ведь он твой приемный дядюшка и в три раза старше тебя, и он думать не может о том, чтобы похлопать тебя по попке, да и тебе в голову не придет поощрить подобные действия с его стороны. Так считает каждый. Я же намереваюсь систематически оглаживать твой симпатичный задок, Адора.
– А я хочу, чтобы ты это делал. – Дора придержала мула; они уже приближались к домам. – И не только. Вудро, ты говорил, что мы не можем немедленно поселиться вместе, потому что соседи осудят. А кто учил меня не считаться с мнением соседей? Ты сам.
– Это так, но иногда выгоднее заставить соседей думать именно то, что ты хочешь, чтобы повлиять на их слова и поступки, – а сейчас как раз такое время. Заодно я намеревался поучить тебя терпению, дорогая.
– Вудро, я сделаю так, как ты скажешь. Но на одном буду настаивать: мой муж должен спать в моей постели!
– И я хочу этого.
– Тогда что с того, что подумают люди, если я распрощаюсь с дядюшкой Гибби в постели? Я ведь все равно уеду с новым поселенцем. Вудро, ты ни словом не упрекнул меня, когда обнаружил, что я не девушка. Ты не думаешь, что об этом могут знать и другие? Может быть, весь поселок. Прежде меня это не волновало. Так зачем же беспокоиться именно теперь?
– Дора.
– Да, Вудро?
– Уверяю, каждую ночь я буду проводить в твоей постели.
– Спасибо тебе, Вудро.
– Это удовольствие, мадам. Или по крайней мере половина такового; похоже, что тебе это тоже нравится...
– О, конечно! Ты сам знаешь. Естественно.
– А раз так, давай перейдем к другим вопросам... Скажу только, что, если бы ты, такая большая и взрослая, оказалась девственницей, это меня встревожило бы больше, пришлось бы заподозрить, что влияние Элен было не столь благотворным, как я полагал. Хорошая женщина, благослови ее. Господь! Все эти разговоры о добром старом дядюшке Гибби, который никогда не притронется к крошке Доре, предназначены лишь для того, чтобы ты сохранила лицо. Но поскольку тебя это не беспокоит, оставим. Я как раз говорил, что тебе следует решить, оставаться здесь или отправиться на Секундус, Дора, на Секундусе есть не только теплый туалет, на нем есть и реювенализационная клиника.
– О! Значит, тебе она скоро понадобится, Вудро?
– Нет и нет! Тебе, дорогая.
Она ответила не сразу.
– Но говардианкой я не стану.
– Конечно, нет. Но это помогает. Реювенализационная терапия не дает вечной жизни и говардианцам. Некоторым людям она идет на пользу, другим – нет. Возможно, когда-нибудь мы узнает об этом побольше, но пока реювенализационные методики в среднем удваивают отпущенный человеку срок, говардианец он или нет. Кстати, ты не знаешь, сколько прожили твои дед и бабка?
– Откуда, Вудро? Я и родителей едва помню, а как звали дедов и бабок, даже не знала.
– Мы можем выяснить. На корабле хранятся материалы о каждом мигранте, который прилетел на нем. Я скажу Заку... капитану Бриггсу, чтобы он полистал досье твоей семьи. Когда-нибудь – сразу этого не сделаешь – я найду материалы о твоей семье на Земле. Потом...
– Нет, Вудро.
– Почему нет, дорогая?
– Мне это не нужно, я не хочу знать об этом. Очень давно, по меньшей мере три или четыре года назад, когда я выяснила, что ты говардианец, мне также удалось понять, что на самом деле говардианцы живут не дольше нас, обычных людей.
– Как это?
– А так: у всех нас есть прошлое, настоящее и будущее. Прошлое – это память, и я не могу вспомнить того времени, когда меня не было. А ты можешь?
– Нет.
– Выходит, здесь мы равны. Возможно, у тебя больше воспоминаний, ведь ты старше. Но все это прошлое. А будущее? Оно еще не наступило, и никто не знает, каким оно будет. Ты можешь пережить меня – а может быть, я переживу тебя. Или мы можем погибнуть вместе. Мы не знаем, да я и не хочу знать. Но у нас обоих есть настоящее: оно у нас общее, и сейчас я счастлива. Давай-ка поставим мулов в конюшню и насладимся сегодняшним дНем. – Отлично. – Он улыбнулся. – Долго и часто?
– И то и другое!
