Он действительно арфа, струны которой совсем нетрудно порвать или перепутать. Несмотря на все научные усилия Григория Евпатьевича, ему никак не удалось избежать для большинства тестированных побочных последствий действия препарата, которые — в зависимости от индивидуальных особенностей людей — вдруг проявлялись. У кого раньше, у кого позже. Ваши тренированные парни пытались себя контролировать, но только усиливали пагубность побочного эффекта: струны арфы перепутывались еще сильнее. В конце концов люди вообще переставали правильно выполнять любые приказы — вплоть до просьб вызвать лифт или показать, где тут туалет…
Генерал-полковник Сухарев шумно завозился на своем стуле. Сказать, что он сейчас был мрачен, — означало бы сильно приуменьшить. По-моему, он уже приближался к точке кипения. Важно было, однако, чтобы крышка чайника не подпрыгнула еще хотя бы в течение десяти минут и чтобы вашего покорного слугу раньше времени не обварило бы паром генерал-полковничьего гнева.
— У вашего заместителя, Анатолий Васильевич, — проникновенно сказал я, — имелись некоторые причины не открывать вам всей правды и стараться втайне от вас побыстрее уконтропупить «Тетрис» и меня. Побочный эффект, о котором я уже говорил, не был для Григория Евпатьевича полной неожиданностью. Собственно говоря, проявился данный эффект еще лет пять назад, в пору испытаний этого препарата, уже тогда названного антизомбином — сокращенно «A3». Видите эту карточку? — Я вытащил фотографию, которую по приезде из Воронежа вечно таскал с собой, и показал ее Сухареву. — Это ваш нынешний зам в тесном коллективе воронежского мединститута имени Бурденко. Все документы о его пребывании там исчезли, но вот карточка на стенде случайно осталась. Уж не знаю, на чьи деньги, военных или ГБ, вел он тогда свои эксперименты, но только результаты — налицо. Вернее, отсутствие четких результатов. Все добровольцы Григория Евпатьевича уже во второй парадигме исправно превращались в монстров, никаких команд не выполняющих. Один из этих бывших монстров, кстати говоря, и написал пять лет спустя книгу про ночной Манхэттен. А в ней — достаточно подробно перечислил все симптомы, которые пережил сам… Я не очень-то понимаю, почему за прошедшие пять лет Григорий Евпатьевич сумел так вырасти в чине, но не сумел довести до ума свой антизомбин: вероятно, такой препарат не мог существовать в принципе без побочных последствий. Их можно было приглушить, однако рано или поздно они все равно выскакивали, словно «зеро» во время игры в рулетку.
Знаете, Анатолий Васильевич, есть такая якобы надежная система «Кьюбан», описанная в «Большой энциклопедии азартных игр». Тебе предлагают ставить на третью колонку и обязательно на черное. Поставьте на черное — и выигрыш вам как будто обеспечен! Но в любой момент могло появиться «зеро» и сожрать ваши фишки.
В принципе любое проявление зомбибоязни так или иначе оказывалось ставкой на черное — на худший вариант из всех возможных…
Я по-прежнему старался не глядеть в сторону Рогожина: и так из того угла, где стоял его стул, сочилась ненависть, которую я уже мог ощущать едва ли не физически. Если бы не присутствие в комнате генерал-полковника Сухарева, я бы, наверное, просто был испепелен. Безжалостно и дотла.
