Патрульная машина медленно объезжала Круг Кингз-колледжа, свет прожектора шарил по лужайке. Полицейские заграждения убрали еще днем, но всем автомобилям дали инструкцию по возможности здесь патрулировать.
      — Ты думаешь, он вернется на место преступления? — спросил Брукс свою напарницу. Он вглядывался через ветровое стекло в освещенный прожектором круг, но видел только траву, деревья да вдруг неожиданно ярко вспыхивавшие пометки мелом. Интересно, что видит она.
      — Надеюсь. — Паттон продавливала слова сквозь стиснутые зубы, не отводя взгляда от центра лужайки. — Надеюсь, что он вернется. Надеюсь, что мы здесь окажемся. Надеюсь, что этот гад даст мне шанс стереть его с лица земли.
      Она видела перед собой тельце на траве, хотя и знала, что на самом деле его давно убрали, и понимала, что будет его видеть до тех пор, пока не отомстит за девочку.
      Они завершили круг, и Брукс выключил прожектор. На панели зашипело радио, и бесстрастный голос диспетчера произнес:
      — Офицеру нужна помощь, Блур-стрит и Йонг-стрит, северо-западный угол. Повторяю, офицеру нужна помощь, Блур-стрит и Йонг-стрит, северо-западный угол.
      Паттон перебросила переключатель.
      — 5234 принял.
      Она откинулась на сиденье, а Джек одновременно врубил сирену и ударил по газам. Рука Паттон лежала на дубинке, губы сжались в ниточку. Ничего ей сейчас так не хотелось, как разбить пару голов.
      У них за спиной в Круге сгустилась Тьма.
 
      Ребекка вытащила из шкафа оранжевый свитер и натянула на себя. Холодно не было, и она не боялась, что будет холодно. Просто ей в нем было приятно. Она сама его купила, никто ей не помогал, и он, хотя Ребекка не могла бы этого объяснить, был символом ее независимости. Силы. А еще он был яркий, а Дару всегда говорила, что ночью надо носить яркое, чтобы автомобили тебя видели. Тогда Ребекка впервые услышала, что автомобили могут видеть.
      — Как ты себя чувствуешь, Леди?
      Она прижалась головой к груди Эвана и потерлась о его плечо.
      — Немножко боюсь, Эван. Я не совсем понимаю, что вы хотите, чтобы я сделала.
      — Я хочу, чтобы ты слушала песню Роланда. По-настоящему слушала. И чтобы ты была сама собой.
      — Это все?
      — Да, это все.
      — Это я, наверное, смогу. — Она вздохнула. — Только я все равно немножко боюсь, Эван.
      — И я тоже, Леди. — Он прижался щекой к ее кудрям и обнял, словно хотел защитить. — И я тоже.
      Эван вспомнил, что обещал троллю, и устыдился, что его пришлось об этом просить. Если они победят, если останутся оба в живых и если она согласится, он возьмет ее с собой, возвращаясь в Свет. Там будет защищена ее беззащитность, останется незамутненной ее ясность. Лишь когда он увидел ее в ловушке Тьмы, он понял, как много она для него значит. Такую жизнь надо беречь, а здешний мир этого не умеет.
      Но сначала надо победить. И обоим выжить.
      — Двенадцатый час, — раздался голос Роланда из гостиной. — Нам пора.
      Ребекка крепко обняла Эвана, потом взяла за руку и повела в гостиную.
      — Пока я спала, ты не звонил Дару, Роланд?
      — Звонил, детка. — Он старался не встречаться с ней взглядом. — Ее весь день не было на работе. Я там ей оставил сообщение, и дома у нее на автоответчике — тоже.
      — Интересно, где она, — нахмурилась Ребекка.
      Роланд опустил взгляд на футляр гитары, посмотрел на потолок, выглянул в окно, вопросительно глянул на Эвана. Эван кивнул.
      — Мы с Эваном боимся, что ее схватила Тьма.
      — Схватила Дару?
      — Да.
      — Ты видел сам? — обратилась Ребекка к Эвану.
