— Ладно. Вобью устав ему в глотку.

* * *

      Под страшным ударом Эван пошатнулся, но отбил его прежде, чем удар мог дойти до Роланда. И Роланд сделал лишь то, что мог: доверившись силе Эвана, продолжал петь. Он не знал, слушает ли Богиня, но чувствовал, как растет сила в каждой клеточке с каждой строчкой. И когда Эван отбил второй удар черной энергии, от чего его правая рука бессильно повисла, Роланд начал первый куплет.
 
Восточный ветер, чист и быстр,
Холодный, ясный ключ воздушный.
Очисти тело мне и мысль,
Очисти честь, очисти душу.
 
      Хотя Роланд и ожидал чего-то, прикосновение ветра к левой щеке чуть не заставило его пропустить смену аккордов. Он слегка повернулся в ту сторону: что произойдет от двух последних строк? Уголком глаза он увидел, как Адепт Тьмы ударил, зарычав, но ни рычание, ни атака не могли отвлечь его. Он почуял, как восточный ветер убрал из его мыслей весь мусор. Он был по-прежнему напуган до смерти, но это уже не имело значения.
 
Дыханьем девы непорочной
Нас ветер исцелит восточный.
 
      Адепт Тьмы взвыл. Но Роланд не обратил внимания. Потому что восточный ветер принес ответ. Разметав по ветру волосы, облаченная в короткую белую тунику, перед ним и чуть справа встала Дару. Встречая Тьму лицом к лицу, она сжала кулаки; и даже сзади не была похожа на ту Дару, которую он знал, ибо сила песни была лишь бледной тенью ее силы.
 
Пустыни жаркой пламенная вьюга,
Неся огонь, что закаляет сталь,
Спеши на помощь мне, о ветер юга,
Со мною в тяжкой битве рядом встань!
Пусть буду дружбы я твоей достоин,
Полуденного ветра храбрый воин!
 
      И задул ветер с юга, пахнущий сталью и кровью, и одел Дару в золотую броню, опоясав ее широким мечом.
      Эван упал на колено, но успел вскинуть здоровую руку, приняв на браслеты удар черного бича. Крик боли почти заглушила музыка.
 
О ветер западных морей,
Неся живительную свежесть,
Ты сил придай душе моей,
Как Матери родная нежность.
Твоих закатов ярких пламя
Да осветит мне путь, как знамя!
 
      Ветер подул в правую щеку, и Ребекка сняла с его плеча руку. Пока она шла мимо Роланда и вставала рядом с Дару, ум его лихорадочно работал, но никакой связной мысли не родил.
      Ребекка?
      Самое странное было в том, что если Дару действительно изменилась, приняв ипостась Богини, то Ребекка осталась той же. Спутанные кудри, веснушки, большой оранжевый свитер.
      «Так Богиня, наверное, все время была с ней», — сказал голосок в голове Роланда.
      Роланд не стал с ним разговаривать.
      Голова Эвана откинулась назад, челюсть отвисла, он судорожно пытался вздохнуть, но как-то умудрялся сдерживать Тьму. Из десятка ран сочился Свет.
      Еще до начала последнего куплета у Роланда по спине прошел холодок. Внутри или снаружи, он не знал. Спиной он стоял к северу.
 
Суровый ветер мглы ночной,
Мне сердце ледяной броней
Окутай, Хрона, мать времен!
Врагам моим смертельный сон
И вечный холод пусть несет
Полночный ветер, алмазный лед!
 
      Миссис Рут в бьющемся на ветру черном платье вдруг оказалась рядом с Ребеккой. Она уже больше не казалась толстой старой дамой, хотя и оставалась ею. Она больше не выглядела безобидной.
      От силы удара Эван взлетел в воздух, и там его завертело и швырнуло на землю.
      А Тьма отвлеклась от битвы, чтобы покончить с тем, что оставалось от этого кусочка Света.
      Роланд вскинул голову и все вложил в заключительную строфу, бросая песню как щит для Эвана:
 
Ветра четыре, огонь и земля,
Влага и воздух, зову вас, моля:
Пусть зов мой услышат с высокого трона
Дева-воитель, Матерь и Хрона!
 
