Про все

      - Ни в коем случае. Даже не думай.
      - Ну почему? Ты сама же вопросы и будешь задавать?
      - Я тебя спрошу то, о чем мы договоримся. Но там, в зале, вопросы начнут задавать зрители. И ты не представляешь, какие они станут вопросы задавать.
      - Ну и что? Отвечу.
      - Ты не понимаешь, это же как на рентгене. Искренним нужно быть предельно. И когда восемь камер снимает, я не смогу замять острые вопросы.
      Смогла отговорить. Не сумела бы, наверное, наблюдать спокойно, как "раздевают" близкого человека... Я ведь до передачи своих героев, гостей, как я их называю, не вижу. Я знаю тему передачи, готовлю примерные вопросы, а что он или она именно расскажет - не знаю. Мне просто в ухо говорят:
      - Лена! Не торопись, вот здесь у героя есть история.
      Я понимаю, что так лучше, когда я не знаю историю гостя. Это ведь как с анекдотом. Когда слышишь в первый раз - глаза горят и смех наружу рвется. Во второй раз - воспринимаешь уже чисто информативно. В третий - становится скучно.
      Поэтому мне и создают в студии ситуации, от которых я пылаю и горю. Просто в сценарии пишут в скобочках слово "история", но сути истории - не излагают. Потому как когда мне интересно, я задаю нужные по ходу передачи вопросы, а если я историю знаю, я могу и забыть задать нужный вопрос. А надо, чтобы мы со зрителями были "одного поля ягоды". И ведь сами герои прекрасно чувствуют, искренне ли я спрашиваю. Я близко от них стою - они могут просто по блеску глаз догадаться. Глаза горят - порядок, есть контакт!
      Многому, безусловно, пришлось учиться прямо, что называется, в процессе. Иногда гости волновались:
      - А правильно ли я буду говорить? Не слишком ли откровенно?
      В таких случаях наши редакторы советуют:
      - Вы почувствуете по моим глазам. Смотрите на меня. Если что не так или о чем-то лучше не говорить, я предупрежу или перебью.
      Герои же и сами чувствуют, когда я начинаю отводить глаза или отворачиваться - на передаче они - как нервы обнаженные.
      Раньше я вообще не представляла, как можно заставить человека замолчать. Таня, мой волшебный наушник, говорила:
      - Отними микрофон. Микрофон - твое орудие. Человек может даже кричать, а ты раз - и отдала микрофон другому.
      Я ведь раньше давала микрофон выступающему. И, если вдруг возникала проблема, человека уносит в открытое море, я должна была чуть ли не силой отнимать свое орудие производства. Теперь мужественно держу микрофон сама, чтобы без конфликтов прервать выходящую из берегов речь.
      Парик - особая статья. Дело в том, что когда я надеваю парик, я - это уже не я. Совершенно другой человек. Иногда и без тормозов. Бывало, что и теряла грань, что можно, а что нельзя делать и говорить. Когда я в парике, происходит метаморфоза. Обычная Елена Ханга остается дома, пьет чай, вышивает крестиком. А женщина в парике может задать абсолютно любой вопрос. Остается только один критерий: быть тактичной. И, если человек не хочет говорить, не дожимать его. Ведь всегда чувствуется, насколько далеко готов идти герой. Часто перед передачей я предупреждаю гостя:
      - Если вы не хотите, скажите, о чем вас не надо спрашивать. Не бойтесь, я вас не подставлю.
      Или:
      - Подскажите, насколько далеко я могу зайти?
      Однажды была такая ситуация, когда я сама себя загнала в угол. Не ту, которая крестиком вышивает, а ту, что в парике, хотя и без безумных линз (кстати, интересно все же, куда бы меня увел "мефистофелевский" глаз?). Тема передачи была изысканна - "Мои сексуальные фантазии".
      Одним из героев был парень, который мечтал провести ночь с женщиной другой расы, - очень, кстати, распространенная фантазия. И я, совершенно забыв о том, кто я, стала расспрашивать этого человека:
      - Скажите, а вот почему же интересно заниматься любовью с негритянкой?