      Он покачал головой. И грустно сказал:
      — Я не могу сейчас тратить силу.
      — Тогда ты не можешь знать, что она попалась Тьме.
      — Она не позвонила, детка. Ни нам, ни на работу.
      — Это ничего. — Ребекка туже натянула свитер на плечах. — Дару много работает и очень занята. Она не может звонить из-за каждой мелочи.
      Меньше всего Роланду хотелось ее разубеждать. Пусть он сам убежден, что Дару им больше не увидеть, что плохого, если Ребекка думает иначе? И завтра этот вопрос может оказаться спорным.
      От окна, где стояла арфа, раздался тихий вздох, как если бы легкий бриз прошелся по струнам.
      — Оно, кажется, хочет с нами, — сказала Ребекка.
      — Не оно, детка, а она, — поправил ее Роланд, поглаживая полированный изгиб дерева. — А когда все это кончится, я обещаю научиться на ней играть. «Если у меня еще останутся пальцы».
      Арфа вздохнула снова.
      И Ребекка тоже.
      — Жалко, что я не слыхала твоей песни.
      — Тебе надо было поспать, детка.
      — Знаю. — Они вышли из квартиры, и Ребекка тщательно закрыла дверь. — Зато у меня были такие приятные сны!
      У нее за спиной Эван с Роландом обменялись красноречивыми взглядами.
      — А что за сны? — спросил Роланд.
      — Будто кто-то мне рассказывает все-все вещи, которые я забыла. И это был не Роланд, а кто-то другой, хотя я даже во сне знала, что это Роланд поет.
      — И что за вещи тебе рассказали?
      — Не знаю. — Она качнула головой. — Когда я проснулась, я опять все забыла. Может быть, когда я услышу твою песню по-настоящему…
      — Может быть, — согласился Роланд. — Пора идти.
      Через полквартала к ним присоединился четвертый спутник.
      — Ребекка! Этот чертов кот идет за нами!
      — Нет, он не идет за нами.
      Роланд посмотрел вниз, на Тома, потом на Ребекку.
      — Ну как же нет? Вот он здесь!
      — Но он же идет не за нами, — уточнила Ребекка. — Он идет рядом.
      — Плевать мне, где он идет. Скажи ему, чтобы шел домой.
      — Коты ходят, где хотят, Роланд, — сказала Ребекка. Она думала, что это известно каждому.
      Эван присел на корточки, и Том ткнулся ему в ноги.
      — Пушистик, мы идем на большую битву, и мы не сомневаемся в твоей храбрости, но не хотим, чтобы ты пострадал.
      Том положил лапу на колено Адепта и слегка выпустил когти, вцепившись только в джинсы, не тронув кожи.
      Эван улыбнулся.
      — Ты — могучий воин, — согласился он, перебирая длинными пальцами густую шерсть. — Если хочешь с нами — пойдем.
      — Я буду его переносить через улицы, — предложила Ребекка.
      «Класс, — подумал Роланд, когда они двинулись дальше. — Только этого нам не хватало».
      Он помнил, что именно Том вывел его в реальный мир, но все же мнение Роланда об этом коте и о котах вообще не слишком переменилось. И, насколько он мог судить, мнение Тома о нем самом тоже осталось прежним. Об этом свидетельствовали несколько параллельных царапин на руке, полученных сегодня днем.
      Роланд заметил отражение всей группы в витрине универмага и покачал головой.
      «Интересно, что думает об этом весь остальной мир?»
      А остальной мир просто ничего не замечал. Такая группа в одиннадцать тридцать вечера в пятницу в большом городе внимания не привлекала.
      Только какой-то малыш, которому давно пора бы спать, уставился на них, раскрыв рот, и смотрел до тех пор, пока мать не тряхнула его за плечо и не напомнила, как себя следует вести на улице.
