Ого, второй материал! Мэдисон просто неистощим!
 
       «ТАЙНА „СЕКРЕТНОГО“ ГОРЮЧЕГО РАЗГАДАНА. ГОРЮЧЕЕ ВУНДЕРКИНДА ТЕЧЕТ
       Согласно данным службы Главного прокурора штата, назвать какого, по соображениям следствия, мы пока не можем, сегодня следователи получили ценную информацию относительно якобы «секретного» горючего Вундеркинда, которому предстояло революционизировать промышленность и, в частности, автомобилестроение.
       Проведя судебную экспертизу шлангов, они вынудили служащего бензоколонки, имя которого не разглашается, сообщить им название настоящего горючего.
       Согласно уже готовящемуся, как некоторые предполагают, обвинительному акту, «секретное» горючее было не чем иным, как бензином компании «Спрут»!
       Служащий бензоколонки, стремясь избавиться от обвинения в заговоре, показал, что некто с внешностью Вундеркинда закупил в Северной Каролине как раз накануне гонок 39 галлонов высокосортного неэтилированного бензина компании «Спрут»!»
 
      Это сообщение с вариациями появилось во всех воскресных газетах. И много чего еще. «Похабные картинки» поместили на целой полосе рекламу предстоящего разоблачения, а на сдвоенной странице — рекламу нефтяной компании «Спрут»: «Питье промышленности и народа!»
      Боги, он пробился даже в воскресные газеты! Я действительно был доволен. Гробе, веря в Мэдисона, не ошибался!
      Я поспешно спустился вниз за последним номером «Похабных картинок» и — вот оно! Полное разоблачение! Согласно передовой статье, Вундеркинд пытался завоевать приз. Он сделал заявление, просто сказав: «Бензин „Спрута“!»
      Тут уж я поневоле рассмеялся: все-таки этот Мэдисон — зверски гениальная личность.
      Я настроился на Хеллера. Он вместе со своей группой слушал лекцию по курсу 101, «Восхищение природой», который вел господин Вудлис. Повсюду вокруг лежал снег, и классу, похоже, было холодно. Вудлис казался этаким бесхарактерным молодым человеком. Специальной пилой для распиливания льда он пытался проделать прорубь в замерзшем пруду «Гарлем Миэр» в Центральном парке и рассказывал о повадках карпа в период нереста. Дело с распилкой льда продвигалось у него неважно. Хеллер, сунув руки в карманы, в конце концов закончил за него работу, расчетливо пиная льдину каблуками своих бейсбольных шиповок. Он передал льдину девушке, и студенты стали кататься на ней, как на санках. Господин Вудлис продолжал читать лекцию Хеллеру — единственному слушающему его студенту. Кажется, преподаватель не был настроен к нему враждебно; что ж, в следующем семестре все будет иначе, когда на работу вернется мисс Симмонс.
      Хеллер выглядел подавленным. Он ковырял ногой почерневший от копоти снег. Это меня очень развеселило.
      Однако понедельник заставил меня призадуматься, на чьей же все-таки стороне этот Мэдисон.
      Он снова попал на первые страницы, но в деле наметился иной поворот.
 
       «"СПРУТ" ОТРИЦАЕТ СВОЮ РОЛЬ ПОДСТРЕКАТЕЛЯ В РАЗВЯЗЫВАНИИ УЛИЧНЫХ БЕСПОРЯДКОВ
       Сегодня мэр заявил, что его не вызывали на общее совещание акционеров нефтяной компании «Спрут». Однако перед рассветом газета получила из внутреннего источника надежные сведения о том, что на неделе состоялось тайное совещание «Семи братьев» и обсуждение уличных беспорядков, связанных с поведением Вундеркинда.
       Все должностные лица, которых удалось опросить, отрицали, что такое совещание и обсуждение имели место.
       «Признавая, что в гонках он пользовался бензином компании „Спрут“, — заявил ее представитель, — Вундеркинд, очевидно, стремился втянуть нефтяные компании в свой злодейский заговор с целью подрыва всей нефтяной промышленности путем преступного нарушения правил автогонок. Я категорически отрицаю, что нефтяные компании финансировали тех, кто устраивал беспорядки. Кроме того, Вундеркинд, которому всего лишь семнадцать лет, не имел права водить машину. Это попытка бросить тень причастности к противозаконным действиям на настоящих американских патриотов из нефтяной промышленности; имеется в виду то, что, продавая Вундеркинду бензин компании „Спрут“ для его мошеннических целей, нефтяные компании сделались соучастниками преступления».
 