      Настырно так спрашиваю. Он отвечает:
      - Существует такой стереотип, что негритянки гораздо более сексуальны, чем все другие женщины.
      И тут понимаю, что вопрос мог бы задать он сам:
      - А вы, Лена, каково ваше мнение на сей счет? Считаете ли вы, что черные сексуальнее?
      И самое ужасное - я сама и подвела его к этому вопросу. Ведь я ощущала себя просто ведущим передачи. У меня в момент беседы не было ни пола, ни расы - в нормальном своем состоянии я бы и четверти тех вопросов, что задавала, и не попыталась бы задать. Моя работа - объективно рассмотреть тему. Я просто стараюсь ПОНЯТЬ своего героя. И вот, когда я подвела его к провокационному вопросу, я вдруг осознала себя собой, которая, естественно, не захочет отвечать, хотя и напросилась. Потому что я не хочу, просто не хочу на полном серьезе обсуждать, какие мужчины сексуальнее - белые или черные.
      Наверное, он увидел ужас в моих глазах. И - тактично перевел разговор в иную плоскость, сделал вид, что я не негритянка. Сказал что-то вроде того, мол, что все мы мечтаем о далеком, что экзотика будоражит и еще что-то чрезвычайно лирическое. Выпустил меня из моего же капкана.
      Безусловно, для передачи было бы гораздо эффектнее, если бы он все-таки не пожалел меня. Но, признаюсь, что многого не делаю для дешевой эффектности.
      Почему я российская журналистка, а не американская? Расскажу про еще одну передачу "Секс и тинэйджеры".
      Девочка, совсем ребенок, рассказывает, как много у нее было мужчин.
      Пытаюсь понять, почему:
      - Ты получаешь удовольствие?
      Нет, удовольствием и не пахнет. Девочке лет семнадцать, а у нее было уже больше ста мужчин. Зал настроен агрессивно, чуть ли не вслух ее проституткой обзывают. И она сидит озлобленная, агрессивная не меньше зала. А я все пытаюсь понять:
      - А что твои родители?
      И тут вступает в беседу наушник:
      - Лена! Не надо о родителях, ее изнасиловал отец, когда она была маленькой.
      Я девочку не очень хорошо вижу, но понимаю ее состояние. А на мониторе видно, что слезы у нее прямо-таки застилают глаза. Я слышу:
      - Отойди от нее, не разговаривай, она сейчас заплачет!
      Вот именно этим наше телевидение от американского и отличается. Потому что на самом деле было бы выигрышно, очень выигрышно. Но я ухожу от героини, а тут одна женщина говорит:
      - Я хотела бы спросить о родителях этой девочки.
      Мне в ухо:
      - Лена, а может, добьем?
      Но я вырвала у зрительницы микрофон. Понятно, что было бы страшно эффектно: девочка плачет, признается, что ее изнасиловал папа. Настроение аудитории изменилось бы моментально, потому что стали бы понятны мотивы такого поведения. Маленький человек живет с мамой-наркоманкой, когда папа пьет и маму бьет. И девочке просто-напросто нужно, чтобы ее любили. Пусть пять минут, пусть ей за эту любовь надо переспать. Но ее погладят по головке и скажут "ты - моя хорошая".
      И вот: передача началась с того, что девочка плохая, а закончилась тем, что она хорошая. Но для нее-то какая травма! Ведь она заранее рассказала режиссеру правду и просила о родителях не расспрашивать. Она не была готова страдать.
      Я подождала, пока у нее высохнут слезы, и мы перешли на другие темы. Конечно, если бы это было американское телевидение, такую героиню довели бы до истерики. И зал бы сидел в слезах. А уходя, зрители бы сказали:
      - Прекрасная передача!
      Так что наше телевидение хоть и коммерческое, но с человеческим лицом.