– Вот это моя Дора! Все стоящее внимания стоит повторить.
– И еще, и еще раз. Но минуточку, дорогой, ты назвал капитана Бриггса сыном, следовательно, он мой приемный сын. Полагаю, что так оно и есть, но не представляю его себе в подобном качестве. Но ты можешь не отвечать, потому что мы согласились не интересоваться прошлым друг друга...
– Давай, спрашивай. Если я сочту возможным, отвечу.
– Ну, хорошо... А кто мать капитана Бриггса? То есть твоя прежняя жена.
– Ее звали Филлис. Филлис Бриггс-Сперлинг. А зачем тебе знать о ней, дорогая? Очень хорошая девушка. А больше ничего сказать не могу. Никаких сравнений.
– Похоже, я сую нос не в свое дело.
– Возможно. Впрочем, мне безразлично. И Филлис, наверное, тоже. Дорогуша, с тех пор прошло два века, забудь об этом.
– О! Она умерла?
– Не знаю. Но, может быть, Зак слыхал о ней: он недавно побывал на Секундусе. Впрочем, он бы мне сообщил. Мы с ней не общались после того, как она развелась со мной.
– Развелась с тобой? У этой женщины нет вкуса!
– Дора-Адора! Нельзя сказать, что у Филлис нет вкуса, она очень хорошая девушка. Я обедал с ней и ее мужем, когда в последний раз был на Секундусе, то есть не один, а вместе с Заком. Они с мужем потрудились собрать наших с ней детей, тех, что были тогда на планете, и пригласили кое-кого из моих прочих родственников. Короче, устроили семейную вечеринку. Проявили заботу. Кстати, она тоже училка.
– Неужели?
– Ага. Профессор математики Университета Говарда в Нью-Риме на Секундусе. И если мы там окажемся, можем заглянуть – и ты сама решишь, что она за личность.
Дора не ответила. Она сжала коленями бока Бетти, и та припустила по улице. Бьюла держалась рядом.
– Дремя... жинать! – проговорил Бак и прытко зарысил вперед.
– Лазарус...
– Поосторожнее с этим именем, дорогая.
– Никто меня не слышит. Лазарус, если ты не настаиваешь. Я не хочу жить на Секундусе.
ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ: XII
ПОВЕСТЬ О ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРИ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Сепарация осталась далеко позади. Уже три недели маленький караван два фургона друг за другом, двенадцать мулов, тянувшие повозки, и еще четверо, рысившие налегке, – медленно полз в сторону хребта Бастион. Последний раз путешественники видели жилой дом больше двух недель назад. Теперь вокруг была дикая прерия, и уже несколько дней впереди зияло устье ущелья, уводящее к Безнадежному перевалу.
Помимо шестнадцати мулов в состав маленького отряда входили взрослая немецкая овчарка-сука и молодой кобель, две кошки и кот, молодая молочная коза с двумя козлятами и козлик-подросток, два петуха и шесть кур выносливой породы миссис Окинс, свинья, а также Дора и Вудро Смит. Свинья была супоросой, беременность ее была подтверждена в Новом Питтсбурге, до того как Смит заплатил за нее. Миссис Смит также обнаружила признаки беременности, но еще в "Долларе ребром", и Смит приказал звездолету "Энди Джи" покинуть орбиту, потому что (Смит решил, что не следует говорить это жене), если бы Дора не оказалась беременной, корабль подождал бы до новой попытки, а в случае повторной неудачи Смит намеревался отказаться от первоначального плана и увезти Дору на Секундус, чтобы выяснить причину и по возможности исправить ее.
Как профессиональный поселенец Смит полагал, что бесцельно и даже безумно отправляться осваивать новые края с женщиной, не способной к деторождению. Незачем идти на такое дело несовместимой паре, поправился он мысленно. Однако и его собственные способности к деторождению не имели возможности подтвердиться в течение лет пятидесяти. Обдумывая все нюансы, он проверил материалы о родителях Доры в медицинских картах, кое-как хранившихся у Краусмейера, и не нашел там ничего настораживающего. Он заранее беспокоился, поскольку вдали от людей бывает трудно справиться даже с такой простой вещью, как несовместимость по резус-фактору. Однако, насколько это позволяли установить ограниченные возможности корабля и колоний, все оказалось в порядке, а Дора скорее всего забеременела через двадцать минут после их неформального бракосочетания в седлах на спинах мулов. У Смита мелькнула мысль, что Дора могла забеременеть и раньше, но он не обратил на нее особого внимания. Смит не сомневался, что кукушки подкладывали яйца в его гнездо не реже раза в столетие, и к таким "своим" детям старался проявлять особую любовь, а язык держал за зубами. Смит позволял своим женщинам лгать и никогда не уличал их в обмане. Однако он считал, что Дора на подобное не способна. Если бы она была беременна раньше и знала об этом, то просто предложила бы ему проститься таким своеобразным способом – но она-то просила ребенка.
