— Ты прекрасно играешь. — Адепт Тьмы кивком показал на Терпеливую, все еще лежащую у Роланда на руках. — С лучшим инструментом ты будешь непревзойденным.
      Пальцы Роланда напряглись на полированном дереве.
      — Я счастлив и с этим, — ответил он, и сквозь страх прорвалось возмущение.
      — Конечно, счастлив. — Адепт Тьмы, поставив на торец свой футляр с гитарой, непринужденно на него облокотился. — Не был бы ты счастлив, не играл бы так хорошо. Но ведь ты, несомненно, подумывал, каково это — играть на действительно классной гитаре. С приличным резонансом и струнами, которые не ослабевают в самый ответственный момент.
      Пальцы Роланда непроизвольно коснулись струны «ля». Она постоянно ослабевала, сколько бы раз он ее ни менял и как бы тщательно ни настраивал. Да и у самой Терпеливой — лучшей из всего, что он мог себе позволить, звук не был так уж силен и глубок.
      «Я с ума сошел, когда полез против него с таким… Постой! — Он заставил себя оторвать взгляд от Тьмы и поглядел на остатки рассасывающейся толпы. — Ведь я же победил!»
      И радость победы вновь наполнила его, а с ней вернулась уверенность в себе.
      — Я счастлив и с этим, — повторил он, интонацией пресекая дальнейшую дискуссию, И уложил Терпеливую в футляр, бережно устроив на фетровой обивке. Выпрямившись, он увидел, что Адепт Тьмы загородил ему дорогу.
      — Идем со мной.
      — Зачем?
      — Идем. Тебе теперь нечего меня бояться. Ты меня победил. И можешь себе позволить быть великодушным.
      «Вот те и прогулочки по темным переулочкам». Роланд уставился куда-то поверх обтянутого хлопком плеча и попытался собраться с мыслями. Он определенно не собирался идти на прогулку с этим обманчиво дружелюбным молодым человеком, и все тут. Однако Эвану нужна информация: где прячется Тьма, где будут врата — а сейчас предоставляется лучший, быть может, единственный, шанс ее получить. Конечно, это рискованно, но, пожалуй, рискнуть стоит. В нем все еще оставалась согревавшая его сила. И к тому же Адепт Тьмы не выглядел устрашающе. Роланд его только что победил, и сможет это повторить.
      Приближающиеся с юга две массивные фигуры в синих мундирах подтолкнули его к решению.
      — Куда пойдем? — спросил он, направляясь к северу.
      Адепт Тьмы подстроился под его шаг.
      — Да просто вокруг.
      Они шли молча, пока не свернули на Дандес-стрит, и тогда Адепт сказал:
      — Я хотел бы заключить с тобой сделку.
      Роланд от удивления дернул головой.
      — Сделку? Что это за сделка?
      — Ты получишь то, чего больше всего желаешь, а взамен перестанешь помогать Свету.
      Тон был настолько деловой и будничный, что Роланд мог лишь спросить:
      — Ты меня соблазняешь?
      Адепт недоуменно улыбнулся.
      — В общем, именно это я и делаю.
      Несмотря ни на что, Роланд мог только рассмеяться в ответ. Они опять свернули влево, в небольшой парк за Центром, двигаясь по траве в сторону видневшихся шпилей церкви Святой Троицы.
      — Ну, соблазняй, только предупреждаю: я не хочу ничего из того, что ты можешь дать.
      — Однако последнее время у тебя возникали новые желания.
      — Нет! — Роланд энергично замотал головой. — Нет! Не было этого!
      Адепт Тьмы выразил удивление.
      — Ты отрицаешь свое вожделение к Свету?
      Роланд вознамерился было сказать «да», потому что не мог признать перед Тьмой то, в чем самому себе не хотел сознаваться. И остановился. Лгать в лицо Тьмы — это опасно. Ложь, вдруг дошло до него, есть отречение от Света, к чему бы она ни относилась.
      — Нет, — медленно и осторожно произнес он. — Я не отрицаю своего вожделения.