      Как-то мы делали передачу о самоудовлетворении женщин. Уже после показа пришла к нам тогдашняя героиня. Оказалось, ее уволили с работы. Дело оказалось в том, что начальник нашей героини ее домогался. И мог бы простить, если бы она ему с кем-то изменяла, а вот что она изменяла ему сама с собой - вытерпеть не смог. Увидел по телевизору и дико обиделся. Эту передачу мы хотели повторить через полгода. Так эта женщина каким-то образом дозвонилась до Парфенова, отыскала его на даче и сказала:
      - Я понимаю, это ваша передача, я не вправе просить. Но если можно - не ставьте ее в программу.
      Звонок был в субботу утром, а вечером уже эфир. Парфенов нашел нужных людей, попросил заменить кассету, чтобы просто не подводить человека. В Америке о таком и речи бы не могло идти. Чтобы вот так позвонить и попросить:
      - Знаете что, не показывайте меня, пожалуйста!
      Разговор там короткий:
      - Ты снялся добровольно?
      - Да!
      - Все, спасибо.
      А мы, мы стараемся не обижать людей. Особенно, если человек заранее попросил. Но это как многослойный торт. В конце концов, герои тоже должны отдавать себе отчет в собственных поступках и решениях, - до какого слоя они могут позволить себе откровенничать. Мы же больше печемся о том, чтобы не затрагивать чувства сторонних людей. Рассказывайте о себе, а не о других. Если приходит женщина, она должна понимать, что передача существует не для того, чтобы помочь ей свести счеты с мужем, а исключительно в целях анализа ее личного состояния.
      Когда снимали передачу на день святого Валентина, к нам приходили люди, которые в реальной жизни никак не могли признаться в любви. А здесь, в эфире, мы дали им такую возможность. Там все было довольно хитро закручено - ведь надо было пригласить и тех, кому в любви объяснялись, под предлогом, что надо прийти, поддержать знакомого. Более того - их надо было "выдерживать" в неведении, чтобы вывести на сцену в нужный момент. И вот парень объясняется в любви и тут приводят... другого парня! Я осторожно поинтересовалась их сексуальной ориентацией. Они говорят:
      - Мы чувствовали, но не решались признаться.
      - А родители ваши знают?
      - Нет, но теперь узнают.
      Ну ладно, ведь они - взрослые люди, пусть сами разбираются со своими родителями. Но когда передача монтировалась, ребята все же позвонили и попросили их вырезать:
      - Уберите нас, пожалуйста. Не хотим, чтобы родители знали. Может быть, потом, как-нибудь... Друзей мы не боимся. А мама, если соседи увидят... Это жестоко.
      Вырезали. Жаль, потому что как концовка передачи - интрига была замечательной. Передача получилась гораздо скучнее. Но что делать? Человечность требует жертв. Во всяком случае не человеческих.
      ПУСТЬ ГОВОРЯТ
      Предсказание моей подруги, что со мной будет ассоциироваться понятие "вседозволенность", к счастью, не сбылось. Меня порой поражает, как тактично люди ведут себя. Никто ни разу не крикнул вслед:
      - Эй, Ханга! Как насчет этого?
      Когда я сажусь в машину, а чаще всего я встречаюсь с незнакомыми людьми именно в поездках, никто сразу не говорит:
      - Я вас узнал.
      Сначала идет разговор просто "за жизнь", а уж только потом водитель осторожно намекает:
      - Вы мне кого-то напоминаете.
      Иногда я замыкаюсь:
      - Нет, вряд ли, я живу не в России.
      И все - дальше разговор не идет.
      Иногда спрашиваю:
      - И кого же?
      - Вы случайно не ведете передачу "Про это"?
      - Случайно веду.
      - Так вот, знайте - передача мне не нравится, а вот вы мне в ней нравитесь.
      Или:
      - Я вашу передачу не смотрю, но вот восьмая и пятнадцатая мне понравились. А передача двена-дцатая - просто кошмар.
      Или:
      - Тема вашей передачи меня не интересует, но ведь интересно посмотреть, что вы наденете в следующий раз - ведь вы всякий раз по-новому одеваетесь.
