История будущего - Достаточно времени для любви, или жизнь Лазуруса Лонга

       Мир есть продолжение войны политическими методами. Есть где потолкаться – и приятнее, и много безопаснее.
       Что одному магия, другому – дело техники. "Сверхъестественное" – слово пустое.
       Фразу: "Я (мы, ты) просто должен..." – следует понимать в том смысле, что делать этого не нужно. Слова: "Это понятно каждому" – предупреждают о возможных сложностях. Если слышишь: "Конечно" – лучше проверить все самому. Эти маленькие клише и прочие им подобные, если уметь правильно читать их, позволяют хорошо ориентироваться.
       Не усложняй жизнь своим детям, облегчая им ее.
       Мой ей ноги.
       Если по случаю ты принадлежишь к тому несчастному меньшинству, которое способно создавать, заниматься созидательным трудом, – не вымучивай идею, ибо ты ее выкинешь. Терпи же и, когда настанет время, сумеешь родить ее. Учись ждать.
       Никогда не докучай молодым расспросами о личной жизни – в особенности о сексуальной. Когда они растут, нервы так и торчат из них наружу, молодежь противится всякому вторжению – и совершенно оправданно – в свою личную жизнь. О, конечно, они наделают ошибок... но это их дело, а не твое. (Ведь ты же успел наделать собственных... не так ли?) Не следует недооценивать силы человеческой глупости.
 

ВАРИАЦИИ НА ТЕМУ: XI
ПОВЕСТЬ О ПРИЕМНОЙ ДОЧЕРИ

      Когда небо потемнеет, стань рядом со мной на древней планете людей и обратись к северу, погляди вдоль рукоятки Ковша и еще чуть за ней налево... Ну как, видишь? Ощущаешь? Ничего нет, только холодная тьма? Попробуй-ка снова, закрой глаза, пробуй снова, теперь уже внутренним зрением, внимай крику диких гусей, замысловато отдающемуся в бесконечном пространстве...
      Вот оно, сияние! А теперь постарайся задержать его в умственном взоре и, сминая пространство, направь к нему свой корабль. Тихо, тихо, не промахнись. Девственная планета. Новые Начала...
      Вудро Смит, человек со многими лицами и именами, всякое повидавший, высадил свой отряд на Новых Началах, планете чистой и ясной, как утро. "Приехали", – сообщил он своим спутникам. Бесконечные мили нетронутой прерии, бескрайние леса, не знакомые с топором, извилистые реки, высокие горы – повсюду богатства и везде опасность. Тут тебе жить, тут умереть, ну а грехом можно счесть только смерть. Бери лопату, держи топор, строй лачугу, ставь забор – следующим летом подымешь повыше – веди борозду, ставь стены и крышу.
      Учись выращивать, учись есть. Здесь не купишь, здесь все надо сделать самому, своими руками! А как научиться? Ошибешься – попробуй снова и снова...
 