— Недавно одна умненькая девочка, — проговорил я и словно бы ненароком бросил взгляд на часы, — напомнила мне сказку про Урфина Джюса и его деревянных солдат. И про то, как легко удавалось в этой сказке плохих солдат превращать в хороших: всего только вырезать веселые улыбки на месте злобных гримас… Для Григория Евпатьевича — да и для вас, пожалуй, Анатолий Васильевич, — люди вокруг всегда были материалом. Точно такими деревянными фигурками, которых для пользы дела можно было подстругивать ножом или выкидывать в случае поломки. То есть не совсем выкидывать — убирать с глаз долой куда подальше. С некоторых пор, господин генерал-полковник, меня вдруг стало занимать, отчего же происходит вокруг столько странных вещей, о которых не успевает то и дело сообщать утреннее радио. То на окраинах Москвы начинаются непонятные потасовки людей в камуфляже, то военный самолет разбивается без видимых причин, то на отдаленной заставе какой-нибудь лейтенантишка вдруг берет в руки автомат и начинает строчить направо и налево. Про Северный Кавказ я и не говорю: там все хотят мира и по-прежнему каждую ночь стреляют. Министра Убатиева чуть вообще не изничтожили… Интересно, а сколько всего бывших сотрудников Службы ПБ после того, как отлежат в клинике у Дуремара, отправляются укреплять военно-воздушные силы, погранвойска, столичную милицию или тульский спецназ? Майор Чаплин уверял меня, будто счет идет на…
Григорий Евпатьевич Рогожин, "не выдержав, вскочил со своего места.
— Анатолий Васильевич! Господин генерал-полковник! — воскликнул он. — Ну, почему мы обязаны слушать эту…
— Си-деть! — вновь раздельно, внятно и по слогам произнес Сухарев. И вновь Дуремар послушался.
Он вернулся на свое место, однако с места все-таки злобно выпалил:
— Уму непостижимо! Какой-то сопляк в кабинете самого начальника Службы… в присутствии аж двух генералов…
По-моему, он уже вознамерился поведать нам сказку Щедрина «Как Яков Штерн двух генералов оскорбил». Явно не к месту и не ко времени.
— Кстати, — сказал я, перебивая дуремаровские излияния, но по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом. — В настоящий момент я уже не уверен в ваших званиях и должностях… Наш Президент, конечно, ценит старую дружбу. Но, надеюсь, не настолько, дорогой Анатолий Васильевич, чтобы и дальше терпеть рядом с собой человека, который так долго подвергал лично его смертельной опасности. Ведь любой из охранников в любой момент мог…
Тут взвился, наконец, сам Анатолий Васильевич Сухарев. Произнеся короткую непечатную фразу, он бросился ко мне с явным намерением стереть-таки в порошок.
На мое счастье, между мной и генерал-полковником оказался белый телефонный аппарат с орлом вместо наборного диска. Поэтому в последнюю секунду Сухарев все же передумал и для начала поднял трубку. Не то чтобы он мне поверил, но…
— Алло! — сказал он в трубку. — Алло!.. — Он с раздражением застучал по микрофону, даже подул в него. Судя по всему, телефон прямой связи молчал.
Про себя я облегченно вздохнул. Удалось! Президента трудно раскачать, но уж если он на кого разозлится…
Генерал-полковник (а может, уже просто полковник или вообще рядовой) схватил трубку другого аппарата.
— Алло! — крикнул он. — Это Сухарев. Срочно проверьте исправность прямого… Что?! — Я увидел, как сухаревское лицо мгновенно помертвело. — Не желает со мной разговаривать?.. Что значит — «занят»? А кто у него сейчас?
Что-о-о?!! Батыров? Этот драный кактусовод?!
На всякий случай я стал медленно отодвигаться назад вместе с креслом, пока не уперся в стену. Наступала самая напряженная минута. Сейчас Анатолий Васильевич положит бесполезную трубку и постарается найти виновника своего падения в пропасть. Хорошо бы, чтобы этим виновником оказался не я. В противном случае жизнь моя будет стоить еще меньше задатка, который я обычно беру со своих клиентов, — меньше рубля. Или даже вообще ничего. Ноль рублей и ноль копеек.
— Обратите внимание, Анатолий Васильевич, — кротко заметил я, — свой препарат «A3» ваш заместитель почему-то испытывал только на ваших охранниках…
А сотрудники его собственного медцентра такому тестированию не подвергались!
