Глава 22

Коленский поднялся из-за стола, но я продолжал сидеть, потому что его предложение увидеть Гифрона застало меня врасплох. Я не совсем понимал, что он имеет в виду.

— Мне кажется, я уже видел Гифрона. Во всяком случае, видел те биологические объекты, которые он производит в большом количестве. И еще глаз.

— Глаз?

— Да. Сразу после того, как я оказался в парамире, появился огромный глаз на белом стебле, растущий из земли, как цветок. Он открылся и уставился на меня.

— Это что-то новое. До сих пор мы считали, что Гифрон лишен зрения. Позже вы мне расскажете об этом подробнее, а сейчас я хотел показать вам совершенно другое. Глубинную нервную ткань, пронизавшую всю планету. Один из таких тяжей проходит вблизи нашей выработки, и нам позволили, осторожно сняв породу, обнажить ткань… Хоть это было непросто и стоило жизни нескольким нашим проходчикам. Только после того, как Гифрон убедился, что мы не собираемся причинять ему вред, он позволил закончить выработку. Хотите на него посмотреть?

— Конечно, хочу. Насколько это безопасно?

— Мои люди находятся там постоянно. После того как проходку закончили, он никому не причинил зла.

— У меня с собой есть вещь, которая Гифрону или, по крайней мере, его биологическим объектам определенно не нравится. Хотите посмотреть?

Я снял с пояса кинжал и протянул ему нож не так, как это обычно делается, а наоборот, лезвием вперед.

— Осторожно возьмите за лезвие. К рукоятке не прикасайтесь. Эта штука не любит новых хозяев. Я нашел ее в старых развалинах, в парамире. С тех пор она со мной неразлучно. Я не могу оставить ее в вашем кабинете. Через несколько минут она снова окажется у меня на поясе.

Когда Коленский увидел кинжал, на его лице появилось какое-то потустороннее выражение, которое бывает только у лунатиков, идущих по крыше чужого дома.

— Вы хотя бы отдаленно представляете ценность этой вещи? Это же гиссанский кинжал!

— Гиссанский? Вы уверены? Но ведь гиссанцы и Гифрон, по вашим данным, составляли в древности одну единую цивилизацию.

— Это всего лишь предположение, основанное на том, что следы деятельности тех и других находят чаще всего в одних и тех же местах. Гиссанская цивилизация настолько старая, что от нее почти ничего не осталось, и установить сейчас, в каких отношениях находились эти существа с Гифроном, не представляется возможным. Книгу, которую нашел мой друг археолог Тай, посчитали подделкой, тем не менее ему удалось прочитать часть гиссанских текстов.

— Каким образом могла сохраниться книга?

— Это необычная книга. У нее была единственная металлическая страница, и время от времени на ней появлялись письмена, как на этом лезвии. Но как только Тай подверг книгу микроструктурному анализу — письмена исчезли, так что доказать подлинность находки ему не удалось. Самое странное, что в расшифрованной Таем части текста упоминается о кинжале с рукояткой, увенчанной сапфиром в тысячу карат… Цена одного этого камня составит несколько миллионов федеральных кредитов. Теперь вы очень богатый человек.

— Я не собираюсь его продавать.

— И совершенно напрасно. В тексте сказано, что владелец кинжала в конце концов погибает именно от него. Будьте осторожны.

Он нехотя протянул мне кинжал и несколько секунд с таким вожделением смотрел на ножны, в которых исчезло лезвие, что угроза моей жизни показалась мне вполне реальной.

Я поспешил сгладить возникшую между нами неловкость.

— Я хотел бы помочь вашему другу. Я даже готов во имя археологии пожертвовать своей находкой. Но, к сожалению, этот кинжал, как я уже говорил, не желает менять хозяина

— Не могу в это поверить.

— У вас есть надежный сейф?

— Ну, разумеется.

Он повернулся и открыл у себя за спиной замаскированный в стене ящичек. Я заметил, что его стенки сделаны из бериллиевого сплава наивысшей прочности.

— Если этот нож останется в вашем сейфе более часа, считайте, что я его вам подарил.