      — Но ведь ты сказал, что этого не было!
      Я отрицаю, что у меня были новыежелания. — Это была не совсем правда, но Роланд решил, что сойдет и так. — Желание любви у меня возникало и раньше. И какая разница, как там смонтирован водопровод?
      «И в самом деле, какая? — сказал он себе, вдруг поняв, что эта мысль пришла ему в голову только что. — Святое небо, прав был Эван — нет зла в любви. Вот когда я его опять увижу, тогда я…» — Он прервал мысль, не зная точно, что тогда будет, но уверенный в том, что перестанет метаться. Свет из окон церкви упал на лицо Тьмы, и Роланд понял, что победил снова.
      — Но я не это тебе предлагал, — небрежно отмел в сторону скользкую тему Адепт, когда они пошли обратно к Центру. — Не это твое самое сильное желание.
      — Ну-ну? — подтолкнул его Роланд, желая, согласно предложению Тьмы, быть в победе великодушным.
      Адепт перевел дыхание и приставил ладонь к стеклянной двери, ведущей в торговый ряд. Та распахнулась.
      — Эй, сейчас уже за полночь. Тут не должно быть открыто!
      — И не было. — Адепт улыбнулся через плечо, и его синие глаза в тусклом свете стали почти черными. — Пойдем.
      Роланд пожал плечами — «Се, агнец идет заклатися»… — и шагнул следом.
      «Итон-центр» ночью выглядел внутри совсем по-другому — как декорация в ожидании актеров. Туфли на мягкой подошве ступали по плитам абсолютно бесшумно. Адепт с Роландом пересекли широкий пролет и остановились возле больших стеклянных дверей на Йонг-стрит. По другую сторону стекла площадь, на которой они играли, уже опустела, и на ней остался только мусор.
      Адепт Тьмы взмахнул длиннопалой рукой.
      — Я дам тебе то, что у тебя было тут сегодня вечером…
      — Это и так мое, — перебил Роланд, ощутив последнюю крупицу тепла от своей силы. — Это исходило изнутри, а не снаружи. Ни дать, ни отобрать у меня это ты не можешь.
      — Ты недослушал, — вздохнул Адепт Тьмы. — Я дам тебе то, что у тебя было сегодня, но песни будут твои собственные.
      — Мои песни…
      — Да. Твоя музыка и твои слова будут двигать людьми. Ты не должен всю жизнь петь чужие слова и сочиненную другими музыку.
      — Мои…
      — Ну, — улыбнулся Адепт Тьмы, — не этого ли желаешь ты более всего на свете?
      — Да, — еле сумел выговорить Роланд. Обрести частичку, которой так не хватает его собственным песням. Обрести свой собственный голос. Чтобы созданная им музыка значила что-то и для других и повергала их в слезы и смех, в гнев и радость, и жила, и действовала, когда его самого уже не будет. Как часто он думал, что за это можно бы и душу продать. Теперь предоставляется шанс.
      — Ну как, договоримся?
      Да и не нужен он Эвану на самом деле. И сегодня дважды он сделал вклад в победу, дважды победил Тьму. Не хватит ли?
      — Роланд?
      Свои песни. Своя музыка.
      — Договоримся?
      Красная с белым обертка от жареных цыплят полощется на сквозняке.
      «—  Роланд, они цыплят купили!
      — Вижу, детка.»
      А будет ли Ребекка слушать его песни? Он почему-то понял, что нет. Но весь остальной мир — не перевесит ли он одну слабоумную простушку?
      Роланд не мог поднять головы, он весь дрожал, и голос его был еле слышен:
      — Нет.
      Не перевесит.
      — Нет?
      Роланду следовало бы впасть в экзальтацию — он только что еще раз показал, насколько силен, — но ощущал он лишь невыносимую боль утраты.
      — Ты совершаешь ошибку, Роланд, — пожал плечами Адепт. — Но это твое дело.
