– Прямо за углом, – сказала я, выставив локоть в открытое окно машины.
      Гленн пробежал пальцами по коротким волосам, будто почесал затылок. За весь путь он не сказал ни слова, но зубы у него постепенно разжимались, когда он стал понимать, что я не заставлю его говорить со мной. Никого за нами не было, но он включил поворотник перед тем, как свернуть на мою улицу.
      Он через солнечные очки оглядывал жилой район с тенистыми тротуарами и пятнами газонов. Мы были в самой глубине Низин – неофициального приюта почти всех живущих в Цинциннати внутриземельцев с момента Поворота, когда уцелевшие люди бросились в города с их ложным ощущением безопасности. Некоторое смешение всегда имело место, но в основном со времен Поворота люди работают и живут в Цинциннати, а внутриземельцы работают и… гм… играют в Низинах.
      Думаю, Гленна удивило, что пригород выглядел совершенно обычно – пока не заметишь руны, нацарапанные на клетках для игры в классики, или баскетбольный обруч, висящий i ia треть выше, чем диктуется правилами НБА. И еще тут тихо. Мирно. Некоторые относят это за счет того, что школы внутриземельцев не выпускают учеников до полуночи, но в основ-i юм дело в самосохранении.
      Любой внутриземелец старше сорока лет свои ранние годы провел в попытках скрыть, что он не человек – и эта традиция имеете с пугливостью объектов охоты въелась в кровь всем, не исключая и вампиров. Поэтому по пятницам мрачные подростки косят газоны, по субботам все законопослушно моют машины, а по средам аккуратными штабелями складывают мусор у края тротуара. Но уличные фонари разбивают выстрелами или чарами, как только муниципалитет их заменяет на новые, и никто при виде свободно разгуливающей собаки не позвонит в Общество Защиты Животных – может, это чей-то ребенок школу прогуливает.
      Опасная сущность Низин тщательно скрыта. Мы знаем, что если мы слишком уж отойдем от наложенных нами самими человеческих черт, всплывут старые страхи и ударят по нам. Люди проиграют, и сильно, а внутриземельцы, как правило, предпочитают равновесие, чтобы все было как есть. Меньше станет людей – тогда объектами потребностей вампиров ста-i iyr ведьмы и вервольфы. И хотя иногда ведьма или колдун «наслаждаются радостями» вампирского стиля жизни по собственному выбору, мы бы объединились, чтобы уничтожить вампиров, если бы они попытались превратить нас в кормовую базу. Старые кровососы это знают, и потому следят, чтобы все играли по правилам людей.
      К счастью, наиболее дикая часть внутриземельцев естественно тяготеет к окраинам Низин, подальше от наших домов. Особенно рискованны стриптиз-бары и ночные клубы, поскольку кишащие там разгоряченные люди тянут к себе наиболее хищных из нас, как огонь в холодную ночь, обещая теп-ло и уверенность в выживании. А дома свои мы стараемся с виду делать как можно более человеческими. Те, кто слишком отходят от маскировки под обычных граждан, могут быть удостоены со стороны соседей экспедиции, убеждающей лучше сливаться с фоном… или мотать подальше, где вреда от них меньше. Мой взгляд лениво переполз на табличку с веселой мордой, выглядывающую из клумбы наперстянок: СПЛЮ ДНЕМ. ВСЕХ РАЗНОСЧИКОВ СЪЕДАЮ ЗАЖИВО. Ну почти всех.
      – Припарковаться можешь вон там, справа, – показала я. Гленн наморщил лоб:
      – Я думал, мы едем в ваш офис.
      Дженкс перелетел с моей серьги на зеркало заднего вида:
      – Туда и едем.
      Гленн поскреб челюсть – короткая бородка захрустела под ногтями.
      – У вас агентство не в доме?
      Я вздохнула со слегка снисходительной интонацией:
      – Типа того. Где-нибудь здесь приткнись.
      Он подъехал к тротуару у дома Кизли – местного «знахаря», у которого были и навыки врача, и медицинская аппаратура на небольшое отделение экстренной помощи для тех, кто умеет держать язык за зубами. На той стороне улицы стояла каменная церковка, возвышаясь своим шпилем над двумя гигантскими дубами. Она занимала целых четыре формальных городских земельных участка и имела при себе кладбище.