Он посмотрел на меня как на сумасшедшего, ничего не сказал, торопливо сунул кинжал глубоко внутрь сейфа и запер его. Ключ он куда-то спрятал, пока мы шли к двери его кабинета, настолько ловко, что даже я, с моей профессиональной наблюдательностью, не заметил, каким образом он ухитрился это сделать.

Как только мы покинули кабинет Коленского, я вновь очутился в странном мире подземного института. Мы шли по висячему мосту, соединявшему противоположные концы рабочего зала. Сверху зал напоминал пчелиные соты. Не доходившие до потолка перегородки разделяли его на небольшие клетушки, заполненные аппаратурой и людьми.

Коленский с видимым удовольствием посвящал меня в детали работы своего огромного предприятия, ставшего его домом, заменившего ему семью и весь остальной мир.

— Здесь одновременно ведутся исследования сразу по нескольким направлениям. Вот тот восточный сектор занимается биологией Гифрона. Им приходится труднее всего, потому что настоящую, живую ткань Гифрона нам так и не удалось получить. Приходится довольствоваться отпочковавшимися от него биологическими объектами. Но это совершенно особые организмы. Они похожи на своего прародителя только общей структурой тканей. У них небольшой запас энергии, и, как только она полностью расходуется, объекты погибают, а ткань очень быстро разлагается. Но пока они активны, к ним не подступишься.

Я слушал его пояснения не слишком внимательно, думая о том, что, если Коленский прав в своих основных выводах, а по всему получалось, что он знает предмет хорошо, нам придется пересмотреть тактику всей работы на Зидре.

Неожиданно меня словно обожгло это слово «нам». Всю свою сознательную жизнь я отождествлял себя с отделом внешней безопасности — маленьким государством в безбрежном бюрократическом море Федерации. Но последнее время я все чаще и чаще сталкивался с тем, что моему руководству приходится считаться с интересами вышестоящих чиновников, иногда нанося прямой ущерб безопасности Федерации.

Если Коленский прав, если федеральное правительство не захочет прекратить деятельность «Феникса», то, вполне возможно, я останусь без всякой поддержки центра. И тогда единственной серьезной силой, на которую я смогу опереться, станут люди сопротивления. Прежде всего те из них, что сидели сейчас внизу, в своих маленьких декоративных кабинетиках и изучали проблему контакта с инопланетным разумом…

Мне придется постараться перенаправить всю их деятельность на более земные проблемы, потому что без серьезной поддержки ученых с «Фениксом» не справиться. Его не возьмешь грубой силой. У него есть флот и собственная армия, а у меня нет ничего, кроме этих людей, и только они могут найти способ остановить поток человеческой крови, превращавшийся в «голубой гром» на фабриках «Феникса».

Словно подслушав мои мысли, Коленский продолжил свои пояснения:

— Восточный сектор изучает проблему «голубого грома». Они стараются найти противоядие, биохимическое средство, способное разложить уже введенный в кровь человека наркотик. Мы хотим использовать тот факт, что по-настоящему «голубой гром» проявляет свое разрушительное для человеческой психики действие только после третьей дозы. В промежутке между ними возможно врачебное вмешательство.

— Мне кажется, этого недостаточно. Необходимо найти средство, способное уничтожить наркотик в начальной стадии его производства.

— Такого вмешательства в свою деятельность «Феникс» не допустит. Не забывайте, у него есть не только армия, но и научные институты, способные быстро и эффективно справляться с любыми проблемами, возникающими в процессе производства наркотика. Ведь именно «голубой гром» является основой финансового могущества всей корпорации.

— Нужно найти средство с необратимым воздействием, разрушающее не только наркотик, но и саму возможность его производства.

— Задачи всегда легче ставить, чем воплощать в жизнь. Если бы такое средство существовало, мои сотрудники давно бы его использовали.

Мост кончился, и теперь мы оказались у дверей подъемника.

Почему-то здесь был установлен старый электромеханический лифт без электронного управления. Заметив мое удивление, Коленский сказал.

— Электроника слишком часто выходит из строя. Пришлось все заменить.