Ничего. Если милашка успела оступиться и даже не догадалась об этом, она еще родит от него хорошего ребенка. Сама-то она обнаруживала признаки настоящей породы. Смит пожалел, что не знал Брендонов. Они держались особняком, и, по словам Элен, их дочка была разборчивой, Дора не стала бы лезть в постель к мужчине просто ради забавы, потому что подобные отношения считала серьезными. Смит не сомневался, что забеременеть от неподходящего человека Дора могла, лишь покорившись насилию... Только после этого насильнику до конца дней своих суждено было бы петь топким голосом, поскольку дядя Гибби в свое время обучил ее кое-каким грязным штучкам.
Беременная свинья была теперь календарем Смита. Если им не удастся достичь места, пригодного для обзаведения домом, к тому времени, когда свинья вымечет поросят, придется поворачивать назад, в тот же самый день, не колеблясь и без сожаления, поскольку истечет половина беременности Доры, и они как раз успеют вернуться в Сепарацию, к людям.
* * *
Свинья ехала у задней стенки второго фургона привязанная, чтобы не упала. Псы рысили возле фургона или под колесами, гоняли прыгунов и других зверей. Кошки делали то, что им заблагорассудится, как и положено их породе: они шли или ехали, когда это их устраивало. Коза с козлом держались поближе к колесам, козлята выросли уже настолько, что могли подолгу идти, однако им позволялось ехать, когда они уставали. Услышав долгое "ме-е-е-е-е" мамаши козы, Смит останавливался и вручал усталого "ребенка" Доре. В двойной клетке над "свиным" уголком жаловались на жизнь цыплята. У свободных мулов не было никаких обязанностей, они должны были только приглядывать за прыгунами. Бак же распоряжался походом: он выбирал путь, командовал мулами и передавал им распоряжения Смита. Свободные мулы сменяли тягловых; лишь Бак никогда не шел в упряжке. Попали в упряжь и Бетти с Бьюлой. Им пришлось смирить свою гордость: их благородиям, кроме седла, ничего не полагалось, и они это знали. Но Бак серьезно "побеседовал" с ними, брыкнул, куснул – и, притихнув, кобылы принялись за дело.
Поводьев не требовалось: пара длинных вожжей была привязана к двум первым мулам и через кольца на ошейниках следующих за ними животных тянулась к сидению фургона, где поводья обычно привязывали, никто не держал их в руках. Хотя жеребцов в караване было немало, мулы подчинялись только Баку. Смит задержался в Сепарации и потратил почти целый день, чтобы обменять сильного широкогрудого жеребца на молодого и не такого крепкого, потому что крепыш не желал повиноваться Баку. Бак был готов выяснить отношения в драке, однако Смит не мог позволить старому мулу так рисковать; ему был необходим ум и опыт Бака, и он не хотел, чтобы старый жеребец потерпел поражение и оказался побитым.
Собственно, в случае неприятностей поводья и не помогли бы. Если бы мулы запаниковали и бросились бежать – что было маловероятно, но все-таки возможно, – двое людей не смогли бы удержать их, будь у них множество вожжей. Смит мог в любой момент пристрелить свою ведущую пару, и тогда оставалось надеяться, что фургоны не перевернутся и мулы не переломают себе ноги, спотыкаясь о трупы. Но Смиту хотелось добраться до места со всем своим стадом. Он рассчитывал сохранить примерно 80 от общего числа животных, в том числе по племенной паре каждой породы. Но даже если ему удастся довести туда лишь тягловых мулов с фургонами и хотя бы одну племенную пару да двух коз, он знал, что и это можно будет считать победой – тогда они сумеют выстоять и побороться за жизнь.
Все зависело от числа мулов. К концу путешествия оно могло сократиться до четырех – тогда можно вернуться, прихватив с собой один фургон. Но если количество мулов уменьшится до дюжины еще до Безнадежного перевала, придется поворачивать назад.