       * * *
 
      Эрнст Гиббонс, он же Вудро Смит, известный также под именем Лазаруса Лонга и так далее, президент коммерческого банка Новых Начал, вышел из столовой "Уолдорф". Он стоял на веранде, ковырял в зубах и деловито оглядывал улицу. С полдюжины оседланных мулов и прыгун в наморднике были привязаны к коновязи у его ног. Справа, под навесом торгового дома "Доллар ребром", владелец Э.Гиббонс, разгружался караван мулов. В пыли посреди улицы валялся барбос; верховые старательно объезжали его. Слева, на противоположной стороне улицы, дюжина детей с шумом играла во дворе начальной школы миссис Мейбери.
      Не сдвинувшись с места, он насчитал тридцать семь человек. Какие перемены за восемнадцать лет! "Доллар ребром" был уже не единственным поселением и даже не самым большим. Новый Питтсбург куда больше (и грязнее), а Сепарацию и Единение можно уже считать городами. И все это родилось после двух рейсов из колонии, едва не погибшей от голода в первую зиму.
      Он не любил вспоминать об этой зиме. То самое Семейство... впрочем, каннибализм так и не удалось доказать... но все же неплохо, что их нет в живых.
      А теперь можно об этом забыть. Умерли слабые, скверные скончались или погибли; уцелели – как всегда – самые сильные, умные и благородные. Новыми Началами можно было гордиться, теперь планета будет становиться лучше и лучше еще долгое время.
      Все же двадцати лет на одном месте довольно; пора снова отправляться в дорогу. Во многих отношениях было куда забавнее, когда они с Энди – упокой, Господь, его тихую, невинную душу – вместе слонялись от звезды к звезде, столбили участки и никогда не оставались на одном месте дольше, чем было необходимо для того, чтобы прикинуть перспективы. Он подумал, не опоздает ли его сын Заккур вместе с третьей партией решившихся попытать удачи.
      Приподняв килт, он почесал над правым коленом, – точнее, проверил, на месте ли бластер; подтянул пояс – прикоснулся к игольному пистолету; почесал затылок – убедился, что второй метательный нож на месте. И уже готовый присоединиться к обществу, задумался, возвратиться за свой стол в банке или же лучше двинуть прямо в торговую факторию, чтобы проверить поставки. Ни то, ни другое не казалось ему привлекательным.
      Один из привязанных мулов кивнул ему. Гиббонс поглядел на животное и сказал:
      – Привет, Бак. Ну, как ты, мальчик? Где же твой босс?
      Бак сжал губы и шумно фыркнул:
      – Памк!
      Было ясно: раз Клайд Лимер привязал мула здесь, а не перед банком, значит, он намеревается попросить очередную ссуду, воспользовавшись боковой дверью. Ну что ж, посмотрим, как он будет искать меня.
      На факторию можно махнуть рукой – не только потому, что Клайд заглянет и туда, просто незачем нервировать старину Рика, явившись туда прежде, чем он успеет стибрить свою обычную долю. Хорошего кладовщика трудно найти, а Рик всегда был честен – ограничивался пятью процентами, не больше и не меньше.
      Гиббонс покопался в кармане куртки, отыскал конфету и протянул на ладони Баку. Мул аккуратно взял угощение, кивнул в знак благодарности. Гиббонс подумал, что после изобретения "привода Либби" способные размножаться мулы-мутанты в наибольшей степени способствовали росту колоний. Они хорошо переносили транспортировку в состоянии анабиоза – ведь когда заказываешь свиней, половину племенного стада получаешь в виде свинины – и прекрасно умели постоять за себя – мул обыкновенно мог насмерть залягать дикого прыгуна.
      – Ну пока. Бак, – сказал Гиббонс. – Пойду пройдусь. Пройдусь. Скажи боссу.
      – Пппо-ккка! – отозвался мул. – Бббыы-вай!
      Гиббонс повернул налево и пошел вон из города, раздумывая о том, какую сумму можно выдать Клайду Лимеру, взяв под залог Бака. Кроткое верховое животное ценилось, а кроме него Клайду уже нечего было заложить. Гиббонс не сомневался, что, заложив Бака, Клайд сумеет встать на ноги – немедленно, если сумма будет достаточной. Но Гиббонс не ощущал жалости к неудачнику. Не умеющий прокормить себя на Новых Началах не стоил ничего, ему не было смысла помогать.
      Да-да, незачем ссужать Клайду даже доллар! Лучше предложить просто продать мула и прибавить десять процентов к цене. Не пристало ленивому бездельнику владеть достойной рабочей скотинкой. Гиббонс не нуждался в верховом муле... однако неплохо уделять часок верховой езде. Рыхлеешь за своим столом в банке.
      А может, жениться снова и подарить Бака невесте в качестве свадебного подарка?.. Интересная идея, однако все здешние говардианцы уже переженились и еще не успели обзавестись дочерьми подходящего возраста – все ждали, когда планету заселят настолько, чтобы Семейства могли завести здесь клинику. Так безопаснее. Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Гиббонс избегал говардианцев, все они избегали друг друга в обществе посторонних... А неплохо бы снова жениться. Вот взять хоть Семейство Меджи – на самом деле они Барстоу – у них подрастают две или три девицы. Быть может, заглянуть как-нибудь? Он был доволен собой и сыт: яичница наполняла желудок, а коварные планы – голову: одновременно он раздумывал, где бы сыскать женщину, способную разделить его энтузиазм и дополнить его собственным. Эрни знал нескольких дам, умевших понять его, однако в это время суток они были недоступны и кавалерийские наскоки бесполезны. А ничего серьезного он не планировал. Нечестно обещать что-нибудь эфемерке, какой бы милой она ни была – если она по-настоящему мила, тем более. Банкир Гиббонс вышел на окраину городка и уже собрался повернуть назад, когда заметил дым, подымающийся над домом поодаль. Там живут Харперы. Точнее, жили, поправился он, пока не перебрались подальше, а теперь этот дом занимает Бад Брендон и его жена Марджи, прекрасная молодая пара из второго корабля. С одним ребенком? Кажется, да.
      Зажечь очаг в такой день? Мусор, наверное, жгут...
      Э, нет, дым валил не из трубы! И Гиббонс бросился к дому.
 