      Снять недействующую церковь – это была не моя идея, а Айви. Не сразу я привыкла к виду на надгробья из витражных стекол моей спальни, но кухня, которая к спальне прилагалась, компенсировала наличие покойников на заднем дворе.
      Гленн выключил мотор, и наступила тишина. Я перед тем, как выйти, оглядела окружающие дворы – привычка, которая появилась у меня в связи с недавним смертным приговором, и которую я сочла разумным сохранить. Старик Кизли сидел у себя на крыльце, покачиваясь в кресле и все примечая острым глазом. Я ему помахала, он в ответ поднял руку. Зная, что он меня предупредил бы, будь оно надо, я вышла и открыла заднюю дверь, доставая канистру с рыбкой.
      – Я ее возьму, мэм, – послышался голос Гленна и звук захлопнутой двери.
      Я устало поглядела на него поверх машины:
      – Брось ты эту «мэм». Меня зовут Рейчел.
      Он куда-то посмотрел мне за плечо – очень внимательно – и сильно напрягся. Я резко обернулась, готовая к худшему, и укидела с облегчением облачко детишек-пиксенят, пикирующих вниз и ведущих высокими голосами разговор – слишком быстро, чтобы разобрать. По папе Дженксу соскучились – как обычно. Но у меня слегка исправилось настроение при виде человечков в светло-зеленом и золотистом, цветным клубком закружившихся возле папочки, как диснеевский кошмар. Гленн сиял очки – карие глаза были широко раскрыты, рот он тоже раззявил.
      Дженкс издал крыльями пронзительный свист, и рой чуть рассыпался, чтобы Дженкс мог надо мной повиснуть.
      – Ладно, Рейч, – сказал он. – Я буду на заднем дворе, пели нужен.
      – Ладно. – Посмотрев на Гленна, я тихо спросила: – Айви здесь?
      Пикси посмотрел на человека, проследив мой взгляд, и ухмыльнулся, явно представив себе, что сделает Айви, когда увидит сына капитана Эддена. Старший сын Дженкса Джакс под-петел к отцу:
      – Нет, миз Морган, – сообщил он, понижая высокий, еще не ломавшийся голос. – Она ушла по делам. В магазин, на почту, в банк. Сказала, что вернется до пяти.
       В банк,подумала я и вздрогнула. Она должна была подождать, пока я остаток квартплаты соберу. Джакс выписывал надо мной уже третий круг, и у меня голова закружилась.
      – До свидания, миз Морган! – бросил он, стремительно улетая обратно к братьям и сестрам, сопровождающим отца на задний двор церкви, к гигантскому дубовому пню, в который Дженкс перевез свою большую семью.
      Я выдохнула шумно, когда из-за машины вышел Гленн, предлагая донести мою канистру. Мотнув головой, я взяла канистру сама – не настолько она была тяжелая. Мне начинало становиться неловко, что я позволила Дженксу его посыпать. Но я тогда еще не знала, что мне придется его нянчить.
      – Пошли внутрь, – сказала я, направляясь через улицу к широким каменным ступеням.
      Ритм твердых шагов по асфальту на миг запнулся.
      – Вы живете в церкви? Я прищурилась:
      – Ага. Но с куклами вуду не сплю.
      – Простите?
      – Ничего.
      Гленн что-то буркнул, и я почувствовала себя еще более виноватой.
      – Спасибо, что домой подвез, – сказала я, поднимаясь по каменной лестнице и оттягивая на себя правую створку двойной деревянной двери, чтобы пропустить его. Он ничего не ответил, и я добавила: – Нет, серьезно спасибо.
      Запнувшись на шаге, он глядел на меня – непонятно было, что он думает.
      – Не за что, – наконец ответил он, и по голосу его тоже ничего не было ясно.
      Я прошла первой через пустой зал в еще более пустую алтарную часть. До того, как мы сняли эту церковь, она служила детским садом, скамьи и алтарь убрали, создав огромную игровую площадку. Остались только витражи да слегка приподнятый амвон. По стене мучительным напоминанием раскинулась тень давно снятого распятия. Я глянула на высокий потолок, увидев знакомое помещение новыми глазами вместе с Гленном. Здесь было тихо. Я уж и забыла, как мирно здесь.
