Он улыбнулся, длинное лицо смягчилось. Он потянулся ко мне и чмокнул в щеку.
      – Мамы – это ужас.
      Он вылез, и я с нетерпением ждала, пока он обойдет машину и откроет мне дверцу.
      – Ник, я серьезно. Она малость тронутая. Смерть папы ее действительно подкосила. Она не психопатка там или что, но не думает, что говорит. Что на уме, то и на языке.
      Напряженное лицо его разгладилось:
      – Так поэтому только я еще с ней не знаком? Я думал, дело во мне.
      – В тебе? – спросила я, не понимая, и тут же внутренне вздрогнула. – Ах, это! Человек и ведьма, – сказала я тихо, чтобы ему не пришлось этого говорить. – Нет.
      На самом деле я об этом просто забыла. Вдруг занервничав, я поправила волосы и потянулась рукой за отсутствующей сумкой. У меня замерзли ноги, и шлепанцы шлепали по ступеням неуклюже и громко. Дженкс кружил возле фонаря на крыльце огромной ночной бабочкой. Я позвонила в дверь и встала рядом с Ником. Господи, пусть сегодня будет у нее хороший день.
      – Хорошо, что не во мне дело, – сказал Ник.
      – Ага, – согласился Дженкс, приземляясь мне на плечо. – Твоя мама обязательно должна с ним познакомиться. Увидеть, кто же дочку трахает и вообще.
      – Дженкс! – выкрикнула я – и тут же собралась и сделала лицо, потому что дверь открылась.
      – Рэйчел! – воскликнула мама, бросаясь вперед и сгребая меня в охапку. Я закрыла глаза и обняла ее в ответ. Она была ниже меня, и ощущение было странное. Запах лака для волос хлынул в горло, к нему примешивался едва уловимый аромат красного дерева. Мне совестно было, что я не сказала ей всей правды насчет моего ухода из ОВ и смертельных опасностей, которые я пережила. Но не хотелось ее волновать.
      – Привет, мам, – сказала я, отодвигаясь. – Это Ник Спарагмос, а Дженкса ты помнишь?
      – Конечно, помню. И рада снова тебя видеть, Дженкс.
      Она отступила внутрь, пробежав рукой по выцветшим рыжим волосам и вязаному платью средней длины. Тревога, комом свернувшаяся у меня в груди, отпустила. Она хорошо выглядела, лучше, чем в прошлый раз. Снова в глазах ее был лукавый блеск, и двигалась она быстро, когда вела нас внутрь.
      – Давайте, давайте, – сказала она, маленькой ручкой подталкивая Ника в плечо. – А то крылатой шушеры налетит.
      Свет в коридоре горел, но не слишком освещал его зеленую темноту. Вдоль узкого коридора висели картины, и меня чуть прижало клаустрофобией, когда мама еще раз крепко меня обняла и отодвинулась, сияя.
      – Я так рада, что ты приехала, – сказала она и обернулась к Нику. – Значит, вы и есть Ник.
      Она окинула его оценивающим взглядом, прикусив нижнюю губу. Резко кивнула, увидев его поношенные туфли, потом задумчиво поджала губы при виде моих шлепанцев.
      – Добрый вечер, миссис Морган, – сказал Ник, улыбаясь и протягивая руку.
      Мама протянула руку ему навстречу, но вместо рукопожатия вдруг дернула его к себе и обняла – я аж вздрогнула от неожиданности. Мама намного меня ниже, и Ник после первой секунды удивления усмехнулся мне поверх ее головы.
      – Как я рада с вами познакомиться, – сказала она, выпуская Ника и поворачиваясь к Дженксу.
      Пикси устроился у потолка.
      – Здрассьте, миссис Морган. Отлично сегодня выглядите, – сказал он осторожно, чуть присев в воздухе.
      – Спасибо. – Она улыбнулась, ее немногие морщины стали глубже. В доме пахло соусом для спагетти, и я подумала, не надо ли ее предупредить, что Ник – человек. – Ладно, заходите. Завтракать будете? Я себе варю спагетти, без проблем сварить еще.
      Идя за ней на кухню, я не могла удержаться от вздоха, но постепенно напряжение меня отпускало. Мама вроде бы больше обычного следила, что говорит. Вошли в кухню, ярко освещенную верхним светом, и мне стало легче дышать. У кухни был нормальный вид – человечески нормальный. Мама уже редко варила зелья, и только бак соленой воды у холодильника и медный котел на плите наводили на какие-то мысли. Когда наступил Поворот, мама училась в школе, и ее поколение было очень осторожным.