      — Ты очень спокойно это принял, — сказал Роланд. Он был неприятно удивлен таким небрежным отношением Тьмы к своей жертве.
      Адепт приложил руку к двери, и замок сухо щелкнул.
      — Что-то выигрываешь, что-то проигрываешь. Оп-па! — Он сделал паузу. — Похоже, твои приятели в синем все еще здесь. Боюсь, им не очень понравится, когда они увидят, что ты выходишь из запертого здания.
      Роланд перевел взгляд с полицейских на Адепта и понял, что сейчас он скажет самую, быть может, большую глупость в своей жизни. Но страх перед полицией был непосредственным страхом, а перед Тьмой — ну, несколько уже ослабленным.
      — Так что же нам делать?
      — Идти обратно, разумеется.
      И они прошли обратно через весь пролет к двери, выведшей их на другую сторону церкви.
      — Мы обошли вокруг Троицы, — заметил Роланд, когда они проходили мимо фонаря внешнего освещения церкви.
      — Да, я знаю.
      Роланд прислонился спиной к каменной стене и глубоко вдохнул влажный воздух.
      — Не могу тебя понять. Ты не такой, как я думал. Ты — как бы это точнее сказать — не очень страшный.
      — В самом деле? — спросил Адепт. И тут же стал очень страшным.
      У Роланда подкосились ноги, и колени стукнулись об асфальт. Разум, пытаясь справиться с огромностью представшего перед ним зла, ничего не мог больше воспринимать. Роланд пытался отвернуться — и не мог. Пытался вскрикнуть — и не смог. С невероятным усилием он заставил себя произнести единственное слово, и оно было похоже на всхлип:
      — Эван…
      — Поздно, — улыбнулась Тьма.
 
      — Эй, Мардж!
      Констебль Паттон остановилась, взявшись за ручку двери, и подождала, пока позвавшая ее сотрудница подбегала, размахивая листком бумаги.
      — Нашла я парня, которого ты ищешь!
      — Быстро ты это. — Паттон протянула руку за листком.
      Сотрудница с веселой ухмылкой отдала бумажку.
      — Это было нетрудно. Я хочу сказать, он довольно необычен. Неудивительно, что ты его запомнила.
      Разглядывая распечатку, констебль Паттон кивнула:
      — Я и сама не удивляюсь.
      Картинка уступала оригиналу; она не могла передать игру движущейся светотени в волосах и постоянно меняющейся улыбки. Заметив этого парня в гостинице, Паттон поняла, что уже видела его раньше.
      — Значит, мы его загребли в драке на стадионе… Эван Тарин, да? — Она сунула листок в карман. — Спасибо, Ханя. Не перестаю удивляться, чего ты только не вытаскиваешь из своего компьютера!
      Ханя улыбнулась:
      — Работа у меня такая. Это еще просто.
      Через несколько минут Паттон, садясь в патрульный автомобиль, бросила листок на колени своему напарнику.
      — Я же тебе говорила, — добавила она, когда он взял рисунок.
      Констебль Брукс, прочитав информацию, только хмыкнул.
      С самодовольным выражением лица констебль Паттон барабанила пальцами по приборной доске.
      — Я же знала, что двух таких красавчиков в городе быть не может.
      — Большое тебе спасибо, Мэри Маргарет. — Он отдал ей листок и тронул машину с места. — Что теперь?
      — Он был отпущен по поручительству Дару Састри из Столичной Социальной Службы.
      — Ага. И что?
      — А то, что после сегодняшней смены мы ее проверим. Этот мистер Тарин как-то связан с убийцей, и мне хочется с ним и его дружком перекинуться парой слов.
      — Надо было ими заняться сегодня.
      Да знаю, — поморщилась Паттон. Ей самой было непонятно, почему она отпустила этих двоих просто так — даже имен не записала. Это было не в ее правилах. Краем глаза она глянула на Джека. Это было не в ихправилах. — Это, я думаю, из-за жары.
      — Ты в самом деле в это веришь?
      Паттон невесело рассмеялась.
