Современная электронная библиотека ModernLib.Net

История будущего - Достаточно времени для любви, или жизнь Лазуруса Лонга

ModernLib.Net / Хайнлайн Роберт Энсон / Достаточно времени для любви, или жизнь Лазуруса Лонга - Чтение (стр. 10)
Автор: Хайнлайн Роберт Энсон
Жанр:
Серия: История будущего

 

 


      Ну, а привыкнув к этому, он становится способным и к надувательству.
      К счастью, такие недолго остаются на своем месте – за исключением времен падения и распада культуры.
      – Приходится верить на слово, Лазарус, – сказал я. – Большую часть своей жизни я провел на Секундусе, а потому имею лишь теоретические представления о политике. Такие вы завели здесь порядки.
      Старейший взглянул на меня с холодным презрением.
      – Я этого не делал.
      – Но...
      – Умолкни. Ты сам политикан, – из деловых, надеюсь, – однако депортация диссидентов вселяет в мою душу кое-какие сомнения. Минерва! В записную книжку, дорогуша. Отдавая Секундус Фонду, я стремился установить здесь простое и дешевое правление – а именно конституционную тиранию. Это когда правительству в основном все запрещено, а благословенный народ благодаря собственной бесхребетности вовсе не имеет права голоса.
      Но я не слишком рассчитывал на это, Айра. Человек – животное политическое. Отвадить его от политики все равно что от копуляции: пробуй не пробуй, все равно не удастся. Но тогда я был еще молод и полон оптимизма. Я надеялся увести политику в личные сферы – подальше от правительства. Я думал, что подобное устройство может устоять не более века; могу только удивляться, что оно продержалось так долго. Это нехорошо. Планета перезрела – она беременна революцией, и, если Минерва не подыщет мне лучшего занятия – берусь перекрасить волосы, наклеить нос бульбочкой и затеять здесь смуту. Я тебя предупредил, Айра.
      Я пожал плечами.
      – Не забывайте – я-то собираюсь эмигрировать.
      – Ах, да. Впрочем, шанс подавить революцию может заставить тебя передумать. А может быть, ты захочешь пойти ко мне в начальники штаба... чтобы низложить, когда стрельба утихнет, и гильотинировать. Вот это действительно будет кое-что новенькое, мне еще не приходилось терять голову от политики. Тут и птичке конец, верно? Мой меч, твоя голова с плеч – вот и вся речь. Занавес, вызывать на бис некого.
      Но революция – это все-таки еще и развлечение. Я не рассказывал тебе, как заработал на обучение в колледже? Работал с автоматом Гэтлинга <автомат Гэтлинга (Ричард Дж. Гэтлинг, 1818-1903) устарел уже ко времени рождения Лазаруса Лонга; однако предположение, что старинное оружие могло найти применение в какой-нибудь провинциальной смуте, правдоподобно (Дж.Ф. 45-й)>– за пять долларов в день и долю в добыче. Так и не выслужился выше капрала: поднакопил деньжат на новый семестр – и деру. Кстати, служа наемником, я никогда не стремился стать мертвым героем. Но приключения, смена обстановки – такие вещи привлекают молодежь, а я был тогда даже юн. Однако когда взрослеешь, вечная грязь, нерегулярное питание и свист пуль у виска теряют привлекательность, и в следующий раз, когда мне пришлось пойти на военную службу – не совсем по собственной воле – я пошел на флот. В тот раз это был морской флот, а уж потом я столько раз служил в космическом... под разными именами.
      Я торговал всем – кроме рабов – читал мысли, есть такая профессия среди странствующих комедиантов, был даже королем – на мой взгляд, достоинства этой работы переоценивают – скука, слишком уж долго тянется время; подвизался в качестве модельера под вымышленным французским именем... с акцентом и длинными волосами. Длинных волос я почти не носил, Айра, и не только потому, что мыть их – такая возня, просто противнику в драке есть за что ухватиться, да в критический момент на глаза лезут, а то и другое – опасная вещь. Но и под ноль стричься не люблю – густая шевелюра, не такая, чтобы волосы на глаза свешивались, может защитить голову человека от ран.
