— Пантера, кажется, ее любимый зверь, а по-английски она не произнесла ни единого слова с тех пор, как я ее нашел, — ответил Джеффри.

— О, дорогая! — пробормотала Элизабет, ставя чай на маленький столик.

— Она заговорит, когда будет готова, — объяснила им Мелисса.

На этот счет Таня ответила самым лучшим образом, что было сверх ожиданий. Ослабив завязки своей туники и нежно наклоняясь над малышом, она приложила его к груди. Из-под опущенных ресниц она наблюдала за реакцией каждого.

В застывшей комнате эхом пронеслось громкое восклицание Сары: «О Боже милостивый». Она поднесла руки к груди, как бы удерживая сердце от того, чтобы оно не выскочило. На ее глаза навернулись слезы, когда она, не моргая, смотрела па маленькую черную головку у груди дочери.

Тетя Элизабет чуть не выронила чайник, который звякнул о поднос. По ее лицу пробежали, сменяя одна другую, самые разные эмоции: сначала это было потрясение, потом жалость и, наконец, смирение.

Эдвард также, не отрываясь, смотрел на нее. Сначала его лицо побледнело, потом покрылось пятнами и в конце концов стало свекольно-красным. Таня даже забеспокоилась, вдруг у него случится сердечный приступ. В итоге он разразился проклятьями: «Черт побери! Черт побери все это! Пусть будут прокляты эти краснокожие дикари!» Он сжал кулаки и ударял ими друг об друга, подчеркивая тем самым значение каждого произнесенного слова.

Таня, услышав это, резко вскинула голову и, словно защищая, прижала к себе крепче детей.

— Эдвард, успокойся, — посоветовал Джордж. Его лицо выражало озабоченность и было хмурым. — Это следовало ожидать. Она прожила с ними два с половиной года.

— Они оба ее? — задыхаясь, спросил Эдвард. Джеффри кивнул с несчастным видом:

— Боюсь, что так.

— Значит ли это, что свадьба отменяется?

Глупый вопрос Джулии привел всех в замешательство.

— Я думаю, мы обсудим это позже, Джулия, — слабым голосом посоветовала ее мать.

— Нет, — вмешался Джеффри. — Я уже четко дал ей понять и теперь хочу заверить вас, что по-прежнему собираюсь жениться на Тане.

Отец Тани вскочил со стула и теперь сердито расхаживал по комнате.

— Это мило с твоей стороны, сын, но как насчет… Что ты собираешься делать с… Черт побери! — Он не мог признаться, что два черноволосых ребенка были сыновьями его дочери.

Вдруг он перестал ходить, остановился и посмотрел вниз на детей и на Таню.

— Я этого не потерплю! — заревел он. — Отдай их, отошли обратно к индейцам, продай их мексиканским торговцам, вышвырни их на улицу, пусть умирают с голода, — все, что угодно! Только отделайтесь от них! Я не хочу, чтобы под ногами все время путались эти индейские ублюдки, постоянное напоминание о том времени, которое мы все так хотим забыть.

— Эдвард!

Сара была поражена силой его гнева. Она никогда не видела своего мужа таким. Спокойный, уравновешенный Эдвард почти никогда не повышал своего голоса, никогда не выходил из себя.

Кит сердито зарычала, готовая защитить свою хозяйку и ее сыновей, и Эдвард слегка попятился назад. Его лицо оставалось сердитым и напряженным.

Таня ничего не сказала, хотя ее лицо напряглось, а глаза стали похожи на две узкие щели. Она молча запеленала малыша. Потом она поправила свою тунику, взяла на руки младшего, а Охотника взяла за руку и собралась выходить из комнаты.

Устало вздохнув, Мелисса поднялась и последовала за ней.

— Ну, родственники, — сказала она, — было приятно навестить вас.

— Тпру! — Джеффри встал на пути Тани. — Подожди, дорогая, пожалуйста! Постарайся понять, какое потрясение их постигло сегодня. Еще час назад они даже не знали, жива ты или нет, а теперь еще вот это!

— Мы решим эту проблему, Таня, — пообещал ей дядя Джордж. — Возвращайся и садись. Твой отец расстроен.

— Черт побери, ты прав, я расстроен! — закричал Эдвард. — Спустя три года моя дочь возвращается и выглядит как настоящая индейская женщина, притащив за собой двух малых детей, и вы думали, я буду спокоен?