      – Мы просто заехали забрать мои лей-линейские прибамбасы, – сказала я, зная заранее, что моя попытка забрать вещи и бежать обречена на провал, поскольку в медном котле уже кипела вода в ожидании макарон.
      – Мне не трудно, – сказала она, добавляя горсть спагетти. Поглядев на Ника, она добавила еще одну. – Уже восьмой час, вы же есть хотите, Ник?
      – Да, миссис Морган, – сказал он, не обращая внимания на мой умоляющий взгляд.
      Она, довольная, повернулась к плите:
      – А ты, Дженкс? У меня во дворе мало что есть, но все в твоем распоряжении. Или могу тебе сахарной воды намешать, если хочешь.
      Дженкс просиял:
      – Спасибо, мэм! – Он подлетел так близко, что ветром от крылышек шевельнул ее рыжие волосы. – Посмотрю у вас во дворе. Вы не против, если я соберу пыльцы с вашего гибискуса? Моим младшим в это время года это будет очень-очень полезно.
      Мать осветилась улыбкой.
      – Конечно, сколько хочешь. Эти чертовы фейри чуть не сгубили все вокруг, охотясь на пауков.
      Она приподняла брови, и меня охватил дикий страх. У нее есть мысль – и не угадать, какая.
      – Ты не знаешь случайно каких-нибудь детей, которым интересно было бы поработать на исходе лета? – спросила она, и я с шумом облегченно вздохнула.
      Дженкс сел на ее протянутую ладонь, крылышки его довольно сияли розовым.
      – Да, мэм. Мой сын, Джакс, будет рад поработать у вас во дворе. Он с моими двумя старшими дочерьми вполне смогут отгонять фейри. Я их пришлю к вам завтра до восхода, если хотите. Когда вы будете пить первую чашку кофе, уже ни одного фейри видно не будет. – Чудесно! – воскликнула мать. – Эти чертовы гады у меня все лето торчали во дворе. Всех певчих птичек разогнали на фиг.
      Ник дернулся, услышав подобную лексику от столь почтенной леди, и я пожала плечами.
      Дженкс пролетел по дуге от задней двери ко мне, без слов прося ее открыть.
      – Если не возражаешь, – сказал он, паря над ручкой, – я быстренько посмотрю, что там. Чтобы детки ни на что неожиданное не напоролись. Джакс все-таки еще мальчишка, и я хочу его предупредить, чего остерегаться.
      – Прекрасная мысль, – сказала мать, цокая каблуками по белому линолеуму. Она включила свет на заднем крыльце и выпустила Дженкса.
      – Так, – повернулась она к Нику. – Садитесь, пожалуйста. Пить хотите? Воду, кофе? Кажется, у меня где-то пиво есть.
      – Кофе – это было бы отлично, миссис Морган, – сказал Ник, выдвигая из-под стола стул и усаживаясь.
      Я открыла холодильник, и мать взяла у меня из рук пакет молотого кофе и стала хлопотать, издавая какие-то родительского тембра звуки, пока я не села рядом с Ником. Стул заскрипел громко, и мне неловко было, что мать так суетится. Ник усмехнулся, явно забавляясь моей неловкостью.
      – Кофе, – заговорила мать, болтаясь по кухне. – Восхищаюсь мужчинами, которые пьют кофе на ленч. Вы понятия не имеете, Ник, как я рада с вами познакомиться. Уж сколько воды утекло, как Рэйчел в последний раз приводила в дом мальчика. Она даже в школе не особенно с ними встречалась. Я даже задумалась, не склоняется ли она в другую сторону – если вы меня понимаете.
      – Мама! – воскликнула я, чувствуя, как лицо у меня становится под цвет волосам.
      Она заморгала:
      – Но ведь ничего плохого в этом нет, – поправилась она, набирая кофе и насыпая его в фильтр.
      Я не смотрела на Ника – только услышала, как он весело прокашлялся. Положив локти на стол, я уронила голову на руки.
      – Но вы меня понимаете, – добавила мать, повернувшись к нам спиной, чтобы убрать пакет. Я сжалась, не зная, что у нее сейчас вылетит изо рта. – Я того мнения, что лучше совсем никакого мужчины, чем не тот, кто нужен. Вот твой папа – это был тот, кто нужен.
