Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Поставьте на черное

ModernLib.Net / Боевики / Гурский Лев / Поставьте на черное - Чтение (стр. 18)
Автор: Гурский Лев
Жанр: Боевики

 

 


— С вами говорят из Государственной Думы, — медленно, с достоинством сказал я. — Депутат Маслов, заместитель председателя Комитета по безопасности.

Дело чрезвычайной важности.

— Я уже записываю, господин Маслов, живо кликнулся старший сержант, демонстрируя положительность и усердие. Младший милицейский состав — как, впрочем, и старший — парламентариев не боялся, однако сегодня все предпочитали открыто не грубить народным избранникам без серьезных оснований. Депутаты слыли публикой довольно-таки скандальной: мент, превысивший в беседе с депутатом квоту ежедневного хамства, рисковал остаться без сладкого.

— Товарищ Маслов, — процедил я, чтобы у мента Пастушенко не оставалось сомнений, что он общается именно с членом парламента.

— Виноват, товарищ Маслов, — поправился старший сержант. — Слушаю вас.

Теперь требовалось очень аккуратно выбирать выражения, не преуменьшая, но и не преувеличивая степень возможной угрозы, исходящей от графа. Если я скажу, что злоумышленник намеревается взорвать Кремль, старший сержант немедленно переадресует меня к Службе ПБ, чего мне совершено не хотелось. Надо было придумать беду поменьше.

— До нашего думского Комитета дошли сведения, — начал я, — что сегодня в двенадцать часов дня на вверенной вам Красной площади будет проведена преступная акция…

— Какого рода акция? — с заметным любопытством, переходящим в легкую обеспокоенность, осведомился у меня Пастушенко.

Старший сержант задал хороший вопрос. После телефонного звонка графа Фьорованти делла Токарева я сам ломал голову над тем, какое же очередное паскудство предпримет этот борец с пиратством. Обстрел лотка на Савеловском был, как я понял, небольшой разминкой. Что же, черт возьми, граф считает акцией? Публичное заклание на Лобном месте кого-то из издателей-пиратов? Или, может быть, громкий тротиловый трах-бабах под девизом: «Так будет со всеми, кто покусится на мои авторские права»? Черт его знает, какие формы протеста сегодня модны в Италии…

— Так что за преступление ожидается на площади? — повторил свой вопрос старший сержант Пастушенко.

И тут я дал маху. Мне бы надо было придумать нечто умеренно-неприятное, как раз на уровне полномочий райотдела милиции. Что-то чуть меньше взрыва гранаты и чуть больше семейной склоки с битьем посуды под присмотром Минина и Пожарского.

— Акция протеста… — брякнул я наугад и сразу понял, что сделал непоправимую ошибку.

— Не волнуйтесь, товарищ Маслов, — успокоил меня Пастушенко, мигом утрачивая всякое любопытство к моей новости. — Если демонстрация или шествие не зарегистрированы в мэрии, мы примем строгие меры.

На практике это означало: пришлют двух раздолбаев из числа постовых, и не к двенадцати, а к двум. За последние десять лет Красная площадь выдержала уже столько различных акций протеста любой расцветки, что удивить старшего сержанта психованным графом мелитопольского замеса было просто невозможно.

— Акция может иметь серьезные… — попытался я было усилить прессинг.

— Все будет в порядке, товарищ депутат, — вежливо остановил меня Пастушенко, чей голос вновь приобрел первоначальную томность. Наверняка старший сержант был уже уверен, что я руками милиции пытаюсь устроить пакость каким-то своим недругам из других думских фракций. Исправить мою оплошность стало невозможно.

Я с досадой кинул трубку на рычаг, по-английски уходя от дальнейшего разговора. Официальные стражи порядка в последнее время обленились не меньше, чем стражи неофициальные. И у гауляйтера вроде Цыпы, и у мента наподобие Пастушенко на все вопросы теперь один ответ: «Не паникуйте. Вот убьют вас, тогда и приходите к нам баловаться…»

Я с трудом подавил желание набрать номер Живчика Тараса и посоветовать ему в такой-то час посетить главную площадь России. Тарас — не Цыпа, он бы козликом примчался в центр, чтобы получить в свои руки вредителя. Однако звонить Тарасу я все-таки не стал. Во-первых — потому что существовала пусть небольшая, но вероятность моей собственной ошибки. Во-вторых, любая высадка Тарасова десанта на чужой территории тотчас бы стала формальным поводом для нового арбитража.