Он не стал пояснять причину постоянных поломок, но я сам все понял, как только лифт остановился на нижнем горизонте.

Едва массивные стальные двери шахты раздвинулись, как на меня обрушился мощнейший удар излучения. Ощущение было таким, словно в голове включили трансформатор. Очертания предметов расплылись, и лишь несколько минут спустя обрели прежнюю четкость. Я взглянул на свой универсальный браслет-индикатор. Однако все датчики светились зеленым светом, свидетельствуя о том, что никакого известного земной науке излучения нет.

Или их показаниям здесь нельзя было верить, или характер излучения действительно находился в диапазоне, недоступном земным приборам.

— Вы знаете, что здесь сильное излучение? — спросил я Коленского, который, как ни в чем не бывало, продолжал идти впереди меня в глубь расширявшегося туннеля.

— Конечно, мы о нем знаем. Вот только характер этого излучения не может определить ни один прибор. Не обращайте внимания. Через несколько минут ваш организм адаптируется, и вы перестанете его замечать. Скорее всего, само по себе это излучение безвредно для биологических объектов.

— Довольно странное определение. Что значит ваше «скорее всего»?

— Это значит, что здесь проходит граница наших знаний и начинается зона, неизвестная земной науке.

Ярко освещенный потолочными светильниками туннель, с усиленными пластобетоном стенами, продолжал расширяться и вскоре превратился в подземный зал, потолок которого располагался на двадцатиметровой высоте. Возможно, раньше здесь находился ангар для космических кораблей или ракетные стартовые установки.

Сейчас зал был пуст, и меня поразило отсутствие каких бы то ни было приборов и индикаторов. Угадывая мой очередной вопрос, Коленский сказал:

— Ни один прибор здесь не выдерживает больше десяти минут. Исследования приходится вести только с переносными установками.

— Как получилось, что до вас никто не заметил излучения? Или весь этот зал построили вы сами?

— Нет конечно. Я полагаю, что Гифрон появился здесь уже после того, как база была покинута.

В конце зала, в его боковой стене, я заметил отверстие с неровными краями около полутора метров в диаметре. Это и было началом той выработки, которую проложили люди Коленского, обнаружившие Гифрона.

В конце десятиметрового туннеля виднелся квадрат светящегося окна, заполнявшего почти всю ширину выработки, до самого потолка. Сорок сантиметров — такова была толщина бронированного, преобразованного стекла, отделявшего нас от бушующего моря энергии.

То, что находилось за стеклом, больше всего напоминало корень какого-то гигантского, неправдоподобного растения. Диаметр этого образования был настолько велик, что в окне умещался лишь его небольшой фрагмент. Цвет массы казался белым. Ее трудно было рассмотреть, поскольку она все время находилась в движении, меняла форму и оттенки своей окраски. По ней проходили какие-то волны и сполохи. Вспухали и исчезали волокнистые образования, оплетавшие массу сплошным коконом.

— Вот это и есть Гифрон. Вернее, его ничтожно малая часть. Представьте себе эти гигантские образования, на многие километры уходящие в кору планеты, пронизавшие ее во всех направлениях, и вы получите некоторое представление о его истинных размерах. К тому же волокна не кончаются в нашем мире, а уходят в иные паравселенные. Никто не сможет определить подлинные размеры этого гиганта.

Он говорил о Гифроне восторженно, так, словно сам был его создателем. Мы стояли метрах в десяти от бронированного стекла, и мне все время казалось, что я физически ощущаю то чудовищное давление, которое испытывало стекло.

— Как вам удалось установить это окно?

— У него бывают короткие периоды спячки — именно этим мы и воспользовались, по-видимому, это стекло не слишком его раздражает, иначе он бы его давно уничтожил. Здесь, — он кивнул в сторону окна, — ежесекундно перемещаются гигаватты энергии. Нам никогда не удавалось даже приблизительно определить ее мощность.

