— Так куда же он делся? — спросила Ребекка, подавая высокие бокалы с равным количеством бледно-зеленой жидкости и кубиков льда.
      Роланд осторожно отхлебнул и скривился: травяной чай со льдом. Прекрасно. Собирался же он прихватить на обратном пути пару банок пива; вот теперь и расплачивается за провалы памяти.
      — Он переехал в другой отель? — Ребекка устроилась на полу, прислонившись спиной к дивану и устремив взгляд на Эвана, сидевшего на подоконнике.
      — Вряд ли. — Эван отпил длинный глоток с видимым, как отметил Роланд, удовольствием. — Наверное, поселился в частном доме.
      Ребекка выкатила глаза.
      — Но кто ж его пустит?
      Эван вздохнул.
      — Ты не представляешь, Леди, сколько людей были бы рады его принять. Он может прикидываться очень приятным.
      — Предоставь мне комнату для гостей, и получишь свою долю, когда мы их сделаем! Так, что ли? — предположил Роланд.
      — Что-то вроде этого, — кивнул Эван. Он повернулся к окну и тихо произнес: — «Опять берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если падши поклонишься мне».
      Эван вздохнул, посмотрел на присутствующих, и глаза его затуманились.
      — Ничего он, конечно, не даст, но смертные этого никак не поймут. А что я могу предложить взамен?
      — Свою яркую личность? — предположил Роланд.
      Эван удивленно глянул на Роланда, но тот лишь пожал плечами.
      — Тошно смотреть, как сидит Адепт Света и сам себя жалеет, — объяснил он. На секунду подумал, не слишком ли далеко зашел, может быть, не так понял настроение Эвана. Но вряд ли — такое выражение лица он слишком часто видел в зеркале, чтобы ошибиться.
      Эван скривился, хотел что-то ответить, но вдруг передумал и улыбнулся.
      Роланд почувствовал, как расслабляются у него мышцы, — он и не знал, что они напряжены.
      Ребекка, склонив голову, задумчиво жевала кончик своих волос — она не была уверена, что понимает разговор двух мужчин.
      — Я в тебя верю, Эван. — Она протянула руку и нежно коснулась его колена.
      Он накрыл ее руку ладонью.
      — Это дает мне и силу, и радость, Леди.
      Роланд, заворожённый переплетенными пальцами на переливающейся ткани джинсов Эвана, потянулся за гитарой. Этой музыке надо было дать голос. Зазвонил телефон.
      — Чертвозьмитвоюматьнахрен!
      Ребекка подскочила и удивленно замигала на Роланда. Онане любила, когда телефон разрывает на клочки мирную тишину. Но не знала, что и у других это вызывает те же чувства.
      Телефон зазвонил опять.
      — Наверное, это Дару, — сообщила Ребекка, вытягивая телефон из-под дивана. — Она всегда звонит в понедельник вечером, и я в понедельник, когда прихожу с работы, включаю телефон. Алло? — Ребекка отодвинула от губ микрофон. — Это Дару.
      Роланд опустил лицо в ладони — музыка, дразня его танталовыми муками, танцевала уже в недосягаемости.
      — Конечно, — буркнул он. — Кто же еще?
      — Она сегодня не придет.
      — Как? — Он поднял голову. — Дай-ка мне телефон.
      И почти выхватив трубку из рук Ребекки, он гаркнул:
      — Что значит — не придешь? Мы собираемся, чтобы мир спасти, а не гребаную партию в бридж сыграть!
      — И отлично. — Голос Дару обрабатывал слова, как отточенная сталь. — Этим и займитесь. Вы идете спасать мир. А я пытаюсь спасать в нем людей!
      И Роланд едва успел отодвинуть трубку от уха, когда Дару бросила свою с такой силой, что стук разнесся по всей комнате. Даже Том поднял голову от миски.
      — Она, э-э, сегодня не придет, — сообщил Роланд, вешая трубку.
      — Так я же это уже сказала.
      — Ага. — Он запихнул телефон обратно под диван. — Я помню.
      Ребекка повернулась к Эвану.
      — А что мы будем делать без Дару? — озабоченно спросила она. У них все планы были рассчитаны на четверых.
      — Роланду придется пойти с нами.