— Успокойся, Эдвард, — приказала ему Элизабет, видя, как от его слов Таня опять нахмурилась. Она приблизилась к Тане, осторожно следя за Кит. — Ты дома, Таня, и что бы твой отец сейчас ни говорил, это мой дом, а не его, За мной остается право решать, кому здесь оставаться, а кому нет. Я говорю тебе: оставайтесь, ты и твои дети, и Мелисса тоже.

Когда она подошла ближе. Кит зарычала. Элизабет бросила на нее сердитый взгляд.

— А что касается этой штуки, — она указала на Кит, — она может остаться, если ты ее будешь обуздывать. Но если она будет смотреть на меня так, будто хочет укусить, я сделаю из нее коврик для камина до того, как ты успеешь моргнуть!

На губах Тани появилась неохотная улыбка. Она протянула руки к ребенку и стала ждать. Наконец Таня кивнула и отдала ей Стрельца.

— Хорошо! — произнесла Элизабет. — Теперь, когда все выяснено, давайте вас разместим. Поворачиваясь к Джулии, она сказала: — Пойди и найди моего племянника-правонарушителя и скажи ему, что пора обедать. — Видя вопросительный взгляд Тани, она объяснила: — Сейчас с нами живет Джереми, сын моей самой младшей сестры. Этот двенадцатилетний бездельник никогда не посидит спокойно. Вся проблема в том, что он умный мальчик, и он это знает.

— Он настоящее отродье! — ворчала Джулия, отправляясь на поиски Джереми. Они с Таней прекрасно поладят!

Мелисса с Таней переглянулись, и Мелисса прокомментировала:

— А Джулия мало изменилась, не так ли? Элизабет засмеялась и покачала головой:

— Иногда вы можете доставить удовольствие некоторым людям, но Джулия — вряд ли. А теперь давайте оставим все проблемы и в хорошем настроении отметим Рождество. Поблагодарим Бога за возвращение этих двух девочек, — торжественно добавила она.

— Аминь, — ответил хор голосов.

Следующие несколько педель стали напряженным периодом привыкания. Обе стороны допускали немало ошибок. У Тани за это время появился преданный обожатель, молодой Джереми. Он по-настоящему был увлечен Таней, а еще больше — пантерой.

Когда у него в первый раз выпала возможность остаться с ней наедине, он спросил:

— Ты правда жила с индейцами?

Таня кивнула.

— Ты теперь тоже индианка?

Снова Таня согласилась.

— Вот здорово! — воскликнул он, его глаза засветились. — О, мальчик, — мечтательно вздохнул он. — Жаль, что я не он. — Потом его лицо просветлело. — Ладно, у нас обоих одна тетя Элизабет, и это кое-что значит, верно? Это в некоторой степени роднит меня с индейцами, да?

Таня молча пожала плечами и улыбнулась.

— Видно, что ты не разговорчива, — отметил он, — но это хорошо. Я не люблю болтливых девчонок. Хотя мне нравится твоя пантера. Как ее зовут?

Таня удивила его своим ответом:

— Кит.

— Я моту его потрогать?

Желание в глазах Джереми взяло верх над Таней.

— Ее, — сказала она по-английски. — Кит — это женское имя.

Таня подозвала к себе Кит. Потом она сказала Джереми, чтобы тот дал ей понюхать свои руки. Он сел на пол, протянув руки. Скоро Кит лизнула ему руку, а потом лицо. Мальчик и пантера кувыркались по полу, играя, У Тани и у Кит появился друг.

Перед тем как расстаться с ней в тот день, Джереми торжественно пообещал:

— Я никому не скажу, что ты не забыла английский.

— Не сейчас, — согласилась она с ним. Джереми подумал минуту, потом с глубоким пониманием спросил:

— Это из-за лейтенанта Янга?

— В большей степени.

Джереми кивнул:

— Я тоже ему не доверяю.

Никто не был таким терпимым, как Джереми, но Таня и не старалась делать это легче для них. В отличие от Мелиссы, которая с радостью возвратилась в мир белых людей, Таня постоянно упрямилась. Она отказывалась надевать туфли или платья, непреклонно носила свои мокасины и одежды из шкур. Хотя она сидела на стуле и ела соответствующими столовыми приборами, она не спала в кровати. Вместо этого она спала на полу, расстелив одеяло. Она все так же отказывалась говорить по-английски и проводила большую часть времени, играя со своими сыновьями и с тоской поглядывая в окно.

На следующий день после Рождества Эдвард и Джеффри долго беседовали. Джеффри рассказывал то, что, по его мнению, он узнал о Тане.