Мина сработала. Сухарев одним ударом выбил меня из-за своего стола, сунул руку в боковой ящик. В руке у него возник «магнум» сорок пятого калибра.
Убойная штука.
— Толя! — крикнул лысый Рогожин, вскакивая и пятясь к противоположной стене. — Опомнись! Ты с ума сошел! Это же Я, твой верный Григорий!..
Говоря это, верный Дуремар так и шарил глазами по комнате, пытаясь нащупать и поймать взгляд своего шефа. Руками он, словно обороняясь, уже делал нечто вроде пассов.
— Вот оно что-о-о, — тяжко бормотал, не слушая, Сухарев. Лицо его стало уже совершенно мертвенно-бледным. — Подста-а-а-вить меня захотел, Гришенька…
С Генкой, значит, Батыровом заодно… —Он стал выцеливать фигуру в плаще, но делал это почему-то медленно, с усилием, как будто пистолет в руке весил килограммов пятьдесят.
— Толя! — кричал тем временем Рогожин, руками быстро сплетая между собой и пистолетным дулом сложную паутину пассов. — Опомнись!
Генерал-полковник и генерал-майор были уже настолько заняты друг другом, что маленький Яков Семенович Штерн как-то выпал из поля зрения обоих. Пользуясь случаем, я на четвереньках выполз из-за Сухаревского стола и быстрым ползком добрался до двери кабинета. Покидать таким образом поле боя было немного унизительно, однако, в конце концов, это ведь не являлось отступлением. Я лишь воплощал в жизнь народную мудрость «Двое дерутся, третий не мешай».
— Чего они там? — шепотом поинтересовался у меня Сухаревский секретарь Ваня, когда я заполз в приемную. — Ссорятся?
— Разговаривают по душам, — объяснил я, вставая с четверенек. Не очень-то я и запылился. — Просили, чтобы никто не беспокоил…
Глухие крики «Толя!» из-за двери, по-моему, усилились. Потом приглушенно бабахнуло. Раз. Еще раз. Оба раза секретарь Ваня нервно вздрагивал.
— Чтобы никто не беспокоил! — твердо повторил я и выскочил из приемной.
Надеюсь, что Ваня опомнится не сразу и что звукоизоляция на этаже хорошая.
Хотя, если разобраться, чего особенного случилось? Разве в особняке, под завязку набитом стрелковым оружием, кто-нибудь не может, ради развлечения, стрельнуть в потолок из «магнума»? И даже, предположим, не в потолок…
Пробегая по коридору второго этажа, я успел подумать о пропуске, который мне сейчас очень бы не помешал. Однако обрывки пропуска остались лежать в кабинете Сухарева и ничем уже помочь не могли. Оставалась единственная надежда на прорыв. Будем считать, что покойный Иннокентий Пеструхин и ныне здравствующий Чаплин ничего не напутали.
Впрочем, выбирать мне все равно было не из чего.
Я в хорошем темпе приблизился к посту возле лифта на первый этаж и с радостью обнаружил здесь своего старого знакомца. Того самого, который дал мне по зубам, когда я всего только попросил вызвать кабину. Теперь, решил я, будем действовать иначе.
— Пропуск! — сказал драчливый леопард в камуфляжную крапинку.
— Друг! — с чувством попросил я. — Дай мне по морде! Умоляю! Дай! Очень прошу! Ну!
Приступ нервного тика исказил лицо охранника. Как я и предполагал, он уже находился в той критической стадии, что и майор Чаплин. Только сейчас Чаплин, ценный свидетель Батырова, уже отдыхал в каком-нибудь бункере после исторической встречи с Президентом. А этот бедняга маялся тут на посту с химией в башке.
— Стукни меня! — вновь попросиля. — Стукни! Приказываю!
Химия препарата «A3» оказалась сильнее и устава, и здравого смысла.
Охранник размахнулся и что есть силы ударил кулаком в пластмассовую дверь лифта. На его лице отразился ужас.