      Но в газетах за вторник Мэдисона на первых страницах уже не было. Он отошел на третью страницу. Да и говорилось там совсем немного.
 
      «ВУНДЕРКИНДУ ЗАПРЕЩЕНО ВОЖДЕНИЕ АВТОМОБИЛЯ
       Нью-йоркские власти отказали Вундеркинду в выдаче местных водительских прав ввиду того, что ему, как свидетельствует компания «Спрут», всего лишь 17 лет и он является несовершеннолетним.
       НАСКАР также отменил его членство в своей организации, окончательно поставив крест на его дальнейшем участии в гонках. Обвинения в мошенничестве и общественном заговоре…»
 
      Прекрасно. Теперь я мог расслабиться. У Мэдисона получилось. Я позвонил ему в контору. Его там не было. Я позвонил его матери.
      — Господин Смит? О, извините. Я не могу позвать его к телефону. Все утро он так ужасно нервничал и чувствовал себя недостаточно хорошо, чтобы…
      Мэдисон отнял у нее трубку.
      — Господин Смит? — Казалось, он чем-то очень удручен. — Я прошу прощения, господин Смит. Я сошел с передовой полосы. Прошлым вечером я это нутром чуял. — Ив сторону, матери: — Держи покрепче лед, пузырь соскальзывает. Господин Смит, прошу вас, не теряйте веру в меня. На эти дела требуется время. Где-то я выбрал неправильный путь. Обещаю вам: я оправдаю ваше доверие. Да-да, в самом деле. А сейчас я должен повесить трубку. Только что пришел мой психиатр.
      Он и впрямь казался расстроенным. Я же — нет.
      Я решил посмотреть, чем занимается Хеллер. Он находился в главной библиотеке университета. Читал Хаклуита «Навигационные описания основных морских путешествий и открытий английской нации» (1589 г.).
      Он остановился на том месте, где судно обогнуло побережье Северной Америки и туземцы окружили его со всех сторон, разрубая команду на куски на сильном холоде, и застыл, глядя в пространство.
      Служащий библиотеки, собирая книги, сказал:
      — У вас какой-то потерянный вид. Не могу ли я помочь?
      — Нет, — отвечал Хеллер. — Не думаю, что кто-то может мне помочь. Где-то я сбился с пути и пошел не в ту сторону. Но где — никак не могу понять.
      — Обратитесь к студенческому психиатру, только и всего, — весело посоветовал библиотекарь.
      — То, что я сбился с пути, еще не причина, чтобы делать две ошибки, — произнес Хеллер, снова возвращаясь к изучению Хаклуита.
      Но я-то радовался. Ох, как я радовался! Я готов был песни петь от радости. Я благословлял Гробса, я благословлял Мэдисона. Хеллера остановили!