      Иногда говорят, что смотрят для того, чтобы послушать анекдот. Мы и в самом деле стараемся каждую новую тему заявлять анекдотом, чтобы все не было слишком мучительно серьезно. Вообще мои случайные собеседники разговаривают очень тепло и тактично, иногда так, будто сто лет знакомы. Никто никогда не сказал игриво:
      - А что вы делаете сегодня вечером?
      Конечно, бывают инциденты, но совсем иного плана.
      Как-то очень поздно, часа в три ночи, выхожу после съемок. Все уже разъехались, я одна. Хотела было сесть в машину, а за рулем - мужчина. Подумала: "Нет, не буду к мужчине садиться". С другой стороны - как найти в три часа ночи водителя-женщину? Тот увидел, что я сомневаюсь, вернулся и говорит:
      - Я знаю, почему вы ко мне не захотели сесть.
      - Почему?
      - Потому что я черный! Я армянин, а все думают, что чеченец.
      И стал рассказывать, как ему тяжело, как шины прокалывают и прочее, а под конец говорит:
      - Я вам так скажу. Не все черные - плохие!
      Я расхохоталась.
      - Обернитесь, - сказала, - посмотрите на меня повнимательнее. Я вам расскажу про черных!
      Однажды попался водитель из кавказской республики. А накануне показали передачу о тех мужчинах, у которых очень много разных женщин. И как назло, один из участников передачи был родом с Кавказа. Так мой водитель начал прямо кричать:
      - Да как вы можете нас так показывать! Будто мы такие звери!
      Возразила:
      - Там же русских было много участников, а грузин только один.
      - Ну, то, что русские - проститутки, это и так все знают. А зачем вы нас в дурацком свете выставляете?
      Логика, что и говорить, железная. Но никогда, никогда я не чувствовала агрессии конкретно против Елены Ханги. Могут спросить:
      - Зачем вы так много о гомосексуалистах говорите?
      Но угрозу своей жизни, повторяю, я не чувствовала никогда. Хотя были и достаточно опасные моменты. Однажды села в машину, а водитель закрыл дверь и говорит:
      - Мы никуда не поедем, пока я вам все не расскажу. У меня большие сексуальные проблемы.
      - Вы знаете, уже час ночи. Может быть, вы придете на передачу и там расскажете?
      - Я вам расскажу.
      И это было страшно - у него была явная патология, а он еще и завелся, когда стал рассказывать. И когда я попыталась его успокоить, он только больше разволновался:
      - Ах так, вы с ними со всеми разговариваете, а со мной - нет?
      Но все равно, даже в этом случае агрессия была направлена не против меня. Ему просто нужна была помощь. Оказывается, столько людей нуждается в помощи! Не столько даже в медицинской, сколько в психологической. Просто люди хотят выговориться. Притом рассказать о своей проблеме именно не другу или подружке, через которых все твои знакомые узнают. Ведь энергия несложившейся сексуальной жизни мучает, не дает жить спокойно.
      Я убеждена, что таким людям наша передача помогает. Я даже не говорю о тех людях, которые приходят на передачу, о них расскажу позже. Передача очень полезна для телезрителей, и тому масса подтверждений.
      Пример? Пожалуйста.
      Накануне записи передачи о женских оргазмах мне позвонила моя школьная подруга, которую я не видела много лет. Позвонила - и пришла ко мне на передачу. Я ее посадила на те места, куда не достает камера, чтобы ее не было видно. После передачи она мне говорит:
      - Лена, спасибо большое. Я такое узнала... Теперь я знаю, что надо пойти к врачу.
      - Ну ты же образованный человек! Ты что, не знала, как пойти к врачу?
      - А как? Как ты это представляешь? Куда я звоню? В нашу консультацию? А где я возьму телефон?
      - Ну, есть ведь справочные...
      - И что - я пойду в справочную и скажу: у меня проблема? И как, мне туда с мужем идти? Ведь он уверен, что у него все в порядке. Это тебе кажется, что все просто; иллюзия, что человек может подумать: "У меня проблема" и пойти к врачу. Такой традиции у нас нет! А кому сказать? Подруге?