      Вздохнув, я подняла глаза. Если она заговорила о папе, то не будет говорить обо мне.
      – Какой был хороший человек, – сказала она, медленно подходя к плите. Она стала боком, чтобы нас видеть, подняла крышку и помешала соус. – Детей заводить надо только с тем, кто нужен. Нам повезло, у нас родилась Рэйчел. И все равно мы ее чуть не потеряли.
      – Каким образом, миссис Морган? – заинтересовался Ник.
      Лицо у нее вытянулось от давней тревоги, а я встала включить кофеварку, потому что она забыла. Меня смущала история, которая должна была последовать, но была знакома, и смущала куда слабее, чем то, что она могла бы еще сказать, особенно уже заговорив о детях. Я села рядом с Ником, а мама начала с привычного запева.
      – Рэйчел родилась с редкой болезнью крови, – сказала она. – Мы о ней даже не догадывались, просто вдруг это неподходящее сочетание генов вылезло наружу.
      Ник повернулся ко мне, приподняв брови.
      – Ты мне об этом не рассказывала.
      – Ну, у нее этой болезни больше нет, – сказала мать. – Отзывчивая дама в больнице нам все объяснила, сказала, что со старшим братом Рэйчел нам повезло, и что шансов на туже болезнь у нашего следующего ребенка – один из четырех.
      – Похоже на генетическое заболевание, – сказал Ник. – Обычно от них не выздоравливают.
      Мать кивнула и прикрутила огонь под кипящими макаронами.
      – Рэйчел дала положительный отклик на курс лекарственных трав и традиционных препаратов. – Она наш чудо-ребенок.
      Ник, похоже, не был убежден, и я объяснила:
      – У меня митохондрии выдавали какой-то странный фермент, и белые кровяные шарики считали его инфекцией. Они нападали на здоровые клетки как на чужеродные – в основном на костный мозг и прочие ткани, связанные с кроветворением. Я только помню, что все время была усталой. Травы помогали, но лишь когда наступил пубертат, все это устаканилось. Теперь все в порядке, разве что чувствительность к сере осталась, но болезнь укоротила мне жизнь лет на десять. Как минимум, мне сказали.
      Ник под столом тронул меня за колено:
      – Прости.
      Я осветилась улыбкой, глядя на него:
      – Ну что такое десять лет? Мне даже до пубертата не полагалось дожить.
      У меня духу не хватило сказать ему, что даже учитывая эти десять отнятых лет, я все-таки переживу его лет на полсотни или больше. Но он, наверное, и так это знал.
      – Мы с Монти познакомились в колледже, Ник, – продолжала рассказывать мать, возвращаясь к прежней теме. Я знала, что она не любит говорить о первых двенадцати годах моей жизни. – Это было так романтично! В университете только-только ввели курсы паранормальных явлений, и была путаница насчет предварительных требований – каждый мог брать любой курс. Мне совершенно нечего было делать на занятиях по лей-линиям, и единственной причиной, почему я туда записалась, был потрясающе красивый колдун прямо передо мной в офисе регистратора, а все альтернативные курсы были уже заполнены.
      Движение ложки в кастрюле стало медленнее, пар окружал мать.
      – Забавно, как иногда судьба будто сталкивает между собой тех, кого хочет, – сказала она тихо. – Я записалась на курс, чтобы сидеть рядом с одним парнем, а кончилось тем, что я влюбилась в его лучшего друга. – Она улыбнулась мне: – В твоего отца. Мы втроем делали вместе лабы. Я бы их провалила, если бы не Монти. Лей-линейщица из меня оказалась никакая, а поскольку Монти не мог бы заварить зелье, хоть ты его убей, он два года строил для меня все круги, а я оживляла все его амулеты до самого диплома.
      Этого я никогда раньше не слышала.
      Вставая взять три чашки для кофе, я глянула на котел с красным соусом. Морща лоб, я подумала, есть ли какой-нибудь вежливый способ вылить его в помойное ведро. Она опять варит соус в котле для зелий. Оставалось только надеяться, что она сполоснула его соленой водой, или ленч может оказаться куда интереснее обычного.
      – А как вы с Рэйчел познакомились? – спросила мать, отталкивая меня от котла и засовывая замороженный каравай печься в духовку.