      — После той ночи в Дон-Вэлли я сама не знаю, во что верю.
      — Я лично верю в то, во что всегда верил.
      — А ты всегда верил в единорогов?
      — Ага.
      — В эльфов и кобольдов, разумеется, тоже?
      — Угу.
      — В гулей, и призраков, и тварей, которые шастают в ночи?
      Он ответил не сразу, а когда ответил, вся шутливость из его голоса исчезла.
      — Это ясно и без слов.
      Больше они в эту ночь не говорили — только наблюдали.
 
      — Но где же он, Эван?
      — Не знаю, Леди. Не могу его найти.
      — Он мертв?
      — Нет. Если б он погиб, я бы знал.
 
      Все в мире было не так. Роланд заставил себя открыть глаза и тут же закрыл — даже самая малая доза света вышибала искры из мозгов. Такого похмелья у него никогда в жизни еще не было. Мозг будто пропустили через миксер, живот прижало к позвоночнику железным шлагбаумом, и одолевал неудержимый позыв к рвоте. Опять, По запаху можно было определить, что это уже случилось. Вот если бы голова перестала болтаться, тогда…
      Он вспомнил Тьму, ужас и боль и задергался, слабо шевеля руками и ногами.
      — Говорил же тебе, не сдохло.
      Все внутренности сжало так, что истерика и страх исчезли, осталась только борьба за глоток воздуха. Когда опасность неминучей смерти, как ему показалось, миновала, он снова открыл глаза.
      Земля покачивалась вверх и вниз в четырех футах под его головой — чуть-чуть не доставали до нее болтающиеся руки. В поле зрения входила и выходила какая-то размытая круглая бульба, и Роланд попытался сообразить, что бы это такое могло быть. Собрав все силы, которых на данный момент оставалось не очень много, он заставил собственные руки упереться в то, что его держало. Оно не шевельнулось, хотя на ощупь было теплым и слегка упругим.
      Оно снова стало туже, и руки упали, в глазах позеленело, потом стало краснеть, потом…
      — Придушишь, дурак! — бухнул второй голос, раздался звук, похожий на удар грома, и слава Богу, давление ослабло, и Роланд втянул полные легкие насыщенного смрадом воздуха.
      Когда в глазах прояснилось, Роланд увидел, что размытая круглая бульба — это босая и грязная нога.
      «Размер этак семидесятый при десятой полноте», — подумал Роланд, покачиваясь туда-сюда. Потом до него дошло, что это может означать.
      — О Господи! — Страх дал ему силы вывернуть шею и глянуть вверх.
      Великан, который нес его под мышкой, был ростом футов пятнадцать. Шагавший рядом его приятель — чуть покороче. Оба одеты в вонючие гниющие шкуры, грубо стачанные наподобие безрукавок.
      Роланд заколотил руками и ногами, а когда это не возымело действия, попытался вывернуться. Со шкур тучей поднялись мухи, покружились и сели обратно. Но великаны не обратили на это внимания. Силы оставили Роланда, голова безвольно свесилась, реальность сузилась до мелькавшего перед глазами клочка земли. Глядя, как грязная дорожка переходит в скальную тропу, он пробормотал: «Кажется, я уже не в Канзасе». Не оригинально, но ничего более умного в этих обстоятельствах он не мог придумать. Страха у него уже не оставалось — он вытек вместе с силой, а чувства притупились, однако Роланд подозревал, что скоро это переменится, стоит ему только чуть больше узнать, чего надо бояться.
      Великаны петляли мимо куч гниющего мусора, и от поднимающейся вони спазмами сводило желудок. Его снова начало рвать. Для изголодавшегося по кислороду тела это было слишком, и он снова скользнул в беспамятство.