       * * *
 
      Когда он добрался до дома Харперов, полыхала уже вся крыша. Лазарус остановился и попытался оценить ситуацию. Как и у большинства старых домов, у дома Харперов не было окон на первом этаже, единственная дверь открывалась наружу и прилегала плотно – так строили тогда, когда всем здесь досаждали прыгуны и драконы.
      Открыть эту дверь значило еще сильнее раздуть полыхающее пламя.
      Он не стал более думать: дверь должна оставаться закрытой. Обегая дом вокруг, он приглядывался к окнам на втором этаже, прикидывая, как подняться наверх с помощью лестницы или чего-нибудь еще. Есть ли кто-нибудь дома? Неужели у Брендонов нет даже веревки с узлами на случай пожара? Наверное, нет: хорошие веревки завозили с Земли, они обходились в девяносто долларов за метр, и Харперы о такой ценности не позабыли бы.
      Вот окно с открытыми ставнями, вверх струится дым...
      Гиббонс завопил:
      – Эй! Эй, там, дома!
      У окна появилась фигура и что-то бросила ему.
      Он автоматически подставил руки, подхватил – и еще в воздухе заметил, что ему кинули. Он постарался смягчить удар. В руках его оказался маленький ребенок. Гиббонс поглядел вверх и заметил руку, перевесившуюся через подоконник... Но тут крыша обрушилась, рука исчезла. Гиббонс быстро поднялся, держа на руках маленького... нет, это была девочка – и торопливо зашагал прочь от места трагедии. Едва ли в бушевавшем огне кто-то мог остаться в живых; оставалось только надеяться, что хозяева умерли быстро, и Гиббонс постарался не думать об этом.
      – С тобой все в порядке, лапуся?
      – Наверное, – ответила девочка серьезным тоном, – но маме ужасно плохо.
      – Маме сейчас уже очень хорошо, дорогуша, – ласково произнес Гиббонс, – и папе тоже.
      – Правда? – Дитя повернулось на его руках и попыталось посмотреть на горящий дом.
      Он приподнял плечо.
      – Правда. – И, крепко держа ее, направился в город.
      На полпути им встретился Клайд Лимер, восседавший верхом на Баке. Клайд остановил мула.
      – Вот вы где! Банкир, я хочу поговорить с вами.
      – Потом, Клайд.
      – Вы что, не понимаете? Мне нужны деньги. Все лето не везет – теряю все, к чему ни прикоснусь...
      – Клайд, заткни хлебало!
      – Что? – Лимер как будто только сейчас заметил ношу банкира. – Эй! А это не ребенок ли Брендонов?
      – Да.
      – Так я и подумал. А как насчет займа?..
      – Я же велел тебе заткнуться. Банк не одолжит тебе ни доллара.
      – Но вы хоть выслушайте. По-моему, общество должно помогать фермерам, если им не везет. Если бы не мы, фермеры...
      – Слушай, ты! Если бы ты работал столько же, сколько говоришь, тебе не пришлось бы жаловаться на неудачу. У тебя даже в стойле грязно... А сколько ты хочешь за своего скакуна?
      – За Бака? Э, я Бака не собираюсь продавать. Но вот что, банкир, у меня есть предложение. Вы человек добрый, хоть и грубиян, и я знаю, что вы не хотите, чтобы мои дети умерли с голоду. Бак – имущество ценное, и, наверное, его можно заложить за... примерно... ну скажите, за сколько?..
      – Клайд, если ты действительно желаешь добра своим детям, перережь себе глотку. Тогда люди усыновят их. Никаких ссуд, Клайд, – ни доллара, ни дайма, но я куплю Бака у тебя прямо сейчас. Называй цену.
      Глотнув, Лимер помедлил.
      – Двадцать пять тысяч.
      Гиббонс направился к городу.
      – Двадцать тысяч! – поспешно сказал Лимер.
      Гиббонс не отвечал. Лимер объехал банкира и встал перед ним.
      – Банкир, вы берете меня за горло. Восемнадцать тысяч – и считайте, что вы обокрали меня.
      – Лимер, я ничего не краду у тебя. Если хочешь – выстави его на аукцион, а я приму в нем участие, если пожелаю. Как по-твоему, сколько дадут за него на аукционе?
      – Хм... тысяч пятнадцать.
      – Ты так полагаешь? А я – нет. Я скажу, сколько ему лет, не заглядывая в зубы, и сколько ты заплатил за него у корабля. Я знаю, что себе могут позволить здешние и сколько могут заплатить. Ну, решай, – он же твой. Только имей в виду, что, сколько бы ты за него ни назначил, все равно придется платить десять процентов аукционеру; даже если мула не продадут. Но это твое дело, Клайд. А теперь убирайся с дороги; я хочу поскорей принести девочку в город и уложить в постель, ей пришлось нелегко.