      Вытаращив глаза, я замотала головой, предупреждая Ника. Он посмотрел на меня, на мать.
      – Гм… на одном спортивном мероприятии.
      – «Хаулеры» играли? – спросила она.
      Ник посмотрел на меня, прося помощи, и я села рядом с ним.
      – На крысиных боях, мам, – сказала я. – Я ставила на норку, а он на крысу.
      – Крысиные бои? – скривилась она. – Вот гадость. И кто победил?
      – Они удрали, – ответил Ник, глядя на меня ласковыми глазами. – Мы потом представляли себе, что они удрали вместе и бешено влюбились друг в друга. И сейчас живут где-то в городской канализации.
      Я подавила смешок, но мать рассмеялась открыто. У меня сердце екнуло при этом звуке – я уже давно не слышала, чтобы она смеялась так весело.
      – Да, – сказала она, откладывая прихватки. – Мне нравится. Норки и крысы. Как мы с Монти, у нас больше не было детей.
      Я моргнула, не понимая, как она от норок и крыс перескочила к себе и папе, и причем тут, что у них больше не было детей.
      Ник наклонился поближе и шепнул:
      – Норки и крысы тоже не дают потомства.
      Я открыла рот в безмолвном «А!» и подумала, что Ник с его своеобразным видением мира лучше может понять маму, чем я.
      – Дорогой мой Ник, – сказала мать, резко и быстро помешивая соус по часовой стрелке. – У вас генетических болезней в роду нет? Только не это!Меня охватила паника, а Ник спокойно ответил:
      – Нет, миссис Морган.
      – Называй меня Элис, – сказала она, – ты мне нравишься. – Женись на Рэйчел и заведите детей побольше.
      – Мама! – воскликнула я.
      Ник широко улыбнулся – ему понравилось.
      – Но не прямо сейчас, – продолжала она. – Еще какое-то время вместе насладитесь своей свободой. Детей хочется только тогда, когда ты уже к этому готов. Вы ведь безопасным сексом занимаетесь?
      – Мама, замолчи! – крикнула я.
       Бог мой, поскорее бы кончился этот вечер!Она обернулась, упираясь рукой в бедро. В другой была зажата ложка, с нее капал соус.
      – Рэйчел, если ты не хотела, чтобы я подняла эту тему, тебе надо было прикрыть свой засос чарами.
      Я уставилась на нее, отвесив челюсть. Просто помертвев, я встала и вытащила ее в холл.
      – Извини, – бросила я, увидев ухмылку Ника.
      – Мама! – шепнула я в коридоре. – Ты же должна была принимать свои лекарства, ты не забыла?
      Она опустила голову.
      – Он очень симпатичный. Я не хочу, чтобы ты и его прогнала, как прогоняла всех прежних бойфрендов. Я так любила твоего отца, я хочу, чтобы ты была так же счастлива.
      Тут же моя злость испарилась – у мамы был такой одинокий, такой несчастный вид. Я вздохнула, опустив плечи. Надо бы мне заезжать к ней почаще.
      – Мам, – сказала я. – Он – человек. Нормал.
      – А! – тихо ответила она. – Кажется, более безопасного секса не бывает?
      Мне стало нехорошо, когда я увидела, как придавила ее тяжесть этого простого замечания, и я подумала, не изменилось ли ее мнение о Нике. У нас с Ником не может быть детей. Хромосомы не сочетаются. Доказательство этого факта положило конец давним спорам внутриземельцев, установив, что колдуны, в отличие от вампиров и вервольфов, – отдельный от человечества вид, не менее, чем пикси или тролли. Вампиры и вервольфы, укушенные или рожденные в этом состоянии, – всего лишь модифицированные люди. А колдуны, хотя почти идеально имитируют людей, на клеточном уровне отличаются от них не меньше, чем бананы от дрозофил. С Ником я останусь бесплодна.
      Я это сказала Нику в первый же раз, как наши объятия превратились в нечто более настойчивое – я боялась, что он заметит, будто что-то не так. И страшно было от мысли, что он как-то с отвращением отреагирует на это различие наших видов. Так что я чуть не заплакала, когда он сделал большие глаза и задал только один вопрос:
      – Но ведь с виду и по ощущениям это одно и то же?