Сивобородый Витек Топорянский (по кличке, сами понимаете, Топор), гауляйтер сих мест, более чем ревниво относился к покушениям на суверенитет. В свое время право контроля над книжными точками на Никольской, на Ильинке и на Москворецкой стоило будущему гауляйтеру Топору немалых жертв и финансовых осложнений.

Если-бы Тарас хоть пальцем пошевелил в районе, отведенном Топорянскому, — новая распря закрутилась бы в десять минут.

Таким образом, у меня оставался единственный путь: как всегда, делать все самому. Правда, на этот раз без помощника мне не управиться. В сказках, прочитанных мной в раннем детстве, у Ивана-дурака вечно крутилась под рукой дюжина всякой живности, готовой прийти к тому на помощь хотя бы из сочувствия к его искусно симулируемой дурости. К концу любой сказки каждая собака уже знала его легкую походку. Увы, Яков Семенович Штерн обычно производил впечатление умника, потому и с помощниками дела у него обстояли похуже. Волонтер Слава Родин — вот и весь резерв Главного Командования. Но резерв мы трогать-то и не будем…

После некоторых сомнений я отыскал в блокноте номер «витязей». Я был уверен, что Тим Гаранин не откажется мне пособить, особенно после того случая с «Великолепной Анной». Однако именно поэтому я и сомневался сначала: слишком уж часто мне приходится злоупотреблять хорошим отношением людей, которым я некогда оказал профессиональную помощь. Может, у вас есть вариант получше, Яков Семенович? — спросил я самого себя. Не издевайтесь, Яков Семенович, — ответил, я на свой же риторический вопрос и набрал номер Тима Гаранина.

Гаранин спокойно и деловито выслушал меня, задал пару коротких вопросов, а затем спросил олько:

— Куда мне подъехать?

Я объяснил. Настроение мое немного улучшилось. Никаких колебаний в голосе Тима я, к счастью, не обнаружил. Может, у него и были срочные дела, и не было особого желания ввязываться в чужую авантюру, однако просьба Яши для него оказалась главнее. Кроме того, Гаранин терпеть не мог романов графа Паоло Токарева, считая их надругательством над жанром детектива. Так что у Тима были и личные мотивы оказать мне поддержку. Маленькие, но были.

Без двадцати двенадцать я открыл дверцу «Москвича» Тима, припаркованного, как мы и договаривались, возле «Радиотоваров» на Ильинке. Выяснилось, что Гаранин приехал не один: на заднем сиденье машины чинно восседал кандидат наук Алексей Арнольдович Рунин, большой специалист по поэзии «серебряного века». Но в бою худосочный и близорукий Рунин был совершенно бесполезен.

— Я — с вами! — непреклонным тоном объявил мне сей ученый муж. — И не возражайте, Яков Семенович. Вы помогли «Витязю», мой святой долг — помочь вам.

В молодости я неплохо владел джиу-джитсу..

Тим виновато кашлянул. Обуздать боевой пыл своего соратника по издательству ему так и не удалось. Моими планами третий лишний не был предусмотрен, однако я все-таки не стал удалять с оля добровольца. Пусть не кулаки, но глаза и уши Рунина нам тоже могли сгодиться. Еще ни в одной сказке сказочный дурак не отбраковывал помещиков: дескать, ты — со мной, а ты — проваливай.

— Уговорили, Алексей Арнольдович, — покладисто сказал я. — Может, вам и придется еще вспомнить молодость… А теперь приготовьтесь, господа, добавил я, уже обращаясь к обоим соратникам. — Через десять минут идем. И накрепко запомните мое условие. Если сам граф не появится на площади, и вам двоим делать там нечего. Я сам произведу осмотр на месте, а вы останетесь в тылу. Насколько я знаю, сам Токарев в пиротехнике профан, но вот про его телохранителя я этого сказать не могу. Просто не в курсе.