      – Ага... а сколько вы дадите?
      – Двенадцать тысяч.
      – Ну знаете, это грабеж!
      – Можешь не соглашаться. Предположим, на аукционе ты получишь за него пятнадцать тысяч долларов, тогда на руки тебе выдадут тринадцать тысяч пятьсот. Но если аукцион оценит его всего в десять тысяч, – а это я нахожу более вероятным, – ты получишь лишь девять тысяч. Пока, Клайд, я тороплюсь.
      – Ну хорошо... тринадцать тысяч.
      – Клайд, я уже назвал свою цену. Тебе часто приходилось иметь со мной дело, и ты знаешь, если я сказал – все, значит, все, торговаться бесполезно. Но если добавишь седло, уздечку и ответишь мне на один вопрос, я утешу тебя еще пятью сотнями.
      – Какой вопрос?
      – Зачем ты подался в эмиграцию?
      Похоже, Лимер удивился, потом безрадостно усмехнулся.
      – Потому что свихнулся, если хотите знать правду.
      – Мы все такие в известной мере. Это не ответ, Клайд.
      – Ну что ж... Мой старик был банкиром и такой же цепкий, как и вы. У меня все было хорошо: респектабельная работа, я преподавал в колледже. Но платили не слишком много, а старик мой всегда фыркал, когда я оказывался без денег, совал нос не в свое дело, насмешничал. Наконец мне все так надоело, что я спросил у него: не хочет ли он отдать мне и Ивонне нашу долю, оплатив нам билет в "Энди Джи"? Мы уедем, и он избавится от нас.
      К моему удивлению, он согласился. И я не передумал. По-моему, человек с хорошим образованием – как у меня – может преуспевать где угодно... Мы ведь собирались не на дикую планету, все-таки приехали со второй партией – может, вы помните?
      Но попали мы не туда, куда ехали, а в самую глушь, и мне пришлось делать такое, чем джентльмену заниматься не положено. Но вы только подождите, банкир; ребята подрастают, им потребуется образование посерьезнее тех пустяков, которые преподает миссис Мейбери в своей так называемой школе. Вот тогда-то я и понадоблюсь – и вы еще будете вежливо говорить со мной, звать профессором. Вы еще увидите!
      – Желаю удачи. Так ты принимаешь мое предложение? Двенадцать тысяч пятьсот, включая седло и уздечку.
      – Хм... я же сказал – да, разве не так?
      – Ты ничего не сказал.
      – Хорошо, согласен.
      Серьезная девочка спокойно слушала.
      – Ты можешь постоять, дорогая? – спросил Гиббоне.
      – Да.
      Он поставил ее на землю; девочка задрожала и ухватилась за его килт. Гиббонс полез в кожаную сумку, а потом, воспользовавшись широким крупом Бака как столом, выписал чек и акт о продаже и вручил документы Лимеру.
      – Отнеси это Хильде, она в банке. А акт о продаже подпиши и отдай мне.
      Лимер молча расписался, поглядел на чек, положил его в карман и вернул Гиббонсу акт о продаже.
      – Что ж, спасибо, банкир... кремневая шкура. Куда доставить мула?
      – Ты уже доставил его. Слезай.
      – Что? А как я попаду в банк? И как доберусь до дома?
      – Пешком.
      – Что? Ну вот еще одна из ваших дурацких шуточек! Вы получите мула в обмен на наличные. В банке.
      – Лимер, я заплатил тебе больше, потому что мул нужен мне немедленно, но вижу, что понимания мы не достигли. О'кей, отдай мне чек и вот тебе твоя расписка.
      Лимер вздрогнул.
      – О, нет – нет, не надо. Сделка заключена.
      – Тогда немедленно слезай с моего мула. – Гиббоне многозначительно положил ладонь на рукоятку ножа, без которого мужчины не выходили из дома. – И давай рысью в город, чтобы успел, прежде чем Хильда закроет. А ну, живее! – Он холодно и невозмутимо взглянул на Лимера.
      – Шуток не понимает... – проворчал Лимер, слезая на землю. И припустил к городу.
      – Эй, Клайд!
      Лимер остановился.
      – Чего еще?
      – Если увидишь, что сюда направляется добровольная пожарная дружина, скажи им, что они опоздали: дом Харпера сгорел. Но пусть Мак-Карти пошлет туда парочку человек осмотреть пожарище, хуже не будет.
      – Ладно-ладно!
      – Кстати, Клайд, а что ты преподавал?
      – Я-то? Литературу. Я же говорил, что у меня хорошее образование.
      – Помню, говорил. Поторопись, пока Хильда не закрыла. Ей нужно еще взять ребят из школы миссис Мейбери.
 