      Лазарус умолк и задумался.
      – Не знаю, Айра, смогу ли я перечислить все, что делал, чтобы прокормить своих жен и детей, даже если сумею вспомнить. Одним делом дольше полувека я не занимался – и то в чрезвычайных условиях, ну а самых коротких работ хватало от завтрака до обеда – тоже в особых условиях. В любом месте найдутся свои созидатели, получатели и халтурщики. Предпочитаю числиться по первой категории, однако признаюсь, не избегал и последних двух. Когда мне случалось бывать человеком семейным – а значит, как правило – я не позволял никаким правилам мешать мне приносить в дом пищу. Я не крал у других детей, чтобы накормить собственных, – есть же и не столь пакостные способы сплутовать, чтобы добыть валюту, если ты не чистоплюй, а перед лицом семейного долга я не позволял себе быть им.
      Можно продавать все, что не имеет само по себе цены – побасенки, песни – я перепробовал, наверно, все сценические специальности... в том числе сидел на рыночной площади в столице Фатимы с медной чашкой, плел истории и дожидался звона монеты. Мне пришлось заниматься этим потому, что корабль мой конфисковали, а иностранцам не разрешали работать без специального разрешения – последовательный вывод из теории, рекомендующей сохранять рабочие места для местных жителей. Дело было во время депрессии. А рассказчики – без оклада – ни в какие перечни работников не входили. Нищенством это не было – а чтобы заниматься сим почтенным делом, тоже требовалась лицензия, – и полиция оставляла меня в покое, если я ежедневно жертвовал в их благотворительный фонд.
      Приходилось хитрить – или красть, а это сложное дело, если не знаешь местных обычаев. Но я бы пошел и на это, не будь у меня тогда жены и троих малых детей. Они-то меня и сдерживали, Айра. Женатый человек не может позволить себе такого риска, как холостяк.
      И вот я сидел, протирал копчиком дырки в мостовой и рассказывал все, что помнил, начиная от сказок братьев Гримм и кончая пьесами Шекспира, и не позволял жене тратить деньги на что-нибудь кроме еды. Наконец мы скопили денег, чтобы купить это самое разрешение со всеми необходимыми чаевыми. А потом, Айра, я их "сделал".
      – Как, Лазарус?
      – Медленно, но верно. Три месяца, проведенные на рыночной площади, позволили мне понять, кто есть кто и где обитают в этих краях священные коровы. Я застрял там надолго – выхода не было. Но сперва принял местную религию – а с ней и более приемлемое имя – и выучил Кур'ан. Не совсем тот Коран, который я знал несколько столетий, но овчинка стоила выделки.
      Не буду рассказывать, как мне удалось попасть в гильдию жестянщиков: меня взяли чинить телеприемники – тогда из заработка пришлось отдавать свою долю в гильдию. Вместе с личным взносом Великому мастеру гильдии это оказалось не так уж много. Общество там было отсталое, местные обычаи прогресса не поощряли, они даже опустились ниже того уровня, который принесли с Земли пятьсот лет назад. А это, сэр, сделало меня чародеем, и я бы заслужил виселицу, если бы старательным и чистосердечным образом не изображал себя правоверным. И достигнув нужного уровня, я стал торговать свежей электроникой и допотопной астрологией, используя знания, которых у них не было, и свободный полет фантазии.
      Наконец я сделался первым помощником того самого чиновника, который реквизировал мой корабль, и помогал богатеть скорее ему, чем себе. Он так и не признался, узнал ли меня – борода очень меняет мое лицо. К несчастью, он впал в немилость, и я унаследовал его должность.
      – Как же это вам удалось, Лазарус? И вы не попались?
      – Как-как!.. Айра, он был моим благодетелем. Так говорилось в контракте, так я всегда обращался к нему. Тайной покрыты пути Аллаха. Я составил ему гороскоп и предупредил, что звезды предвещают ему неудачу. Так и случилось. Эта система принадлежала к числу немногих, где обитаемыми являлись сразу две планеты. Обе были заселены и торговали между собой. Изделия и рабы...