      Айви накрыла часть пола матами, оставив узкий проход из зала в задние комнаты. Раз в неделю мы устраивали спарринг для поддержания формы, поскольку мы теперь обе независимы и не каждую ночь на улице. Эти спарринги неизменно кончались тем, что я превращалась в потную массу синяков, а у Айви даже дыхание не сбивалось. Она – живой вампир, такая же живая, как и я, и вполне распоряжающаяся собственной душой. Вирусом вампиризма ее заразила собственная мать, тогда еще живая.
      Не обязанная ждать смерти, чтобы вирус начал ее формировать, Айви родилась, владея кое-чем от обоих миров, живого и мертвого, застряв посередине, пока не умрет и не станет истинной нежитью. От живого она сохранила душу, что позволяло ей ходить под солнцем, безболезненно молиться и жить на освященной земле, если ей захочется, – что она и делала, чтобы доставать мать. От мертвого достались ей небольшие, но острые клыки, умение нагнетать вампирскую ауру и пугать меня до чертиков, и сила подчинять своим чарам тех, кто это позволял. Ее неземная сила и быстрота были существенно меньше, чем у истинной нежити, но куда выше, чем у меня. И хотя ей, чтобы оставаться в здравом уме, кровь не была не-(«бходима, беспокойный голод по крови мучил ее, и она старалась подавить его, поскольку была одной из немногих живых вампиров, которые поклялись от крови воздерживаться. Я понимала, что детство у Айви было интересное, но спрашивать не решалась.
      – Заходи в кухню, – сказала я, проходя в арку позади алтарной части.
      Проходя мимо ванной, я сняла солнечные очки. Когда-то здесь был мужской туалет, и традиционную для него сантехнику заменили на стиральную и сушильную машины, раковину и душ. Это была моя ванная, а женский туалет на другой стороне коридора переоборудовали в более привычную ванную комнату с ванной. Она принадлежала Айви. Два отдельных туалета – это чертовски облегчает жизнь.
      Мне не очень понравилось, как Гленн выносит молчаливые суждения, и я закрыла двери в спальни свою и Айви, проходя мимо. Раньше здесь были комнаты клира.
      Гленн вошел за мной в кухню, на секунду-другую все же задержавшись, хотел оглядеть обстановку. Ну, так у нас почти все делают.
      Кухня была большая – одна из причин, по которой я согласилась жить в церкви и с вампиром. В ней было две плиты, промышленных размеров холодильник, и большой кухонный остров в центре, над которым висела стойка блестящей утвари и кастрюль. Сияла нержавеющая сталь, простирался кухонный стол. Если не считать моего вечного спутника – Мистера Рыбыв коньячном бокале на подоконнике – и массивного антикварного деревянного стола, который Айви приспособила под компьютер, кухня была похожа на выставочный стенд. Такого меньше всего можно ожидать в задних комнатах церкви – и мне это нравилось.
      Я поставила на стол канистру с рыбкой.
      – Ты пока посиди, – сказала я, собираясь позвонить «Хаулерам». – А я скоро вернусь. – Но я остановилась – воспитание взяло свое. – Не хочешь пока выпить, или перекусить?
      Карие глаза Гленна остались непроницаемы.
      – Нет, мэм.
      Голос его был напряжен и в нем слышался более чем намек на сарказм, так что мне захотелось как следует его стукнуть по плечу и попросить развеселиться. Но сейчас мне надо было позвонить «Хаулерам», а его настроением я займусь позже.
      – Тогда садись пока, – сказала я, слегка показывая свое недовольство. – Сейчас вернусь.
      Гостиная находилась рядом с кухней на другой стороне коридора. Ища номер тренера у себя в сумке, я нажала кнопку автоответчика.
      – Рей-Рей, привет, это я! – сказал голос Ника, несколько металлический в записи. Я глянула в коридор, проверяя, что Гленну не слышно. – Я их взял. Третий ряд на дальней правой. Теперь тебе придется доказать свое заявление и добиться нам пропуска за сцену. – Пауза, потом он добавил: – Все равно не верю, что ты с ним знакома. Позже поговорим.
      Я с предвкушением выдохнула, когда аппарат отключился. С Такатой я познакомилась четыре года назад, когда он заметил меня на балконе на концерте в день солнцестояния. Я думала, что меня сейчас вышибут, а вместо этого толстый вервольф в форменной рубашке провел меня за сцену, пока играла группа разогрева.