       * * *
 
      Не обращая больше на Лимера внимания, Гиббонс поднял девочку и сказал:
      – Тихо, Бак. Постой-ка, старина. – И осторожно усадил ребенка на шею мулу. – Держись за гриву. – Потом сунул ногу в левое стремя, забрался в седло позади девочки и усадил ее поближе к себе. – Ну а теперь держись за эту штуку обеими руками, дорогая. Тебе удобно?
      – Забавно!
      – Даже очень, малышка. Бак! Ты слышишь меня, мальчик?
      Мул кивнул.
      – Ступай, ступай шагом в город. Иди медленно. Осторожно, не споткнись. Понял меня? Я не собираюсь дергать за узду.
      – Мммедлно... ттта?
      – Так, Бак.
      Гиббонс бросил уздечку на шею Бака и сжал его бока коленями. Бак направился к городу.
      Через несколько минут маленькая девочка печально спросила:
      – А что будет с мамой и папой?
      – С мамой и папой все хорошо. Они знают, что я забочусь о тебе. Как тебя зовут, дорогуша?
      – Дора.
      – Хорошее имя. Дора. Очень милое. А ты хочешь узнать, как меня зовут?
      – Этот человек звал тебя банкиром.
      – Но зовут меня по-другому, Дора. Этим словом называется моя работа, а зовут меня... дядя Гибби. Ну как, можешь повторить?
      – Дядя Гибби. Забавное имя.
      – Действительно, Дора. А едем мы на Баке. Он мне друг и будет и твоим другом, так что поздоровайся с Баком.
      – Здравствуй, Бак.
      – Здррат... орра!
      – А он говорит понятнее, чем большинство мулов! Правда?
      – Бак – самый лучший мул на Новых Началах. Он самый умный, а когда мы избавимся от этой уздечки – Баку не нужна упряжь, – он будет разговаривать понятнее... Ты сможешь научить его новым словам. Согласна?
      – О да! – ответила Дора. – Если мама разрешит.
      – Разрешит, не сомневайся. А ты любишь петь, Дора?
      – Ага, я знаю такую песенку, чтобы хлопать в ладоши. Но сейчас хлопать нельзя. Или можно?
      – Полагаю, что тебе лучше держаться покрепче. – Гиббонс поспешно перебрал в памяти все веселые песни, которые знал. С дюжину пришлось отвергнуть, как не пригодные для нежных ушей юных девиц. – Ну а как насчет этой?
 