      – Рабы, Лазарус? Я слыхал, что их услугами пользуются лишь на Супреме, но не думал, что порок этот широко распространен. Это неэкономично.
      Старик прикрыл глаза и умолк, я даже решил, что он уснул, как это часто случалось в начале наших бесед. Но он открыл их и заговорил весьма сурово:
      – Айра, порок сей распространен куда шире, чем это признают историки.
      Да, труд рабов неэкономичен, рабовладельческое общество не может конкурировать с обществом свободных людей. Но на просторах Галактики конкуренции обычно нет. Рабство существовало и существует на многих планетах, и законы допускают это.
      Я говорил уже, что ради жен и детей был способен на все, и всегда поступал так; мне приходилось лопатой перекидывать человечье дерьмо, стоя в нем по колено, – но дети не голодали. Но вот рабства я касаться не буду. Не потому, что мне приходилось бывать рабом, – это мой принцип. Зови его верой или определи как глубокое моральное убеждение. Как бы то ни было – для меня здесь предмета спора нет. Если живой человек чего-то стоит – собственностью он быть не должен, поскольку слишком дорог для этого. И если у него есть чувство собственного достоинства – оно не позволит ему владеть другими людьми. Каким бы вычищенным и напомаженным ни был рабовладелец, для меня он недочеловек.
      Но это не значит, что я брошусь резать ему глотку при первой встрече – иначе я бы и до ста лет не дожил. В рабстве, Айра, есть еще одна жуткая вещь: раба нельзя отпустить на свободу, он должен освободиться сам. – Лазарус нахмурился. – Ты все время вынуждаешь меня говорить о том, чего я не могу доказать. Заполучив корабль, я тотчас же продезинфицировал его, загрузил товарами, которые, на мой взгляд, можно было продать, взял на борт воду и пищу в расчете на человеческий груз, для перевозки которого судно было предназначено, дал капитану и экипажу недельный отпуск, известил протектора – верховного государственного работорговца, – что мы приступим к погрузке, как только явятся шкипер и казначей.
      А потом, в воскресенье, привел семью на корабль – якобы на экскурсию. Верховный протектор однако проявил подозрительность и настоял, чтобы мы взяли его с собой. Пришлось прихватить и его – и едва моя семья оказалась на борту, мы стартовали. Мы улетели из этой системы, чтобы больше не возвращаться. Но прежде чем приземлиться на цивилизованную планету, мы с мальчиками – двое уже почти выросли – уничтожили все признаки того, что судно было рабовладельческим... пришлось даже выбросить кое-что из товаров. – Ну, а что случилось с протектором? – спросил я. – С ним не было хлопот?
      – Так и знал, что ты спросишь. Выбросил за борт сукина сына. Живьем.
      Он вылетел, выпучив глаза, и истек кровью. А что я, по-твоему, должен был делать с ним? Целоваться?

КОНТРАПУНКТ: III

      Оказавшись вдвоем с Иштар в машине, Галахад спросил:
      – Ты всерьез сделала предложение старейшему? Насчет ребенка от него.
      – Как я могла шутить в присутствии двух свидетелей, один из которых – сам исполняющий обязанности?
      – Я не знаю, как ты могла. Но зачем это тебе, Иштар?
      – Потому что я сентиментальна и склонна к атавизму.
      – Кусаться обязательно?
      Она обняла его одной рукой за плечи, другую положила ему на ладонь.
      – Извини, дорогой. День тянулся так долго – ведь хоть ночь и была дивной, выспаться не удалось. Меня волнует разные вещи – и поднятая тобой тема не может оставить меня равнодушной.
      – Мне не следовало спрашивать. Это вторжение в личную жизнь. Забудем?
      Да?
      – Дорогой мой! Я понимаю, что это такое... отчасти. Поэтому для медика я слишком эмоциональна. Скажи, разве ты смог бы удержаться и не сделать подобное предложение, если бы был женщиной?
