Глава пятая

БАЛАШИХИНСКАЯ КОНВЕНЦИЯ

Терпеть не могу гулких бетонных ангаров. В них твой голос, усиленный высокими стенами, сам обретает привкус бетона. Лет семьдесят назад 8 таком же гулком сарае на окраине Чикаго знаметый рефери Лесли Стоквуд пытался мирным путем разрулить проблемы Аль Капоне, Джона Диллинджера и Голландца Шульца.

Теперь таким же малоприятным делом вынужден заниматься Яков Семенович Штерн в подмосковной Балашихе на территории одного из книжных складов фирмы «КДК».

Собачья работенка, доложу вам. Хочешь не хочешь, а гавкнешь. И как только новый спикер Думы справляется? Хотя у него, по крайней мере, микрофон. А у меня только глотка и толстый-толстый слой бетона вокруг.

— Кто начнет, господа? — заорал я, стараясь перекрыть шум.

Ни гонга, ни колокольчика арбитру не предоставлялось. Со злостью я подумал, что в следующий раз обязательно прихвачу с собой деревянный молоток и в порядке установления тишины грохну по капоту ближайшего «БМВ». Тут-то меня все сразу услышат, как миленькие.

— Я начну, я! — спохватившись, крикнул в ответ маленький кругленький господинчик в супердорогом прикиде от Версаче, который — несмотря на цену и видимые усилия портных — смотрелся на господинчике, как на корове седло. Это был Лев Евгеньевич Тарасов, президент АОЗТ «Эстелла-М». Он же — Тарас, савеловский гауляйтер. Так вышло, что именно Тарас сегодня пребывал в роли обиженной стороны, и его визгливый голос звучал не хуже отсутствующего колокольчика. Шум начал стихать. Злопамятность Тараса была всем известна. Я не сомневался, что он возьмет на заметку любого, кто сейчас помешает ему изложить свои кровные обиды.

— Прошу вас, Лев Евгеньевич, — проговорил я, пользуясь затишьем. Каждая моя фраза точно соответствовала стародавнему ритуалу, возникшему едва ли не во времена Аль Капоне. — Никто не возражает, господа?

Братва не возражала. Я махнул рукой, и Тарас выскочил на невысокий бетонный подиум, предназначенный для складских электрокаров. За собой он тащил сильно испуганного парня, чья рука болталась на перевязи. Как видно, это и был лоточник, пострадавший во время недавнего налета на его лоток возле вокзала.

Бедный парень затравленно озирался и покорно следовал за шефом — единственным знакомым ему человеком среди прочих незнакомых и наверняка опасных. Должно быть, он впервые присутствовал на столь авторитетном сборище и наверняка успел пожалеть, что когда-то по дурочке связался с книжным бизнесом. Поймав взгляд этого парня, я ободряюще ему улыбнулся. Дескать, не тушуйся, приятель, все обойдется. Несмотря на воинственный нрав Тараса, сегодняшнее толковище под сводами ангара обещало быть предельно мирным. Не зря ведь мне удалось вчера, пользуясь законным правом арбитра, переиграть место встречи и перенести ее из расторгуевского лесочка сюда, в Балашиху. Укромность лесной опушки еще смогла бы спровоцировать кого-нибудь на фокусы с применением огнестрельного оружия, однако здесь, на складе у Ярослава, фокуснику бы первому не поздоровилось.