      В то время я еще честно этого не знала. Ответ на вопрос мы нашли вместе.
      Покраснев оттого, что эти мысли пришли ко мне при матери, я ей слабо улыбнулась. Она улыбнулась в ответ, выпрямившись всей своей хрупкой фигуркой.
      – Ладно, – сказала она. – Я тогда открою банку соуса «альфредо».
      С колоссальным облегчением я ее обняла. Она тоже обняла меня крепче обычного. Все-таки я по ней скучала.
      – Спасибо, мам, – шепнула я.
      Она потрепала меня по спине, и мы разомкнули объятия. Не глядя мне в глаза, она повернулась к кухне.
      – У меня в ванной лежит амулет, если он тебе нужен, третий ящик снизу.
      Сделав глубокий вдох, она с приветливым лицом короткими и быстрыми шагами направилась в кухню. Я секунду прислушивалась, решила, что ничего не изменилось – мама весело болтала с Ником о погоде, убирая куда подальше томатный соус. С облегчением я застучала шлепанцами по темному коридору.
      Ванная у мамы выглядела так же жутковато, как у Айви – только рыбка в ванне не плавала. Амулет я нашла и, смыв с себя «Кавергерл», пробудила чары, вполне довольная результатом. Еще раз со вздохом попытавшись пригладить волосы, я поспешила в кухню. Никто не знает, что еще мама расскажет Нику, если я оставлю их слишком надолго.
      Конечно, я их нашла над альбомом с почти вплотную сдвинутыми головами. Мама показывала фотографии. У Ника в руках была чашка кофе, от нее поднимался пар.
      – Мам! – с упреком сказала я. – Потому-то я больше никого и не привожу.
      Крылья Дженкса резко затрещали – он взлетел с маминого плеча.
      – Ведьма, не гони волну. Все равно они уже миновали картинки с голыми младенцами.
      Я закрыла глаза, собираясь с силами. Мама, радостно покачивая бедрами на ходу, подошла помешать «альфредо». Я заняла ее место рядом с Ником, показывая на страницы:
      – Вот это мой брат Роберт, – сказала я, жалея, что он не отвечает на мои телефонные звонки. – А это папа, – добавила я, чувствуя наплыв эмоций. И улыбнулась фотографии – мне очень его не хватало.
      – Хорошо выглядит, – сказал Ник.
      – Для меня это был лучший человек в мире.
      Я перевернула страницу, и Дженкс приземлился на нее, уперев руки в боки и стал прогуливаться по моей жизни, аккуратно разложенной по столбцам и строкам.
      – Вот это моя любимая его фотография, – сказала я, показав на группу непохожих одиннадцати-двенадцатилетних девочек, стоящих перед желтым автобусом. Все мы были загорелые, волосы на три тона светлее обычного. Мои были коротко пострижены и торчали во все стороны. Папа стоял рядом со мной, держа руку у меня на плече, и улыбался в объектив. Я невольно вздохнула.
      – А это мои подруги по летнему лагерю, – сказала я, вспоминая три моих самых лучших лета. – Посмотри, видишь озеро? Это где-то в штате Нью-Йорк. Плавала я только один раз, потому что холодная была вода. Ноги сводило.
      – Никогда в лагере не был, – сказал Ник, пристально вглядываясь в лица.
      – Лагерь из разряда «твое последнее желание», – объяснила я. – Меня оттуда вышибли, когда сообразили, что я уже не умираю.
      – Рэйчел! – возразила мама. – Там не все были умирающие.
      – Почти все.
      Я помрачнела, разглядывая лица, когда сообразила, что только я одна из них, наверное, еще жива. Попыталась вспомнить имя худенькой черноволосой девочки рядом со мной, и огорчилась, что не смогла. Это была моя лучшая подруга.
      – Рэйчел попросили больше туда не приезжать, когда она устроила скандал, – сказала мама, – а не потому, что она выздоравливала. Ей вступило в голову наказать одного мальчика iu то, что девочек дразнил.
      – Мальчика! – передразнила я. – Хулигана. Он там был старше всех.
      – И что ты сделала? – спросил Ник с веселым интересом. Я встала налить себе кофе.
      – Забросила его на дерево.
      Дженкс хихикнул, а мама постучала ложкой по краю кастрюли.
      – Ну, не скромничай. Рэйчел подключилась к лей-линии, па которой был построен лагерь, и забросила мальчика на тридцать футов вверх.