После того как Джеффри ушел, Эдвард поговорил с Мелиссой.

— Лейтенант Янг говорит, что Таня вышла замуж за одного из воинов, — сказал он. — Этого не может быть, правда? — Он с надеждой смотрел на Мелиссу, и она действительно начала испытывать к нему жалость.

— Нет, мистер Мартин, — ответила она как можно мягче. — Состоялась настоящая церемония, и она стала его женой. По ее убеждению и по его, они женаты.

— Это абсурд! — вскипел он. — Потом ты начнешь еще говорить, что она любит дикаря!

Мелисса понимала, как ему сейчас должно быть тяжело, и старалась щадить его.

— Таня действительно его любит, а ее муж вовсе не дикарь. Он — чейинский вождь и очень честен и справедлив по отношению к тем, о ком заботится.

— Он индеец! — возразил Эдвард без всякой логики.

— Да, индеец, но это не имеет значения для Тани. Он гордый, сильный и красивый. Вот что видит в нем ваша дочь.

Лицо Эдварда покрылось пятнами, он старался сдерживать свой гнев.

— Таня помолвлена с Джеффри. Ей повезло, что он все еще хочет на ней жениться. Она скоро забудет своего индейца.

Мелисса больше не могла молчать.

— Я действительно не вижу, как это возможно, мистер Мартин. Ваша дочь считает, что она жена Пантеры. От него у нее сыновья. Вы обманываетесь, если думаете, что лейтенант Янг сможет заставить Таню забыть Пантеру. Как может женщина обручиться или выйти замуж за мужчину, если она уже замужем и ее сердце принадлежит другому? Посмотрите правде в глаза, мистер Мартин, не нужно упорствовать, иначе между вами и вашей дочерью никогда ничего не будет, кроме ненависти и не доверия.

— Говорите, что хотите, Мелисса. Таня забудет этого индейца, — настаивал он.

Мелисса покачала головой, видя его упрямство.

— Посмотрим.

Другим камнем преткновения между Таней и ее отцом были ее сыновья. Эдвард по-прежнему считал, что будет лучше, если она бросит их.

— Она бы забыла этого индейца намного быстрее, если бы у нее не было постоянного напоминания о нем, — однажды вечером сказал он своей жене.

— Знаю, — вздохнула Сара. — Но она любит этих детей. Я не думаю, что она когда-нибудь расстанется с ними, не важно как.

— А что, если они неожиданно исчезнут? — предложил он.

— Это ужасная, мерзкая мысль, Эдвард! — Сара пристально посмотрела на него, — Что на тебя нашло?

Обхватив голову руками, он пробормотал:

— Не знаю, Сара. Я просто не могу смириться с тем, что наша любимая дочь находится в таком положении.

— Дай ей время, Эдвард. Позволь мне сказать тебе одну вещь. Если с детьми случится что-нибудь по твоей вине, Таня тебе этого никогда не простит. И я тоже. Ты всегда был добрым, рассудительным и нежным, и все эти годы я восхищалась этими качествами в тебе. Я не смогла бы жить с тобой, зная, что ты излил свою боль и злость на двух беззащитных детей.

— Что ты собираешься делать? — судорожно выкрикнул он.

Сара села рядом с ним на кровать и обняла.

— Я не знаю, Эдвард. Наверное, мы должны благодарить Бога, что она вернулась к нам. Она жива, чувствует себя хорошо и теперь дома, а это именно то, о чем мы молились в последние несколько месяцев.

— Я постараюсь, — пообещал он. — Если Джеффри Янг по-прежнему думает на ней жениться, зная, что Таня не расстанется со своими детьми, полагаю, я смогу с этим смириться.

А пока постарайся принять эту мысль, а не просто мирись с ней, — мягко предложила Сара. — Таня знает, что ты не одобряешь ее, и чувствует мое разочарование. Вероятно, если мы будем стараться понять, кем она стала и что ей пришлось пережить, она тоже постарается приспособиться к нам.

Эдвард притянул жену к себе.

— Где это ты набралась столько мудрости? спросил он и поцеловал ее.

— Живя с тобой, — ответила она, и ее глаза засветились.

Но у Сары были свои проблемы, с которыми ей приходилось считаться. Она чувствовала облегчение и благодарила Бога за то, что Таня снова дома, невредимая и относительно здоровая. Но се сердце обливалось кровью каждый раз, когда она смотрела на свою дочь. Раньше это была прекрасная молодая девушка, интеллигентная, живая, помолвленная с красивым лейтенантом. Будущее Тани представлялось светлым до тех пор, пока она не исчезла.