      Пришел в себя через несколько минут, когда, брошенный на землю, проскользил несколько футов по какой-то мягкой, податливой насыпи, усыпанной твердыми обломками, врезавшимися в избитые ребра. И это была самая лучшая постель за все годы его жизни. Даже вонь не могла омрачить радости от того, что можно спокойно лежать и наслаждаться свободным дыханием. Роланд ничего не видел, в ушах гудело, но он чувствовал себя так хорошо, как никогда на протяжении последних — он смутно припомнил встречу с Тьмой — часов. Вдруг появился свет, и Роланд увидел, что в десяти футах от него стоит один из великанов и тень его танцует в свете костра на странных угловатых предметах. В его руках футляр с гитарой Роланда казался игрушечным.
      Роланд попытался оттолкнуться от земли. Рука прошла через опору с влажным хлюпаньем и попала в полость, заполненную чем-то вроде рисового пудинга, только рисинки в нем шевелились. Роланд взгромоздился на колени, и его обуял ужас: большинство тел разложилось уже до неузнаваемости, гудение шло от миллионов мух, а грудная клетка, в которую провалилась его рука, чем-то кишела. Даже при тусклом освещении нетрудно было догадаться, чем она могла кишеть в царстве мух.
      Только реакция на трупы не позволила Роланду сразу отреагировать на личинок. Какая-то часть его существа хотела заорать: «Уберите это! Уберите!» — но из-за шока он лишь отряхнул руку и остался стоять на коленях с выпученными глазами.
      Как и большинство людей его поколения в его части света, Роланд немного видел трупов — если быть точным, то лишь один, да и тот лежал, как восковая кукла, будто никогда и не жил. Эти же тела были и более, и менее реальны, и единственные сведения о том, как с ними быть, Роланд получил из фильмов, которые предпочел бы не помнить. Хотя все это невозможно было принять ни за фильм, ни даже за кошмар. Ни фильмы, ни кошмары не дают такого непосредственного впечатления. Заболело колено, в которое что-то врезалось, и, Роланд, чуть сместившись, глянул вниз. Под его тяжестью развалился на три четверти палец скелета, блеснула обнажившаяся поверхность сустава. Роланда затрясло, и он ощутил, как в утробе рождается вопль.
      — На твоем месте я бы не стал кричать.
      У одного трупа задвигалась челюсть, а голос — голос принадлежал Тьме.
      — Только напомни этим двоим, что ты здесь, и они могут надумать позавтракать пораньше.
      Роланд всхлипнул, но не издал больше ни звука. Оглянувшись, он заметил, что один из великанов все еще возится с костром, а второй копается в мусорной куче у стены пещеры.
      — Но выход есть, — нашептывал голос Тьмы. — Тебе только надо позвать меня. Попроси меня помочь, и я перенесу тебя домой.
      Губы используемого Тьмой рта не были на это способны, но в голосе Адепта Тьмы Роланду почудилась улыбка, когда тот прибавил:
      — Только не думай слишком долго.
      — Не думай слишком долго, — повторил Роланд, когда труп затих. Разум его балансировал на грани помешательства, и он смотрел в черную глубину, предвкушая развязку.
      «То есть сдайся, — раздался глумливый голос у него в голове. — Пойди по легкой дорожке, как дядя Тони говорит».
      Выход манил. Роланд отступил от него на шаг.
      «А вот черта с два. — Он заставил свое тело не дергаться. — Эти парни мертвы. Вреда мне они не сделают. А если попробуют, от хорошего тычка на части развалятся».
      Смелые слова, хоть он им и не верил до конца. Слишком живое воображение наделяло осклизлые останки жизнью.
      «Он хочет напугать меня так, чтобы я не мог думать, и мне останется только к нему воззвать. Значит, он не может просто…»
      Он заставил себя отвлечься от мыслей о Тьме — они снова заведут его на самый край — и сосредоточиться на ближайшей задаче: как удрать от великанов. Некоторым образом Адепт Тьмы оказал ему услугу — ведь Роландом так овладел страх Тьмы, что для мирских страхов не осталось места, и теперь, сосредоточившись на проблеме выживания, он обнаружил, что может соображать.
      — Выпьем. А сожрем потом.
      Это звучало обнадеживающе.
      — Щас сожрем. Пока не сдохло.