За углом, за углом
Есть ломбард,
Где обычно я держу пальто.
 
      – Ты можешь спеть это, Дора?
      – О, это несложно! – И малышка запела тоненьким голоском, настолько высоким, что Гиббонсу вспомнился щебет земных канареек. – А это все, дядя Гибби? А что такое "ламбар"?
      – Это место, где держат пальто, когда можешь обойтись без него. Куплетов еще много, Дора. Их тысяча тысяч.
      – Тысяча тысяч? А это много? Наверное, целая сотня?
      – Почти, Дора. А вот тебе еще один куплет:
 
А в ломбарде
Есть лавка, есть лавка,
Где моя сестричка продаст конфеты.
 
       –А ты любишь конфеты, Дора?
      – О, да! Мама говорит, что они дорогие.
      – На следующий год, Дора, они будут не такими дорогими. Сахарной свеклы посадили побольше. А теперь открой рот, закрой глаза и увидишь, что получишь. – Гиббонс покопался в кармане куртки. – Извини, Дора, сюрприз придется отложить: последнюю конфету получил Бак. Он тоже их любит.
      – В самом деле?
      – Да, и я научу тебя, как угощать его, чтобы случайно не лишиться пальца. Но конфеты ему не очень полезны, и Бак получает их лишь изредка, в качестве особого поощрения. За то, что вел себя хорошо. О'кей, Бак?
      – О-гы!.. Пос!
 