— ПРИКАЗЫВАЮ! Ударь МЕНЯ! — воскликнул я. Трах! Кулак охранника пробил несколько слоев пластмассы и капитально застрял в двери.
— И бей меня дальше, — посоветовал я несчастному охраннику, уже спускаясь вниз по лестнице. За спиной моей раздались испуганные вопли, звуки новых ударов и треск ломающейся пластмассы.
"Это была только присказка, Яков Семенович, — произнес я про себя, неуклонно приближаясь к постам охранников-леопардов на первом этаже. — Вот сейчас тебе будет сказка. Здесь их человек пять, не меньше, и все — при автоматах. У кого «кедр», у кого «кипарис». Полная оранжерея! А у меня даже завалящего кактуса под рукой нет. А-а, будь что будет! Если верить Чаплину, этих тоже ТЕСТИРОВАЛИ практически одновременно с ним. А значит, хотя бы двое из пятерки уже созрели для второй парадигмы.
— Пропуск! — Двое охранников-леопардов нацелили на меня свои автоматы. Еще трое находились неподалеку. Если моя теория неверна, я пропал.
— Ребя-а-ата! — громко завыл я. — Убейте меня! Стреляйте в меня!
Родненькие, цельтесь получше! Не промахнитесь!
За последнюю неделю госпожа Удача не слишком-то часто поворачивалась ко мне лицом, однако уж в безвыходной ситуации эта добрая мадам меня не бросала.
Мой мазохистский вопль, он же вой, имел для меня самые благотворные последствия. Задергали щеками в приступе тика не двое, а ЧЕТВЕРО охранников-леопардов! На такое везение даже я не рассчитывал.
— Стреляйте в меня! — снова выкрикнул я изо всех сил, делая шаг к двери. — Убейте меня! ПРИКАЗЫВАЮ! ТРЕБУЮ! .
И тут, по заявкам трудящихся, началась беспорядочная пальба.
Леопарды-охранники, выставив вперед свои «кедры» и «кипарисы», с напряженными и отчаянными физиономиями принялись поливать свинцом все, что угодно, — только не меня. С грохотом и звоном разлетелось несколько верхних плафонов, затрещала деревянная стойка, задребезжал от выстрелов стальной каркас рамы металлоискателя. В этом потоке беспорядочного автоматного огня меня, пожалуй, могло бы зацепить очередью чисто случайно, вне зависимости от желания — а точнее, нежелания — обезумевших охранников. Мозги четырех автоматчиков, одурманенные препаратом антизомбин, посылали пальцам на спусковых крючках бессмысленные команды, а тот, единственный охранник из пяти, который еще хоть что-то мог сообразить, утратил свою сообразительность вследствие всеобщей неразберихи…
Искушать терпение госпожи Удачи я больше не стал и, вновь наплевав на приличия, покинул обстреливаемую территорию ползком.
— Ловите меня! Держите! — крикнул я на прощание, чтобы пресечь в зародыше любые возможные попытки охранников с «кедрами» и «кипарисами» кинуться за мной в погоню. Впрочем, те, кажется, все еще не могли опомниться от моих первых воплей и продолжали исправно опустошать магазины собственных автоматов.
Хотелось бы верить, что они там не постреляют друг друга, как братва из жалостливой песни Г. Комаровского и ансамбля «Кузбасс». Право же, против этих парней я не имею ничего плохого-дай, как говорится, им бог благополучно вылечить мозги и не попасть на полдороге на Северный Кавказ…
Расстояние от дверей особняка филиала Службы ПБ и до длинного черного автомобиля, припаркованного неподалеку, я на всякий случай преодолел бегом и, открыв дверь, плюхнулся на заднее сиденье.
— Поехали! — сказал я шоферу. — Если у этого чуда техники есть реактивная тяга, можно включать сразу ее.