      – Я не женщина.
      – Знаю – как мужчина ты восхитителен. Но на мгновение попробуй быть логичным, как женщина. Попытайся.
      – Не все мужчины нелогичны – это выдумка женщин.
      – Извини. Когда приедем домой, придется принять транквилизатор – я уже столько лет не испытывала в них необходимости. Но попробуй представить себя женщиной. Пожалуйста! Хотя бы на двадцать секунд.
      – Мне не нужно двадцать секунд. – Он взял ее за руку и поцеловал. Будь я женщиной, то ухватился бы за такую возможность. Конечно же, лучших генетических характеристик для отца твоего ребенка представить нельзя.
      – Вот именно!
      Он заморгал.
      – Знаешь, наверное, я тогда просто не представляю, что ты понимаешь под словом "логика".
      – А... разве это важно? Ведь мы пришли к одному и тому же ответу. – Машина свернула и остановилась. Иштар встала. – Итак, забудем. Дорогой, мы уже дома.
      – Ты дома, я нет. Думаю...
      – Мужчины не думают.
      – Я думаю, что тебе нужно выспаться, Иштар.
      – Ты закупоривал меня в эту штуковину, тебе и снимать ее.
      – Да? А потом ты решишь покормить меня, и опять тебе не удастся выспаться. Можешь снять через голову – как я это делал в деконтаминационной.
      Она вздохнула.
      – Галахад, – не знаю, правильно ли я выбрала тебе имя, – разве я должна предлагать тебе контракт на сожительство, если хочу провести с тобой еще одну ночь? Скорей всего нам с тобой и сегодня поспать не придется.
      – И я о том же.
      – Не совсем. Потому что, может, нам придется работать всю ночь. Даже если ты выкроишь три минутки для обоюдного нашего удовольствия.
      – Три минутки? Зачем же так торопиться?
      – Ну хорошо – пяти хватит?
      – Мне предлагают двадцать минут – и извинения?
      – Ох эти мужчины! Тридцать минут, дорогой, и никаких извинений.
      – Согласен. – Он встал.
      – Но пять ты уже потратил на препирательства. Пошли, мой несносный.
      Он последовал за нею в прихожую.
      – А что это еще за ночная работа?
      – И завтра тоже придется поработать. Надо проверить, что там успел скопить телефон. Если ничего не окажется, придется обратиться прямо к исполняющему обязанности, хотя я совершенно не хочу этого делать. Я должна осмотреть его хижину и выяснить, что там надо сделать. Потом мы вдвоем перевезем Лазаруса; этого я никому не могу доверить. Потом...
      – Иштар! Неужели ты собираешься это сделать? Нестерильное обиталище, никакого запасного оборудования и так далее.
      – Дорогой, это тебя впечатляет мой титул, но не мистера Везерела. А старейший свысока относится даже к мистеру Везерелу. Старейший это СТАРЕЙШИЙ. Я надеялась, что мистер исполняющий обязанности председателя сумеет как-то отговорить его от переезда, но этого не случилось. Итак, у меня осталось два варианта: либо подчиниться ему, либо устраниться, как директорше. Но я не намереваюсь этого делать. Значит, выбора у меня на самом деле нет. И ночью мне надо обследовать его новое помещение и прикинуть, что можно сделать до завтрашнего полудня. О стерильности в таком доме и думать нечего, однако наверняка придется кое-что переделать. – И установить запасное оборудование, не забудь, Иштар.
      – Как будто я могу об этом забыть, дурачок. А теперь помоги мне выбраться из этой проклятой штуковины... из этого прекрасного платья, которое ты придумал и которое явно понравилось старейшему. Пожалуйста.
      – Стой, не вертись и умолкни.
      – Не щекочи! Ох, черт, телефон звонит! Снимай же, дорогой, скорее.

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ: IV
ЛЮБОВЬ

      Лазарус опустился в гамак и почесал грудь.