      — К маленькому народцу?
      — Да.
      — Нет! — Роланд вскинул руки, когда взгляды серых глаз Эвана и карих — Ребекки остановились на нем.
      «Им как что в голову взбредет, — рассуждал он, — они уже от этого не отступят. И их пристальное внимание начинает немножко утомлять».
      Пока не появился Эван, Роланд не понимал, каким образом простота Ребекки может оказаться силой. Теперь он не понимал, как мог этого не понимать.
      — Я не буду таскаться на разговоры с обитателями кустов и водостоков. Буду по прежнему плану слушать на улицах.
      — Не хочется мне оставлять тебя одного, — сказал Эван, совершая одно из своих незаметных превращений в Эвантарина, Адепта Света.
      — Дару одна, — напомнил ему Роланд.
      — Зачем же подвергать опасности вас двоих?
      — А Дару в опасности? — спросила Ребекка.
      — В одиночку каждый из нас легкая добыча Тьмы.
      — Снова печенье с предсказанием, — решил поиздеваться Роланд.
      Эван прищурил глаза.
      — И тем не менее это правда.
      Послушай, если я тоже буду один, то у Дару шансы вдвое лучше, потому что онможет отправиться за мной!
      Теперь оба стояли, наклонившись вперед и оскалив зубы.
      — А если он придет за тобой?
      — Сможешь сразиться с ним за мое тело.
      — Роланд, это не смешно!
      — А я не шучу.
      — Драться друг с другом вам нельзя! — Ребекка встала между ними. — Перестаньте немедленно!
      Она так посмотрела на обоих, что они не решились продолжать.
      — Прости меня, — первым сказал Эван. — Я не хотел тебя огорчить.
      Роланд сделал долгий, прерывистый вдох.
      — Я тоже не хочу тебя огорчать. Но я с тобой провел целый день. Мне надо хоть немного побыть одному. — В его голосе звучала просьба к Эвану — понять.
      Неожиданно он нашел понимание у Ребекки.
      — Иногда любовь к человеку так тебя расстраивает, что с этим трудно справиться, правда?
      «Любовь? Неужто? И в самом деле это больше, чем просто сексуальная тяга?»
      С любовью он, может быть, и сумеет справиться. Роланд заставил себя улыбнуться и срывающимся голосом ответил:
      — Да.
      Эван только вздохнул, но сказал всего лишь:
      — Будь осторожен.
 
      Хотя уже наступила ночь, дневная жара исходила из бетона и асфальта, и температура все еще оставалась высокой. Сотни голов качались над тротуарами, ведущими их от одного светлого пятна к другому, и десятки радиостанций орали из окон проезжающих машин. Запах пота и духов мешался с выхлопом автомобилей, создавая специфический аромат городской летней ночи.
      Улицы стали другими! Влившись в толпу, идущую на юг к Йонг-стрит, Роланд кожей ощущал эту разницу. Прохожие, видимо, тоже, потому что в толпе почти не слышался смех и была она какая-то нервно-напряженная.
      «Вы и знать не хотите, — сказал он им безмолвно. — Вы в самом деле не хотели бы знать, что это такое?»
      Но он-то знал. Он знал, что где-то по городу бродит Тьма. И приди она к нему сегодня, он встретит ее в одиночку. Роланд смотрел на проносящиеся мимо лица, сменяющие друг друга как в калейдоскопе: глаза, носы, рты, щеки и подбородки, улыбки и гримасы, желтые, белые, коричневые, черные — в тысячах сочетаний.
      «Мать твою! — Он опустил взгляд под ноги, желудок завязывался в узлы. — Я все равно его не узнаю, даже если увижу».
      Ребекка была с Эваном. Дару — в приятной безопасности офиса. Он был один.
      — С ума я съехал на фиг, — сказал он про себя.
      Две молодые девчонки с опаской взглянули на него и отошли на безопасное расстояние.
      Роланд подумал было остановиться и поиграть на Джерард-стрит, но запах из пиццерии так ударил по и без того натянутым нервам, что он пошел дальше на юг. На Эдвард-стрит сидел старик, с трудом извлекавший звуки из аккордеона, а на Дандес-стрит, у северного конца «Итон-центра», обосновался целый ансамбль из четырех инструментов с усилителями, и даже на углу шум был около ста децибел. Они орали тексты, в которых перемешались секс и боль, и Роланд, стараясь не слушать, пробился сквозь собравшуюся толпу. Минуя наркоманов и побирушек, бродяг и шлюх, он стремился в относительную безопасность своего постоянного места на Квин-стрит.