      Дженкс присвистнул, а у Ника сделались большие глаза. Я налила себе кофе, чувствуя неловкость. Это был не очень хороший день. Тому хмырю было лет пятнадцать, и он изводил девочку, которую на этой фотографии я обнимала за плечи. Я ему велела оставить ее в покое, а он меня толкнул так, что я полетела на землю, и тут я сорвалась. Я даже не знала тогда, как черпать из лей-линии – просто все само собой случилось. Пацан приземлился на дерево, упал и руку себе порезал. Крови столько было, что я перепугалась. Молодых вампиров в лагере пришлось вывезти на всю ночь на прогулку по озеру, чтобы успеть собрать землю, куда пролилась кровь, и сжечь.
      Папе тогда пришлось прилететь разбираться. Это был первый случай, когда я воспользовалась лей-линией и, в общем, последний до колледжа, потому что папенька тогда выдубил мне шкуру как следует. Мне еще повезло, что меня не выгнали на месте в ту же минуту.
      Я вернулась к столу и увидела его улыбку на фотографии. – Мам, можно я эту фотографию возьму? Мои пропали весной, когда… когда их сгубило неудачное колдовство.
      Я встретилась взглядом с Ником и получила подтверждение, что он ничего не сказал о смертельных опасностях, которые мне грозили.
      Мама пододвинулась ближе.
      – Очень хорошая фотография отца, – сказала она, вынимая ее из альбома и давая мне. Потом вернулась к плите.
      Я села на стул и стала разглядывать лица, пытаясь вспомнить имена. И не могла припомнить ни одного – мне это не понравилось.
      – Рэйчел? – позвал Ник, глядя в альбом.
      – Да?
       Аманда? –молча спросила я темноволосую. – Так тебя звали?
      Дженкс завертел крыльями, отчего у меня волосы затанцевали вокруг лица.
      – Черт побери! – воскликнул он.
      Я глянула на фотографию, открывшуюся под той, что была у меня в руке, и почувствовала, как бледнею. Это был тот же день, потому что снято на фоне того же автобуса. Но на этот раз отца окружали не девочки-подростки, а стоял рядом с ним некто – один в один Трент Каламак, только постаревший.
      Я никак не могла выдохнуть. Эти двое на снимке улыбались, щурясь против солнца. Они дружелюбно обнимали друг друга за плечи и явно были довольны.
      Мы с Дженксом испуганно переглянулись.
      – Мам? – сумела я наконец спросить. – Кто это?
      Она подошла поближе, присмотрелась, издала удивленный звук:
      – Я и забыла, что у меня такая есть. Это человек, которому принадлежал лагерь. Они с твоим отцом были очень близкими друзьями. Отец очень тяжело переживал его смерть. Трагически погиб, не прошло и шести лет со смерти его жены. Думаю, отчасти и поэтому твой отец утратил волю к борьбе. Они погибли с интервалом в неделю, если помнишь.
      – Нет, я не знала, – прошептала я, опустив глаза.
      Это не был Трент, но сходство – поразительное. Наверное, его отец. Мой отец был знаком с отцом Трента?
      От внезапной мысли я прижала руку к животу. Я поехала в нот лагерь с редкой болезнью крови, и с каждым годом мне становилось лучше. Трент замешан в генетических исследованиях, может быть, его отец занимался тем же. Мое выздоровление было названо чудом. А это могла быть незаконная и аморальная генетическая манипуляция.
      – Бог ты мой! – выдохнула я.
      Три лета в лагере. Месяцы лежания почти до самого заката. Необъяснимые боли в бедре. Все еще иногда преследующие меня кошмары – меня душит пар.
       Чего это стоило?Что взял с папы отец Трента в уплату за жизнь его дочери? Не отдал ли он за это свою?
      – Рэйчел, что с тобой? – спросил Ник.
      – Ничего. – Я стала успокаивать дыхание, разглядывая фотографию. – Мам, а можно, я и эту тоже возьму?
      Я сама слышала, как по-чужому звучит мой голос.
      – Бери, я ее не хочу у себя держать, – сказала она, и я вытащила фотографию дрожащими пальцами. – Потому-то она и внизу. Ты же знаешь, я ничего не могу выбросить, связанного с твоим отцом.
      – Спасибо, – шепнула я.

Глава пятнадцатая