Обстановка не располагала к конфликтам: книжные ангары фирмы «КДК» находились примерно в пятистах метрах от КП дивизии имени Дзержинского. Так что громко качать права тут было попросту глупо. Все догадывались о неформальных, но тесных контактах «КДК» с дзержинцами и завидовали умному Яру хорошей коммерческой завистью. Поскольку регулярно обеспечивать весь офицерский и сержантский состав бесплатными выпусками «Всемирного бестселлера» и «Мастеров триллера» все Равно выходило на порядок дешевле, чем завозить из города сотню частных охранников с помповыми ружьями, платить изрядные суточные и премировать все теми же книгами. Под крылом у элитной дивизии фирме «КДК» жилось, как у бога в кармане. Любой наезд со стрельбой не прошел бы для дзержинцев незамеченным, а тамошние ребятишки были обучены при первых же звуках выстрелов врываться на территорию и применять эффективные спецсредства, ни в каких должностных инструкциях не перечисленные. Ну а на случай тихой бузы у Яра всегда имелось еще и полтора десятка вымуштрованных кавказских овчарок, руководимых парой опытных инструкторов из столичного КСС. Под таким прикрытием любая потенциальная разборка автоматически превращалась в согласительную встречу на высшем уровне, а щедрый Яр, любитель тишины и порядка, брал за «крышу» чисто символические комиссионные. Он вообще был на редкость симпатичным дядечкой, этот Яр-Ярослав. Другой бы на его месте давно уже ходил в крупных столичных авторитетах и муштровал гауляйтеров не хуже, чем тех же овчарок. Яра, однако, вполне устраивала своя балашихинская периферия: книги он любил больше, чем власть. Даже название его фирмы расшифровывалось как «Книги —Деньги — Книги», не наоборот. Деньги были преходящи, а печатное слово — вечно. Хороший принцип, я и сам бы под ним подписался…

Задумавшись, я пропустил половину вступительного монолога Тараса и сосредоточился лишь тогда, когда тот, поплакав о тяжести финансового года, перешел к основной части обличительной речи. С места в карьер Лев Евгеньевич обрушился на останкинцев, которые-де нагло установили свои лотки почти на границе сопредельных территорий и теперь переманивают клиентов, сбивая розничные цены вплоть до демпинговых.

— Что ты гонишь, Тарас? — выкрикнул на этом месте чернявый останкинский Гуля, он же — Грандов Юрий Валентинович, генеральный директор преуспевающей фирмы «Ле Гранж». — Когда я твоих лохов к себе сдувал?

При этих словах часть присутствующих одобрительно зашумела в том смысле, что за Юрием Валентиновичем и впрямь не замечалось такого позорного жлобства.

Окрыленный поддержкой братвы, Гуля еще больше приободрился.

— И насчет демпинта — туфта! — громогласно заявил он, перекрывая шум. — Однозначно. Я типажи в «Олимпийце» беру, как человек, а ты по конторам химичишь. Давай маржу сравним по любому опту. У нас набойки в один и семь, как в договоре, а у тебя, падло, один и три, один и две. Это не я, это ты у нас любитель цены опускать на любую новинку! Нет, скажешь?!

Шум в поддержку Гули еще больше усилился. Из своего белоснежного «Мерседеса» высунулся даже обыкновенно молчавший Батя с Ходынки и важно пробасил: «Правильна!» В миру Батю звали Алексеем Аршиновым. Из десяти последних лет, проведенных на свободе, шесть он отдал книжному делу, управляя магазином «Южный Крест» на улице Макеева.

— К порядку! К порядку! — заверещал в ответ Тарас, потрясая кулаком.

— Арбитр, будет сегодня регламент?! Мы собрание или кто?!

Я поднял обе руки, призывая братву к тишине. Мои жесты и визг Тараса помогли нам минут за пять немного утихомирить собравшихся. Я вдруг заметил, что Лев Евгеньевич, несмотря на его вопли, отнюдь не обескуражен таким началом.

Глазки его весело сверкали, щечки только разрумянились. Похоже, этот колобок в костюме от Версаче специально запустил сперва явную туфту в надежде раздразнить Гулю и разогреть аудиторию. Так-так, сообразил я. Значит, легкая артподготовка проведена. Сейчас-то он ударит из главного калибра.

И Тарас ударил.