Я подумал о том, что люди в своих исследованиях слишком часто забывают о границах дозволенного и уходят в запретные области. Грань, отделяющая нас от лежащего за стеклом энергетического монстра, казалась такой хрупкой, такой ненадежной… Что, если его настроение изменится, что, если ему вздумается хотя бы часть той гигантской энергии, которой он управляет, использовать против нас? Невольный холодок от этой мысли заставил меня вздрогнуть.

— У вас случались здесь аварии со смертельными исходами?

Было заметно, что мой вопрос смутил Коленского.

— Только вначале. Сейчас мы достигли некоего консенсуса, и Гифрон ведет себя тихо. Скорее всего его самого заинтересовали наши исследования. Возможно, он, в свою очередь, наблюдает за нами через это окно…

Словно подтверждая его слова, фиолетовая молния, отделившись от массы Гифрона, коснулась стекла и медленно, как во сне, просочилась сквозь его поверхность внутрь туннеля. Она сверкала и изгибалась, словно огромная фиолетовая змея, не знающая, что ей делать дальше.

Трансформатор в моей голове перешел на другую тональность, его звук разрастался, пронизывая все мое существо.

— Это тороид… — почему-то шепотом произнес Коленский. — Такого не было уже несколько лет. Ваше присутствие его раздражает. Попробуем уйти, но двигайтесь медленно, без резких движений.

Вряд ли стоило предупреждать меня об этом. В воздухе сильно запахло озоном. Фиолетовая змея свернулась в огромный бублик, и теперь это огненное образование, шипя и разбрасывая искры, начало медленно приближаться к нам. Вот когда я пожалел об оставленном в сейфе Коленского ноже, единственном оружии, способном устрашить эту тварь.

Казалось, Гифрон знает об этом, знает, что мы безоружны и совершенно беспомощны перед его мощью, крохотные человеческие козявки, возомнившие себя хозяевами чужого мира…

Огненное кольцо постепенно приближалось, теперь его отделяло от нас не более метра, и я ощущал, как световые волны, проходившие по его поверхности, отдаются внутри моего сознания болезненными импульсами.

Воздух, до предела насыщенный энергией, оставался холодным…

Что-то я должен был сделать, что-то предпринять… В глубине сознания копошились какие-то забытые образы. Я знал, что, если немедленно не пойму этих тайных, никому неведомых знаков, мы оба погибнем. Над нами поставили эксперимент. Эксперимент на сообразительность, на быстроту реакции… Но только в случае неправильной реакции нас ждет не болезненный укол электрического тока, которым мы так любим потчевать своих лабораторных животных, а смертельный разряд энергии…

Мне казалось, что сверкающее окно перед нами потемнело. Оно притягивало меня, глубоко в подсознании сформировалась мысль о проходе, о двери в иные миры… Стоило сделать шаг навстречу, перестать сопротивляться, и энергетический вихрь подхватит меня, унесет с собой…

Но я продолжал упорно бороться — слишком много незавершенных дел и неразрешенных загадок удерживало меня на месте. Может, потом, позже… Эта мысль помогла мне вновь обрести контроль над собственным телом. Окружающие предметы вновь обрели четкость.

Больше всего приблизившееся к нам огненное кольцо походило на гигантскую шаровую молнию необычной формы. Я знал, что шаровые молнии, коснувшись какого-нибудь предмета, имели неприятную привычку взрываться…

Кажется, Коленский кричал мне что-то неразборчивое, я почти не слышал его. В такие минуты человек остается один на один с самим собой, со своим страхом и своим мужеством… Совершенно определенно я знал, что только от меня зависит, останемся ли мы оба живы, от того, успею ли я вспомнить…

Лицо, несущееся в вихре огня… Сеть, протянувшаяся через миры… Все не то… Мысли Лании… Сжатая в комок воля, предотвратившая смертельный удар ночного монстра… Это уже ближе, но сейчас мне не нужен щит, нужно что-то другое… Управление силой мысли… Именно так управляются все создания Гифрона.

Накинуть сеть… Сеть воли… Заставить подчиниться огненное кольцо… Заставить его отступить. Я закрыл глаза, чтобы ничто не мешало мне сосредоточиться, но даже сквозь закрытые веки я видел огненную смерть, медленно приближающуюся к нам… Медленно… Еще медленней. Теперь кольцо останавливается и так же медленно начинает обратное движение.