Алексей Арнольдович снял очки и стал протирать стекла. Этот жест, вероятно, свидетельствовал о его глубокой сосредоточенности. Тим же просто слушал меня и изредка кивал.

— Если на горизонте возникнет сам граф, — продолжал я, — тогда действуем по другому плану. Я не знаю, что собирается выкинуть его сиятельство, и надо быть готовым ко всему. В случае чего я нейтрализую телохранителя, а Тимофей — хватает графа. И тащит его в нашу машину…

— А я? — обиженно спросил Алексей Арнольдович. — Я тоже могу кого-нибудь хватать…

— Господин Рунин остается в арьергарде, — объяснил я. — И ждет моих устных распоряжений.

Тима интересовало другое:

— А как мы подберемся к нему незаметно? Я потеребил приклеенную бородку-эспаньолку, в которой я не так уж сильно был похож на привычного Якова Семеновича, столь знакомого графу. Бородка, пожалуй, придавала мне сходство с рассеянным профессором или художником — как тех обычно изображают плохие карикатуристы. Такую богему, оторванную от реальности.

— Подберемся, можешь быть спокоен, — заверил я Тима. — Если граф явится, будет и публика. Его паскудное сиятельство обожает публику. Репетицию он провел на вокзале, а уж сюда наверняка зазвал кучу народа…

Я не ошибся. У Лобного места уже сгрудилась оживленная толпа, которая состояла по преимуществу из разнокалиберных граждан с видеокамерами, фотоаппаратами и диктофонами. «Пресса, это уже веселее», — подумал я, и мы влились в толпу. Первый мой план действий, к счастью, отпал сам собой: и граф, и его шкаф-телохранитель тоже были на месте и громко переговаривались по-итальянски. Увидев Токарева, я успокоился. Стало быть, его акция не связана с пиротехникой. Некоторые подозрения внушали два здоровенных мешка, сваленные у самых ног графа. О содержимом мешков мы могли только догадываться. Надеюсь, там лежат не издатели-пираты, приготовленные мстительным Токаревым для публичной экзекуции. Журналистская братия счастлива будет получить такую сенсацию, но мы-то с Тимом, если что, смертоубийства не допустим.

— Жду устных распоряжений, — конспиративно прошептал стоящий рядом Алексей Арнольдович.

У меня, наконец, возникла идея, как мне занять нашего третьего компаньона без ущерба для его самолюбия.

— Господин Рунин, — тихо осведомился я, —. вы в своих очках хорошо видите?

Кандидат наук с достоинством кивнул.

— Тогда слушайте внимательно, — сказал я. — Мы с Тимофеем сейчас проберемся как можно ближе к этой парочке. Вы же оставайтесь здесь, сзади, и следите за ними во все окуляры. Как только дело запахнет криминалом, крикните погромче…

Алексей Арнольдович выхватил из бокового кармана маленькую записную книжечку и огрызок карандаша.

— Текст крика? — тихонько осведомился он. Разу чувствовалось, что Рунин — человек науки, привыкший к системному подходу.

— Произвольный, — не стал я ограничивать свободу Рунина. — «Караул!», «Ура!» или «Ногу свело!» Главное — громкость. Пусть репортеры повернутся к вам, и тогда Токарев — наш. Задача понятна?

— Понятна, — очень серьезно шепнул Алексей Арнольдович.

Я сделал знак Тиму, и мы медленно стали пробираться сквозь репортерскую могучую кучку. Делали мы это по возможности деликатно, а потому достигли первых рядов ровно к двенадцати.

Ударили куранты. Торжественный граф, одетый сегодня еще более богато и более безвкусно, чем прежде, хлопнул в ладоши.