      И тут я поняла, что передача полезна даже в практическом смысле. Во-первых, мы можем сказать, к какому врачу надо обращаться. А во-вторых, для человека очень важно знать, что если у него есть отклонения, то он далеко не единственный в этом мире. Ведь так бывает, что молодые люди думают, что только они такие "уроды", и папе не скажешь, и маме не скажешь - все, конец света. Страшное дело.
      Как-то в самолете рядом со мной оказалась супружеская пара, лет примерно около сорока. И они стали меня благодарить за передачу о девственниках. Я удивилась:
      - Она что, вам помогла?
      - Не нам - сыну. У нас сын, ему уже девятнадцать, он девственник.
      Казалось бы, странно. Парень девятнадцати лет, из нормальной семьи, москвич и - девственник. Оказывается, таких ребят сейчас - очень много.
      Когда-то давно эту проблему решали родители. Или отец вел повзрослевшего сына в публичный дом. Или рядом с комнатой мальчика выделяли комнатку для горничной. В советские времена молодые люди решали проблему с девушками своего возраста. А сейчас девушки стали меркантильнее - их надо вести в ресторан, покупать им что-то, что не под силу бедному студенту. И девушки нового поколения предпочитают поэтому общаться с мужчинами постарше, посостоятельнее. А их ровесники остались "не у дел".
      И вот эта супружеская пара рассказала, что к своему ребенку они с подобным разговором и подступиться не могли. А тут - передача. (У нас тогда выступал хороший мальчик, который рассказывал, как ему надоело ходить в девственниках). Ну, они включили погромче телевизор, а сами из комнаты ушли - по делам как бы. Сначала к телевизору вышел сын. Занимался своими делами, но слушал. Потом выполз дедушка, подсел, смотрит вроде бы равнодушно. Потом бабушка. Ну, и родители. И они стали обсуждать проблемы этого мальчика, который был в передаче. Именно не сына, а мальчика. И сын тоже охотно вступил в обсуждение, не признаваясь, что он тоже девственник. И так, слово за слово, полное и равное взаимопонимание. Вот так я и услышала:
      - Спасибо, что помогли установить контакт с сыном.
      Или еще. Звоню в "Московские новости", представляюсь секретарше. И в ответ:
      - О! А мы с дочкой смотрим вашу передачу.
      - А сколько же лет дочке?
      - Пятнадцать.
      Я ужаснулась:
      - Да что вы, с ума сошли? Такая маленькая!
      - Пусть лучше узнает об этом по телевизору, чем от ребят в подворотне. Хотя я во многом с передачей не согласна, но вы поднимаете и нужные темы.
      Нас забросали письмами о том, зачем мы показываем про садомазохистов. Просто больная тема оказалась. Все в голос:
      - Да как вы можете!
      А я считаю, что если есть такое явление, пусть уж лучше о нем по телевизору смотреть, чем на практике применять, передача все-таки помогает выпускать пар. Переводить, можно сказать, практические занятия в русло высокой теории.
      Писем ругательных было, конечно, много. Вот, например:
      - Как вы можете показывать такую гадость так поздно вечером!
      Или:
      - Нам категорически не нравится передача "Про это". Сколько ни смотрели все не нравятся.
      То есть смотрят-то исправно. Не нравятся - а смотрят. Однажды даже в суд подавали.
      Это была передача про тех самых садомазохистов. Женщина пришла с кнутом, все как положено. И я спросила:
      - Кто-нибудь хочет, чтобы его выпороли?
      Честное слово, это был совершенно риторический вопрос, я была уверена, что желающих не найдется. И тут три молодых парня, три оленя, выскочили на сцену и сказали:
      - Мы хотим!
      - Как, серьезно?
      - Да, на полном серьезе.
      - Но это же больно!
      - Интересно попробовать, не до смерти же нас будут бить.
      - Ну что ж, давайте.