      Оказалось, что Таката увидел мои взъерошенные волосы и хотел узнать, зачарованные они или натуральные, и если натуральные, нет ли у меня чар, чтобы заставить нечто столь дикое лежать ровно? Пораженная близостью звезды и смущаясь, я признала, что они натуральные, хотя сегодня я их взбодрила, и сообщила ему одно из заклинаний, которые мы с матерью все время, пока я была в школе, совершенствовали для укрощения этих волос. Он засмеялся, расплел один из своих светлых дредов, показывая, что волосы у него еще хуже моих: от статики они летали в воздухе и ко всему липли. С тех пор я свои волосы не выпрямляла.
      Мы с друзьями смотрели на шоу из-за кулис, а потом мы с Такатой задали его телохранителям веселую пробежку по Цинциннати на всю ночь. Я была уверена, что он меня запомнил, мо понятия не имела, как до него добраться. Как-то странно было бы позвонить ему и сказать: «Помните меня? Мы четыре года назад пили кофе на солнцестояние и обсуждали, как распрямлять локоны».
      Я улыбнулась уголком губ, потрогав автоответчик. Для мужика такого старого он был вполне ничего. Конечно, в те времена для меня все старше тридцати уже были стариками.
      Других сообщений не было, и я поймала себя на том, что хожу по комнате, набирая номер «Хаулеров». Телефон соединился, а я потрогала на себе рубашку. После такого энергичного бега наперегонки с вервольфами надо бы в душ сходить.
      Щелкнул телефон, низкий голос почти прорычал:
      – Здрассте. Вы позвонили «Хаулерам».
      – Тренер! – воскликнула я, узнавая интонации оборотня. – Хорошие новости!
      Небольшая пауза.
      – Кто это? – спросил он. – И откуда у вас этот телефон? Я опешила.
      – Это Рэйчел Морган, – медленно сказала я. – Из «Вампирских чар»…
      Он крикнул мимо телефона:
      – Вы, псы вонючие, кто из вас звонил в эскорт-услуги? Вы ж спортсмены, черт вас побери, неужто не можете девок снимать просто так, а не покупать?
      – Погодите! – успела я сказать раньше, чем он повесил трубку. – Вы же меня наняли найти ваш талисман!
      – А! – пауза, и несколько боевых кличей звуковым фоном. – А, да.
      Я прикинула, стоит ли смена названия того шума, который поднимет Айви: тысяча глянцевых визиток, страница в телефонной книге, наборы кружек, где наше название написано золотом. Нет, не получится.
      – Я достала вашу рыбку, – сказала я, возвращаясь к текущему делу. – Когда за нею кто-нибудь заедет?
      – Э-гм… – промычал тренер. – Вам что, никто не звонил? Я почувствовала, как у меня отпадает челюсть:
      – Нет.
      – Один из наших ее пересадил, когда чистил аквариум, и никому не сказал. Наша девочка никуда не делась.
       Девочка? Откуда они знают, что это девочка?А потом я разозлилась. Я зазря вломилась в офис вервольфа.
      – Нет, – ответила я ледяным голосом. – Никто мне не звонил.
      – Гм, ну извините. Но спасибо за ваши старания.
      – Стоп! Погодите-ка, – крикнула я, услышав в его голосе попытку свернуть разговор. – Я три дня на это потратила! Я жизнью рисковала!
      – И мы очень вам благодарны… – начал было тренер.
      Я сердито повернулась и выглянула в сад через высокие окна. Солнце поблескивало на надгробьях.
      – По-моему, тренер, вы недостаточно благодарны. Меня же под пули подставили!
      – Но она не пропадала, – настаивал он. – У вас не наша рыбка. Так что – мои извинения.
      – Ваши извинения не снимут этих вервольфов с моего следа!
      Я в ярости расхаживала вокруг кофейного столика.
      – Послушайте, – сказал он. – Я вам пошлю билеты на будущее открытие игр.
      – Билеты?! – изумилась я. – За то, что я в офис мистера Рея вломилась – всего лишь билеты?
      – Саймона Рея? Вы вломились в офис Саймона Рея? Черт, это хреново. Будьте здоровы.