      Когда они дошли до Йонг-стрит с ее движением и шумом, Роланду казалось, что все вокруг какое-то нереальное, сдвинутое, как в кино: огни слишком яркие, тени слишком резкие, звуки слишком пронзительные, а теплый воздух обтекает кожу, будто не касаясь ее. Впечатление такое, словно ничего не существует, пока не посмотришь прямо, и стоит только отвернуться, как все тут же перестает существовать. И остальные чувствовали то же самое, а Эван, слегка расставив руки, все время озирал окрестности. Ребекка, задумчиво жуя кончик локона, не сводила с него глаз, предоставив ногам самим искать дорогу. И даже Том спокойно лежал на руках у Ребекки, прижав уши и чуть подрагивая кончиком хвоста возле ее бедра.
      Светофор на углу встретил их красным и очень долго не переключался. Вокруг беспокойно переминалась толпа, все время тасуясь, и вдруг до Роланда дошло, в каком кино они участвуют.
      «Это вестерн. Как раз перед заварушкой, а когда она начнется, лучшего друга героя должны сбить с лошади и убить».
      — Буря надвигается, — с абсолютной уверенностью сказала Ребекка.
      — Надвигается, — согласился Эван.
      У Роланда мелькнула мысль, говорят ли они об одном и том же. Потом он решил, что это не важно. По бокам его стекал пот, футболка прилипла к спине. Перехватив влажной ладонью ручку футляра, Роланд стал повторять слова заклинания. Чтобы не думать.
      Наконец-то свет переключился. Машины на Колледж-стрит устремились вперед. Черный «корвет», летящий с юга по Йонг-стрит, решил попробовать проскочить.
      С визгом шин и звоном металла о металл в бок «корвета» врезалась коричневая «мазда», отбросив его под удар оранжевого такси. Несколько секунд был слышен лишь грохот машин. Потом они застыли искореженной дымящейся грудой, и тут закричали люди.
      Эван бросился вперед, но Роланд дернул его обратно.
      — Эван, уже одиннадцать тридцать восемь! У нас нет времени помогать!
      Водитель такси наполовину высунулся из окна, и капавшая у него изо рта кровь собиралась на мостовой в лужицу.
      Пусти! — Эван вывернулся. — Ты не понимаешь! Я долженпомочь!
      — Все я понимаю! — Роланд старался не смотреть. — Но ты им больше поможешь, если одолеешь Тьму!
      Эван шагнул к обломкам.
      — Эван! — Спокойный голос Ребекки прорезал шум и панику. Они оба обернулись. Казалось бы, ситуация вынуждала Ребекку биться в истерике, но, к удивлению Роланда, она выглядела невозмутимой. Островок спокойствия посреди хаоса. — Если ты здесь останешься, мы с Роландом пойдем без тебя.
      Эван вздрогнул, как от удара. Испустив крик душевной муки, он рванулся сквозь собирающуюся толпу в сторону Круга.
      Том выскользнул из рук Ребекки и устремился за ним, тут же исчезнув в мешанине людских ног.
      — Том! — крикнул Роланд. — Куда ты, идиот…
      Ребекка взяла Роланда за руку. Ее рука была сухой и прохладной. Его рука дрожала.
      — Том сам о себе может позаботиться, — сказала она. — Идем.
      Они перешли на бег, пробираясь между вурдалаками, всегда собирающимися погреться возле чужой беды, и погнались за Адептом по Колледж-стрит.
      Но увидели они его вновь лишь у самого Круга Кингз-колледжа. Там он стоял с потускневшим лицом и смотрел в землю, засунув руки в карманы штанов.
      «Он просто до идиотизма молодо выглядит», — подумал Роланд, когда Ребекка отпустила его руку и дала ему отдышаться. В воздухе, казалось, нечем было дышать, от бега во рту все горело и ощущался привкус меди. Тома нигде не было видно, хотя впереди шевелились нижние ветви кустов, и это вполне мог быть кот.
      Эван медленно повернулся к ним. Ресницы его слиплись, и щеки были мокрыми от слез. Ребекка даже застонала и бросилась в его объятия. Роланд, страдая от ревности, заставил себя сосредоточиться на дыхании. Потом чья-то сильная рука привлекла его в те же объятия, и все стало хорошо — на одно мгновение.