С криком «А это как называть?!» он вытолкнул вперед томившегося позади него лоточника с перевязанной рукой. Под сводами бетонного ангара сразу наступила полная тишина: стало слышно даже как где-то далеко в вольере заскулила овчарка. Что ни говори, козырь был сильный. Многие из приехавших на толковище еще не были до конца в курсе событий на Савеловском и теперь переключи свое внимание с Тараса на раненого продавца. Гуля тут же сник. По его заскучавшей физиономии я догадался, что он жалеет уже о своей несвоевременной вылазке. Факт обстрела торговой точки перевешивал любые разговоры о честных или нечестных набойках на закупочную цену. Одно дело — коммерческие заморочки и совсем другое — открытые военные действия. Тут наш Лев Евгеньевич был безоговорочно пострадавшей стороной и имел законное право на сочувствие и на сатисфакцию. —Давай-ка, расскажи им, — скомандовал Тарас своему лоточнику и слегка подтолкнул его поближе к краю подиума. Оставшись один на один с внимательной публикой, парень совсем раскис и хнычущим тоном, поминутно запинаясь, стал излагать уже знакомую мне историю про неизвестного автоматчика с маленьким автоматом. Художественным словом парень абсолютно не владел, рассказчик из него был, как из меня — кулинар, но, может быть, именно поэтому повествование имело вид очень убедительный.

Я позволил себе вновь отвлечься. Все мыслимые подробности происшествия на Савеловском мне вчера были изложены, по меньшей мере, четырежды. Сначала меня просветил гордый своим всезнайством Родин, а потом бедняга телефон звонил не переставая. Наряду с обычными разговорами типа «Вы слышали, Яков Семеныч? Тут такое дело…» я удостоился трех неофициальных приглашений на завтрашний арбитраж плюс одного сугубо официального, со всеми уголовными церемониями, которое после трехминутных ответных церемоний и принял. Можете себе представить, как чудно мне работалось под непрерывное телефонное треньканье!

Сейчас в моем боковом кармане покоился свернутый вдвое отчет о «Тетрисе» для генерал-полковника Сухарева, и работу свою я считал несколько халтурной.

Следовало бы если не прочитать, то хоть по-хорошему пролистать все пять «тетрисовых» книг, а потом сделать что-то вроде резюме на пару страничек.

Однако к вечеру голова моя, и без того ушибленная, окончательно опухла от телефонных разговоров. Сил хватило лишь на пять коротеньких аннотаций на полстраницы, да и те я, не мудрствуя лукаво, переписал из самих книг. Ладно, решил я, генерал-полковник перебьется без моих литературных упражнений. Ему ведь что надо? Чтобы не было порнографии и прочих антипрезидентских призывов.

Ни того ни другого, насколько я успел заметить, здесь нет. фантастика, стихи, какая-то проза, какой-то сиквел да еще однотомная энциклопедия. Все в порядке, можете кушать…

Пока я припоминал вчерашнее, раненный в руку парень все жевал свою унылую жвачку, пересыпая трагическое повествование бесконечными «значит», «в общем» и «короче». Само нападение на его многострадальный лоток длилось от силы секунд тридцать-сорок, однако рассказ о нападении продолжался уже минут десять, и конца ему не было. Стараясь не вслушиваться, я начал разглядывать публику.

Обладатели роскошных «Мерседесов», «Вольво», «Тойот» и «Ауди» замерли возле своих лимузинов и во все глаза смотрели на пострадавшего лоточника. На самого парня им было, разумеется, начхать, но последствий этого выступления, по-моему, опасались многие. Самыми обеспокоенными выглядели Баграт и Вовчик, контролирующие Химки-Ховрино и район Бескудниково. Багрателян Степан Богданович, фирма «Нейя», и Кучкин Владимир Миронович, АО «Корсар Лтд», бще не окончательно закрепились на своих территориях и пуще всего боялись сейчас любых силовых разборок. Да и остальные, включая гауляйтеров районов Зюзино, Никулино и Беляево (три одинаковых светло-синих «Форда»), не хотели бы сейчас затевать новую грызню. Даже обладатель самого модного сейчас в Европе и Америке автосекционного «Трабанта» несуществующей ГДР, Сан Саныч Немченко по прозвищу Фриц — и тот предпочел бы обойтись без драк. Хотя уж у Сан Саныча, который шестой год контролирует всю измайловскую книготорговлю, тылы попрочнее, чем у трех Тарасов, вместе взятых. Любопытно, а отчего же сам Тарас наш прыгает?

Свербит в одном месте? Нет, возразил я самому себе, понять можно и Льва Евгеньевича. Допустим, не поднимет он сегодня кипеж, стерпит наезд, а что дальше? Дальше многие решат, что Тарас спекся, и побыстрее начнут отколупывать от Тарасова суверенитета. Просто инстинктивно. Как рыбка посильнее рыбку послабее — цап! Дарвинизм, как и было сказано.