      – Нет, постойте! – крикнула я, но трубку уже повесили. Я уставилась на гудящий телефон. Они что, не знают, с кем имеют дело? Не знают, что я могу их биты заклясть так, что они будут трескаться, мячи будут лететь не туда? Они что, думают, я буду тихо сидеть и ничего не делать, когда они мне мою квартплату задолжали?
      Я плюхнулась в замшевое кресло Айви, почувствовав собственную беспомощность.
      – Вот именно, – сказала я сама себе. Бесконтактное колдовство требует волшебной палочки.
      Изготовление таковых не излагалось в курсе общественного колледжа – только зелья и амулеты. И у меня не было опыта и даже рецепта для таких сложных вещей. Кажется, они отлично знают, с кем имеют дело.
      Из кухни донесся скрип шагов по линолеуму, и я глянула в коридор. Гленн все слышал. С-супер. Смутившись, я вылезла из кресла. Ладно, денег я где-нибудь достану, у меня почти неделя еще есть.
      Гленн повернулся, когда я вошла – он стоял возле канистры с бесполезной рыбкой. Может, ее можно продать.
      Положив телефон рядом с компьютером Айви, я подошла к раковине.
      – Можете сесть, детектив Эдден. Какое-то время мы еще здесь пробудем.
      – Гленн моя фамилия, – ответил он жестко. – В ФВБ не разрешается иметь в подчинении родственников, так что держите свои знания про себя. И мы сейчас едем в квартиру мистера Смейзера.
      Я рассмеялась коротким лающим смехом.
      – Твой папочка любит нарушать правила?
      – Да, мэм, – нахмурился он.
      – Мы никуда не едем, пока Сара-Джейн не освободится с работы. – Я ослабила напор: не на Гленна же я злилась. – Послушай, – сказала я, не желая, чтобы Айви его тут обнаружила, пока я буду в душе. – Может, ты поедешь домой и встретимся где-то около девятнадцати тридцати?
      – Я предпочитаю остаться.
      Он поскреб волдырь, выделяющийся розовым под ремешком часов.
      – Ладно, как хочешь, – сказала я недовольно. – Я все равно пойду в душ. Он явно волновался, как бы я без него не поехала. И не зря, надо сказать, волновался.
      Потянувшись к окну над умывальником, выходящему в сад, вылизанный семейством пикси до последней травинки, я позвала:
      – Дженкс!
      Пикси сразу же вылетел, жужжа, из дыры в москитной сетке. Наверняка подслушивал.
      – Звать изволили, принцесса вони? – спросил он, приземляясь рядом с рыбкой на подоконник.
      Я посмотрела на него устало:
      – Ты не покажешь Гленну наш сад, пока я душ приму? Крылья Дженкса слились в прозрачные круги.
      – Ага! – согласился он, кружа вокруг головы Гленна. – Я отличная нянька. Пошли, желторотик, я тебе устрою пятидолларовую экскурсию. Начнем с кладбища.
      – Дженкс! – одернула я его, и он ухмыльнулся мне, театрально забрасывая пряди светлых волос на глаза.
      – Сюда, Гленн! – сказал он, ныряя в холл, и Гленн пошел за ним – явно не слишком довольный.
      Я услышала, как захлопнулась дверь, и высунулась в окно:
      – Дженкс!
      – Чего?
      Пикси влетел в окно, и лицо его перекосила раздраженная гримаса.
      Я скрестила руки на груди, задумавшись:
      – Слушай, не принес бы ты мне листьев коровяка и цветов бальзамина, когда тебе будет удобно? И есть еще одуванчики, которые не совсем отцвели?
      – Одуванчики? – От удивления он опустился на дюйм, крылышки его трещали. – Запала ты на него, что ли? Хочешь ему сделать зелье от зуда?
      Я выглянула посмотреть – Гленн стоял как вкопанный под дубом, почесывая шею. Вид у него был жалкий, а Дженкс мне объяснял, что у меня слабость к неудачникам.
      – Слушай, принеси то, что я просила, ладно?
      – Принесу, – ответил он. – Он мало на что в таком виде годится, да?
      Я подавила смешок, а Дженкс вылетел в окошко к Гленну. Пикси приземлился ему на плечо, и детектив от неожиданности дернулся.