      – Вот что, Гамадриада, – объявил он, – это вопрос не простой. В семнадцать лет я не сомневался, что люблю. Однако все объяснялось простым избытком гормонов и самообманом. Но по-настоящему я испытал это чувство лишь почти через тысячу лет... но не осознавал этого долгие годы, поскольку давно уже забыл слово "любовь".
      Хорошенькая дочка Везерела казалась озадаченной, а Лазарус думал, что Айра не прав: Гамадриада была не хорошенькой – она была такой красивой, что сорвала бы большой куш на аукционе в Фатиме, а суровые искандарианские купцы торговались бы за нее, стремясь превзойти друг друга... Если только сам протектор Веры не забрал бы ее для себя.
      Похоже, что Гамадриада не считала свою внешность исключительной. Но Иштар так считала. И в первые десять дней пребывания Гамадриады в "семействе" Лазаруса (а ему хотелось видеть в них свою семью; слово это было здесь вполне уместным, поскольку Айра, Гамадриада, Иштар и Галахад были его потомками и пользовались теперь правом звать его дедушкой – не слишком часто) – в эти первые дни Иштар как-то по-детски старалась становиться между Гамадриадой и Лазарусом, пытаясь одновременно заслонить ее собой и от Галахада – несмотря на то что для этого приходилось находиться в двух местах сразу.
      Лазарус с удивлением следил за этой неловкой пляской и гадал, замечает ли сама Иштар, что делает. Потом он решил, что нет. Врач, отвечающий за реювенализацию его организма, обнаруживала деловое рвение, полное отсутствие чувства юмора и была бы потрясена, обнаружив, что впала в детство.
      Но все быстро кончилось. Гамадриада не могла не нравиться, поскольку держалась спокойно и дружелюбно, ни на что не обращая внимания. Лазарус не мог понять, сознательно она выработала в себе такую привычку, чтобы избежать зависти сестер, менее одаренных природой, или же подобное поведение было частью ее натуры. Но он не стал выяснять этого. Иштар же теперь стремилась усесться возле Гамадриады или уступала ей местечко между собой и Галахадом, позволяла ей готовить еду и исполнять прочие обязанности домашней хозяйки.
 
       * * *
 
      – Если и мне придется ждать тысячу лет, чтобы понять это слово, – заметила Гамадриада, – значит, я так и не пойму его. Минерва говорит, что на галакте ему невозможно дать определения... Даже разговаривая на классическом английском, я думаю на галакте, а значит, не понимаю его значения. Поскольку слово "любовь" так часто встречается в английской классической литературе, я решила, что, возможно, именно непонимание этого слова мешает мне мыслить по-английски.
      – Хорошо, переходим на галакт и попробуем разобраться. Во-первых, на английском никогда много не думали: этот язык слаб для логических размышлений. С другой стороны, его эмоциональная фразеология прекрасно приспособлена, чтобы скрывать ошибки. Это язык рационализирующий, но не рациональный. И большая часть тех людей, которые всю жизнь разговаривают по-английски, не лучше тебя понимают смысл слова "любовь", хотя все время пользуются им, – сказал Лазарус и добавил: – Минерва! Мы вновь собираемся наняться словом "любовь". Желаешь присоединиться? Если да – переходи на персональный режим.
      – Благодарю вас, Лазарус. Хелло, Айра-Иштар-Гамадриада-Галахад, – ответило бестелесное контральто. – Я нахожусь и находилась в персональном режиме, как обычно. А теперь, с вашего разрешения, могу поговорить. Вы хорошо выглядите, Лазарус, молодеете с каждым дНем. – Я и чувствую себя молодым. Только сообщай нам, дорогая, всякий раз, когда будешь переключаться на персональный режим.
      – Извините, дедушка!
      – Не скромничай. Просто скажи: "Привет, я здесь", – и все. И если сумеешь хотя бы раз послать меня или Айру к черту, жди похвалы. Прочисти контуры.
      – Но я не хочу говорить этого ни вам, ни ему.
      – Вот это плохо. Ты пообщайся с Дорой, она тебя научит. Ты с ней сегодня не говорила?