Тут я неожиданно поймал на себе злобный взгляд и стал искать в толпе человека, этот взгляд испустившего. Ба, да это господин Мамонтов собственной персоной! Наверное, юный Вадик порассказал-таки остальным стажерам про сладкую парочку Паншиных, а парочка наябедничала на меня шефу. Я подарил Мамонтову нежную улыбку и разве что только не помахал ему ручкой. Мамонтов еще больше скривил в ответ физиономию, словно бы я послал ему не улыбку, а здоровенный лимонище и к тому же заставил его немедленно прожевать. Вот кто бы с громадным удовольствием натравил на меня громил из «Скорой помощи» и пришел бы потом плюнуть на мою могилу. Но бодливому мамонту бог бивней не дает: слабоват Василич в коленках. Максимум, на что способен, — это дурить своих стажеров, жрать коньяк и бросать на Якова Семеновича убийственные взоры. А что-то потяжелее в Якова Семеновича — не-а, не бросит. Смотри, смотри, Мамонтов, авось дырку во мне глазами протрешь.

Раненный в руку бедолага продолжал между тем свою грустную песнь и дошел, наконец, до описания злодея-автоматчика в маске. По-моему, за прошедшие два дня налетчик сильно увеличился в размерах. В первых рассказах он выглядел просто шкафом, а теперь уже превратился в человека-гору. Конечно, надо было сделать скидку на нервное потрясение и на невысокий росток хилого пострадавшего лоточника, рядом с которым любой гоблин средней накачанности смотрелся бы Шварценеггером. Но парень и сам здорово запугал себя. Еще пара таких встреч с публикой — и злоумышленник примет уже очертания огромной обезьяны Кинг-Конга. И будет тогда не простой наезд на лоток, а настоящее Убийство на улице Морг…

Спокойнее, дружок, мысленно посоветовал я подстреленному лоточнику. Пойди лучше домой, выпей водочки или реланиума, а Яков Семенович тихо все разрулит. На тебя напал никакой не человек-гора, а обычный итальянский гангстер с «ингремом», подстрекаемый самым обычным итальянским графом. Два дурака в одном тазу пустились по морю в грозу… Ну, чертов Токарев, только попадись мне теперь! Я этому итальянцу в первом поколении такую «руку Москвы» устрою — зубов не соберет!

Я еще мысленно сводил счеты с его паскудным сиятельством, а Лев Евгеньевич уже решил, что свидетель рассказал братве достаточно и теперь пришла пора брать инициативу на себя. Буквально на середине фразы, где-то между «значит» и «короче» Тарас прервал своего продавца этаким отеческим тычком в бок. Лоточник с видимым облегчением заткнулся и уполз на задний план, вновь уступив место шефу. Тарас подбоченился и заорал:

— Слышали?!

Собравшиеся в кружок владельцы иномарок нестройно загудели, что, мол, да, слышали. Почти все физиономии выражали суровую озабоченность. Лев Евгеньевич не был любимцем публики, и поперхнись он за завтраком куском осетрины, никто бы не стал особенно горевать по случаю скоропостижной кончины савеловского гауляйтера. Но, поскольку речь шла о территориальной разборке, личные симпатии-антипатии к Тарасу не имели значения, и Тарас это знал не хуже меня. Я догадывался, что сейчас Лев Евгеньевич выжмет все из своего положения, однако Тарасовы аппетиты ошеломили даже меня.

— Я требую навесить на останкинцев! —Тарас энергично ткнул пальцем в сторону побагровевшей физиономии Гули. — За крутую подлянку у меня на Савеловском прошу им вынести первое предупреждение… Раз!

Это уже само по себе было серьезной мерой После двух таких предупреждений от толковищей любой гауляйтер лишался права на арбитраж и отлучался от всех поблажек по бизнесу на полгода. Как хочешь, мол, так и крутись. Крутиться в таких условиях становилось адски сложно.