— Дамы и господа. — провозгласил он. — Я, Павел Токарев, граф Фьорованти делла Винченца, итальянский писатель русского происхождения…

Минут пять граф перечислял одни свои заслуги перед литературой и всем мировым сообществом. К концу пятой минуты по журналистским рядам пробежал ропот недовольства, а несколько человек с видеокамерами демонстративно прекратили съемку. Только один журналист с профессиональным «Бетакамом» исправно продолжал ловить занудливого Паоло своим объективом. По репликам, которые оператор отпускал своему ассистенту, я сообразил, что усердный господин — итальянец.

Очевидно, того грела мысль снять новую серию необычайных приключений итальянца в России. Все же остальные репортеры ждали собственно приключений.

Граф Паоло Токарев, надо думать, и сам заметил, что несколько затянул вступление. Кое-как закруглив его, писатель повелительно щелкнул пальцами.

Шкаф-телохранитель вскрыл один из мешков, в котором обнаружилось несколько внушительного вида канистр.

Репортеры моментально оживились в предвкушении зрелища. Стоящий рядом со мной растрепанный бородач аж крякнул от удовольствия.

— Самосожжение будет, клянусь вам! — возбужденно объяснил он ближайшему соседу с эспаньолкой, коим как раз и был я. — Сейчас он обольет себя бензином, вот увидите!..

Я недоверчиво пожал плечами. Конечно, флюиды безумия у нас витают в воздухе, однако граф меньше всего был похож на самосожженца. Люди, которые собираются превратить себя в факел, одеваются гораздо дешевле.

— Дамы и господа! — вновь возвестил граф. — Леди и джентльмены! Синьоры и синьориты!.. — Последние слова были явно обращены к двум журналистам-соотечественникам, из которых, правда, ни один не был синьоритой.

Репортеры заинтересованно притихли. В воздухе повисло только легчайшее электрическое жужжание видеокамер.

— Сейчас будет проведена акция! — упирая на последнее слово, заявил Токарев-Фьорованти, окидывая орлиным взором толпу. — В знак протеста против бесстыдного произвола, которые чинят российские издательства…

Я, предосторожности ради, сделал несколько шажочков в сторону графа. На всякий пожарный — в прямом смысле слова — случай. Шкаф-телохранитель тем временем уже раскупорил пару канистр. Отчетливо запахло бензином. Мой бородатенький сосед тоже придвинулся поближе. Не для того, естественно, чтобы спасать, а чтобы лучше видеть. Морда у бородача была блаженная, так и напрашивалась на оплеуху.

— …Это зрелище может вас шокировать, — граф бросил быстрый взгляд на канистры, — но, мама миа, таков мой последний шанс быть услышанным на своей бывшей Родине…

— Мама миа! — отчетливо произнес итальянский оператор, То ли так сочувствовал графу, то ли бго видеокамеру заело в самый ответственный момент.

— Сейчас вы все увидите, как горит писатель Токарев, — на сиятельном лице возникла гримаса хорошо отрепетированного отчаяния. — Как пылают его сокровенные мысли, плоть и кровь писателя.

Граф щелкнул пальцами и раздельно, по слогам,проговорил:

— Ау-то-да-фе!


* * *

Для полноты картины не хватало лишь барабанной дроби и обморока какой-нибудь нервной дамочки из публики. Однако барабан сюда, на Лобное место, никто не додумался захватить, а с нервами у журналистов было все в порядке: и не такое видывали.

Вероятно, сам Паоло Токарев все-таки надеялся хоть на один обморок. Он выбросил вперед правую руку в отличной замшевой перчатке и повторил голосом приговоренного к мучительной смерти:

— Ау-то-да-фе!!

К сожалению, граф сильно переоценил образованность журналистской братии. Я бы на его месте не выпендривался и употреблял перед видеокамерами поменьше умных иностранных слов из ассортимента Святой Инквизиции. Не в коня корм. Из всей толпы графское словцо понял только кандидат наук Рунин.

— Караул! — воскликнул в толпе Рунин. — Ура! Ногу свело!..