      – Говорила, вот только сию минуту, Лазарус. Мы с ней играем в пятимерные сказочные шахматы, и она учит меня песням, которым вы ее научили. Она напевает мелодию, потом я пою тенором, а она подпевает сопрано. Мы это делаем в реальном времени, через громкоговорители в вашей рубке, и слушаем себя. Только что мы пели балладу "О Райли с одним яйцом". Хотите послушать?
      Лазарус вздрогнул.
      – Нет-нет, только не эту.
      – Мы разучили еще несколько штук. "Длинноногую Лил", "Балладу о Юконском Джеке" и "Билл пристал как банный лист". Я пою, а Дора подпевает сразу басом и сопрано. А может быть, вы хотите послушать про "Четырех шлюх из Канады"? Забавная вещица.
      – Нет, Минерва. Извини, Айра; мой компьютер развращает твой. – Лазарус вздохнул. – Я не хотел этого, просто надеялся, что Минерва понянчится с ней в мое отсутствие. Поскольку в этом секторе нет ни одного умственно отсталого корабля кроме моего.
      – Лазарус, – с укором проговорила Минерва. – По-моему, называть Дору отсталой неправильно. На мой взгляд, она умница. И я не понимаю, почему вы говорите, что она развращает меня.
      Айра принимал солнечную ванну, лежа в траве с платочком на глазах. Он перевернулся на бок.
      – И я тоже, Лазарус. Мне бы тоже хотелось послушать песенку о Канаде.
      Я знаю, где находится... находилось это местечко. К северу от страны, в которой вы родились.
      Лазарус молча посчитал и проговорил:
      – Айра, я знаю, что мои предрассудки смешны для цивилизованного современного человека, такого, как ты, но ничего не могу с собой поделать: мешает раннее детство, импринтинг – как у утенке. Если ты хочешь слушать эту похабщину варварских времен, пожалуйста, слушай в своих апартаментах, а не здесь. Минерва, Дора не понимает смысла этих песен, для нее они колыбельные.
      – Я тоже не понимаю, сэр, разве это теоретически. Просто они веселые, а мне приятно, когда меня учат петь.
      – Ну... хорошо. А Дора себя хорошо ведет?
      – Просто умница. Дедушка Лазарус, мне кажется, что ей нравится мое общество. Она даже вчера надулась, не получив свою сказочку на сон грядущий. Но я сказала ей, что вы устали и уже спите, и рассказала сама.
      – Но... Иштар! Выходит, я потерял день?
      – Да, сэр.
      – Хирургия? А я не заметил новых заживленных мест.
      Шеф-техник помялась.
      – Дедушка, говорить о процедурах мы можем лишь по настоянию клиента.
      Но напоминать ему об этом незачем. Надеюсь, вы не будете настаивать. Весьма надеюсь, сэр.
      – Хмм. Хорошо, хорошо. Но когда ты в следующий раз вздумаешь отхватить у меня денек или недельку, сколько тебе вздумается – скажи мне. Чтобы я знал заранее. Ну, хорошо. Я запишу свои речи с помощью Минервы, ты предупреди ее.
      – Я так и сделаю, дедушка. Когда клиент желает сотрудничать, и старается обращать поменьше внимания на наши дела, получается гораздо лучше. – Иштар коротко улыбнулась. – Страшно нарваться лишь на реювенализатора. Такой клиент всем досаждает и еще пытается руководить.
      – Нечему удивляться. Видишь ли, дорогая, эта самая гнусная привычка руководить засела у меня в крови. Бороться с ней можно лишь за пределами аппаратной. Так что если я начну всюду совать нос, просто вели мне заткнуться. Но как обстоит дело? Сколько еще осталось?
      Чуть поколебавшись, Иштар промолвила:
      – По-моему, самое время велеть вам... заткнуться.
      – Вот это дело! Но больше уверенности, дорогая. "Убирайся из моей аппаратной, старый несносный болван, и не смей совать нос не в свое дело!" Пусть этот тип поймет, что ежели он сию секунду не смоется, то его сунут в каталажку. Ну, давай еще раз.