Глава 5

      По мнению психологов, состояние эйфории редко длится долго. Так случилось и со мной.
      Не прошло и двух минут, как я оставил свой монитор. В дверь постучали. Полагая, что это рассыльный с покупками для Ютанк, я, ничего не подозревая, открыл ее.
      Рат и Терб!
      Я поспешно затолкал их в гостиную, осмотрел коридор, вошел и запер за собой дверь.
      У Рата снова отрастали усы — их, должно быть, сбрили, чтобы починить его сломанные челюсти. От проволок у него на лице остались шрамы. Сильно ввалились глаза.
      Терб потерял большую часть своего жира и, очевидно, двигательную функцию двух пальцев.
      — Давно пора! — грозно закричал я на них. — Лодырничаете за казенный счет! Стыдитесь! Вот урежу у вас заработную плату за весь год! — Так вот надо поступать с подонками.
      Я сел, налил себе чашечку кофе из серебряного кофейника и с презрением посмотрел на них сквозь вьющийся пар. Они стояли посреди комнаты в плохонькой тонкой одежонке, еще дрожа от уличного холода, посиневшие. Очевидно, пальто свои они потеряли.
      — Нью-йоркская контора открыта и работает, — заговорил Рат. — У них имеется список всех уголовников, которым следует изменить внешность, как вы просили.
      — Это вовсе не причина, чтобы слоняться тут и докучать мне, — осадил я его.
      — Мы бы не докучали, — вступил в разговор Терб. — Но Фахт-бей сказал по телефону, что это срочно. Поэтому нам пришлось явиться сюда.
      Я вздохнул, как это делает начальник, которому чересчур надоедают.
      — И что же это такое уж срочное, чтобы прерывать меня посреди важной работы? — спросил я. — Которую к тому же я делаю без помощи слуг.
      — Наверное, ему было невтерпеж, — сказал Рат.
      — И кому же это «ему»? — спросил я, корректируя его грамматику. Этих подонков надо постоянно держать в напряжении.
      — Гансальмо Сильве, — сказал Терб.
      Я почувствовал, как мои волосы становятся дыбом. Я же велел Сильве убить директора ЦРУ. Сильва не должен был остаться в живых. Он должен был благополучно умереть, приводя в исполнение приговор, который уж никак нельзя было привести в исполнение!
      — Очевидно, — сказал Рат, — он несколько дней назад прибыл в Афьон. Фахт-бей попытался выяснить, что ему надо, и все устроить, но Сильва сказал, что у него дела с вами, и пару дней назад просто взял и улетел. Он взял билет до Нью-Йорка!
      Что ж, Нью-Йорк — большой город. Сильва уж никак не мог знать моего адреса. А перед мелкой сошкой нельзя было показывать виду, что нервничаешь. Поэтому я спросил небрежно:
      — Ну, какие еще новости?
      Терб живо выложил передо мной целую стопку приказов на подпись.
      Я с усталым и раздраженным видом достал свое удостоверение и стал их проштамповывать. Но вскоре я насторожился. Передо мной лежало два требования-одно — на больничные расходы, другое — на покупку новых пальто и прочей одежды. Я отложил их в сторону. Потом, чуть поразмыслив, чтобы произвести лучшее впечатление, снова взял их и порвал на мелкие кусочки.
      — Ждите моих распоряжений, — сказал я, провожая их в переднюю. — Чтоб больше не сачковать! — И захлопнул за ними дверь.
      Я походил по спальне и гостиной. Потом решил прогуляться. Я оделся в самое теплое и, весь укутанный до ушей, открыл входную дверь.
      Гансальмо Сильва!
      В моменты сильного потрясения на язык просится первое, что приходит на ум.
      — Как ты меня нашел? — Я чуть не задохнулся от изумления.
      Он протиснулся мимо меня. Снял пальто из верблюжьей шерсти и бросил его на диван. Каракулевая шапка последовала за пальто. Он сел, обнаружил, что кофе в термосе еще теплый, и налил себе чашку.
      — Зайди и закрой дверь, — сказал он. — Дует.