А сейчас будто незнакомый человек занял ее место. Это было молчаливое, гордое привидение. Оно ходило, ело в одном с ней доме, но существовало абсолютно в другом измерении. Она редко разговаривала, а если и начинала говорить, то только по-чейински. И если раньше она быстро заражалась смехом, сполна получала удовольствие от жизни, то теперь ее лицо вовсе не выражало ее чувств. Было похоже, что она носила маску, все ее черты настыли. Она улыбалась только в одном случае: когда играла со своими детьми.

Дети были совсем другое дело. Хотя Сара не возмущалась их существованием, как это делал ее муж, ей все равно было трудно принять их. В душе она считала их несчастными жертвами судьбы. Это были невинные малыши, их нельзя было винить за то, что случилось. С другой стороны, они стояли между Таней и ее настоящим счастьем.

Саре было жаль этих детей, она не сомневалась в том, что общество никогда не примет их до конца. Она чувствовала сострадание к Тане, зная, что придется пережить ее дочери, защищая их от предвзятого отношения и клеветы. Ее дочери придется испытать эту боль ради любви к своим сыновьям.

В том, что Таня любила своих сыновей, Сара не сомневалась и в какой-то степени понимала ее. Они были Таниной плотью и кровью. Здесь была особенная связь, которую нельзя разорвать.

Сара не могла понять, как Таня действительно могла полюбить своего чейинского мужа, но Мелисса настаивала на этом. Естественно, девушка неправа. Она ошибается. Конечно, Таня подчинилась его требованиям из-за необходимости, но она была чересчур гордой, чтобы в этом признаться. Стараясь понять Таню, Сара допускала, что ее дочь даже чувствовала себя в некоторой степени обязанной ему, поскольку он был отцом ее детей.

Не поэтому ли она гак придерживается индейских устоев? Джеффри зашел так далеко, что предположил, будто она может попытаться вернуться к Пантере. Пока она еще не пришла в себя, пока она еще не вышла из этого состояния смущения, он предложил спрятать ее лошадь и заверил, что она не сможет воспользоваться ни одной из их лошадей. Как только она снова станет сама собой, с нее снимут охрану.

В своих отношениях с Таней Сара старалась проявлять понимание и сочувствие, но они, казалось, еще больше отталкивали от нее дочь. Таня обижалась, видя отношение матери к себе и своим детям, и уходила в непроницаемую, невидимую оболочку молчаливой неприступности.

Через неделю Таня ощутила, как на нее давят стены. Не привыкшая чувствовать себя настолько стесненной, Таня начала совершать ежедневные прогулки с Кит. Иногда Джереми следовал за ними по пятам, и зачастую Таня брала с собой одного из своих сыновей.

Поначалу, когда она начала выходить из дому, ее мать или тетя Элизабет находили всякие предлоги для того, чтобы она оставляла одного из мальчиков дома. В редких случаях, когда ей хотелось взять обоих мальчиков, Джеффри или кто-нибудь другой настаивал на том, чтобы пойти вместе с ней. Таня быстро поняла, почему они это делают. До тех пор, пока хотя один из ее сыновей будет оставаться дома, они будут уверены, что она вернется. С другой стороны, они чувствовали необходимость сопровождать ее. Таня знала, что они делают это, беспокоясь за нее. Не потому, что они ей не доверяли, а потому, что они просто не были уверены в ее душевном состоянии и чувствовали себя обязанными защищать ее от самой себя до тех пор, пока она полностью не вернется в свое нормальное состояние. Она с сочувствием улыбалась про себя, глядя на их откровенные усилия, но ничего не говорила. Однако, узнав обо всем этом, она по своей воле стала оставлять одного из сыновей дома, поскольку считала, что не стоит понапрасну накалять обстановку.

Когда наступала очередь Джулии ходить на прогулку с Таней, она презирала это занятие, а Таня чувствовала враждебность сестры. Это была сильная враждебность, и Таня никак не могла понять, за что Джулия так ее ненавидит. Нужно признать, что они с детства ссорились, как часто это происходит между сестрами. Всегда присутствовали соперничество, споры, драки и зависть, но Таня понимала, что за всем этим стоит кое-что еще.

Таня скучала по Джулии и думала, что та тоже по ней скучает. Джеффри заставил ее поверить в это. Но теперь, когда Таня вернулась домой, Джулия вела себя совсем по-другому. Хотя они часто ссорились, Таня всегда любила свою младшую сестру, и раньше ей казалось, что Джулия испытывает к ней те же чувства.