Алексей Арнольдович честно исполнил мой приказ. Он лишь поторопился со своим криком. Увы, граф еще не совершил на площади ничего предосудительного, за что его можно было бы хватать. Кроме того, рунинский академический фальцет никак не тянул на полноценный громкий вопль. Поэтому-то наш выстрел получился холостым. Тихий козлетон Алексея Арнольдовича никого из репортеров не отвлек, а графу даже придал уверенности.

— Престо, престо! — скомандовал он шкафу-телохранителю. Тот развязал второй таинственный мешок и вывалил на брусчатку площади его содержимое.

У менй сразу отлегло от сердца: в мешке были одни книги, сочинения самого Токарева в хороших переплетах 7БЦ. Целые две большие вязанки книг.

Готовясь к своей акции, граф здорово потратился, зато скупил столько собственной макулатуры, что хватило бы на целую библиотеку для сельской школы.

Если бы, конечно, какой-нибудь остолоп додумался комплектовать школьные библиотеки сочинениями графа Фьорованти.

Недолго думая, сиятельный Токарев опорожнил содержимое канистр на вязанки своих сочинений, затем принял из лап телохранителя зажигалку и, картинно морщась, кинул искорку прямо на груду книг. Кинул — и благоразумно отскочил в сторону.

Из искры, как и положено, возгорелось приличное пламя. Сперва столб огня поднялся аж метра на три, однако быстро успокоился. И видеокамеры репортеров спокойно смогли запечатлеть довольно пакостное и скучное зрелище — костер из книг.

— Вот, посмотрите! — Граф горестно и горделиво одновременно ткнул пальчиком в направлении костра. — Я, писатель Павел Токарев, граф Фьорованти, сжигаю свои книги! Это — незаконные, пиратские издания. Я призываю вас всех поднять свой голос против интеллектуального пиратства…

Токарев достал из кармана тщательно сложенную бумаженцию и, развернув, принялся читать:

— От имени творческой интеллигенции русского зарубежья…

Над толпой пронесся единодушный разочарованный выдох.

— А самосожжение где? — обидчиво выкрикнул кто-то самый нетерпеливый.

Граф запнулся, поднял глаза от своей декларации.

— Это и есть самосожжение… — растерянно произнес он. — Символическое, так сказать…

Итак, от имени и отчасти по поручению творческой…

Речь его была тут же прервана несколькими громкими криками: «Трус!», «А еще граф.называетcя!» Кое-кто из журналистов, по-моему, еще не потерял надежды, что граф сейчас устыдится и шагнет в костер. Другие, вслух ругаясь, начали зачехлять свою аппаратуру.

— Но подождите… — жалобно воззвал Токарев. — Вы ведь не думали, в самом деле, будто я…

— Сдрейфил! — выкрикнул оскорбленный в лучших чувствах соседний бородач. — Коперник взошел на костер ради идеи!..

Насколько я помню, Коперник-то как раз избежал костра, в отличие от синьора Бруно. Но сейчас было глупо объяснять бородачу его небольшое заблуждение.

— Только одну минуточку!.. — пролепетал организатор акции, тщетно стараясь вернуть расположение журналистов. — Два абзаца из моей Декларации, а потом я отвечу на все ваши…

Публика ответила дружным свистом. Репортеры вели себя еще хуже, чем мои гауляйтеры на арбитраже. И кстати, среди них не было арбитра, способного навести порядок. Один итальянский оператор добросовестно прилип к видеокамере, намереваясь отснять весь сюжет до конца.

— Только время зря потеряли! — пробился сквозь свист злой бас, выразивший общее мнение.

Лицо графа страдальчески перекосилось. Мне показалось, что он вот-вот сделает отмашку своему вооруженному шкафу, тот выхватит из-под полы «ингрем» и начнет палить в толпу. Если на Савеловском стреляли, почему бы не пострелять и на Лобном месте? Только теперь Яков Семенович Штерн начеку. До шкафа-телохранителя — не больше двух прыжков. Поглядим, кто успеет раньше: он — выстрелить или я допрыгнуть? Я не сомневался, что я.

Однако обошлось без стрельбы. На горизонте замаячили две милицейские фуражки, и у графа появился шанс. Пусть не сгореть за идею, но хоть отправиться за нее в участок и тем самым себя частично реабилитировать.