      На той стороне улицы двое ребят никак не старше пятнадцати покупали пакетик у пожилого мужика в черном кожаном пиджаке. Все это делалось в открытую, все знали, что в чужие дела никто не полезет. Роланд скрипнул зубами и прошел мимо. «А я-то хороший. — Он так стиснул ручку футляра, что пластик врезался в ладонь. — И мы еще удивляемся, кто призвал сюда Тьму. Да каждый из нас, сволочей».
      От злости, пусть даже на себя, он почувствовал себя сильнее и попытался это чувство сохранить.
      На излюбленном его углу стоял человек. Распустив по спине длинные немытые патлы, переступая вылезающими из грязных джинсов босыми ногами и сверкая свежевыкрашенным красным крестом на засаленной футболке, мужик орал:
      — Близок, близок, — голос оказался неожиданно глубоким и грудным, — близок конец мира!
      — Только этого мне не хватало! — застонал Роланд. — Господи, только не сегодня.
      Стараясь не глядеть на психа, Роланд перепрыгнул лужу блевотины — запах был заглушён сотнями других — и направился к другому излюбленному месту.
      На широком открытом пространстве конца Бэй-стрит возле Симпсон-Билдинга примостились отчаявшийся с виду продавец цветов и лоточник, с горячими сосисками; медленный поток туристов направлялся к старому и новому Сити-холлу. Роланд аккуратно положил футляр на мостовую, вынул Терпеливую и оставил футляр лежать раскрытым. Подстроил гитару, перехватил взглядом проходящую молодую женщину — ее груди под тонким полотном, казалось, прошептали ему несколько слов — и вдруг меланхолично заиграл «Если».
      Играя и произнося слова автоматически, он ловил обрывки разговоров.
      — …до девяти сорока не начнется, я смотрел по газете.
      — Ну, он говорит, что ты, просто деловой завтрак…
      — Послушай, Мардж, давай договоримся. Ты мне позволишь оставить бороду, а я позволю тебе проколоть уши.
      — …на первой странице про самоубийство горничной сегодня утром.
      Эти двое шли медленно, и Роланд навострил уши, пытаясь разобрать остальное.
      — Так это же не самоубийство. Просто какой-то нарк вмазался слишком сильно.
      — Посыльный вкалывает себе в вену почти грамм героина — и это тоже случайность? По-моему, что-то там творится, в «Кинг Джордже».
      — Думаешь? Да кто ж их, нарков, разберет?
      «И правда, кто?» — думал Роланд, отпуская от себя песню. Этого посыльного они сегодня видели? Могли бы спасти? Отогнав навязчивые мысли, он попытался похоронить свои чувства в сарказме. «По крайней мере этот тип оставил след».
      Не помогло. Сарказм оказался слишком хилым костылем для того груза, что давил теперь на него.
      «И мы все время на один труп отстаем».
      — И что ты тут делаешь, интересно знать?
      Роланд повернулся и уткнулся гитарой в живот одного из самых жирных копов, которых когда-либо видел. Вид у мужика был такой, будто он только что вылез из комедии Берта Рейнолдса — весь, вплоть до свинячьих глазок, выглядывающих из складок жира.
      — Я тебя спрашиваю, парень!
      И даже говорил он, как в плохой комедии Берта Рейнолдса, но у Роланда не было ни малейшей охоты смеяться. Такому типу дай дубинку и право ею орудовать, так он это сделает не задумываясь.
      — Я что-нибудь нарушил, офицер? — Роланд старался говорить спокойным, ровным голосом, без малейшего намека на что-нибудь похожее на оскорбление. Если этого человека прислала Тьма, ей не пришлось много трудиться.
      — А если бы ты не нарушил, стал бы я тратить на тебя время? Ты тротуар перегораживаешь. Проходи давай.
      А за словами ясно угадывался подтекст: «Давай, хипарь вонючий, побазарь. Я тебя с дерьмом смешаю, и ты это не хуже меня знаешь».