      Я зашел. Прошел в спальню и снял пальто, а также убедился, что мой кольт «бульдог» при мне, — правда, не думаю, что я смог бы его вытащить, так как рука у меня сильно дрожала.
      Я вернулся в комнату и сел, чтобы скрыть то, что творилось с моими коленями.
      — Ответить на твой первый (…) вопрос, — сказал он, — нетрудно. Это, кажется, в моих чудодейственных силах. Ютанк просто заваливает почтовыми открытками двух своих маленьких слуг в Афьоне, а они показывают их половине Турции. — Он вытащил одну открытку. Ее уголки уже здорово пообтрепались. Это была фотография отеля «Роскошные ручки Бентли Бакс» с крестиком на пентхаузе. В послании говорилось: «Крестиком обозначена моя комната». И еще: «Это секретно».
      — Пришлось этому (…) сосунку немного вывернуть руку, зато вот она. А теперь что касается твоего следующего вопроса, — продолжал он, невзирая на то что я его не задавал. — Где мои тысчонки?
      — Откуда мне знать, что ты сделал свою работу? — сообразил я, как увильнуть от ответа. — В конце концов, убийство директора ЦРУ явилось бы для прессы крупной новостью!
      — Черт побери! — воскликнул он. — Ты что, газет совсем не читаешь? — Он обвел глазами комнату. В углу лежала стопка газет за последние две недели — там были материалы о Хеллере, которые я еще не успел вырезать. Он подошел к ним. Разумеется, там оказалась публикация под заголовком: «ВОПРОС О ЗАМЕНЕ ДИРЕКТОРА ЦРУ ЗАСТРЕВАЕТ В СЕНАТЕ».
      Он выудил из кучи еще одну газету.
      — А как насчет этой? — Он сунул ее мне под нос.
      «ДИРЕКТОР ЦРУ УМИРАЕТ НА ОПЕРАЦИОННОМ СТОЛЕ».
      — Не могут же они вот так, напрямик, сообщить, что его замочили, — сказал Сильва. — Они бы тем самым подали этим (…) русским дурной пример. А на это что скажешь?
      Он бросил на диван набитый бумажник и визитные карточки директора ЦРУ. На бумажнике была кровь!
      — Невероятно! — проговорил я, стараясь выиграть время.
      — Во, и я так думал. Видишь, все же есть у меня какие-то удивительные способности. Не знаю, откуда они только берутся.
      Уж я-то знал откуда. На Волтаре наш Аппарат обработал его под гипнозом. Передо мной стоял убийца в квадрате, от которого просто разило смертельной опасностью!
      Я лихорадочно соображал, какую бы еще придумать увертку. И сказал:
      — Трудно себе представить, что можно убрать человека, которого так хорошо охраняют.
      — Ну да, на это потребовалось время. Сперва мне пришлось убедить их нанять меня в качестве наемного убийцы. Они знали мой послужной список — Святоша Джо и все прочие, — поэтому взяли меня на работу. И мне пришлось по их заказу убрать двух русских, потом еще и диктатора в Центральной Америке. Вот потому-то моя работа и затянулась.
      Он налил себе еще чашку кофе.
      — Впрочем, не так уж и затянулась. Понимаешь, идеи насчет того, как провернуть то или иное дельце, вдруг просто приходят на ум, и я их тут же осуществляю. Чудеса, да и только. Как будто слышишь ангельские голоса. Просто красота.
      Сильва положил в кофе два куска сахару.
      — Но убрать директора ЦРУ оказалось нетрудно. Тут и ангельских голосов почти не понадобилось. После трех убийств мне стали так доверять, что я даже ездил в его машине. Изучал, так сказать, его привычки. В конце концов я замаскировался под его супругу и застрелил его в борделе Джорджтауна. Теперь ее ищут. Но не найдут — сработано чисто. Я продал ее тело в университетскую больницу. И немного на этом заработал. Кстати, о деньгах — где мои тысчонки?
      У меня дыхание сперло.
      — Послушай, — кое-как выдавил я из себя. — Лиры в США будут для тебя балластом. Я позвоню и узнаю обменный курс, а потом заплачу тебе в долларах.