      Дама их привязала. Я говорю:
      - Если будет больно, скажите, тотчас же прекратим.
      - Хорошо.
      И она начала их сечь. А люди из зала:
      - Еще! Еще!
      Я была потрясена - били-то их по-настоящему, до крови. Спрашиваю:
      - Может, прекратим?
      - Давайте, сколько надо! Десять раз надо - бейте десять!
      Один парень встал, видно, что звезды у него перед глазами.
      - Ну что, жалеешь?
      - А что жалеть? Попробовал - и ладно.
      Вот за эту передачу на нас подали в суд с формулировкой "за оскорбление мужского достоинства". Но мы ведь никаких правил не нарушаем - за этим строго следим. Хотя, особенно поначалу, нас много дергали, и прокуратура, а в Думе даже разбирали вопрос о передаче.
      Много было критики про передачу в прессе, особенно в первые полгода. Но от меня подробности скрывали, зная, какая я впечатлительная. До смешного доходило. Я узнала, что в "Известиях" вышла ругательная статья. Мне кто-то газету принес, смотрю, Андрей, шеф-редактор, напрягся. Почитать не успела - он выхватил ее прямо из рук:
      - Надо почитать перед съемками!
      - Ну давай вместе читать.
      - Сейчас отдам.
      Прошло пять минут, спрашиваю:
      - Где газета?
      - А! Уже нет, кто-то забрал.
      Спрашиваю, где статья, у того, кто мне газету принес. Он:
      - Сейчас вторую принесу.
      Смотрю, Андрей делает знаки. Приносят газету. Андрей:
      - Дай-ка я посмотрю!
      - Ты же читал только что!
      - Я сейчас.
      Подхожу к нему через две минуты, а именно та статья, где про передачу, уже вырезана. Такая вот эквилибристика. Потом только мне объяснили, почему на такие трюки пускались - в прессе было много сурового, просто чудовищного.
      Сейчас-то, конечно, мне уже все показывают. Передачу приняли - ее цитируют. Даже анекдоты появились: передача для молодежи - "Про это", для стариков - "Про то, как это было". К тому же, по сравнению с тем, что сейчас показывают по другим каналам, наша передача - жалкий лепет на лужайке. Мы же практически ничего "этакого" не показываем, изъясняются наши гости весьма литературно. В общем, критиковать практически перестали.
      Более всего мне неприятно, когда на меня словно бы перекладывают ответственность за темы передачи. Я готова спорить, когда нас будут ругать в категориях "пошло", или "скучно", или "не глубоко". Но когда какая-нибудь газета пишет нечто вроде того, что, мол, понятно, почему Хангу выбрали в ведущие - потому что ее национальность, как известно, предрасположена к сексу. На подобном языке я даже разговаривать, не то что спорить, не стану.
      А "по теме" отметились-то многие. Например, Жириновский в своей книге написал что-то вроде того, что "эта чернокожая мулатка, у которой нет ни стыда, ни совести". Естественно, это меня обидело. Во-первых, если уж "мулатка", это и означает "чернокожая". А во-вторых, что значит - ни стыда, ни совести? Ну что тут ответишь, это ведь Жириновский...
      А живописец Глазунов и вовсе заявил, что меня надо расстрелять. Кажется, по ОРТ. Я сама, правда, не видела, но мне охотно пересказали это все в лицах. И "шедевр" создал: "Пороки ХХ века" (прошу прощения, если неточно передаю название). Огромная картина - там Ленин, Сталин, Клинтон, еще кто-то и я с микрофоном в виде фаллоса. Можно к этому с юмором отнестись, если отвлечься от того, что возле картины стоит гид и пальчиком тычет:
      - Это вот такой порок, а это - вот такой.
      Каюсь, из любопытства сходила в Манеж. Старушки-посетительницы на меня с осуждением смотрели, они Глазунову поверили. Обидно? В общем-то, да. Не то чтобы я с утра до вечера об этом думаю, ногти грызу, но все-таки неприятно.