У самого стекла огненное кольцо замерло — почти физически я ощущал его сопротивление. И вот на грани противоборства двух сил что-то треснуло, блеснула яркая вспышка…

Я открыл глаза и увидел, что кольца больше нет, оно превратилось в длинную фиолетовую молнию, ударившую в стену между мной и Коленским.

В момент удара, в момент ослепительного ментального взрыва я увидел картину настолько яркую, что она воспринималась как негатив на фотопленке. Все светлые предметы стали черными, а глубокие тени наполнились светом.

Космодром Зидры и стоящий на нем неуклюжий корабль. Транспортник, окруженный кольцом бластерных установок и бесчисленными отрядами боевиков «Феникса», Прежде чем я успел подумать о том, что должна означать эта картина, она погасла.

А вместо нее появилась другая — улыбающееся огненное лицо Лании, вихрь перехода и ощущение безмерной утраты…

Отголоски взрыва еще гремели в глубине туннеля. Со стены за нашей спиной медленно стекал оплавленный бетон.

Коленский, задохнувшийся от крика, медленно приходил в себя. Я подумал о нем с сожалением. Со своим непомерным научным аппетитом он хотел проглотить слишком большой кусок. Слишком опасный кусок. Сколько уже было таких, открывших водородную бомбу, и реакцию атомного распада, и динамит, и генетику…

Сколько несчастий обрушилось на человечество от этих лжепророков, вещавших, что прогресс невозможно остановить, что если они не сделают этого, то сделают другие… Они думали лишь о себе, о собственной славе, о деньгах, которые приносят успех, а прикрывались красивыми словами о прогрессе и благе всего человечества.

Я подал ему руку и повел к выходу, словно заблудившегося ребенка.

Лишь в подъемнике, когда он окончательно пришел в себя, я спросил его, есть ли сейчас на космодроме Зидры федеральные корабли. Он ответил, что не знает. Я попросил выяснить это как можно скорее. И тут ощутил знакомый толчок в ладонь правой руки. Нож вернулся ко мне. Незаметным для Коленского движением я отправил его в ножны и подумал, что его ждет большое разочарование, когда он откроет свой непробиваемый сейф.

Но еще большее разочарование ожидало его в будущем, если он не прекратит своих опасных экспериментов с Гифроном. Я не мог сказать ему об этом. К подобным выводам человек должен приходить самостоятельно, сейчас он бы не услышал меня. А услышав, не поверил.

Поэтому, едва мы вновь очутились в его роскошном кабинете, я заговорил совсем о другом:

— У вас есть установка, позволяющая проникать в созданные Гифроном парамиры? — Было видно, что он крайне недоволен моей осведомленностью.

— Вам Лания о ней рассказала? Я же ее просил…

— А как иначе она могла объяснить свое появление в моем Барнуде? Послушайте, Павел Сергеевич, я ведь только что спас вам жизнь… Не стоит играть со мной в шпионские игры, к тому же я не буду сообщать об этом федеральному центру. Никто не собирается покушаться на ваше открытие.

— Считайте, что вы дали мне слово. Да, у нас есть такая установка. Она находится в стадии разработки и проходит первые испытания. Наводка не отличается стабильностью, и риск попадания не в тот мир, на который она нацелена, чрезмерно велик. Поэтому возвращение не гарантируется. Для меняло сих пор непонятно, почему Лания решила рискнуть ради вас.

Я подумал, что ему бы следовало это понимать. По крайней мере теперь я гораздо спокойней буду воспринимать восторги Лании по поводу этого человека.

— Зачем же вы согласились на такой рискованный эксперимент?

— Она руководит всем нашим сопротивлением, ее приказы здесь обязательны для всех.

Она говорила лишь о номинальном управлении и о том, что именно Коленский решал здесь все…

Каждый раз я узнавал об этой женщине что-то новое. Что-то такое, что переворачивало с ног на голову все мои прежние представления о ней. Одно оставалось неизменным, и сейчас я произнес про себя ее собственные слова, лишь немного изменив смысл:

«Мы будем вместе всегда. Во всяком случае, до тех пор, пока ты этого хочешь…»

— Когда она вернулась?