      — Лиры! — прорычал он. — Да что бы я делал с десятью миллионами лир? Сотня тысяч зеленых американских баксов — и баста! Так что давай кашляй, парень.
      — Я о том и толкую, — поспешно проговорил я. — Позвоню и все устрою — их тут же пришлют.
      — Ну, так-то лучше, — смягчился Сильва.
      Я зашел к себе в спальню. У меня под матрацем лежало сто тридцать тысяч, но я задумал отличный план. Я позвонил в нью-йоркскую контору.
      — Рата, — попросил я.
      К телефону позвали Терба.
      — Извините, — сказал он. — Рат ушел искать нам жилье. Я один.
      — Тогда приходи один! — приказал я. — Ты мне срочно нужен. Подойдешь к двери моей спальни и больше никуда не суйся! — И бросил трубку.
      Я вернулся в гостиную. Сильва сидел в расслабленной позе. Он заговорил первым:
      — Что я сейчас скажу, не поверишь: я скоро собираюсь уйти в отставку ко всем (…).
      — Прекрасно, — одобрил я. — У меня больше нет для тебя работы.
      — Ха, да я бы и не взялся, хоть и была бы. Теперь я настоящий художник своего дела. У меня (…) открылись эти чудесные способности, понятно? И есть тут еще птичка, за которую никто не хочет браться. Ее предлагали, предлагали, но желающих заключить контракт не нашлось. На один миллион (…) баксов. И ни одного желающего. Что скажешь?
      — Замечательное предложение, — согласился я. — Но, наверное, очень опасное.
      — Ха, еще бы, еще бы. — Он щелкнул пальцами. — Но я — другое дело, я художник. Я его принимаю. Говорят, он шлепнул тринадцать киллеров. Но тринадцать — несчастливое число. Четырнадцатым быть ему самому! Миллион (…) баксов.
      Сильва даже просиял, говоря о миллионе баксов. Затем обвел рукой комнату:
      — Буду жить в таких же шикарных хатах, с такой же шикарной бабенкой, как у тебя — на широкую ногу! А уж коли речь зашла о прожигании жизни, где же твой посыльный с деньгами?
      Он ждал, а я потел. Велико было искушение просто взять да и продырявить его из кольта «бульдог», но от «бульдожьей» пули хлещет такая кровища, что я бы испортил весь диван. Кроме того, Сильва мог и опередить меня.
      Наконец в дверь спальни постучали. Я закрыл дверь в гостиную и пошел открывать. На пороге стоял посиневший от холода Терб.
      — Слушай, — заговорил я напряженным шепотом, — тут один человек, Сильва, он через несколько минут уйдет отсюда. У него с собой будет сто тысяч долларов. Пойдешь за ним, убьешь его и деньги принесешь назад. Принесешь прямо сюда, ко мне, и чтобы все до цента было на месте.
      — Я пришел невооруженным. Мы свои пушки потеряли. Нельзя ли мне обождать и пойти на это дело вместе с Ратом? Мы работаем в паре…
      Не вооружен! Ох, как я на него разозлился. Но сто тысяч есть сто тысяч. Я сунул ему в руки «бульдог». Немного подумал. Вынул из-за шеи нож, оружие «службы ножа», и отдал ему. Подумал немного, опять зашел в комнату и взял две волтарианские гранаты с мощной взрывной волной, с виду обычные: они взрьюаются через пятнадцать секунд после броска и не оставляют никаких осколков.
      — Теперь никаких отговорок, — предупредил я. — Следи за моей дверью из конца коридора и, когда он выйдет, иди за ним и в каком-нибудь укромном местечке прикончи его. Понял?
      Он ответил, что понял.
      Я пошел в спальню и вытащил из-под матраца сто тысяч. Конечно, тяжело было с ними расставаться, даже на короткое время.
      Я вернулся в гостиную.
      — Посыльному пришлось их пересчитывать, — сказал я в свое оправдание. — Но деньги — вот они.
      Сильва взял их, пересчитал и рассовал по карманам — пачка была здоровенной. Когда он уходил, я сказал: «Счастливо пожить в отставке». Он улыбнулся мне недобро и ушел.