      Не ручаюсь за достоверность, но мне рассказывали, что однажды где-то было интервью с Михаилом Козаковым. Его что-то спросили о сексе, а он ответил очень своеобразно: ну, мол, я же не такой, как эта идиотка Ханга, чтобы о сексе рассуждать. Вот этого я никогда не пойму - как может мужчина незнакомую (да даже если бы и знакомую!) женщину публично назвать так? Ладно, если бы его спросили о передаче, ну, сказал бы, что не нравится. Но вот так, походя... Нет, не понимаю, как так можно. И некоторые другие известные люди позволяют себе в таком роде высказываться. Бред какой-то - не дома, за чаем, а вслух, на все окрестности. Никогда не пойму.
      Обычно мне говорят, что передача не нравится, а на личность не переходят. Хотя когда была телефонная прямая линия "Комсомольской правды", мне задали такой вопрос:
      - Скажите, пожалуйста, почему у вас такой противный голос? Вы так хрипите, что просто слушать невозможно!
      - Возможно, потому, что я записываюсь девять часов подряд, устаю.
      - Ну и что, я сама тоже работаю, но вас же слушать невозможно!
      Или был такой звонок:
      - За сколько вы продались этим олигархам?
      Я как-то отшутилась, но вообще обычно не отвечаю на оскорбления. А конструктивно разговаривать готова.
      Но вообще волна возмущения уже прошла. Зыбкое равновесие достигнуто.
      Оказалось, что эту песню ни убить, ни придушить невозможно.
      ДВА МИРА - ДВА СЕКСА
      Бывает, на съемках наушник меня предупреждает:
      - Следи за лицом!
      Это когда возникают темы, на которые я бурно реагирую. Например, когда мужчина унижает женщину, пытается оскорбить:
      - Такая она бестолковая, ничего у нее не получается!
      Или когда мужчина кричит:
      - Да ты знаешь, какой я мужик! Да я женщину из постели не выпущу, пока у нее десяти оргазмов не будет! До утра у меня трудиться будет!
      А подтекст: вот я, такой шикарный, а они какие-то все вареные. Это особенно неприятно, потому что говорится на публику, и видно, что на публику.
      Еще одна болезненная тема - когда мужчины наотрез отказываются заниматься безопасным сексом. Одному такому герою я говорю:
      - Неужели ты не боишься СПИДом заразиться?
      - Я сплю только с приличными девушками.
      - Объясни, что такое "приличная девушка"? Это та, которая из интеллигентной семьи? Или та, которая не стоит на улице и идет с тобой не за деньги?
      - В баре присматриваюсь. Смотришь - вроде приличная женщина. Значит, можно знакомиться.
      - Хорошо. А как ты потом узнаешь, все ли в порядке? Сколько должно времени пройти до следующего контакта - неделя, месяц?
      - Ну, может быть, день.
      Притом меня возмущало не то, что он спит со многими женщинами, не предохраняясь, а то, что он женат:
      - Если ты сам рискуешь жизнью, то это твое личное дело - можешь заразиться и умереть. Но на каком основании ты подвергаешь опасности свою жену?
      Мои аргументы его не убеждают. И такой герой был не один. Многие мужчины безоговорочно и наотрез отказываются предохраняться. Мотив таков: если ты веришь женщине, то предохраняться не надо. На мой вопрос:
      - А если женщина тебе не верит? - они хлопают глазами и говорят об одном и том же:
      - Как они могут не верить, ведь я сплю только с порядочными женщинами.
      В результате выясняется, что девяносто - девяносто пять процентов российских мужчин отказываются предохраняться. А среди американских мужчин картина прямо противоположная: чаще всего как раз предохраняются.
      В Америке настолько часто говорили о СПИДе, настолько эта тема открыта, столько знаменитых людей - а это очень важно - выступали на телевидении и рассказывали, что среди их друзей кто-то умер, а кто-то болен, что теперь просто неприлично предложить женщине заниматься сексом без презерватива. Даже есть традиция, когда люди собираются пожениться, они вместе идут к врачу, получают справку, чтобы убедиться, что все у них в порядке. И только после этого начинают жить без презервативов.