      Вам этого бы не надо…
      Роланд осторожно повернулся. Великан побольше растянулся на полу возле костра, откинувшись спиной на кучу барахла. На коленях он держал деревянную кружку. Другой сидел, грызя бедренную кость.
      — Щас сожрем, — повторил он сквозь зубы, и кость с хрустом расщепилась. Роланд вздрогнул. — Дохлое хуже.
      — Не сдохнет, — возразил другой, отхлебывая из кружки щедрый глоток. — Ничего не сломано.
      — Всегда дохнут, — настаивал первый.
      Роланд понял, что очень легко впасть в заблуждение, считая великанов просто немытыми шутами. Может, они и не были очень разумны, но штабеля костей свидетельствовали, что дело свое они знают. Поскольку они его подобрали в беспамятстве, то, быть может, он был их первой добычей, не избитой до смерти. И если никто раньше не пытался удрать, то шансы на успех неизмеримо возрастают. Надо только тихонько пробраться среди теней у стены, незаметно выскользнуть из пещеры и рвануть со всех ног.
      Но плохо было то, что великан поменьше сидел между ним и Терпеливой, а без нее Роланд не уйдет.
      Великан побольше запустил тем временем себе в глотку нескончаемый поток из кружки, а тот, что поменьше, высасывал мозг из кости, жуя ее легко, как мятную палочку. Но им наверняка захочется поссать или еще чего. Дай Бог, чтобы они для этого выходили из пещеры.
      Чтобы чем-то себя занять, он стал снимать червяков с руки, которой неосторожно вляпался в труп. Это в некотором смысле было самым страшным из всего, что с ним пока произошло, так как тут он был активным участником, а не наблюдателем. Искушение крикнуть «Забери меня отсюда!» и заплатить за это, что потребуют, росло в нем с каждой секундой ожидания, с каждой снятой с руки личинкой, с каждой мухой, с каждым взглядом или полувзглядом на сгнившие тела, и в конце концов нервы у него натянулись туже гитарных струн.
      Наконец великан поменьше встал и пнул ногой своего приятеля, который только фыркнул и крепче стиснул кружку.
      — Выйду, — объявил он. — Без меня не жрать!
      Это прозвучало музыкой. Когда его похититель протопал мимо, он застыл, а потом стал пробираться через усыпанную костями пещеру, пока не увидел выход за тушей великана.
      «Хватай Терпеливую — и деру. Хватай Терпеливую — и деру, — повторял про себя Роланд как заклинание. Руки стиснули футляр. — А теперь… о черт возьми!»
      Сам Роланд не играл на арфе, но достаточно времени провел с друзьями, которые умели это делать, и потому сразу понял, что инструмент, который небрежно швырнули на кучу ржавеющих доспехов — красное дерево, черненое серебро, витое золото, — принадлежал когда-то настоящему мастеру. У него пальцы зачесались провести по оставшимся струнам, погладить плавные изгибы, но он удержался. Роланд знал, что если он коснется арфы, то возьмет ее с собой, и это будет воровство. А красть грешно, даже у такой пары злобных качков. Человеку же, ходящему во Тьме, лучше быть чертовски осторожным, чтобы не оскорбить Свет.
      Он откинулся назад, подумал и вдруг понял, что оставить эту арфу здесь, в мусорной куче, чтобы ее раздавили или — того хуже — чтобы она постепенно распалась на части, будет куда более страшным оскорблением для Света, чем банальное воровство. Поднимая арфу и стараясь не задеть еще оставшихся струн, Роланд понадеялся, что именно так это и воспримет Свет. Он зажал арфу под мышкой и взялся за футляр гитары.
      Ощутив в руке привычную тяжесть Терпеливой, Роланд повернулся и обнаружил, что больший великан вовсе не спит, как он предполагал.
      Из-под кустистых бровей на него взирали неожиданно светлые глаза, а тонкие губы растянулись в неимоверно унылой ухмылке.
      «Класс. Он сбит с толку. Может быть, сочтет меня галлюцинацией».