Глава 6

      Едва рассвело, как в дверь мою кто-то забарабанил что есть силы.
      А, это же Терб с моими деньгами!
      Еще не очухавшись спросонья, я доплелся до двери и открыл ее.
      Это был не Терб. Это был Рат!
      Он стоял, дрожа от холода, запорошенный снегом, посиневший — и что-то еще читалось на его лице.
      Он вошел, закрыл за собой дверь и прислонился к ней.
      — Он покойник, — выдавил он из себя наконец.
      — Что ж, приятная новость, — откликнулся я. — Давай сюда деньги.
      Рат недоуменно уставился на меня. Выглядел он довольно потрепанным, каким-то скрюченным, того и гляди свалится.
      — Не крути, — сказал я. — Ты ведь знаешь, что я послал Терба выследить Сильву и забрать деньги.
      Рат тяжело осел на пол и замер, подпирая спиною дверь, с поникшей головой. Я готов был поклясться, что он плачет.
      — Ну ладно, ладно, — сказал я. — Хватит увиливать. Еще слишком рано для всяких шуточек. Деньги сюда, и не пытайся что-нибудь утаить!
      — Он покойник, — повторил Рат. — Замучен до смерти.
      — Что ж, отлично, — похвалил его я. — Выходит, Терб немного поразвлекся. Но это не значит, что вы, пара (…) недоносков, можете забрать деньги себе.
      Всхлипывая, Рат проговорил:
      — Да это Терб. Терб покойник.
      Я еще до этого открыл рот, чтобы заговорить, но теперь я его закрыл, соображая: Гансальмо Сильва все еще жив!
      Я быстро запер дверь на замок и задвижку и поспешно достал из бюро еще один пистолет — револьвер «магнум» системы «Смит и Вессон», калибр 44. Убедившись, что гостиная пуста, запер ее и закрыл на задвижку. Произвел разведку на террасе. Сильвы нигде не было. Пока.
      Наконец я вернулся и схватил Рата за грудки.
      — А ну говори (…), как вы двое запороли это дело.
      Он так посинел и так дрожал от нервного потрясения, что ему далеко не сразу удалось разговориться.
      — Я бы его так и не нашел, — стал он рассказывать наконец. — Но мы оба носим «жучки», с помощью которых находим друг друга. Прошлым вечером он не вернулся. Мне сказали, что он поехал к вам.
      Я вышел на него по «жучку», зашитому у него в брюках. Он был в подвале заброшенного дома.
      Рат замолчал.
      — При нем что-нибудь было?
      — Ноги у него наполовину обгорели. Все зубы были выбиты. Мы всегда работали вместе. Если он шел за Сильвой, то, должно быть, Сильва притворился, что входит в дом, а сам сделал круг и напал на него сзади.
      — Ты не нашел при нем мои сто тысяч? — спросил я. От такого сброда никогда не добьешься прямого ответа.
      — Ничего не нашел: ни денег, ни оружия. Ничего.
      — Он проболтался?
      Рат снова заплакал — без слез, судорожно всхлипывая. Потом промолвил:
      — Наверное, Терб так замерз, что не смог драться.
      Ловкий ход, чтобы попытаться вытянуть из кого-то деньги на пальто! Поверьте, я тут же выставил Рата вон. Он потащился к лифту, держась рукой за стену, опустив голову, дрожа и всхлипывая. Я захлопнул дверь. Мне нужно было подумать о делах поважней.
      Итак, проболтался ли Терб?
      Вполне вероятно.
      Мне лучше сидеть взаперти и не высовываться. Мне лучше держать эту штуку при себе денно и нощно.
      Пусть эта пара кретинов все портит и говняет — я не из их числа!
      Вдруг я вспомнил, что Сильва принял вид жены директора ЦРУ, похитил ее и повесил на нее убийство. Ютанк!
      У меня хватило храбрости пересечь гостиную. Я замолотил в дверь. Она долго не подходила, затем открыла.
      — Не выходи из дома. Держи дверь на запоре. Никого не впускай!
      — Почему? — тревожно спросила она.
      — Сильва. Ты ведь помнишь Сильву. Тот самый, которого ты когда-то наняла в телохранители. Он убил директора ЦРУ, а теперь, возможно, охотится за мной.
      — Неужели? — Глаза у Ютанк широко раскрылись, и она добавила: — Ты уверен?
      Ей требовалось убедительное доказательство. Таковое все еще лежало на Диване за подушкой: визитные карточки директора ЦРУ. Я вытащил их, с пятнами крови, и сунул ей под нос.
      Она поглядела на них, открыв от изумления рот, затем спросила:
      — Ты заплатил ему за это?
      — И попытался вернуть свои деньги. Жди его теперь за каждым углом. Не выходи из дома!
      Психологи утверждают, что убийство и кровь действуют на женщин самым престранным образом. Смерть стимулирует их сексуально. Ютанк вдруг страстно обняла меня и поцеловала.
      Затем забегала вокруг, задергивая все шторы, пока в комнате не стало темно хоть глаз коли. Ютанк повалила меня на постель и взобралась на меня с ногами.
      В этот день мы уже не выходили из дома.
      Рот ее был горяч, как огонь!