— Меня сейчас арестуют! — радостно выкрикнул Токарев. — Меня, графа! И я пойду в каземат с высоко поднятой головой!.. Потому что интеллектуальная собственность…

Репортеры, зачехлившие было камеры, стали сноровисто их расчехлять. Арест на Красной площади графа-пропагандиста был сенсацией послабее, чем самосожжение, но все-таки — лучше, чем ничего. Секунд тридцать в вечерних теленовостях обеспечено.

Однако сегодня графа преследовало клиническое невезение — словно бы в насмешку над его усилиями.

Пока милиционеры неторопливо пересекали площадь, на Лобном месте рядом с затухающим костром возникла загадочная фигура в наглухо застегнутом плаще. В руках у нового персонажа был пузатый портфель.

Появление фигуры вызвало в стане репортеров некоторое оживление.

Пришельца, должно быть, многие знали. Растрепанный бородач, стыдивший Токарева Коперником, сразу повеселел.

— Фойер явился, — доверительно сообщил он своему ближайшему соседу, которым снова оказался я. — Этот-то свое дело знает…

Граф с тревогой смотрел на человека в плаще, явно не предусмотренного сценарием его провалившейся акции. Зато загадочный Фойер не обращал на графа никакого внимания. Он внимательно осмотрел все канистры, нашел ту, где еще оставалось немного бензина, и плеснул остатки в костер. Скудное пламя тоже заметно повеселело.

— Обычно они вместе с Глухарем работают, — поделился со мной бородач. — Но тот сейчас, горят, в Париже. Поехал облаивать памятник Луи Пастеру… Ничего, этот и в одиночку справится.

Несмотря на отсутствие Глухаря, человек по имени Фойер действовал спокойно и сосредоточенно. Убедившись, что костер не потухнет, Фойер открыл портфель и извлек оттуда маленький граммофончик. Покрутил рукоятку и очень серьезно объявил публике:

— Римский-Корсаков. «Снегурочка». Партия Снегурочки — Аркадий Фойер.

Из раструба граммофона донеслись звуки, слабо напоминающие музыку. Скорее это было похоже на ритмичное царапанье кошачьих когтей об оконное стекло.

— Позвольте… — пробормотал вконец уничтоженный граф Токарев.

— Не мешайте, гражданин, — строго оборвал его исполнитель партии Снегурочки. После чего всунул граммофончик с царапающей музыкой прямо в лапы шкафу-телохранителю. Тот машинально взял эту бандуру. Представьте себе удивленный кирпич — и вы поймете, как выглядела в этот момент физиономия мафиозо.

Легко разделавшись с конкурентами, Фойер одним движением руки обнажился.

Теперь его одежду составляла лишь белая балетная пачка и черный бантик на шее.

Именно в таком облачении Фойер и стал шустро прыгать через костер. Взад — вперед, взад — вперед. Прыжки его подчинялись ритмике царапаний из граммофона.

Зрелище было на редкость отталкивающим. Полуголый Фойер и без костра был весьма нехорош собой — сутулый, костистый, непропорционально сложенный, а после нескольких прыжков к этим эпитетам смело можно было бы добавить слово «чумазый». Вдобавок каждое второе па новоявленной Снегурочки сопровождалось дикими воплями: «Гори-гори ясно! Чтобы! Не! Погасло!»

К тому времени, когда два милиционера, наконец, добрались до эпицентра происшествия, Фойер окончательно загрязнился и приобрел сходство с одним из маленьких лебедей, которого, не ощипывая, сразу поставили в духовку и к тому же сделали слишком сильный огонь.

— Мастер! Настоящий мастер! — восторженно прокомментировал соседний бородач. — Любой перформанс присвоит… Талант!

Граф Фьорованти делла Токарев воспринял приход милиции как знак избавления от бед.

— Я сдаюсь добровольно, — произнес он, косясь на милицейские дубинки. — Вяжите меня! — И граф сложил руки в расчете на наручники.