Теперь ее сестра начинала становиться такой же ненавистной, как и Сьюллен. Она всячески старалась избегать встреч с Таней и ее детьми. Джулия смотрела свысока на Таню, поднимая свой вздернутый носик, а когда их оставляли наедине, она постоянно высмеивала индейский наряд Тани. Она делала гадкие комментарии и задавала оскорбительные личные вопросы о жизни Тани с индейцами. Саре приходилось постоянно наказывать ее чрезмерное любопытство и враждебное отношение.

Все это время Таня могла терпеть, но отношение сестры к детям было совсем другое дело. Джулия не упускала случая пройтись насчет их темной кожи и прямых черных волос. Джулия сразу же отметила, что Стрелец, со своими черными глазами, ничего не унаследовал от Тани. Она даже не скрывала своего отвращения к детям. Она съеживалась, когда Охотник проходил мимо нее, как будто он осквернит ее, если коснется ее белоснежной кожи. Если рядом находился Эдвард, Джулия злорадствовала еще больше, намеренно подогревая неприязнь к ним.

Таня молча кипела от злости, но с каждым днем ее возмущение росло. Причина такого отношения Джулии оставалось загадкой, но Таня была сыта им по горло. И если так будет продолжаться дальше, неминуем грандиозный скандал. Таня не беспокоилась за себя, но материнский инстинкт был обострен настолько, что была готова ринуться в бой за своих детей.

Казалось, что на ее стороне были тетя Лиз, Мелисса и Джереми. Дядя Джордж и мать старались находиться по обе стороны баррикад одновременно. Что касается Джулии, отца и Джеффри, то Тане постоянно приходилось прикрывать своих сыновей от их очевидной неприязни. Это было тяжело, особенно когда се тоска по Пантере достигла наивысшей точки.

Мелиссе же жизнь в доме Мартинов приносила пользу. Она была такой милой, приятной малышкой, что все хотели ее защитить, даже Джулия. Ее застенчивость, а также ее естественное желание помочь каждому, притягивали к ней людей. Даже Эдварду, несмотря на состоявшийся между ними разговор, нравилась эта изящная блондинка. Он восхищался ее преданностью и честностью.

А для тети Элизабет она стала дочерью, о которой та гак долго мечтала. На протяжении многих лет они с Джорджем горевали о том, что у них не может быть детей. До настоящего времени их дом качался таким пустым. Теперь у них был Джереми, чьи родители погибли в автомобильной катастрофе год назад. Но как сильно Элизабет ни любила сына своей сестры, она всегда мечтала иметь дочь. Мелисса прекрасно подходила на эту роль.

Дом Мартинов держался па Элизабет. Она обладала редким даром принимать людей такими, какие они есть, без всякой мишуры и внешнего лоска. И сама была очень естественной. Она всегда могла прямо подойти к сути дела. Нельзя сказать, что она видела все только в черных и белых тонах, она обычно замечала все промежуточные оттенки cepoi о цвета, чего остальные не могли разглядеть. Как правило, интуиция ее не подводила, и она действовала соответствующим образом.

Так же она поступала с Таней. Она почти сразу оценила ситуацию и приняла решение. Она единственная среди всех Таниных родственников почувствовала настоящую любовь Тани к ее чейинскому мужу. Она знала, что это сильное и глубокое чувство, что их связывают не только дети. Элизабет было интересно знать, кто этот мужчина, что пленил ее племянницу. Без предрассудков она представляла его выдающейся личностью, с сильным характером, мужчиной, которым можно восхищаться. В уме она рисовала его портрет. Он должен быть красивым и гордым, она не могла представить, что Таня любит слабовольного человека.

Как бы Элизабет ни нравилась Джеффри, она имела несколько оговорок насчет его женитьбы на Тане. Зная его недостатки, она сомневалась в том, что Таня будет по-настоящему счастлива, выйдя за него замуж. Хотя он был интересным честолюбивым молодым человеком, Элизабет чувствовала, что он может быть также эгоистичным, деспотичным. Она подозревала, что он может быть даже жестоким, когда рассердится. Пока все было так, как его устраивало, с ним можно было легко ужиться, но Элизабет представляла себе, каким он может стать, если Таня осмелится ему перечить.