       * * *
 
      Школа миссис Мейбери как раз закрывалась, когда Гиббонс остановил Бака перед дверью. Когда он опустил Дору на землю, оказалось, что девочка очень устала, и он взял ее на руки.
      – Подожди-ка здесь. Бак.
      Любопытствующие школьники расступились и пропустили гостей.
      – Добрый вечер, миссис Мейбери.
      Гиббонс забрел сюда почти инстинктивно. Хозяйка школы была седовласой вдовой, лет пятидесяти или старше, которая пережила двоих мужей и теперь мечтала о третьем, предпочитая целиком полагаться па себя, чем жить с кем-нибудь из дочерей, невесток или приемных дочерей. Она была из тех, кто разделял энтузиазм Гиббонса в отношении к жизненным удовольствиям, но была столь же осторожна, как и он сам. Гиббонс считал ее разумной во всех отношениях и видел бы в ней превосходный объект для женитьбы, если бы не тот неприятный факт, что жили они в различном времени.
      Конечно, он не позволял ей догадаться об этом. Оба они прибыли с первым кораблем. Он не говорил о своей принадлежности к числу говардианцев и о том, что недавно прошел реювенализацию на Секундусе. Гиббоне решил, что будет выглядеть (косметически) лет на тридцать пять или около того. И с тех пор тщательно старался старить себя каждый год; для Элен Мейбери он был ровесником, она дарила ему дружбу и время от времени разделяла с ним общее удовольствие, не пытаясь завладеть им. Он весьма уважал ее.
      – Добрый вечер, мистер Гиббонс. Это же Дора! Дорогая, где ты была?
      Что случилось?.. Неужели это синяк? – Приглядевшись повнимательней, она заметила, что ребенок весь в саже. Она выпрямилась. – Похоже, просто грязь. Рада видеть ее. Я уже беспокоилась сегодня утром, когда Дора не пришла как обычно с детьми Паркинсонов. У Марджи Брендон уже подходил срок... наверное, ты знал?
      – Слыхал краем уха. Где можно оставить Дору на несколько минут? Нам надо переговорить с глазу на глаз.
      Глаза миссис Мейбери слегка расширились.
      – Вот кушетка... нет, положи ее на мою постель.
      Она привела гостей в свою комнату и ничего не сказала по поводу того, что ее белое покрывало запачкается. После того, как Гиббонс заверил Дору, что они выйдут буквально на несколько секунд, взрослые вернулись в классную комнату.
      Гиббонс объяснил, что случилось.
      – Дора не знает, что ее родители погибли. Элен... по-моему, не стоит говорить ей об этом.
      Миссис Мейбери подумала.
      – Эрнст, а ты уверен, что они оба погибли? Бад мог заметить пожар, если работал на собственном поле, но иногда он работает у мистера Паркинсона.
      – Элен, я видел не женскую руку. Разве что у Марджи Брендон на тыльной стороне кисти росли густые черные волосы.
      – Нет-нет, это наверняка был Бад. – Она вздохнула. – Значит, девочка осиротела. Бедная маленькая Дора! Такой хороший ребенок. Такой смышленый. – Элен, ты можешь позаботиться о ней несколько дней?
      – Что ты говоришь, Эрнст! Это почти оскорбление. Я буду заботиться о Доре столько, сколько потребуется.
      – Извини, не хотел обидеть тебя. По-моему, долго ждать не придется; ее быстро удочерят. А ты тем временем запиши расходы, потом сосчитаем, во что обойдутся еда и кров. – Эрнст, трат не предвидится. Тратиться придется разве что на еду, а она ест, как птичка. Я могу потратить такие крохи на малышку Марджори Брендон.
      – Да? А я попробую подыскать для нее семью. Скажем, Лимеров или кого-нибудь еще.
      – Эрнст!
      – Элен, не топорщи перышки. Последнее, что сделал ее отец перед смертью: отдал свое дитя мне. И не будь дурой, ведь я до последнего пенни знаю, сколько тебе удалось сберечь, учитывая то, что плату за обучение ты чаще берешь едой, а не деньгами. Весь вопрос в наличных. Лимеры с радостью возьмут ее, найдется и еще несколько желающих. Но я не оставлю здесь Дору, если ты не поумнеешь.
      Миссис Мейбери помрачнела – а потом вдруг улыбнулась и помолодела на несколько лет.
      – Эрнст, ты грубиян. И сукин сын. И еще то, о чем говорят только в постели. Ну хорошо, пусть будут кров и пропитание.
      – И обучение. Плюс все дополнительные расходы. Скажем, счета от доктора.
      – Трижды сукин сын. Ты всегда платишь за все, так ведь? Мне ли тебя не знать. – Она посмотрела на открытые окна. – Ну-ка, отойди в сторонку, и мы завершим сделку поцелуем. Сукин сын.
      Они отошли в угол, где никто не мог их видеть, и она отпустила Эрнсту сочный поцелуй, который наверняка удивил бы соседей.
      – Элен...
      Она губами коснулась его губ.
      – Сегодня скажу вам – нет, мистер Гиббонс. Придется заняться малышкой.
      – Я хотел только попросить не купать ее, пока я не приведу дока Краусмейера, чтобы он обследовал девочку. Так-то она ничего... но возможно все что угодно, от сломанных ребер до сотрясения мозга. О, конечно, можешь раздеть ее и обтереть губкой, от этого ничего не случится, да и доку будет легче ее осмотреть.
      – Да, дорогой. Только убери свои блудливые руки с моего зада, чтобы я могла взяться за дело. Итак, ты идешь за доктором.