Героический порыв сиятельного Токарева прошел, однако, не замеченным уже никем, кроме нас с Тимом и оператора-соотечественника. Один из милиционеров небрежно отодвинул графа в публику, другой принял из лап графского телохранителя уже замолчавший граммофончик.

— Твои художества, Аркадий? лениво поинтересовался первый мент у закопченного Фойера, кивая на догорающий костер.

— Мои! — бесстыже соврал исполнитель партии Снегурочки, разом отнимая у графа даже право посидеть в кутузке. — Это, сержант, пролог к хеппенингу в защиту наших рефрижераторов.

Бедный граф Токарев, мгновенно лишенный надежды на мученичество, попытался что-то протестующе пискнуть. Без толку.

— Заплатишь штраф, Аркадий, — все так же лениво проговорил мент. — За нарушение общественного… И так далее.

— Хоть сейчас, — согласился довольный Фойер. — Искусство требует жертв.

Пикассо тоже сперва не понимали. У меня как у художника новой волны…

Поняв, что чумазый наглец считает себя еще и художником, граф Паоло Токарев был полностью Деморализован.

— Бедная Россия, — простонал он тихо. Лучшей возможности для пленения Токарева трудно было себе представить. Мой план захвата номер два вовсе не пригодился: граф упал в наши руки, как переспелое яблоко, и отрешенно согласился на все наши условия. А именно-уйти с площади, переговорить со мной в нашем «Москвиче» и даже отпустить шкафа-телохранителя на время беседы в ближайшую тратторию. Проще говоря — в закусочную на углу Ильинки и Ветошного переулка.

— У моей Бьянки-покойницы была коллекция живописи, — печально поведал мне граф, еще не придя в себя после увиденного. — Маленькая, но очень неплохая.

Тинторетто, Караваджо, одно полотно Пинтуриккьо… Ну, почему тот ужасный человек на площади назвал себя художником?..

Я, однако, захватил Токарева в плен отнюдь не для того, чтобы отвечать на его вопросы. Тем более на те, на которые ответов не существует. Кроме одного:"Такова жизнь".

— Времена меняются, — произнес я. — Вчера был в моде Тинторетто, сегодня —Аркадий Фойер. Я полагаю, Тинторетто не умел так здорово сигать через костер?..

Моя кощунственная реплика привела графа в чувство. Он внезапно осмотрелся и увидел, что сидит в чьей-то машине рядом с типом в бороде-эспаньолке.

— Да вы кто, собственно говоря… — начал было граф Паоло. — И по какому праву…

Я трижды дернул себя за приклеенную бородку, пока, наконец, не оторвал ее совсем. А клея-то было совсем чуть-чуть, прочный продукт.

— Яша Штерн, — узнал меня граф. — Да-да, я приглашал тебя на акцию…

Какой позор, Яша!

Этот голый ужасный тип…

С утра я еще ненавидел графа, но сейчас уже ничего, кроме жалости, к нему не испытывал.

— Синьор Токарев, — проговорил я, для быстроты опуская титулы. — Вам необходимо побыстрее уехать из Москвы и вообще из России. Стрельба по лотку на Савеловском имела последствия. Гауляйтеры обижены. В любой момент они могут обо всем догадаться…

— Я уеду из Москвы и из России, — послушным эхом ответил граф. — Я все понял. Стрельба на вокзале имела последствия. Меня ищут… Подождите-ка, Яша! — неожиданно встрепенулся граф. — Какая стрельба? Кто стрелял-то?

По всей видимости, после пережитого провала Токарева началось помрачение рассудка.

— Стреляли на Савеловском вокзале, — внятно доложил я Токареву. — По лотку, где продавались ваши книги. Стрелял этот ваш мафиозо.

Граф старательно потер пальцами виски.

— А зачем моему Томмазо было стрелять по лотку? — удивленно поинтересовался он. — И когда он успел? Он ведь постоянно при мне…

Моя прекрасная версия обстрела лотка внезапно зашаталась. Крошечный шанс иной вероятности, который я оставил просто для очистки совести, начал неожиданно расти.