И немедленно. Оставить один или даже оба фургона, выбросить все, что нельзя увезти назад, заколоть всех животных, которые не смогут выжить без посторонней помощи, ехать налегке – и пусть запасные мулы бегут рядом, неразумные ходячие кладовые. Даже если хромой Вудро Уилсон Смит вернется в Сепарацию пешком, а его жена на муле, после выкидыша, но живая, – это не будет поражением. У него останутся руки, голова и сильнейшая из человеческих мотиваций – необходимость заботиться о жене и кормить ее. Через несколько лет можно будет снова попытаться пройти Безнадежным перевалом, избежав тех ошибок, которые он допустил в первый раз.
А пока он был просто счастлив, и богатству его можно было позавидовать.
Смит привстал на сидении фургона.
– Эй, Бак! Время ужинать.
– Дремя ушина, – повторил Бак, а затем громко крикнул: – Дремя ушина! Шкоро чер! Шкоро чер!
Ведущая пара мулов повернула налево.
– Солнце еще высоко, – сказала Дора.
– Да, – отозвался ее муж, – поэтому я велел им остановиться. Солнце высоко, жарко, мулы устали, вспотели, проголодались, им хочется пить. Я хочу, чтобы они попаслись. Завтра мы подымемся до рассвета и с первыми лучами солнца отправимся в путь, чтобы пройти как можно больше, прежде чем станет чертовски жарко. Потому будет еще одна ранняя стоянка.
– Я не спорю, дорогой, мне просто хотелось знать почему. Откуда училке знать то, что должно быть известно жене поселенца.
– Понимаю, поэтому я и объясняю. Дора, всегда спрашивай, если чего-нибудь не понимаешь, ты все должна знать. Потому что, если со мной что-нибудь случится, все ляжет на твои плечи. Только не задавай вопросы под руку.
– Попытаюсь, Вудро, я попытаюсь. Мне самой жарко и хочется пить, а эти бедняги, наверное, совсем изнемогают. Если я тебе не нужна, позволь я их попою, пока ты распрягаешь.
– Нет, Дора.
– Но... извини.
– Черт, я же сказал – сперва спрашивай. Я как раз собирался объяснить. Сперва мы дадим им часок попастись. Они поостынут, а поскольку хотят пить, то станут искать зеленую травку под высокой сухой травой и хоть немного утолят жажду. А я тем временем собираюсь выяснить, сколько у нас воды. Я знаю, что мы и так экономим воду. Но это следовало сделать еще вчера. Адора, видишь темное зеленое пятно, как раз возле ущелья? Мне кажется, там есть вода, несмотря на то что вокруг сухо. Будем молиться, чтобы так оно и оказалось. Я не рассчитывал обнаружить на этом участке воду. Возможно, последний день или чуть побольше нам придется провести без воды. Я не имею в виду мулов, которые не могут долго переносить жажду; человек немного выносливее.
– Вудро, неужели дела так плохи?
– Да, дорогая. Потому-то я и изучал фотокарты. Самые подробные. Мы с Энди сделали их давным-давно, когда исследовали эту планету, но тогда в этом полушарии была ранняя весна. Кое-что для меня снял и Зак, но "Энди Джи" не изыскательский корабль, на нем нет необходимых приборов. Наверное, я выбрал этот маршрут, потому что он показался короче. Но все русла, которые мы пересекли за последние десять дней, оказались сухими. Я ошибся, и, возможно, в последний раз.
– Вудро! Не надо так говорить!
– Извини, дорогая. Но в жизни каждого бывает последняя ошибка. Обещаю, что сделаю все возможное, чтобы эта моя ошибка не стала последней: с тобой ничего не должно случиться. Просто я стараюсь втолковать тебе, что нам надо экономить воду.
– Я уже поняла – и буду внимательно следить за водным рационом.
– Я еще не все объяснил. Придется обходиться без мытья – ни лицо, ни руки. Сковородки и кастрюли будешь чистить песком и травой, а потом – на солнце; авось оно их прожарит. Вода – только для питья. Мулы переходят на половинный рацион, а мы с тобой вместо ежедневных полутора литров попытаемся обойтись порциями в пол-литра. Да, мадам Бороде положен полный рацион, ведь ей надо выкармливать козлят. Но если станет очень уж скверно, забьем малышей, а ей придется подсократиться.
– О, дорогой!