      Затихла последняя нота, и заговорила Богиня, единым голосом из трех ртов своего триединства:
      — Свершилось.
      И Адепт Тьмы, с занесенной над Светом для последнего удара рукой, рассмеялся, ибо часы стали бить полночь.
      — Поздно!
      Врата открылись.
 
      — О святая Мария, матерь Божия, Господи Иисусе и все святые, что тут за чертовщина?
      Констебль Паттон вдавила педаль тормоза, и патрульный автомобиль завизжал, и несся юзом по Кругу Кингз-коллежда, пока правая шина не ударила в парапет.
      Паттон заглушила двигатель и стала смотреть в окно. Костяшки пальцев на баранке побелели.
      Двигатель заглох, но сирена еще минуту выла, пока Брукс не потянулся и отжал кнопку. Не похоже, чтобы ее кто-нибудь слышал.
      Посреди лужайки стоял квадратный столб Тьмы десять на десять футов, столб такой непроницаемый, что казался сплошным, хотя и было видно, что это не так. Из него, созданная Тьмой и наполненная Тьмой, выползала тварь из кошмара курильщика опия. Вот она поднялась на задние ноги, чешуйчатое тело тускло блеснуло черным, и воздух всколыхнули мохнатые когтистые лапы. Огромные кривые когти разорвали ночь, и все семь голов взревели, раскрыв клыкастые пасти.
      — Тут что, кино снимают?
      — Не думаю, Мэри Маргарет.
      Чуть в стороне стоял человек в черном, у его ног лежало что-то скрюченное.
      — Это он! Тот тип с рисунка! Тот, кто режет в городе людей!
      — Ты уверена?
      — Уж конечно, уверена!
      Лицом к ужасному зрелищу стояли три женщины. Одна в золотой броне, другая в длинном черном платье, третья в большом оранжевом свитере. Они выглядели знакомо и заключали в себе силу, не менее опасную, чем та тварь, что вырастала перед ними. За ними стоял человек с гитарой.
      Испуганная больше, чем когда-либо за всю жизнь, Паттон вышла из машины и встала у двери напарника. Он тоже медленно вышел и встал рядом.
      — Будем вызывать помощь? — спросил он, теребя кобуру.
      — Нет.
      — А что будем делать?
      Паттон перевела взгляд с женщин на человека, потом на зверя, и нахмурилась. Что-то тут делалось, что-то большое и таинственное… Она снова глянула на женщин и закусила губу.
      — Будем ждать, — сказала она наконец.
 