      – Сию секунду, миссис Мейбери.
      – Пока, мистер Гиббонс. Оревуар.
      Гиббонс велел Баку подождать и направился в "Уолдорф", где, как и рассчитывал, обнаружил доктора Краусмейера – в баре. Врач оторвал взгляд от стакана.
      – Эрнст! Что там случилось с домом Харперов?
      – Ну а что ты слышал об этом? Бросай свое пойло и бери саквояж. Срочно.
      – Ну-ну! Я еще не встречал случаев настолько срочных, чтобы человеку нельзя было прикончить выпивку. Тут забегал Клайд Лимер и угостил всех нас, в том числе и меня – и ты хочешь, чтобы я оставил даровое питье? Он сказал, что дом Харперов сгорел и все семейство Брендонов погибло. Говорит, что он пытался спасти их, но опоздал.
      Гиббонс подумал, что было бы неплохо, если бы нынче же ночью с Клайдом Лимером и доком Краусмейером случился несчастный случай со смертельным исходом. Однако, черт побери, если Клайд – не потеря, то в случае гибели дока за дело придется браться самому Гиббонсу, а в его дипломах значится вовсе не это имя. К тому же в трезвом состоянии док был хорошим врачом. Но ты сам виноват в этом, сынок: двадцать лет назад ты беседовал с ним и выдал ему субсидию. Что ж, тогда он видел блестящего молодого врача, а пьяницу не заметил.
      – Кстати, раз уж вы упомянула об этом, док, я видел, как Клайд спешил к дому Харперов. И если он говорит, что не успел их спасти, то я охотно подтвержу его слова. Однако погибла не вся семья: их маленькая дочка Дора уцелела.
      – Да, конечно, Клайд так и сказал. Он сказал, что не сумел спасти лишь ее родителей.
      – Это верно. Вот я и хочу, чтобы ты осмотрел эту маленькую девочку.
      На теле у нее множество ссадин и синяков, не исключены переломы и внутренние повреждения, а также отравление дымом и, безусловно, сильный эмоциональный шок. Это очень серьезно в таком нежном возрасте. Она сейчас у миссис Мейбери. – Гиббонс помолчал и негромко добавил: – Я полагаю, вам в самом деле следует поспешить, доктор. Как вы считаете?
      Доктор Краусмейер уныло поглядел на напиток, а потом выпрямился и сказал:
      – Хозяин, будьте добры, спрячьте этот стакан под прилавок – я вернусь. – И он подобрал свою сумку.
      Ничего плохого доктор Краусмейер не обнаружил, но дал девочке успокоительное. Гиббонс подождал, пока Дора уснет, а затем отправился подыскивать временное жилье для своего нового скакуна. Он направился к братьям Джонс: "Породистые мулы. Покупаем, продаем, сдаем в пользование, проводим аукционы. Качественные производители". Их дело было заложено в его банке.
      Минерва, я не планировал этого; все случилось само собой. Я ждал, что Дору удочерят, несколько дней, потом несколько недель и т.д. Первопроходцы относятся к детям иначе, чем городской народ. Те, кто не любит детей, не становятся первопроходцами. Как только их дети выходят из младенческого возраста, они начинают приносить доход. В заселяемых краях дети – это помощники. Конечно, я не собирался брать на себя воспитание эфемера, даже не думал, что мне придется заняться этим. Зачем? Необходимости не было никакой. Я уже начал приводить в порядок дела и намеревался покинуть планету в самое ближайшее время, как только явится сын мой Заккур.
      Зак тогда был моим партнером, наши отношения с ним основывались на взаимном доверии; он был молод – всего полтора века, – смышлен и упорен. Это был сын от Филлис Бриггс-Сперлинг – моей предпоследней в ту пору жены. Прекрасной женщиной была эта Филлис и превосходным математиком. Мы с ней сделали семерых детей, и каждый из них вышел умнее меня. Она была замужем несколько раз – я был у нее четвертым мужем. <Пятым. Четвертым был Джеймс-Метью Либби. (Дж.Ф.45-й)>И, насколько я помню, первой из женщин получила памятную медаль Айры Говарда за сотню отпрысков, зарегистрированных в анналах Семей. На это у нее ушло меньше двух столетий. Впрочем, Филлис была девицей простой, ей бы только карандаш, да бумагу, да время, чтобы посидеть за геометрией.
      Но я отвлекся от темы. Чтобы извлекать выгоду из переселенческого дела, нужны как минимум подходящий корабль и два партнера, умеющие пилотировать его, а также способные сагитировать эмигрантов и возглавить их, а не бросать на произвол судьбы корабль, набитый людьми, как это часто случалось в начале Диаспоры.
      Мы с Заком делали все, как надо, и по очереди исполняли обязанности космопроходца и лидера новой планеты. Партнер, который оставался после очередного отлета корабля, должен был быть самым настоящим первопроходцем; тут не сплутуешь и одними указаниями не отделаешься. Не обязательно быть политическим главой колонии; я предпочитал избегать подобного бремени, чтобы поменьше тратить времени на трепотню. Важно одно: надо быть среди уцелевших, оказаться человеком, который может заставить планету прокормить себя, и на собственном примере показать остальным, как надо это делать, а уж потом давать советы, если без них нельзя обойтись.