— Вы хотите сказать, будто не давали приказа?.. — недоверчиво осведомился я. — Но вы ведь сами мне сказали, — я чувствовал себя с каждой секундой все большим и большим идиотом, — будет акция… Суд на вашей стороне… — Стройная цепочка стала рассыпаться, и каждое звено больно стучало по моей макушке.

— Верно, все верно, — проговорил граф. — Мы и готовили с Томмазо эту акцию на площади. Ездили по городу, я покупал на лотках книги для аутодафе, потом целый день сочинял Декларацию для прессы… Сами посудите, на кой дьявол нам заниматься стрельбой?..

Похоже, граф не обманывал меня. Последнее звенышко цепи, повисев в воздухе, хлобыстнуло по моей голове. Я так загипнотизировал себя версией о причастности Токарева, что не стал разрабатывать никакую другую… Но мало ли в Москве Фепышей с автоматами? Правда, требуется отыскать повод. Вот незадача-то!

Великий сыщик Яков Семенович Холмс сел в глубочайшую лужу. По горлышко.

Граф Токарев был скверным физиономистом. Тоску на моем лице он принял за гримасу недоверия.

. — Не стреляли мы, клянусь! — воскликнул итальянский писатель. — На Савеловском были, лоток видели… Но не стреляли! Там вообще моих сочинений было мало. Там одни монстры были. Весь лоток в монстрах…

Сердце мое провалилось даже не в пятки, а в кончики пальцев ног.

— Какие… монстры? — с трудом выговорил я. Граф пренебрежительно повел плечами:

— Не помню уж точно. Какие-то ужасы, мэйд ъ ЮСА. «Монстры Нью-Йорка» или «Монстры Техаса». Что-то очень американское…

Лужа, в которую сел сыщик Штерн, оказалао попросту бездонной. Я почувствовал, как пускак пузыри, опускаясь в бездну собственной дурости.

Единственная книга «Тетриса», которую я сразу отложил в сторону, называлась «Ночные монстры Манхэттена».

Часть третья

ЛЮДИ БЕЗ ЛЮДЕЙ

Глава первая

ДЕЛО ПЕСТРОГО

Нью-Йорк — город контрастов. Между сверкающими небоскребами Манхэттена и обшарпанными трехэтажками Гарлема, между ослепительными супермаркетами на 5-й авеню и грязными лавчонками в Бронксе уместилось не менее полувека бурного технологического развития цивилизации в самой богатой и самой равнодушной к чаяниям простого обывателя стране мира…

Подобные мысли мне с детства вдалбливали хитрые журналисты-международники вроде известного Терехова, однако до сих пор никак не удавалось самому проверить сентенцию насчет контрастов.

Не удалось мне этого сделать и теперь. Вместо Нью-Йорка я угодил в Воронеж и в настоящий момент уныло изучал туристскую схему города, только что приобретенную на перроне. Вокзальные часы показывали 9.05 утра по воронежскому времени.

Еще каких-нибудь пятнадцать часов назад я и не подозревал, что поиски американского писателя Раймонда Паркера приведут меня не на Манхэтен, а в родное Центральное Черноземье, прямо в его сердцевину. Всего каких-то восемнадцать ча-в назад вертлявая дамочка из Государственной библиотеки иностранной литературы заверяла меня. будто их каталог — самый полный в Москве и в России. Между тем никакого Раймонда Паркера в ом хваленом каталоге я в упор не находил. На нужную букву там присутствовали самые невероятные заграничные авторы, включая Александроса Ападиамандиса, создателя трилогии «Душегубы», и Джеремию Парноффа, выпустившего оккультный том «Престол Вельзевула». Имелось в наличии даже целых два Паркера, один из которых, Теодор, был сподвижником Эмерсона и скончался полтораста лет назад, задолго до возникновения массового интереса к монстрам. Что касается второго Паркера, то он вообще оказался женщиной по имени Дороти, причем никаких намеков на существование у Дороти родственника или потомка, способного двигаться по писательской стезе, в каталоге ВГБИЛ не нашлось.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26