      – Привет, Гленн! – сказал Дженкс громко. – Давай вон к тем желтым цветам за каменным ангелом. Я хочу показать тебя остальным моим ребятишкам. Они фэвэбэшника в жизни не видели.
      Я едва заметно улыбнулась. С Дженксом Гленну ничего не грозит, если Айви придет домой пораньше. Она ревностно оберегает неприкосновенность своей частной жизни, а к сюрпризам относится отрицательно, особенно если они в мундире ФВБ. То, что Гленн – сын Эддена, тоже делу не поможет. Айви не собирается будить спящую собаку, но если воспримет что-то как угрозу своей территории, то действовать будет, не задумываясь. Из-за политического статуса кандидатки в мертвые вампиры ей сходят с рук такие вещи, за которые меня ОВ тут же засадила бы за решетку.
      Когда я повернулась, мой взгляд упал на канистру с рыбкой.
      – Ну, и что мне делать с тобой… Боб? – спросила я со вздохом.
      Тащить его обратно в контору мистера Рея я не собиралась, но ведь и в канистре его тоже не оставишь. Открыв крышку, я увидела, что жабры у Боба яростно качают воду, а сам он лежит почти на боку. Может, его надо в ванну пустить.
      С канистрой в руке я вошла в ванную Айви.
      – Вот ты и дома, Боб, – сказала я, выливая канистру в здоровенную черную ванну Айви. Рыбка затрепетала в дюймовом слое воды, и я поспешно открыла краны, регулируя так, чтобы вода была комнатной температуры. Вскоре Рыбка Боб уже плавал изящными ровными кругами. Я выключила воду, подождала, пока прекратятся капли и поверхность станет гладкой. Действительно красивой рыбкой был Боб на фоне черного фаянса: весь серебряный, с длинными кремовыми плавниками и черным кружком на боку – как негатив полной луны. Я опустила в воду пальцы, и он метнулся в другой конец ванны.
      Оставив его плавать, я пошла к себе в ванную, взяла из сушилки смену одежды и полезла под душ. Распутывая волосы в ожидании, пока вода согреется, я случайно глянула на три помидора, созревающих на подоконнике, вздрогнула и порадовалась, что Гленну их не увидеть. Их мне дала одна девушка-пикси в уплату за доставку ее на другой конец города, когда она спасалась от нежеланного брака. И хотя помидоры больше не являются незаконными, выставлять их напоказ, когда в доме гость-человек, считается признаком дурного вкуса.
      Уже сорок лет прошло с тех пор, как четверть мирового населения людей погибла от созданного военными вируса, который вырвался на свободу и спонтанно привязался к слабому месту ДНК помидора, измененного генной инженерией. Он разошелся повсюду раньше, чем успели его заметить – вирус переплывал океаны с легкостью международного туриста, – и начался Поворот.
      На скрывавшихся тогда внутриземельцев вирус оказывал различное действие. На ведьм, неживых вампиров и всякие мелкие виды вроде пикси и фейри он не действовал совсем. Оборотни, живые вампиры, лепреконы и им подобные подхватывали грипп. Люди мерли штабелями, прихватывая с собой эльфов, привыкших подпирать свою численность гибридизацией с людьми – эта привычка обернулась против них.
      США скатились бык хаосу вслед за третьим миром, если бы внутриземельцы не вышли из тени, чтобы остановить распространение вируса, сжечь мертвецов и сохранить цивилизацию, пока оставшееся человечество предавалось скорби. Наша тайна была на грани раскрытия из-за вопроса «отчего-же-они-иммунны», когда харизматичный живой вампир по имени Ринн Кормель указал, что общая наша численность сравнялась с человеческой. Решение объявить о своем присутствии, жить открыто среди людей, под которых мы раньше маскировались ради собственной безопасности было почти единодушным.
      Поворот, как его стали называть, тянулся три кошмарных года. Свой страх перед нами человечество перенесло на генных инженеров, убив их на судебных процессах, предназначенных для легализации убийства. Потом они пошли дальше, объявив вне закона все генетически измененные продукты вместе с наукой, которая их создала. Вторая, более пологая волна смертей пошла за первой, поскольку лекарства, придуманные человечеством для лечения болезней – от рака и до Лльцгеймера, перестали существовать. Помидоры у людей до i их пор считаются ядом, хотя вируса уже давным-давно нету. Если не выращивать их самой, то купить их можно только в специальных магазинах.