      Много лет назад Роланд мог бы и возразить. Пешеходы его легко обходили, и никто не жаловался. И много лет назад такой спор закончился проведенной в кутузке ночью и тремя сломанными ребрами. Он присел, уложил гитару в футляр и застегнул замок.
      Фараон стоял и глядел ему вслед, и Роланд мог видеть его до тех пор, пока эту тушу не скрыл поворот на Бэй-стрит.
 
      Под грохот подземки, сотрясавший весь западный склон долины Дон-Вэлли, Эван с Ребеккой проползли сквозь дыру в изгороди и вскарабкались по массивной цементной опоре виадука Блур.
      — Посмотри на растения! — крикнула Ребекка, перекрывая шум рельсов.
      Вопреки постоянному грохоту и вибрации виадука сверху и облаку выхлопных газов с Бэйвью-авеню снизу свежая зелень покрывала землю роскошным ковром. И даже палящая жара последних дней не смогла с ним совладать.
      — Это тролль за ними ухаживает. Работа у него такая. — Поезд уже проехал, и последнее слово упало в относительную тишину. Ребекка хихикнула и добавила: — И за мостом тоже он смотрит.
      Эван проследил взглядом по всей длине массивной колонны до верха, где под углом уходили в ночь стальные опоры, и снова глянул на землю. Тролль был их последней надеждой. Никто из серого народа, с которым они сегодня говорили и кого предупреждали, ничего не знал. Некоторые просто не хотели разговаривать и молча пожимали плечами. Серый народец в городе был в основном молод и мало чем интересовался, кроме своих собственных дел. А более взрослых, более серьезных созданий было мало и становилось все меньше.
      Внимание Эвана привлекло дерево, стоящее там, где, казалось, дереву расти не следовало. Он прояснил свой ум, и тролль грациозно наклонил голову.
      Тролль умел держаться так, что создавалось впечатление высоты, хотя он не был особенно высоким и массивности, хотя и массивным он тоже не был.
      Улыбнувшись, Ребекка шагнула вперед.
      — Лан, — она положила ладонь на руку тролля выше локтя, и мох, который тот носил вместо шерсти, мягко поддался, — это Эвантарин. Он мой друг.
      Тролль это не спеша обдумал, пока над ними проносился очередной поезд подземки. Глаза его, лишенные белков, внимательно изучали Адепта. Потом он снова кивнул.
      — Тьма пришла на эту землю, — начал Эван, но тролль остановил его жестом узловатой руки. — Если ты знаешь, — спросил Эван, — почему ты не ушел спасаться? Тролли несут в себе достаточно Света, и если посланец Тьмы тебя уничтожит, сила его возрастет.
      — Я тут вне опасности, — улыбнулся тролль; голос его звучал медленно и уверенно, как река, впадающая в море. — Эта небольшая Тьма меня не тронет. Она знает, что для нее я слишком силен. Она не будет тратить силы, нужные ей для борьбы с тобой. Даже если падут барьеры и придет большая Тьма, я не брошу свой сад.
      — Мы хотим остановить Тьму, Лан, — серьезно сказала Ребекка. Ей было приятно, что тролль сегодня не прочь поговорить. Иногда она приходила, и они часами сидели молча. — Эван уверен, что тролли мудры. Ты знаешь что-нибудь, что может нам помочь?
      — Я знаю, как помочь расти тому, что растет. Я знаю мосты. — Он повел рукой и расправил согнувшийся под ветром крохотный росток. — Много лет я не думаю ни о чем другом.
      — Может быть, теперь настало время, — мягко заметил Эван.
      Тролль посмотрел вдоль виадука на две огромные арки и две поменьше, поддерживающие концы моста, потом снова на Эвана. Под его тяжелым взглядом Эван поднял подбородок и расправил плечи.
      Тролль опять остановил его жестом массивной руки.
      — Нет надобности показывать мне сияние славы, Адепт. Я хаживал путями Света. Леди… — Эван вздрогнул, услышав от тролля имя, данное им Ребекке. — Там в плюще застрял птенец. Он выпал из гнезда, а я слишком тяжел, чтобы туда взобраться.