      Иштар усмехнулась.
      – Дедушка, вы просто старый жулик.
      – Я всегда подозревал это. Просто надеялся, что не слишком заметно со стороны. Хорошо, поговорим о "любви". Минерва, Гамадриада утверждает, что ты сообщила ей, что галакту не известно такое слово. Можешь ли ты что-либо добавить к ее утверждению?
      – Пожалуй, да, Лазарус. Могу ли я высказаться после всех остальных?
      – Пожалуйста, Галахад, из членов семьи ты меньше всех говоришь и больше всех слушаешь. Хочешь исправить положение?
      – Да, сэр. Я и не думал, что в слове "любовь" может крыться какая-то тайна, пока не услышал вопрос Гамадриады. Но я только учу английский – тем же самым природным методом, которым учится дитя. Без грамматики, синтаксиса, словарей – просто слушаю, говорю и читаю. О смысле новых слов догадываюсь из контекста. Благодаря этому методу, могу заключить, что "любовь" означает разделенный экстаз, достигаемый в результате секса. Разве не так?
      – Сынок, мне не хочется говорить – впрочем, если ты много читал, понятно, каким образом ты пришел к такому заключению – но ты не прав на все сто процентов. Иштар казалась удивленной. Галахад задумался.
      – Что ж, придется прочесть еще раз.
      – Не стоит, Галахад. Писатели, чьи книги ты читал, просто не умеют использовать это слово. Чего там, я и сам столько лет неправильно употреблял его – вот тебе пример нечеткости английского языка. Но смысл любви, как его ни определяй, не в этом. Если в жизни существует занятие более важное, чем то, когда двое делают ребенка, все философы за всю историю мира не сумели отыскать его. Однако – между нами, девочками – занятие это изрядно скрашивает нам жизнь и смиряет нас с тем, что в воспитании ребенка черт ногу сломит. Но это не любовь. Любовь же есть нечто такое, что имеет место даже тогда, когда ты не испытываешь сексуального возбуждения. Ну, кто хочет продолжить в том же духе? Айра, ты? Английским ты владеешь лучше, чем прочие, и чуть хуже, чем я.
      – Дедуся, я говорю лучше вас – вы все произносите неправильно, а я – согласно канонам грамматики.
      – Не ехидничай, юноша, высеку. Мы с Шекспиром никогда не позволяли грамматике мешать нам самовыражаться. Он мне так и сказал однажды.
      – Лазарус, прекратите! Он умер за три столетия до вашего рождения.
      – Умер, как же! Только потом могилу его вскрыли и ничего в ней не нашли. На самом же деле он был сводным братом королевы Елизаветы и красил волосы, чтобы никто не сумел его узнать. Учти, Айра, на самом деле его обложили со всех сторон, так что он предпочел выключиться. Я сам умирал так несколько раз. В его завещании второе место упокоения предназначалось жене; теперь проверь, кому пошло первое, – и начнешь понимать, что случилось. Итак, желаешь ли ты дать определение этому слову?
      – Нет. Вы опять хотите сменить правила. Пока вы всего лишь подразделили опытное поле под названием "любовь" на те же категории, что и Минерва несколько недель назад – "эрос" и "агапэ". Только вы предпочли не давать названия этим областям и заявили, что общий термин нельзя считать относящимся к одной из областей – значит, он принадлежит второй. То есть вы однозначно определили "любовь" как "агапэ". Однако опять не произнесли этого слова. Это не дело, Лазарус. Согласно вашей же метафоре, вы передергиваете карты.
      Лазарус восхищенно покачал головой.
      – Юноша, тебе палец в рот не клади. Значит, я все хорошо просчитал, задумывая тебя. А давай-ка в свободное время обратимся к солипсизму.
      – Лазарус, прекратите. Я не Галахад, меня с толку не собьешь. Области именуются "эрос" и "агапэ". Последняя редка, "эрос" же столь обычен, что Галахад вполне обоснованно принял его толкование за объяснение смысла слова "любовь". А вы нечестным образом повергли его в смущение, поскольку Галахад совершенно напрасно считает вас достойным доверия авторитетом в области английского языка.