Шофер Костя привычно захихикал и стронул машину с места. Разговаривая сегодня с Сухаревым, я, разумеется, блефовал: никаких гауляйтеров в машине не было и в помине. Не такой я олух, чтобы посвящать типов вроде Гули и Тараса в дела государственной важности. Свежеотремонтированный «Роллс-Ройс» шейха Хайраддина был элементарно одолжен у Олежки Евгеньевича из фирмы «Диана-сервис».
— Все в порядке? — сдержанно поинтересовался Тим Гаранин, сидящий на переднем сиденье. Я кивнул.
— Мы уж начали волноваться, — проговорил Алексей Арнольдович Рунин, деловито протирая очки.
— Да нет, все нормально, — ответил я. — Без проблем…
— Интересно, какие такие дела могут быть у частного сыщика Штерна в предприятии «Ректопласт»? — с любопытством осведомился Слава Родин, сквозь стекло поглядывая на удаляющийся особняк. — Или ты в этом журнале «Кузя» так долго пробыл?
— И там, и там, — проговорил я. — Везде понемножку.
— А почему так долго? — не отставал любознательный Родин. Он бы, наверное, заболел от огорчения, если бы узнал, какие сенсации я злостно скрываю от него и от всех. Се ля ви, дорогой Слава. Тайны коридоров власти чертовски неаппетитны на вид, на вкус и на запах. Чем меньше о них знать, тем душе спокойнее.
— Почему так долго? — задумчиво переспросил я. — А-а, ничего особенного.
Этот «Ректопласт» выпускает новую настольную игру — «Деревянные солдатики».
Пришлось сыграть с тамошними ребятами одну партию, иначе не отпускали.
— И ты, конечно, выиграл, — ехидно сказал Родин.
Я обернулся и сквозь заднее стекло «Роллс-Ройса» посмотрел в ту сторону, где остался двухэтажный филиал Службы президентской безопасности. Дом уже почти не был виден, но мне все равно почудилось, что там, за оконцами из зеленоватого бронестекла, еще мелькают сполохи автоматных выстрелов…
— Я не проиграл, — задумчиво произнес я. — Но и не выиграл… Никто, по-моему, не выиграл.
Вместо эпилога
— Геннадий Викторович, я знаю, что вы в ранней молодости были автогонщиком. Значит, вам не привыкать к крутым поворотам?
— Получается, что так.
— Скажите, а ваше новое назначение — это неожиданный поворот в вашей биографии?
— Я так не думаю. Мы уже не один год работаем бок о бок с Президентом, и, когда он предложил мне возглавить Службу президентской безопасности, это для меня не было неожиданностью.
— И судьба вашего предшественника вас не пугает?
— Простите, не понял. Что вы имеете в виду?
— Судьбу Анатолия Сухарева. Известно ведь, что его внезапное помешательство…
— Я просил бы вас избегать таких сильных выражений. У Анатолия Васильевича всего лишь небольшое нервное расстройство, но это с его бывшей работой никак не связано. Специальный курс лечения наверняка пойдет ему на пользу, и он поправится. Уверяю вас, это не смертельно…
— Кстати о смерти. Что вы можете сказать об обстоятельствах смерти Рогожина?
— Рогожин… Рогожин… Это что-то из Достоевского?
— Я имею в виду генерал-майора Григория Евпатьевича Рогожина, заместителя Сухарева, который руководил исследовательским центром при Службе ПБ. По непроверенным данным, как раз он…
— Аркадий Николаевич! Не верьте вы этим «непроверенным данным», а попросту — слухам! Лично я ни о каком Григории Евпатьевиче, ни о каком, как вы говорите, «исследовательском центре» и понятия не имею.
— Неужели?
— Уверяю вас. Должен вам сказать, что вокруг нашей Службы последнее время ходят какие-то вздорные обывательские разговоры. Некоторые ваши коллеги-журналисты изображают нас чуть ли не монстрами… Ну, посмотрите на меня, Аркадий Николаевич! Похож я на монстра?..
Из интервью Геннадия Батырова ведущему телепрограммы «Лицом к лицу» Аркадию Полковникову.