      Я наморщила лоб, глядя на красный плод, покрытый испариной от влажного воздуха ванной. Будь я сообразительнее, и бы перенесла помидор в кухню – посмотреть, как отреагирует Гленн у Пискари. Привести человека в столовую для внутриземельцев – не самая блестящая идея. Если он устроит сце-i iy, мы не только можем не получить информацию, а рискуем вылететь оттуда навсегда, если не хуже.
      Решив, что вода достаточно горяча, я с ойканьем под нее влезла. Через двадцать минут я, завернувшись в полотенце, стояла перед своим уродливым дээспэшным комодом с батареями бутылочек косметики и парфюмерии на поверхности. Между зеркалом и рамой зажата была размытая фотография рыбки «Хаулеров». По мне так – один в один Боб.
      Восторженный визг пиксенят, доносившийся из открытого окна, несколько поднял мне настроение. Очень мало кто из пикси способен в городе выращивать детей. Дженкс был духом сильнее, чем можно подумать. Ему пришлось убивать, чтобы сохранить за собой сад и его дети не голодали. Приятно было слышать их довольные голоса. Звуки семьи, безопасности.
      – Что же это был за запах? – пробормотала я, водя пальцами над духами и пытаясь вспомнить, с каким из них мы с Айви сейчас экспериментируем. То и дело появлялся без комментариев новый флакон – это Айви приносила что-нибудь на пробу.
      Я потянулась к одному и выпустила его из рук, услышав голос Дженкса прямо у себя в ухе:
      – Нет, не этот.
      – Дженкс! – завопила я, крепко запахивая вокруг себя полотенце. – Вон к чертям из моей комнаты!
      Он дернулся назад от моей руки, пытающейся его схватить. Ухмылка у него стала шире – он посмотрел вниз, на ногу, которая вылезла у меня из-под полотенца. Смеясь, он увернулся и сел на один из флаконов. – Вот этот подойдет. И тебе понадобится любая помощь, когда ты сообщишь Айви, что снова хочешь работать на Трента.
      Нахмурившись, я потянулась за флаконом. Дженкс взлетел, треща крылышками, пыльца засияла солнечными лучами, заиграла на флаконах.
      – Спасибо, – мрачно буркнула я, зная, что нос у него лучше, чем у меня. – А теперь убирайся. Нет, погоди. – Он застыл возле витражного окошка, а я про себя еще раз поклялась зашить дыру в сетке. – Кто смотрит за Гленном?
      Дженкс в буквальном смысле просиял родительской гордостью.
      – Джакс. Они в саду. Гленн сбивает из рогатки дикую вишню для моих детей, а они ее ловят, не давая упасть на землю.
      Я так удивилась, что почти забыла о мокрых волосах и о том, что на мне ничего, кроме полотенца.
      – Он играет с твоими детишками?
      – Ага. Не такой уж он плохой человек – если узнать его получше. – Дженкс кувыркнулся в дыру. – Я его через пять минут пошлю к тебе, о'кей? – сказал он с той стороны сетки.
      – Через десять, – сказала я тихо, но его уже не было.
      Нахмурясь, я закрыла окно, заперла его и дважды проверила, что занавеска закрыта плотно. Взяв флакон, предложенный Дженксом, я брызнула из него на себя. Цветы коричного дерева. Мы с Айви последние три месяца искали духи, которые скрыли бы ее естественный запах, смешанный с моим. Этот вариант был лучше других.
      Что нежить, что живые вампиры движимы инстинктом, приводимым в действие феромонами и запахами. Они больше во власти своих гормонов, чем даже подростки. Они издают почти необнаружимый запах, который держится там, где они были – пахучая метка, сообщающая другим вампирам, что территория занята и соваться сюда не надо. Способ приятней, чем у собак, но так как мы живем вместе, то запах Айви липнет ко мне. Однажды она мне сказала, что это – свойство выживания, повышающее ожидаемую продолжительность жизни тени путем предотвращения браконьерства. Я не ее тень, но и со мной это помогало. В сухом остатке выходило, что смешанный аромат наших естественных запахов действовал как стимулятор жажды крови, мешающий Айви справляться со своими инстинктами – и тут уж не важно, что она как вампир не практикует.