      — Хочешь, я сделаю, Лан? — Ребекка даже слегка подпрыгнула.
      — Если можно.
      — Я сразу же вернусь, Эван!
      Она вскарабкалась по круче и исчезла у основания опоры моста, явно зная дорогу в плюще, о котором говорил тролль.
      Они переждали, пока прошел еще один поезд, окутавший их волной грохота, и потом тролль произнес:
      — Если победишь, возьми ее с собой.
      — Что?
      — В другие времена она могла бы укорениться, ее простота не помешала бы, но теперешнее время постоянно подрубает ей корни. Оно к ней жестоко, а я желал бы для нее мира. Сделай это — и я твой должник.
      Захваченный врасплох, Эван повернулся и отошел на несколько шагов. В прошлом уже случалось и людям проходить сквозь барьеры, хотя и очень давно.
      Он примерил Ребекку к тому миру, из которого явился, и она пришлась ему впору.
      «Быть может, потому меня к ней так тянет, что она напоминает мне о доме».
      Он вздрогнул, представив себе, каково бы ему было застрять в этоммире, и восхитился, что ее чистота и ясность так долго оставались нетронутыми.
      — Это должен быть ее выбор, — тихо ответил он. — Но если мы победим, я попрошу ее пойти со мной.
      — Если ты потерпишь поражение, Адепт, вопроса больше не будет.
 
      «Самый большой в мире книжный магазин» был еще открыт и втягивал медленный поток покупателей, хотя ничего подобного толпам, слоняющимся по Йонг-стрит в квартале отсюда, тут не было. Прижав к груди Терпеливую, Роланд просто пробежал пальцами по струнам, успокаивая расходившиеся нервы. Его осторожность по отношению к полиции могла быстро перейти в злобный страх, если он позволит себе распуститься, а этого ему не хотелось.
      К тому же от подозрения, что Тьма невидимо находится рядом, пользуясь его незащищенностью, спокойствия не прибавлялось.
      —  Садись в машину.
       Роланд хотел было сказать, что дверцей зажало куртку и ее не вытащить, потому что руки скованы наручниками за спиной, как на его плечо обрушилась дубинка. Он попытался вывернуться, упал и сбил с ног полицейского. По спине, по ребрам, по ногам, по голове — он потерял счет ударам.
       Сопротивление работникам правопорядка, было сказано в суде. Нападение на офицера полиции. И напарник того копа, который тогда только смотрел, опять промолчал. По молодости Роланду тогда дали условно. Только-только пятнадцать ему стукнуло.
      — Значит, мешаем движению?
      Струны врезались в непроизвольно стиснувшиеся пальцы, когда Роланд обернулся. По боку потекла струйка пота, но не от жары. Их было двое, они стояли почти вплотную, так что был слышен запах мыла и лосьона после бритья.
      Который повыше, рыжий, вытащил блокнот. Страх он распознавал сразу, а страх, по его глубокому убеждению, означал вину.
 
      Дару со вздохом отпихнула стопку папок на край стола. Всю писанину, которую могла, она закончила, но ее еще будет много после походов в суд и посещений подопечных. Неделя уже забита, но это не значит, что не возникнет новых проблем, новых людей, которым нужна помощь, новых битв, в которых придется драться.
      Выключив настольную лампу, она вдруг поняла, что в помещении осталось только дежурное освещение.
      — Десять сорок? — поразилась она, схватившись за часы, будто сама была в этом виновата. Голос ее отлетел от стен и затих вдали, и тут Дару поняла, что единственный слышимый звук — это биение ее собственного сердца. — Похоже, я опять последняя на всем этаже.
      Дару встала, прихватила сумку и пошла к лифтам, аккуратно прокладывая себе путь по забитым узким извилистым коридорам, которые в этом тусклом свете казались еще уже и теснее. Тишина была столь пронзительной, что Дару подумала, уж не одна ли она во всем здании.
      Нажав на кнопку лифта, она стала ждать. Ждать. Ждать. Бывало, лифты случайно отключали, и ей приходилось пилить семь этажей вниз по скупо освещенной лестнице. Терпеть не могла Дару эту лестницу; там было видно на один пролет вниз и на один пролет вверх, а самый тихий звук перекатывался от стены к стене и никак не замолкал, создавая мнимые опасности и маскируя реальные. Звоночек прибывшего лифта заставил ее подпрыгнуть. Войдя внутрь, она обругала себя за то, что дергается от звука, который слышит сотни раз на дню.