      — О черт!
      Роланд невольно отступил назад, когда раздался вопль семи голов.
      Миссис Рут что-то задумчиво пробормотала, Ребекка вздохнула, а Дару взялась за меч.
      Адепт Тьмы покачал головой, поглаживая чудище по обсидиановому боку.
      — Убей его, — подзадоривал он Деву. — Уничтожь. Но Тьма будет идти через врата, и ты рано или поздно падешь, и это твое тело погибнет. А без тебя ничего не стоят остальные Три-в-одной.
      И он с довольной усмешкой почесался об огромную ногу.
      — И тебе не закрыть эти врата, ибо они открыты на крови.
      — Что? — Роланд настолько забылся, что снова шагнул вперед. — Что это он плетет — «врата не закрыть»? Тебя же для этого и позвали!
      Три тела Богини повернулись и вновь заговорили как одно:
      — Только кровью искупится кровь.
      И Хрона продолжила, уже в одиночку:
      — Невинная жертва открыла эти врата, Бард. И лишь добровольная жертва закроет их.
      Вновь взревели семь голов чудища.
      И Роланд понял.
      У них был только он.
      «Я не хочу умирать».
      Облизнув губы, Роланд осторожно, очень осторожно положил на траву Терпеливую.
      «Не хочу умирать».
      Первый шаг был самый трудный за всю его жизнь. Второй и третий были ничуть не легче.
      «Ты об этом вряд ли узнаешь, дядя Тони, но есть работа, которую я довел до конца».
      Он прошел между Ребеккой и миссис Рут. Между Матерью и Хроной.
      «Только пусть это будет не очень больно».
      И тут что-то маленькое и тяжелое проскочило между его ногами. Он пошатнулся, устоял и увидел, как Том бросился в воздух, шипя и фыркая.
      Огромные передние лапы отделили Тома от головы, глядевшей уже только одним глазом, и небрежным движением разорвали кота пополам.
      И лишь плеснула кровь на землю, Богиня крикнула:
      — Свершилось!
      И Врата Тьмы исчезли.
      — Нет! — взвизгнул Адепт Тьмы. — Это же просто кот!
      Богиня улыбнулась, и Адепт Тьмы дрогнул.
      — «Просто котов» не бывает, — сказала Богиня.
      Единым движением Дару выхватила меч и бросилась в битву. Золотой клинок летел вокруг ее головы сияющей дугой.
      Битва происходила слишком быстро, чтобы Роланд мог за ней уследить. К тому же до него доносились лишь отзвуки мощных ударов с двух сторон. Им сейчас владела единственная мысль: он все еще жив.
      Роланд поднял с земли Терпеливую, и привычное ощущение гитары в руках помогло ему окончательно убедиться, что он еще на этом свете.
      Когда чудище наконец рухнуло, у него оставались только две головы. Оно сразу рассыпалось в прах и исчезло, оставив пятно на траве и вонь, которую тут же развеял восточный ветер. Дева стояла посреди пятна, опираясь на меч, в заляпанной черной кровью золотой броне, сверкая глазами и оскалив зубы. Она запрокинула голову и рассмеялась.
      Адепт Тьмы попятился, все его тело скорежилось от страха. Он не отрывал глаз от Богини и потому, споткнувшись об Эвана, упал. Секунду они лежали лицом к лицу, Адепты Тьмы и Света, а потом Эван, собрав оставшиеся крохи силы, вогнал маленький кинжал Света в сердце Тьмы.
      Адепт Тьмы взвыл и умер.
      Роланд не видел, как Ребекка переместилась. Только что она стояла рядом с Хроной, и вот она уже на коленях возле Эвана, и его изломанное тело покоится в ее объятиях.
      Голова его бессильно склонилась к ней на плечо, и он не мог, хотя и пытался, поднять руку, чтобы погладить ее по щеке.
      — Прости меня, Леди. — Его бархатный голос теперь звучал хрипло. — Я был слеп.
      Она потрепала его по волосам.
      — Тут нечего прощать.
      Он вздохнул, пытаясь отвоевать у боли хоть несколько секунд жизни.
      — Я рад, — он встретился с ней глазами, — что ты со мной в миг моей кончины.