      Когда они разомкнули объятие, соединив руки в последнем пожатии, перед ними был Круг. Уличные фонари светили все слабее, все более тускло, чем ближе подходили они к Тьме, и, наконец, она полностью поглотила их свет. Большой силуэт башни университетского колледжа, обычно господствовавший над лужайкой, в эту ночь не мог выделиться своей чернотой на фоне беззвездного неба.
      Роланд посмотрел на часы. Одиннадцать сорок шесть. Еще четырнадцать минут.
       — Почему бы нам, — спросил он сегодня днем у Эвана, — не пойти туда пораньше, скажем, до заката, вызвать Богиню, объяснить ей все и пойти домой? И пусть дальше она сама справляется.
       Ответ Эвана, как это часто бывало, оказался вопросом.
       — И мы попросим Богиню подождать ради нашего удобства? — И сам же ответил: — Нет. Мы ее позовем в момент нужды.
       И Эван улыбнулся, увидев недовольную мину Роланда.
       — Есть максима, оставшаяся от старых времен и в новых тоже действующая: «Боги помогают тем, кто сам себе помогает».
       — Опять банальность из печенья с предсказанием, — фыркнул Роланд.
       Постукивая по спинке стула, Эван закинул ногу в ботинке на кухонный стол.
      —  Эти предсказания из печенья бывают весьма разумными.
      Они пошли к центру Круга. Ребекка держала за руку Эвана, Роланд — Ребекку. Этот контакт поддерживал, помогал делать шаг за шагом, хоть они и знали, что ждет их в конце пути. Чем ближе они подходили к Тьме, тем тише становились звуки вечернего города, и под конец они словно плыли в тишине, нарушаемой лишь тихим серебряным звоном браслетов Эвана. Они молчали. Все уже было сказано.
       — Эван, а что будет делать Адепт Тьмы, пока я буду петь?
       — Пытаться тебя остановить.
       Роланд подумал, что знал этот ответ заранее.
       — А ты?
       — Защищать тебя.
       — Я не то чтобы сомневаюсь или что, но ты сможешь?
       Эван грустно улыбнулся.
       — Победить его я не смогу — слишком сильно сдвинулись весы, но смогу отвлечь настолько, чтобы ты закончил песню. А тогда уже все будет зависеть не от нас.
       Они чуть обошли Круг, избегая зоны Врат Тьмы, и остановились на траве под выстроившимися полукругом дубами.
       Что-то тихо прошелестело, и Роланд ощутил прикосновение к волосам. Он глянул вверх, но на ветвях не было маленького народца, и ветер тоже ветвей не шевелил. Роланд взглянул на своих спутников, но они, кажется, ничего не почувствовали, так что он пожал плечами и решил не обращать внимания. Вряд ли будет время беспокоиться насчет деревьев.
      Они подходили все ближе к центру лужайки, и присутствие Тьмы стало ощущаться почти физически. Она выступала, как болотная жижа, там, где пролилась кровь, клубилась вокруг ног, протягивала туманные щупальца к коленям, с каждым их шагом поднимаясь чуть выше.
      — Назад! — рявкнул Эван. — Этот мир еще не твой!
      Он развел руки, и вся лужайка очистилась, кроме бурлящей массы, отмечавшей место жертвоприношения.
      — Так-то лучше, — одобрил Роланд. Потом он заметил, что остальной мир, мир за пределами Круга, как бы отделился от них барьером, напоминавшим закопченное стекло. Сквозь него было видно, но неясно, и дома казались призрачными и нереальными.
      Одиннадцать пятьдесят семь.
      — Эван, — Роланд поставил футляр на траву и расстегнул замки, — я ведь не видел этой песни до сегодняшнего утра. Что, если я собьюсь?
      Эван слегка потрепал его по плечу, ободряя, но сказал только одно:
      — А ты не сбейся.
      — Не сбейся, — повторил Роланд. — Ладно.
      Вынув Терпеливую из футляра, он накинул на плечи ремень и встал.
      «Четыре куплета, вступление и финал и переход из ре-минор в фа-мажор. Почему я?»
      Потому что больше никого у них нет, сказал голос у него в голове.