Глава 7

      После двух дней такого уединения — очень стоящего уединения — я чувствовал себя дерзким и самоуверенным.
      Так как поблизости не наблюдалось ничего странного и посторонние лица не появлялись, я сделал заключение, что Терб, возможно, и не проболтался.
      Я решил, что, пожалуй, если действовать осторожно, можно рискнуть и выйти из дома. Кроме того, после сорока восьми часов непрерывной постельной жизни с Ютанк я начал ослабевать. За завтраком оказалось, что я с большим трудом могу поднять ложку с мороженым.
      Ютанк вышла из-за стола, ушла к себе в комнату и заперлась. Потом вернулась, одетая в норковую шубку, норковые сапожки и норковую шапку, натягивая на руки норковые перчатки.
      — Только что порылась в своем гардеробе, — с едва заметным раздражением сказала она, — и вижу — мне совсем нечего носить. Наконец-то снег прекратился, а у Тиффани сегодня распродажа.
      — Там продают ювелирные украшения, — заметил я.
      — Знаю. Так что вперед!
      — Подожди, — сказал я. — Поосторожней с деньгами!
      С некоторой горячностью Ютанк выхватила свой норковый кошелек, открыла его и показала мне. Он был набит деньгами! Вот это бережливость! Ютанк повернулась, собираясь уйти.
      — Обожди, — сказал я. — Еще одна вещь! — Я за ковылял к бюро и вытащил старый «ремингтон даблдерринджер» с перламутровой рукояткой. Пистолет небольшой, весом всего одиннадцать унций. Я убедился, что он заряжен патронами рассеянного огня 41-го калибра. — Возьми, может пригодиться.
      Она отпрянула:
      — О Боже, нет! Я ужасно боюсь пистолетов! Еще подстрелишь себя невзначай!
      Ах, ну да, ведь она же была маленькой дикаркой из пустыни и, естественно, слишком стеснялась, чтобы в кого-то стрелять.
      Где-то в час, поспав еще разок, я смог собраться с силами, одеться и выйти из дома. Состояние моей казны заставляло меня шевелиться. У меня под матрацем, должно быть, осталось около тридцати восьми тысяч долларов.
      Заглядывая за углы и держа руку с «магнумом 44» в кармане, я пробрался по заснеженным улицам к площади Роксентера. Пришла пора получить плату за работу в качестве семейного «шпиё'на».
      Вскоре я уже стоял у цели: окно 13, «Выплата мелких сумм».
      Там сидела новенькая кассирша. Впрочем, увидеть в ней существо женского пола было весьма трудно. Она носила мужскую стрижку, мужской костюм, а узкая жесткая прорезь заменяла ей рот.
      — А где, — начал я неуверенно, — мисс… мисс…
      — Мисс Хапуга. Вчера закончился ее двадцатипятилетний служебный срок. Она вышла на пенсию и уехала жить на виллу в Монте-Карло. Я мисс Щипли. А ты, черт возьми, кто такой?
      — Инксвитч, — отвечал я, предъявляя федеральное удостоверение личности.
      Она поискала в тощенькой книге сотрудников.
      — В списке ты не значишься, парень.
      — Может, в компьютере посмотрите? — попросил я с надеждой.
      Она посмотрела. Тоже пусто.
      — Проваливай, — велела она.
      — Обождите, — взмолился я. — Вы же знаете, что это значит, когда на экране пусто.
      — А то и значит, что я должна полицию вызвать. Но у меня сегодня хорошее настроение. Убирайся отсюда, пока я не нажала на курок пистолета у меня под стойкой. Специально для грабителей. Ужасно хочется посмотреть, как он действует.
      Естественно, я ушел и направился к начальнику отдела кадров.
      — Мисс Щипли? Новые кадры, — сказал он. — Всегда от них неприятности. — И ушел пить кофе.
      Я бросился в контору Гробса.
      Она была закрыта.
      Я отправился восвояси.
      Ну что ж, хоть Сильва меня не пристрелил — и то хорошо.
      Я немного поразвлекся мыслью, а не ограбить ли мне банк. Сделать это казалось довольно просто и к тому же нужно было что-то предпринять, чтобы пополнить мой отощавший кошелек. Стотысячная потеря заметно на нем отразилась.
      Полагая, что Рат сколько-нибудь разбирается в вопросах ограбления банков, я позвонил в нью-йоркскую контору.
      — Рата? — переспросил регистратор. — Он уж два дня как в больнице. Пневмония.
      Снова устроил себе отпуск! О боги, ну как работать с таким отребьем!
      Но день все же окончился не без смеха. По телевизору давали ночное ток-шоу не с кем иным, как с поддельным Вундеркиндом — лошадиные зубы и все прочее!
      Программа называлась «Во тьме», и ведущим ее был Донни Пуксон-младший. Она велась уже не первое десятилетие в удобное для зрителей время, и в ней сын заступил на место отца.
      Дублер Вундеркинда сидел и все хвастался и хвастался: каким он был замечательным студентом, каким способным, каким непревзойденным в своей группе. И в гениальном озарении он изобрел это горючее в лабораториях университета и явился, чтобы поведать о нем всем, а компания «Спрут» ополчилась против него. А затем Вундеркинд станцевал, размахивая университетским флагом.
      И тут ведущий задал ему вопрос:
      — Если вы лучший студент в группе, может, скажете, почему Нью-Йорк называют «большим яблоком»?
      Вундеркинд улыбнулся во весь рот, отчего особенно заметными стали его лошадиные зубы, и отвечал:
      — Потому что он весь червивый!
      Зрители в аудитории так и покатились со смеху, и Вундеркинд отвесил им пару поклонов.
      В этот момент я ощутил укол тревоги. В него не бросали тухлых яиц! Смеялись над ним, это да. Но зрители, похоже, чувствовали к нему расположение. Я не хотел, чтобы тут у меня была осечка. Я не хотел, чтобы его считали блестящим студентом. И позвонил на Месс-стрит, 42. Там было занято и занято.
      Что ж, я все же надеялся, что Мэдисон об этом позаботится, и отправился спать, чтобы к утру восстановить свои силы.