      — Какой кончины? — Она наклонилась и поцелуем разгладила морщинки боли у его бровей. — Концов нет, есть только начала. Этот Круг всегда идет по кругу.
      Он выдавил слабую улыбку.
      — Банальность из печенья с предсказаниями, — шепнул он.
      Мать улыбнулась, и весь мир ответил песней.
      — Может быть, — сказала она.
      У Роланда по щекам текли слезы, но сердце забилось вновь.
      «Надо было понимать, что она не даст ему умереть».
      И когда через минуту Эван стоял рядом с ним, раскрыв объятия, Роланд прильнул к нему и обнял изо всех сил.
      — Я думал, ты убит, — всхлипнул он в теплое плечо Эвана.
      — Я тоже так думал, — ответил Эван ему в волосы. — А потом я думал, что убит ты.
      — Он же меня даже не любил!
      Эван понял.
      — Кто их знает, котов. Мы почтим его память, ибо он был могучим воином в битве с Тьмой. Но теперь все кончилось. Мы победили.
      — Кончилось? — Роланд взглянул Эвану в глаза. — Кончилось?
      Адепт кивнул.
      — Кончилось, — повторил Роланд еще раз. Только сейчас он осмыслил все происшедшее, и колени у него подкосились.
      Эван поддержал его, пока он не овладел собой.
      — Мы победили.
      Эван кивнул, улыбаясь.
      — И мир снова в равновесии?
      — Нет! — Перед ним стояла Хрона. — Мир не в равновесии, пока Свет не вернется к себе.
      Эван последний раз стиснул плечи Роланда и подошел к Ребекке. Он встал на колено и склонил голову.
      — Я не стал бы спрашивать, Леди, но я дал слово. Пойдешь ли ты со мной?
      Роланд был ошеломлен не меньше Эвана, когда Богиня ответила, и слова исходили из всех трех ртов:
      — Да. Так будет исправлена прискорбная ошибка.
      Хрона искренне рассмеялась, глядя на их лица, и, когда Ребекка подняла Эвана на ноги, сказала:
      — Думаю, вы хотите объяснений.
      Поскольку Эван утратил дар речи, Роланд выдавил из себя единственное слово:
      — Ага.
      И тут же съежился, надеясь, что не привлек к себе внимание Богини.
      К счастью, заговорила одна только Хрона. Тоже не сахар, но не так страшно, как когда они говорят одновременно.
      — Вечна только Богиня. А тела, что мы носим, смертны. Когда они умирают, хранящаяся в них ипостась совершает переход. Когда умирает тело Матери, ипостась немедленно переносится в новый сосуд — девочку, у которой только начались менструации. Последний раз это совпало с катастрофой, убившей родителей Ребекки. Травма вызвала у Ребекки кровь, а Матери нужен был сосуд… А в момент перехода ипостась действует, а Мать — целительница. Вот она и исцелила.
      Случись катастрофа неделей раньше, Ребекка умерла бы, не испытав прикосновения Богини. Случись она неделей позже, Ребекка умерла бы, и Мать бы перешла в следующий по очереди Сосуд. Но поскольку она случилась, когда случилась, — Хрона распростерла руки, и рукава ее платья затрепетали на внезапном ветру, как крылья черной птицы, — Ребекка выжила, и Мать была поймана в треснувший сосуд, который не мог ни правильно содержать ее, ни освободить.
      — И мы были притянуты к ней, — в первый раз заговорила Дева, — чтобы защитить.
      И снова заговорили все три — как одна.
      — Я — та ось, что держит весы.
      Роланд составил руками треугольник, и один угол скосил.
      — Именно так, — согласилась Хрона. Она повернулась к Эвану. — И если ты возьмешь сосуд с собой, Мать обретет свободу перехода, и не так просто будет снова нарушить равновесие.
      «А если Мать перейдет, — подумал Роланд, — что останется от Ребекки?»
      Но у Эвана сомнений не было.
      — Пойдешь ли ты со мной, Леди? — спросил он снова, но сейчас уже от себя, а не по обещанию.
      — Да! — с сияющими глазами кивнула Ребекка.
 