      Эван взял лицо Ребекки в свои ладони и глубоко заглянул ей в глаза.
      — У тебя мое сердце, Леди. Храни его.
      Ребекка вздохнула, прикусила губу, чтобы она не дрожала, и положила руки поверх рук Эвана.
      — И я люблю тебя, Эван.
      Роланд ждал объятия, но его не было. Только нежный поцелуй — и расставание. У него заслезились глаза, и он отчаянно замигал. Когда к нему вернулось зрение, Адепт стоял перед ним. И все, что Роланд хотел сказать — «удачи», «будь осторожен», «ни пуха ни пера», — оказалось вдруг настолько затертым, что он лишь кивнул в надежде, что Эван поймет.
      Эван кивнул в ответ.
      — Ты сам пришел встретить свою гибель. Как это… благородно!
      Бархатная одежда Адепта Тьмы поглощала весь оставшийся свет. За ним вырастали врата.
      Эван повернулся к Адепту Тьмы, и перед этим на его лице мелькнуло выражение неизъяснимой печали. Всего на мгновение. На те несколько секунд, которые понадобились Роланду, чтобы понять: Эван зашел слишком далеко, и его уже не остановить.
      — Он же знает, что идет умирать! — Роланд обернулся к Ребекке, а та смотрела вслед Эвану с тоской отчаяния.
      Ребекка шмыгнула носом.
      — Знаю.
      — Мы не можем его отпустить…
      — Мы должны его отпустить.
      — Но что-то же мы можем сделать?
      — Да. — Она вытерла нос рукавом, не отрывая глаз от Эвана. — Пой!
      Врата были выше Адептов, шириной в десять или двенадцать футов, и все росли.
      С бьющимся у горла сердцем Роланд взял первый аккорд, зная, что обрекает этим Эвана на смерть. Адепту Тьмы не было нужды драться, пока музыка не стала тому причиной. Ставка — Эван против целого мира, почти потерянного. И Роланд заставил пальцы играть. У него за спиной — он чувствовал это — слушала Ребекка, слушала с всепоглощающей самоотдачей, с которой она делала все.
      И тогда Адепт Тьмы посмотрел мимо Эвана и встретился глазами с Роландом. «Ты — мой, — сказала его усмешка. — Ты это знаешь, и я знаю. И когда все это закончится, я за тобой приду».
      У Роланда онемели пальцы. Он забыл аккорды. Забыл музыку. Забыл слова. Забыл обо всем, кроме Тьмы. Его затрясло.
      — Роланд! — Ребекка схватила его за плечо, и ее пальцы глубоко впились в мускулы, отвлекая внимание от Адепта Тьмы, хотя ее слова все еще доносились, как из глубокого туннеля. — Эван не даст ему тебя тронуть!
      Эван.
      «Если он хочет умереть за мой мир, то я, черт побери, могу за него спеть!»
      И его пальцы снова нашли струны. Он начал первый проигрыш.
      К концу второй строки самодовольная улыбка Адепта Тьмы исчезла.
      К концу третьей он зарычал и бросился.
      Ему наперерез бросился Свет.
 
      — Сообщают о фейерверке в окрестности Круга Кингз-колледжа. 5234, можете принять?
      Паттон уставилась на приемник.
      — Тут на улицах сумасшедший дом, а они посылают нас на фейерверк?
      Они только что целый час разгребали завал на углу Йонг-стрит и Блур-стрит.
      Брукс пожал плечами и потянулся за микрофоном.
      — А ты помнишь, что было вчера после сообщения о фейерверке в окрестности Круга Кингз-колледжа? — Он щелкнул переключателем. — 5234 принял. Нам идти одним?
      — Все остальные заняты, но, если потребуется поддержка, дадим.
      — Понял. Идем пока одни.
      Паттон рванула машину, рулевое управление протестующе заскрипело на крутом развороте, и педаль газа влипла в пол.
      — Если этот гад вернулся, мы его возьмем первыми.
      — И поступим с ним по уставу, Мэри Маргарет, — мягко уточнил ее напарник.
      Ее оскаленные зубы трудно было принять за улыбку.