      Подземный гараж был ярко, почти резко освещен, и остро выделялись края предметов. Дару сощурилась, и, плюнув на предупреждение пешеходам ходить только по дорожкам, пошла напрямик через пустую стоянку туда, где оставила машину. Обогнула угол, остановилась и выругалась. Там не было света.
      Дару обернулась. Из открытой двери лифта ложилось тусклое желтое пятно. «Надо бы подняться в холл и сказать охраннику». Но, пока она смотрела, двери закрылись, лифт зашумел и пополз вверх. За спиной осталась тьма.
      Всего в тридцати футах стоял ее потрепанный пикапчик — тень в темноте. Когда вернется лифт, она уже может сидеть в машине и ехать домой. Дару сделала шаг, второй, удивляясь, как быстро вошла в полную темноту. Должен же сюда доходить хотя бы отсвет от остальной части гаража.
      Машину она нашла коленкой.
      — Черт побери!
      Слово упало в темноту и растаяло.
      Одной рукой выуживая в сумке ключи, другой она водила по дверце в поисках ручки. «Тысячу раз уже открывала я эту хреновину… а, вот она». Прижав палец к щели замка, чтобы не потерять, Дару вытащила связку и вставила ключ в скважину. На полпути его заело, а от нетерпеливого рывка вся связка звякнула о бетон.
      Обругав себя как следует, Дару упала на колени и стала шарить вокруг. И вдруг застыла с распростертыми руками и растопыренными пальцами, почуяв, что она больше не одна. Волосы на затылке зашевелились, дыхание прервалось, обострились все чувства. Тогда она услышала тихий, почти шелковый звук. И еще раз, только уже ближе.
      Тогда она вспомнила, что по городу бродит Тьма.
      В поисках ключей Дару лихорадочно скребла пальцами по бетону, заглушая прочие звуки. Ей уже не надо было их слышать, чтобы знать: это все еще здесь. Кончик пальца коснулся металла. Оставляя клочки кожи с костяшек на шероховатом бетоне, она сгребла ключи и кое-как вскочила на ноги.
      Потом не могла найти ручку…
      Потом не могла найти замок…
      Потом проклятый ключ не подходил…
      Потом что-то коснулось ее спины.
      Она взвизгнула и обернулась с поднятой рукой.
      — Поосторожнее, мисс! Я просто думал, что вам тут не помешает свет. — Охранник поднял фонарик и посветил на дверцу.
      Дару сделала глубокий вдох и заставила себя перестать дрожать. Старик понимающе улыбнулся — ее реакция его не удивила и не огорчила.
      — Тут сильно жуткое место, когда света нет, — добавил он, оглядевшись вокруг.
      Она проследила за его взглядом, отметив, что тьма стала скорее серой, чем черной. И машина была видна, не отчетливо, но все же видна. Облизнув пересохшие губы, она кое-как пробормотала «спасибо», отперла дверцу и забралась внутрь. И отъезжая, увидела — или подумала, что видит, — в свете фар тень там, где никакой тени быть не должно.

* * *

      Не имея веских причин для задержания — ни незакрытых ордеров, ни предыдущих задержаний, ничего, даже неоплаченных штрафов за парковку, — полиция вынуждена была отпустить Роланда. Он провел очень неприятные двадцать минут, заикаясь на собственном имени, забывая от волнения адрес. Каждый раз, когда он открывал рот, полицейские с новой силой начинали подозревать, что он в чем-то да виноват. Гитару они ему велели положить, и у него даже не было в руках ее успокаивающей тяжести.
      Наконец они его отпустили, напутствовав суровой фразой: «Смотри не попадайся!»
      Когда квартал остался позади, Роланд сообразил, что один, а может быть, и оба копа моложе его самого. Но осознай он это раньше, ему бы все равно с того пользы не было. Потрясенный и выведенный из равновесия, он шел на Йонг-стрит, чтобы затеряться в безликости толпы. Сейчас он предпочел бы Тьму еще одной встрече со Столичной Полицией Торонто.