      Лазарус усмехнулся.
      – Айра, мальчик мой, когда я был ребенком, такое добро подавали вагонами на удобрение под люцерну. Термины же выдумали кабинетные ученые... вроде теологов. И можешь почитать их так же, как руководства по сексу, написанные монахами. Сынок, я старался избегать надуманных категорий, поскольку они бесполезны, неточны, более того – вводят в заблуждение. Существует и секс без любви, и любовь без секса... и еще невероятное множество промежуточных ситуаций, которым не дашь даже определения. Но что такое "любовь", определить можно, причем точное определение не ограничивается понятиями "секс" или "игры", как и понятиями типа "эрос" и "агапэ".
      – Давайте ваше определение, – сказал Айра, – обещаю не хохотать.
      – Подожди. Чтобы определить словами столь важное понятие, как "любовь", необходимо обратиться к тому, кто испытал ее. Есть такая старинная притча: как объяснить слепому от рождения, что такое радуга. Да, Иштар, я знаю, что ты могла бы запросто снабдить подобную личность клонированными глазами – но в дни моей юности эта проблема не имела решения. В те времена можно было лишь растолковать несчастному физическую теорию электромагнитного спектра, назвать частоты, которые воспринимает человеческий глаз, определить через них цвета; в точности объяснить теории преломления и отражения, механизмов, создающих радугу, вид дуги и последовательность расположения в ней цветов... Короче, все, что знают люди о радуге, за исключением восторга, возникающего в человеческом сердце при виде ее. Минерва куда богаче такого человека – она может видеть. Минерва, дорогуша, ты когда-нибудь смотрела на радугу?
      – Всякий раз, когда это было возможным, когда один из моих сенсоров замечал ее. Чарующее зрелище!
      – Конечно. Минерва может видеть радугу, слепой же не в состоянии этого сделать. Электромагнитная теория не соответствует жизненному опыту. – Лазарус, – добавила Минерва, – возможно, я вижу радугу лучше любого существа из плоти и крови. Мой визуальный диапазон простирается на три октавы – от пятнадцати сотен до двенадцати тысяч ангстрем.
      Лазарус присвистнул.
      – А у меня и полной октавы не наберется. Скажи мне, детка, а ты различаешь оттенки?
      – О, конечно!
      – Хмм. Не стоит описывать их. Придется оставаться наполовину слепым.
      – Лазарус помолчал. – Вспомнил про одного слепца на Марсе... Это было. Айра, когда я распоряжался там в... эээ... доме отдыха... Он...
      – Дедуся, – устало перебил его исполняющий обязанности, – не надо считать нас детьми. Конечно, вы самый старый из всех живущих... но самая юная здесь – моя дочка, которая глядит на вас телячьими глазами, – уже постарше дедуси Джонсона, когда вы с ним расстались. В следующем году Гамадриаде будет восемьдесят. Гама, дорогая моя, сколько у тебя было любовных историй?
      – Боже, Айра, кто их считает?
      – А ты брала у мужчин деньги?
      – Не твое дело, отец. А ты хочешь предложить мне сколько-нибудь?
      – Не юли, дорогая; все-таки я твой отец. Лазарус, или вы полагаете, что Гамадриаду можно смутить простыми словами? У нас проституция не процветает – слишком много найдется любительниц, желающих попасть в профессионалки. Тем не менее несколько борделей, которые функционируют в Нью-Риме, зарегистрированы в Коммерческой палате. Но вам я рекомендую один из наших лучших домов – Элизиум... Как только закончите реювенализацию.
      – Хорошая идея, – поддакнул Галахад, – отпразднуем. Сразу же, как только Иштар одобрит ваши кондиции. Я приглашаю вас, дедушка. Это честь для меня. В Элизиуме есть все – от массажа и гипнокондиционироваиия до самых утонченных блюд и изысканнейших зрелищ. Назови только – и все будет. – Минутку, – запротестовала Гамадриада. – Галахад, не будь эгоистом.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45