Дела сейчас обстояли таким образом, что Таня застала Джеффри врасплох. При сложившихся обстоятельствах у него не было другого выхода, кроме как ждать, пока Таня придет в себя от пережитой травмы. Элизабет задумывалась над тем, насколько хватит терпения Джеффри и что случится, если в итоге оно лопнет. Элизабет знала, что это произойдет. Она была рада, что Таня еще не успела выйти за него замуж, и надеялась, что она не сломается под давлением своих родителей. Это была Танина жизнь, и ей принимать решения, но каким-то образом Элизабет чувствовала, что Таня будет всячески противиться попыткам снова подтолкнуть ее к Джеффри. Таня прошла через множество испытаний, и в них она явно закалилась. Любовь к Пантере и сыновьям поможет ей оставаться сильной и честной.

Элизабет не настаивала на том, чтобы Таня изменилась. Она не надоедала ей разговорами о ее одежде и не пыталась склонить ее говорить по-английски. Она не требовала, чтобы Таня спала в кровати. Она относилась ко всему спокойно и считала естественным, само собой разумеющимся, что напротив нее за столом сидит женщина в одежде из шкур и с повязкой на голове. Она с готовностью приняла в свой дом ее детей. В отличие от всех остальных, она не имела никаких предрассудков. Она помогала Тане и Мелиссе смотреть за малышами, кормила и одевала их, часто играла с ними.

К Кит она привыкала гораздо дольше, но даже с ней нашла общий язык. Пантера не решалась входить на кухню тети Элизабет, поскольку не хотела получить деревянной ложкой по голове. Она ела на дальней веранде и спала на полу в Таниной комнате. А чтобы ее шкуру не содрали и не обили ею дверь, она не приближалась к дорогой мебели тети Элизабет. К скотному двору ей тоже не разрешали приближаться, поскольку это не нравилось лошадям и коровам Джорджа. За ее хорошее поведение ей позволяли бродить по дому и давали остатки со стола, так как, не отходя от Тани, она не имела возможности поохотиться для себя.

Элизабет проявляла большое терпение по отношению к Тане. Ее жалость была не такой сильной, чтобы душить Таню, как это было с Сарой. Она спокойно принимала Таню, и это было утешением для ее измученной души. Таня заметила, что все больше и больше ищет встречи с Элизабет. Она могла часами сидеть и слушать рассказы Элизабет об обычных делах. Они с Мелиссой помогали ей на кухне готовить еду, и пока Таня сама не вступала в разговор, она охотно слушала их двоих. Их ненавязчивое присутствие сглаживало ее досаду. Она радовалась, что между ними устанавливаются прекрасные отношения и растет привязанность друг к другу.

Таня надеялась, что Мелиссу примут здесь, но никогда не думала, что тетя Лиз и дядя Джордж так увлекутся девушкой. Тетя Лиз прямо трепетала перед ней, а дядя Джордж относился к ней по-отцовски. Он обожал свою жену, и все, что делало ее счастливой, тотчас заслуживало его уважения.

Они оба полюбили застенчивую девушку. Ее большие голубые глаза согревали их сердца, и они таяли, как масло. И после того, как она прочно вошла в их жизнь, они уже не могли представить свой дом без Мелиссы. И хотя Джереми тоже чувствовал себя своим в их доме, никто не удивился, когда они попросили Мелиссу остаться с ними навсегда.

Мелисса отреагировала такой бурной радостью, что на глаза Тани навернулись слезы. Будет ли она когда-нибудь так счастлива?

День за днем она в одиночестве ждала Пантеру. Прогуливаясь с Кит, она уходила на окраину города и с тоской смотрела вдаль, посылая свои мысли к нему.

Дни переходили в недели, а Пантеры все не было. Беспокойство Тани росло. Она не сомневалась в том, что он любит ее и их сыновей, она была уверена, что он придет, если сможет. Неужели он не смог ее отыскать? Или не смог вновь собрать племя после резни? Она знала, что у него как вождя есть обязанности перед племенем, и эти обязанности важнее его личных проблем. Сколько времени пройдет, прежде чем он сможет уйти из племени и прийти за ней? Может, его задерживают снег и зимний холод?

В середине января она услышала от Джеффри, что индейских пленников отпустили и позволили им вернуться к своему народу. Среди них был Джордж Бент. Как Тане хотелось пойти вместе с ними! Она утешала себя тем, что Джордж Бент скажет Пантере, где ее найти.

С болью в сердце Таня говорила себе быть терпеливой. Пантера придет. Пантера придет, Пантера придет! Долгими, одинокими ночами Таня, как молитву, повторяла в надежде эти слова.