      В России же по-прежнему презерватив представляется многим лишним аксессуаром. Хотя наркомания, особенно в южной России, в приграничных зонах, захлестнула целые города и даже некоторые области. А где наркомания - там и СПИД. Нет, не понимают или не хотят понять? Нет нужной "обработки", - очень мало на экранах TВ социальной рекламы. Наверное, это невыгодно. Зато очень "выгодно" потом будет тратить государственные деньги на лечение тысяч и тысяч людей. Но почему-то такие элементарные вещи нашим чиновникам и общественным деятелям до сих пор не понятны. Они, видимо, уверены, что ни с ними, ни с их детьми ничего подобного произойти не может. На самом деле все гораздо сложнее. И это проблема для всего общества. Но по крайней мере одна, индивидуальная, панацея есть у каждого - все тот же сакраментальный презерватив. Дефицита-то сегодня, к счастью, нет.
      А ведь вич-вирус может проявиться и через несколько месяцев, так что если ты два-три месяца ни с кем не спал, это вовсе не означает, что ты здоров. Это как в том анекдоте, когда проститутка спрашивает мужчину:
      - Ну, а справка-то у тебя есть?
      - Да, пожалуйста!
      - Можешь порвать, она тебе больше никогда не понадобится.
      А у нас мужчины с гордостью говорят:
      - Это как русская рулетка!
      На одну из передач я пригласила корреспондента ABC. Он задает вопрос такому лихому парню:
      - Ты когда-нибудь видел больного СПИДом?
      - Да, у меня друг болен.
      - Ну, и что ты испытал, когда его увидел?
      - Неприятно, конечно.
      - И теперь ты будешь предохраняться?
      - Нет, зачем? Ведь столько самолетов разбивается, а все равно люди летают.
      Мертвая зона.
      В Америке о безопасном сексе с детьми начинают говорить родители. Вообще существует большой спор чуть ли не на политическом уровне: выдавать детям в школе презервативы или не выдавать.
      Республиканцы, которые исторически более консервативны, требуют, чтобы детям в школах презервативы не раздавали. Республиканцы говорят:
      - Это мой ребенок, не надо его поощрять. Если ему дадут презерватив, он решит, что этим можно заниматься. Если не дадут, у него не появится преждевременного интереса к сексу.
      Демократы говорят:
      - Надо раздавать презервативы. Иначе мы насаждаем СПИД. А сексом они все равно занимаются, удержаться просто невозможно, тем более это везде и всюду в обществе провоцируется.
      И никак они не сговорятся.
      Я думаю, что все же детям стоит давать презервативы. Или хотя бы вести с ними беседы на эту тему.
      Мы стали делать передачу "Секс и тинэйджеры". А к нам на работу пришла новая практикантка. Совсем молоденькая, поэтому мы решили дать ей самое простое задание: позвонить в Думу и пригласить на эту передачу депутата, который занимается разработкой закона о сексе в школе. Через некоторое время она возвращается, вся красная и напуганная. В чем дело? Оказывается, в Думе ее очень далеко послали:
      - Ах, вы из этой передачи!..
      А дальше - таким матом, какого эта девочка в жизни не слышала. В общем, наотрез отказались прийти и обсуждать эту тему.
      Тогда я позвонила своей первой учительнице, которую не видела со школы, и она согласилась прийти:
      - Мы все в школе смотрим вашу передачу.
      - Ну и как, нравится?
      - Мнения разделились на две неравные части. На меня и тех, кому не нравится.
      На передаче она выступила очень хорошо, по делу:
      - Конечно, нужно сексуальное образование в школе. Но не в той форме, какая сейчас у нас существует - предмет ведет факультативно, - или учитель физкультуры, или преподаватель математики. А если вдруг кто-то из учениц забеременеет, то показывают старый фильм про аборт, в надежде, что другим неповадно будет. Нужны специалисты, которых надо готовить в педагогических институтах.