— Теперь — два! — громко, во весь голос продолжал Тарас, картинно уперев руки в боки и сразу приобретая сходство с толстой круглой сахарницей. — Я требую от останкинцев немедленной выдачи мне этого наезжалы и компенсации за моральный иматериальный ущерб с тройным коэффициентом…

Это было тоже очень неслабое пожелание.

Тройной коэффициент означал столь внушительную сумму контрибуции, что надолго отсекал у оштрафованного шанс на крупные финансовые маневры. Напротив, любой отсудивший у собрата по бизнесу такую сумму мог бы пару месяцев плевать в потолок и не возиться со свежим ассортиментом. На моей памяти так наказали, например, волоколамского Ореха (Кокосова Михаила Владимировича, фирма «Светоч Супер»), который по дурочке перехватил на своем шоссе два пятитонных трейлера с минскими покетбуками «Астры», вообразив, будто груз левый. Груз же оказался правильным, и владелец трейлеров тимирязевский Волчок (Волков Данила Григорьевич, директор-распорядитель фонда «Библио-Мир») на ближайшем сходняке выставил Ореху кругленький счет и под нажимом братвы заставил платить. Правда, у Волчка были точные доказательства причастности волоколамцев к перехвату, а не только подозрения плюс луженая глотка, которые сейчас имелись в активе у Тараса.

— И в-третьих, — проорала живая сахарница пев Евгеньевич. — Я требую передачи под мой контроль двух… нет, трех книжных точек — на Академика Королева, возле телецентра, на Аргуновской, рядом с гостиницей «Звездная» и на Новомосковской, рядом с мебельным…

Совершенно багровый Гуля, который на протяжении Тарасова монолога только давился воздухом от возмущения, обрел, наконец, дар речи.

— Хрен тебе, а не контрибуция! — завопил он, устремив руку с кукишем в сторону Льва Евгеньевича. — Братва, он же катит по-черному, а вы все как рыба об лед! Невиноватый я, кругом невиноватый! Сроду у меня не было автоматчиков, в гробу я видал эту вшивую точку на Савеловском! Зуб даю, Тарас сам послал наезжалу, чтоб потом поднять гнилой базар и под шухер отхавать побольше!

— Я?! Я навел наезжалу на свой лоток?! — тут же взвился Лев Евгеньевич. — Я по своим стрелял, трепло ты поганое?! Да у тебя мой лоток у вокзала давно как кость в горле! Ты хоть сутками торгуй у себя на Королева, хоть продавцов своих заставь ламбаду плясать — и все равно моего навара тебе в жизни не иметь!

Чем яростнее собачились Гуля с Тарасом, тем сильнее нарастал угрожающий шум в толпе владельцев иномарок. В случае большой разборки на ворону Гули стало бы не меньше дюжины гауляйгеров, очень недовольных Тарасом, и примерно стольким же пришлось бы поддерживать Тараса — не эа красивые глаза, но в интересах бизнеса. Этого-то я и боялся. Во времена большой свары дело чикогда не ограничивается десятком разгромленных торговых точек и двумя десятками разбитых морд. Я ведь не соврал вчера в разговоре со Славой Родиным: войны никто не хочет. Но стоит конфликту вспыхнуть, и воевать будут все.

Я выскочил на подиум, поднимая обе руки. Тщетно! О существовании арбитра словно бы забыли. Шумели уже все — долгопрудненские и отрадненские, черкизовцы и лианозовцы, коровинцы и щукинцы. Сквозь общий гвалт пробивались заполошный визг Тараса и возмущенный ор Гули. В бетонном ангаре, гулком, словно барабан, каждый такой крик лупил по стенам не хуже барабанных палочек.

— А в девяносто третьем?! — доносилось до меня. — В октябре, забыл? Когда трассерами стреляли от студии по тем мудилам с акээмами? Не ты ли под шумок пытался спалить мою точку?

— Отзынь, гнида вонючая! — слышалось в ответ. — И не вякай о девяносто третьем! Кто усатого подучил мэрию брать? И кто в мэрии киоск сразу грабанул, в вестибюле? У нас с ними был договор, на сто тысяч «Фламинго», и все тазом накрылось после третьего числа!..