Вопрос возник сам собой, вопреки моей воле, лишь подтвердив тот очевидный факт, что сомнения продолжали жить в глубине моего сознания.

— Двадцать пятого февраля.

Это было ровно на десять дней раньше того момента, когда я сам очутился в реальном мире. Время в обоих мирах шло с разной интенсивностью. Но если Лания вернулась раньше меня, она не могла одновременно находиться в обоих мирах те десять последних дней, которые отделяли меня от перехода. Те десять дней, которые мы провели вместе, в Барнуде-2…

— Как именно это произошло? Как она вернулась?

— Этого я не знаю. Двадцать пятого февраля я застал ее в ее рабочем кабинете, здесь, на базе. И мне показалось…

— Что, что вам показалось?

— Мне показалось, что она понятия не имеет ни о том, что отсутствовала целый месяц, ни о нашем эксперименте с ее отправкой в параллельный мир. Она вела себя так, словно мы расстались несколько часов назад, и отказалась отвечать на мои вопросы. Она сказала, что мои мозги окончательно расплавились от общения с Гифроном. Я решил, что переход повлиял на ее психику, и не стал настаивать на немедленных ответах, надеясь, что со временем она придет в себя и все вспомнит.

Глава 23

Невысокие холмы длинной дугой опоясывали космодром с востока и находились от передовых постов охраны «Феликса» на расстоянии двух километров. Я лежал в небольшой лощине между двух холмов. От стоявшего рядом с диспетчерской башней космического транспортника меня отделяло три километра, и с таким расстоянием легко справлялись мои портативные оптические приборы. Я мог рассмотреть даже заклепки на обшивке корабля. Больше, правда, рассматривать было нечего. Корабль стоял с наглухо задраенными люками, а по небольшой дрожи амортизаторов я определил, что его реактор до сих пор не заглушен.

Похоже, капитан знал, что корабль находится под прицелом тройного кольца огневых точек, и был готов к любым неожиданностям.

Вот только кто он, этот капитан, и почему сюда прислали торговый транспортник? Я ждал совсем другого корабля. В случае моего недельного молчания шеф обещал выслать серьезную поддержку для наведения порядка на планете.

Транспортник был слишком мал для того, чтобы нести серьезный десант, и у него отсутствовало видимое снаружи вооружение. Правда, последнее еще ни о чем не говорило. Некоторые корабли, принадлежавшие отделу внешней безопасности, специально маскировали под безобидные транспортники. Но в моем компьютере не было данных об этом корабле. Даже его оплавленное при проходе сквозь атмосферу название «Орешек», наискось написанное на боку корпуса, ничего мне не говорило.

Казалось, проще всего было бы связаться с капитаном и все выяснить… Но я не мог воспользоваться рацией. Это было слишком опасно при том пристальном внимании, которое вызывал к себе корабль у космодромных служб. Ведь специальные каналы узконаправленной связи тоже можно засечь при наличии соответствующей аппаратуры.

Кто же он, это торговец? Эмблема на борту свидетельствовала, что корабль принадлежит так называемым свободным торговцам, скитавшимся между колониями в поисках выгодного фрахта. В конце концов, и на Зидру могло занести такого случайного гостя. Я тут же отбросил эту мысль, вспомнив о бластерных установках, нацеленных на корабль, и о картинке, переданной мне в момент кратковременного контакта телепатической связи, установившегося между мной и Гифроном. Он имел какое-то особое, чрезвычайно важное значение; этот корабль.

Знать бы еще, какое… Я в сотый раз осмотрел корпус корабля. Необычная форма сразу же бросалась в глаза. Два усеченных цилиндра без обтекателей, соединенных между собой решетчатыми фермами и тонкой трубой в центральной части. В трубе, кроме реактора, вполне могла бы разместиться ракетная шахта… Нет наружных обтекателей… Почему у него нет обтекателей?