      — Жратва, ты куда?
      «Это у него с голодухи. А, черт!»
      Роланд уклонился от загребущей руки и рванул к выходу из пещеры, пренебрегая тишиной ради скорости.
      «А может, надо было остановиться и спеть ему колыбельную…»
      Тут великан взревел и вскочил на ноги.
      «Или не надо?»
      Роланд вылетел из пещеры на утреннее солнышко, вильнул мимо меньшего великана, который автоматически попытался его сцапать, и покатился вниз по усыпанному камнями склону. Добраться бы до леса, тут всего сто ярдов, даже меньше, а там, среди деревьев, можно легко оторваться от здоровенных и неуклюжих преследователей.
      По крайней мере он на это надеялся.
 
      — Ты уверен, что мне надо идти на работу, Эван? — Ребекка стояла в дверях, озабоченно глядя, как Адепт меряет шагами ее небольшую квартирку. — Я могу остаться дома и помочь тебе искать.
      — Я был бы рад твоей помощи, Леди. — Эван прошел еще два шага и взял Ребекку за руку. — Но ты ведь знаешь, что любой беспорядок ослабляет барьеры между твоим миром и Тьмой. И если ты не пойдешь на работу… — Он прижался щекой к ее ладони.
      — Если я не пойду на работу, это внесет беспорядок в жизнь многих людей, — серьезно подтвердила Ребекка. — Но Роланд — один из моих лучших друзей. И я хотела бы помочь его найти.
      — У каждого из нас своя роль, Леди.
      В серых глазах стихла буря, и теперь они были неестественно спокойны.
      — Понимаю, — вздохнула она. — Но я бы хотела лучше остаться с тобой.
      — И я бы хотел, чтобы ты осталась со мной, Леди.
      Это было правдой, потому что Эван чувствовал себя увереннее, сильнее, когда она была с ним, легче касался Света, хотя и не понимал почему. Однако он подозревал, что, забрав Роланда, они пытаются заманить в капкан его, Эвана, и не хотел, чтобы Ребекка была поблизости, когда капкан щелкнет. Ею он рисковать не мог. На работе она будет в безопасности. Все же остальное тоже было правдой.
 
      Ветви били по голове, рвали футболку и оставляли болезненные царапины на обнаженных руках. Роланд нырял под них, спасая глаза от хвойных игл, и выругался, когда нога попала под выступающий корень, и он чуть не расшиб лицо о ствол. Он бежал бы быстрее и легче, если бы бросил арфу, освободив руку для отбивания ветвей, но все то же упрямство, заставлявшее его оставаться на улице в любую погоду, удерживало инструмент под мышкой. Роланд ободрал голени о бревно, опять выругался и остановился.
      Сперва он не услышал ничего, кроме собственного тяжелого дыхания. Постепенно он перестал пыхтеть, как целый класс на аэробике, и к нему стали пробиваться другие звуки леса.
      Пели птицы.
      Шелестели на ветру листья.
      Тихо терлись друг о друга — шорх-шорх — две ветви.
      Куда существеннее то, что он не услышал треска сучьев и рева великанов. Они устроили, конечно, игру в пятнашки, но даже великан поменьше не мог двигаться проворно среди деревьев, и Роланд, полный энтузиазма, вырвавшегося из отчаяния, быстро от них оторвался. Судя по звукам окрест, он был спасен.
      Бережно прислонив арфу к бревну и спрятав Терпеливую от греха подальше за ствол большого дерева, Роланд позволил себе впасть в честно заслуженную истерику.
      Когда истерика закончилась, он почувствовал себя почти спокойным. Да, усталым, все еще испуганным, но уже не напряженным до предела. Присев на бревно, Роланд вытер мокрые щеки тыльной стороной ладони и вздохнул.
      — И что теперь? — спросил он у арфы.
      Одна из порванных струн колыхнулась на ветру и задела за целую, заставив ее прозвенеть. Роланд впервые за долгое время улыбнулся.