      — Свершилось! — произнесла Богиня, и в воздухе соткалась дрожащая завеса. — Вернись в Свет, и будь благословенна.
      — Постой! — Ребекка высвободилась из объятий Эвана и развела руки. Обрывки, бывшие когда-то Томом, стали сходиться вместе, и вскоре на траве лежал пушистый светло-серый кот с гордой белой кисточкой на хвосте. Ребекка встала рядом с ним на колени.
      — Прощай, любимый друг, я никогда тебя не забуду. — И серебряная слеза капнула на мягкий мех. Потом Ребекка протянула руки, и кот ушел в землю. — Иди с миром, и да найдешь в конце пути жирных мышей, густые сливки и любящие руки, что всегда почешут у тебя за ухом.
      Роланд шмыгнул носом и утер глаза.
      «Ты же вообще кошек не любишь», — напомнил он себе, но этот старый аргумент почему-то потерял силу.
      Ребекка взяла его голову в ладони, притянула к себе и поцеловала в бровь.
      — Мой знак на тебе, — сказала она, — моя защита и моя любовь.
      «Это же Богиня», — сказал голос у него в голове. «Это Ребекка», — ответил ему Роланд. И крепко ее обнял.
      — Будь счастлива, детка.
      — И ты тоже. Кажется, ты теперь нашел свою музыку.
      — Я тоже так думаю, детка.
      Она протянула ему ключ от своей квартиры.
      — Ты будешь поливать мои цветы?
      — А как же!
      — А малыши свое молоко получат?
      — Полную миску каждый вечер, — поклялся он. Тогда она ему улыбнулась, и вдруг оказалось, что эта сумасшедшая неделя стоила каждой минуты боли и страха.
      Она отошла, и оказавшийся на ее месте Эван благословил его.
      Роланд посмотрел долгим взглядом — хотелось бы еще подольше — и сказал:
      — Мне только жаль, что мы не…
      Повисло молчание, и Адепт тоже ответил долгим взглядом. И вдруг подмигнул.
      — Может быть, в следующий раз.
      «Следующий раз! — завопил голос в голове. — Следующий раз!»
      «Заткнись!» — сказал ему Роланд.
      Обняв друг друга за плечи, Эван и Ребекка шагнули во Врата, и на мгновение Роланд увидел воина в лазури и серебре с разукрашенным мечом у бедра, и создание Света, зацепившее большими белыми крыльями верх Врат, и того Эвана, которого он знал, — всех трех в одном. И вокруг Ребекки возникло сияние и образы, только вместо меча она несла сноп пшеницы.
      Потом, всего на секунду, завеса на Вратах стала прозрачной, и Роланд увидел за ней Свет. Он шагнул, раз и другой, но тут Врата исчезли, и миссис Рут уперлась ему ладонью в грудь.
      — Барды могут ВИДЕТЬ, но пройти не могут никогда, — объяснила она сурово, но доброжелательно. — Это одна из вещей, которые делают их Бардами.
      — Но…
      — Даже не думай, парнишка.
      Он посмотрел на нее, на самом деле посмотрел, и увидел старую толстую тряпичницу, выпирающую из потрепанного черного платья. Дару была одета в белые шорты и блузку, и единственным признаком Девы-воительницы был кастовый знак на лбу.
      — Ив самом деле кончилось, — вздохнул Роланд.
      Миссис Рут фыркнула:
      — Ты когда-нибудь слушаешь, парнишка? Ничего не кончается. Круг вечно идет по кругу. — Она протянула пухлую руку и слегка похлопала его по щеке. — Иди домой. Поспи. Научись играть на своей новой арфе. Не лезь в неприятности. А ты, — она повернулась к Дару, — больше ешь. Уж больно ты тощая.
      Миссис Рут повернулась и, переваливаясь, пошла прочь.
      Роланд встал на колени, чтобы уложить Терпеливую в футляр, поднял голову и увидел, как Дару смотрит на него.
      — Что ты будешь теперь делать? — спросила она. Роланд пожал плечами и поднялся.
      — То, что она сказала. Я так думаю. Дару кивнула.
      — Это самое мудрое.
      — То есть ты…
      — Я — это я. И завтра уже не вспомню, что была кем-то другим.
      — А она? — Роланд махнул рукой в ту сторону, куда ушла миссис Рут.
      — Хрона — помнит. Это часть ее работы. — Дару зевнула и потянулась. — Не знаю, как ты, а я бы выпила кофе.
      Роланд минутку подумал.
      — Знаешь, и я тоже.
      И они пошли через лужайку в сторону фонарей Колледж-стрит к обычным странностям, которые можно найти в круглосуточной забегаловке.
      — То есть вот это, Дева-воительница и прочее, так ты не…
      — Нет.
      — А, понял.
      На другой стороне лужайки констебли Паттон и Брукс стряхнули с себя оцепенение и полезли обратно в машину. Лицо — или предмет, они не знали точно, — ответственное как минимум за две смерти, никогда не предстанет перед судом, но здесь свершилась своего рода Справедливость, и они были удовлетворены.
      — Мы, э-э, как — докладывать будем? — спросил Брукс, постукивая пальцами по приборной панели. Напарница иронически подняла бровь, и он вспыхнул.
      Паттон перебросила тумблер микрофона.
      — Говорите, 5234.
      — Мы отъезжаем от Круга.
      — Что там с фейерверками?
      — Ситуация разрешилась сама собой. 5234, конец связи.
      Паттон включила передачу, и они отъехали в темноту, обычную темноту летней ночи.
      Существо, которое было не совсем белкой, пробежало над ними по водосточным трубам — разнести новость.