Еще немного — и дело дошло бы до рукопашной. Останкинские и савеловские гоблины еще стояли в стороне, но готовы были уже вмешаться в любой момент.

Какой я, к чертям, арбитр, если не могу успокоить страсти, пока это еще возможно?

От души проклиная подлеца-графа, заварившего эту кашу, я бросился к ближайшей машине. На мое счастье, ближайшим оказался «Трабант» Сан Саныча — автомобиль, довольно невзрачный с виду, но супернадежный во всех отношениях. Я невежливо оттолкнул фрицевского гоблина-шофера и нажал на клаксон… Браво, ГДР! Страны уже нет, а авто в порядке: «Трабант» моментально стал эпицентром оглушительно-протяжного «Бууууууууу!» — как будто ледокол, заблудившийся в тумане, начал протяжно подавать сигналы о помощи. Голосу немецкого автомобиля тут же издали подвыли кавказские овчарки из дальних вольеров. Возможно, здешние собаки вообразили, что в здоровенном бетонном ангаре громко жалуется на жизнь какая-нибудь здоровенная овчарка размером с лошадь.

Не знаю, что больше подействовало на собравшихся — то ли стон одинокого «Трабанта», оставшегося без родины, то ли малоприятный на слух собачий вой, — но гвалт прекратился. Даже главные спорщики, похоже, вовремя вспомнили про овчарок и дивизию Дзержинского, чья близость одинаково не способствовала любой потасовке.

— Сука позорная! — отдуваясь, выдал напоследок Тарас.

— Чмо загребущее! — в тон ему прорычал Гуля, весь потный от крика.

— Брэк! — проговорил я, встав на край подиума в позу рефери на соревнованиях по боксу. Знаменитому Лесу Стоквуду семьдесят лет назад было несравненно легче работать: ни Аль-Капоне, ни Дил-линджер, ни тем более Шульц не были крикунами. Перебить конкурентов из многозарядных «томпсонов» им было так же легко, как скушать гамбургер; но вот перебить речь любого из конкурентов во время спора не позволяла бандитская этика. Может быть, потому американцы обожают свое ретро, а мы лет через пятьдесят своего будем определенно стыдиться. Выходит, теперешние крестные отцы у нас обречены на забвение. Ни сказок о них не расскажут, ни песен о них не споют. Разве что детективчик накропают для среднего школьного возраста.

Теперь замолчали и Гуля с Тарасом, поглядывая друг на друга с ненавистью, а заодно и на меня, тоже безо всякой признательности; потому что разнял, не дал схватиться. Вот она, тяжкая доля арбитра.

— Уважаемые господа! — начал я свое выступление, имея в голове более чем смутный план о примиряющей речи. — Мы получили возможность выслушать мнение пострадавшей стороны (кивок в сторону Тараса), а также ответное мнение господина Грандова (кивок в сторону Гули). При всем уважении к обоим участникам дискуссии…

Несколько минут я трепался о том, какого уважения заслуживают замечательные боссы столичного книжного бизнеса Гуля и Тарас, и к концу этого витиеватого трепа сам почти поверил, что два сукиных сына — прекрасные люди и талантливые бизнесмены, сеющие в темных массах зерна добра и справедливости посредством распространения среди упомянутых масс лучших изданий серий «Фемина», «М. Баттерфляй», «Анжелика» и «Самооборона без оружия». Название последней серии я мимоходом связал с благостной тенденцией ко всеобщему смягчению нравов, в каковую тенденцию все наши гауляйтеры — в том числе и золотые-серебряные-брильянтовые Гуля с Тарасом — внесли свою посильную лепту.

На самом деле в белых брошюрках про самооборону просто рассказывалось, как верней искалечить ближнего своего в тех случаях, когда под рукой нет ни пистолета, ни заточки, однако публика дружно сделала вид, будто она и впрямь насаждает в сволочном народе гуманизм прямо-таки квадратно-гнездовым способом.

На моих глазах страсти стали понемногу стихать. Краем уха я даже успел поймать негромкую реплику старика Дулова (раменского гауляйтера), обращенную к старику Милованову (бирюлевскому боссу): «За что я Яшку люблю, паршивца?