– Возможно, нам и не придется этого делать. До самой крайности еще далеко. Но если дела пойдут действительно плохо, придется убить мула и выпить его кровь.
– Что? Но ведь они наши друзья!
– Дора, выслушай старика. Обещаю, что ни Бака, ни Бьюлу, ни Бетти мы не тронем. Если дойдет до этого, заколем мула, купленного в Новом Питтсбурге. Но если один из наших старых друзей умрет – мы съедим его. Или ее.
– По-моему, я не смогу.
– Сможешь, если проголодаешься. Если вспомнишь о младенце в своем чреве. Будешь есть за обе щеки да еще благодарить старого друга за то, что помог тебе сохранить ребенка. Но не будем говорить о крайнем случае, дорогая. Мы сделаем это, если не будет другого выхода. Тебе Элен не рассказывала, что здесь было первой зимой?
– Нет. Она не хотела, чтобы я знала.
– Возможно, тут она была права. Я расскажу тебе одну из наименее отвратительных историй. Мы выставили – то есть я выставил – стражу возле склада с семенным зерном. В случае чего было приказано стрелять. Один из часовых так и поступил. Военно-полевой суд оправдал часового, поскольку убитый самым явным образом крал семена: во рту трупа оказались полупрожеванные зерна. Кстати, это был не муж Элен, тот умер как джентльмен – от истощения и какой-то лихорадки, которую я так и не сумел распознать. – Смит помолчал и добавил: – Ну вот. Бак заставил нас развернуться. Теперь за дело. – Он спрыгнул на землю и протянул Доре руку. – Улыбайся, детка, улыбайся! Все, что с нами происходит, транслируется на Землю, чтобы тамошние бедные толпы могли видеть, как это "просто" – колонизировать новую планету. Спонсором передачи является фирма "Восхитительные дезодоранты Дюбарри" – хорошо бы сейчас ведерко.
Дора улыбнулась.
– От меня, наверное пахнет хуже, чем от тебя, мой любимый.
– Лучше, дорогая. Вижу – справимся. Трудно сделать первый шаг. Ах да! Сегодня – никаких костров. – Никаких ко... Да, сэр.
– Пока не выберемся из этого сухостоя. И фонарь тоже не зажигать.
Даже если ты потеряла свои рубины и не можешь их отыскать.
– Рубины... Вудро, ты подарил мне такие чудесные камни. Но сейчас я охотно обменяла бы их на бочонок воды.
– Нет, драгоценнейшая, не стоит, потому что рубины ничего не весят, а еще одного бочонка мулы не свезут. Я так обрадовался, обнаружив у Зака эти рубины. Хороший подарок. Невесту нужно баловать. А теперь позаботься об усталых мулах.
После того как мулов выпустили пастись, Дора стала соображать, чем бы накормить мужа, не прибегая к помощи костра. Смит тем временем занимался сооружением забора: он получился не очень длинным, потому что из двух фургонов нельзя соорудить настоящий оборонительный круг. Пришлось поставить фургоны углом, насколько позволяла сцепка, а потом окружить бивуак неким подобием ограды: заостренными жердями из медного дерева, длиной по два метра, связанными вместе тем, что в Новом Питтсбурге называлось веревкой. Таким образом от фургона к фургону по гипотенузе протянулась высокая и достаточно прочная ограда из заостренных кольев. Дракон, конечно, не остановился бы перед ней, но в этих краях драконы не водились, а прыгунам подобные заборы не нравились. Смиту они не нравились тоже, но ограда была сделана из материалов, добытых на Новых Началах. Умелый человек спокойно мог починить ее, много она не весила, ее можно было выбросить без особой жалости, кроме того, в ней не было металла, Смит сумел приобрести два крепких, с корпусом в форме лодки, фургона типа "конестога", заплатив в Новом Питтсбурге часть их стоимости гвоздями и прочим железом, которого хватило бы на пару фургонов; товар доставил через несколько световых лет "Энди Джи". Новый Питтсбург был скорее Новым, чем Питтсбургом;
<pit (англ.) – шахта, копь>здесь уже обнаружили железную руду и уголь, но добывающая промышленность оставалась еще примитивной. Цыплята, свинья, козы – даже люди – были желанной добычей для диких прыгунов, но, загнав коз с козлятами в импровизированный крааль и выпустив двух собак, окруженный стадом из шестнадцати пасущихся мулов, Смит чувствовал себя по ночам в известной безопасности.