Глава 8

      Я был прав, что не стал беспокоиться. На следующее же утро Мэдисон занял свою первую страницу!
 
       «ВУНДЕРКИНД ЛЖЕТ, ГОВОРЯ ОБ УНИВЕРСИТЕТЕ. ЛЖЕ-СТУДЕНТ
       Прошлым вечером, выступая в общенациональной программе «Во тьме», Вундеркинд безосновательно утверждал, что является лучшим студентом ведущего технического вуза страны.
       Он также безосновательно настаивал на том, что компания «Спрут» несет ответственность за его недавние неудачи.
       Заинтересованные журналисты сразу же заполонили кампус Массачусетского института катастрофо-ведения — МИК.
       Вундеркинд в числе его студентов не числится и никогда не числился!
       Никто из учащихся вуза никогда о нем не слыхал, ни один преподаватель не нашел его имени в своем списке.
       Президент МИК в заявлении для прессы сообщил следующее: «Это заведомо ложная информация. Я не позволю, чтобы имя почтенного заведения протащили по общественной свалке! Это очевидная попытка злоупотребить высоким божественным правом университетов. Если бы мы имели право заниматься деятельностью, свойственной ЦРУ, то были бы лучше подготовлены для борьбы с подобного рода чудовищными интригами!»»
 
      Были еще высказывания. Об этом говорили все газеты, радио, телевидение. Мое сердце наполнилось благоговением.
      Да, с таким видом убийства я еще не был знаком. И оно казалось еще более действенным оттого, что убийцы как бы вовсе не было, и все это не выходило за рамки допущенного законом. С каждым можно сотворить то же самое!
      Я позвонил Мэдисону, чтобы поздравить его, но все его телефоны были заняты.
      А, ладно, подумал я, у Мэдисона дело на мази, а вот как на это отреагирует Хеллер? Дела его так плохи, что он, поди, вне себя от ярости. Я обратился к монитору.
      Хеллер явно не торопился в контору. Был ужасно холодный безветренный день, и все городские печи, работавшие на нефти и угле, так загрязняли атмосферу дымом и смогом, что глаза слезились. Хеллер шел и на ходу не просто наблюдал состояние атмосферы, а делал замеры плотности воздуха денсиметром — волтарианским прибором, которым он не стеснялся пользоваться прямо на улице. Это было бы нарушением Кодекса, если бы ньюйоркцы были другими: они никогда ничего не замечали, чтоб им (…)!