Звездный мост

— Будем надеяться, что моих хватит.

Мы отошли подальше настолько, насколько позволяли стены. В центре обнаруженной пустоты Северцев положил обломок камня, чтобы я не промахнулся.

Я поймал его в перекрестие прицела и нажал спуск. Взрыв показался мне оглушительным. Горячая взрывная волна, ослабленная расстоянием, тем не менее довольно чувствительно швырнула нас на стену.

В центре воронки плита треснула и частично обвалилась, обнажив скрытый под собой провал. К нашему сожалению, пришлось пожертвовать еще одним зарядом. Зато этот второй выстрел так расширил отверстие в полу, что спуститься в него уже не составляло труда.

Глава 37

Не могу определить направление. На экране искателя сплошная путаница… — пробормотал я, поводя датчиком прибора во все стороны.

Мы шли уже минут пятнадцать. По моим расчетам, мы сейчас находились под баррикадой, за которой сражался отряд Лании, но обещанного Семеном выхода наверх не было. Кроме того, пол туннеля все время понижался, и теперь над нами появился второй горизонт перекрещивающихся туннелей, разобраться в которых не было никакой возможности.

Хорошо хоть искатель запоминал пройденный маршрут и вроде бы мог вывести нас назад, в зал, из которого мы начали свое подземное путешествие. Но даже этот путь оставался под вопросом, я не забыл предупреждения Семена о том, что все туннели в этом городе ведут в одну сторону…

Больше всего я боялся, что мы опоздаем. На счету была каждая минута. Я не знал, держится ли еще отряд Лании, жива ли она и что ждет нас наверху.

— Попробую вам помочь… — Северцев расстегнул свою заплечную сумку и тонко переливчато свистнул. Из сумки показался длинный полупрозрачный отросток с глазом на конце. Глаз развернулся в сторону Северцева и уставился на него, хлопая длинными пушистыми ресницами. Признаться, меня пробрал мороз по коже от этого зрелища, слишком уж похожего на то чудище, с которым я повстречался во время своего посещения Барнуда-2. Разве что размеры сильно отличались… И тут я вспомнил о Мейнусе, который все это время пролежал в сумке Северцева, ничем о себе не напоминая.

Они обменялись несколькими трелями, присвистами и прищелкиваниями, после чего из сумки выкатился колючий шар. Он остановился, приспосабливаясь к обстановке, в нижней части отростки удлинились, превратившись в некое подобие щупалец, а верхние слились воедино, образовав еще один небольшой шарик, который через минуту вспыхнул довольно ярким голубым огнем.

После чего вся конструкция решительно и быстро двинулась вперед. Нам оставалось лишь следовать за ней.

— Откуда он может знать правильное направление? Он же здесь никогда не был!

— Знает и никогда не ошибается. Я не могу у него спросить, для такого вопроса не хватает словарного запаса. Или, если хотите, свистозапаса. Но, по-моему, Мейнус чувствует все окружающее его пространство на многие мили вокруг.

Недовольно посвистывая, Мейнус поджидал нас за очередным поворотом, и едва мы поравнялись с ним, как он устремился вверх по спиральной каменной трубе.

Мы с трудом карабкались вслед за ним по крутой покатой поверхности. Хорошо хоть труба, изъеденная временем, оказалась достаточно шершавой и неплохо держала подошвы сапог.

— По-моему, ваш друг не слишком считается с особенностями нашего телосложения. Известно ли ему, по крайней мере, что мы не умеем произвольно изменять форму своего тела?

— Это всегда вызывало у него недоумение.

Наконец подъем кончился. Впереди виднелось круглое пятно выхода, время от времени освещаемое вспышками разрывов. Где-то совсем рядом продолжался бой.

Словно желая показать, что он сделал для нас все, что мог, Мейнус вновь юркнул в заплечную сумку Северцева, на ходу превращаясь во что-то, напоминающее надувную резиновую подушку.

Я подумал, что это существо гораздо умнее, чем выглядит на первый взгляд. Мне даже показалось, что Мейнус не лишен чувства юмора, а это всегда свидетельствует о высоком интеллекте. Через минуту я забыл о нашем маленьком проводнике. Он блестяще справился со своей задачей.

Судя по звукам, мы находились в самом центре перестрелки. В отверстие выхода, расположенного на уровне мостовой под одним из домов, свободно мог протиснуться человек.

Снаружи несло характерным кисловатым запахом сгоревшего пироксилина и еще чем-то гораздо более скверным. Я стоял у самого отверстия, не в силах преодолеть совершенно несвойственную мне нерешительность.

В сероватом ночном мире, пропахшем порохом и кровью, скрывается ответ на какой-то важный вопрос, даже более важный, чем встреча с Ланией. Хотя все последнее время я полагал, что самое главное — найти ее. Сзади бесшумно приблизился Северцев.

— Я тоже это чувствую.

— Чувствуете что?

— Здесь что-то должно произойти. Что-то важное для всех нас, может, даже для всех людей. Нельзя больше медлить. Мы можем опоздать.

Раньше капитан остерегался высказываться столь категорично, и я обернулся, пытаясь увидеть его глаза и понять, что скрывается за этой странной фразой.

Но в туннеле было темно. Вместо лица капитана передо мной маячило расплывчатое пятно. Щелкнув предохранителем бластера, я глубоко вздохнул, словно собирался прыгнуть в воду, а затем решительно шагнул наружу.

В городе, изрешеченном пулями и заваленном окровавленными трупами, валявшимися на его мостовых, было довольно светло.

Свет этот шел не от фонарей или естественных ночных спутников, которых у этой планеты было немало. Неяркий зеленоватый свет излучала стена, перегородившая улицу и вздымавшаяся перед нами в какой-то сотне метров.

Стена, за которой исчезал истерзанный город. Но не на эту величественную, подавляющую воображение стену было направлено сейчас мое внимание.

В двадцати шагах от нас за собранной из обломков зданий баррикадой небольшая группа людей держала оборону.

В живых оставалось не более двадцати человек. И не вызывало сомнений, что число это очень скоро уменьшится. Между ними на грубых изломах каменных плит то и дело вспыхивали смертоносные фонтанчики пулевых ударов, а грохот выстрелов станкового пулемета, бившего с противоположной стороны улицы, заглушал все остальные звуки.

Я не мог определить с первого взгляда, была ли среди оборонявшихся женщина.

Все защитники баррикады были одеты в одинаковые черные комбинезоны, а неверный свет, исходивший от стены, непонятным для меня образом делал нерезкими очертания предметов, попадавших в освещенную зону.

Я сделал шаг в сторону баррикады — всего один шаг, и сразу же остановился. Не знаю, что на меня нашло. Предчувствие? Возможно. Чья-то ледяная рука прошлась у меня по спине, взъерошила волосы на затылке.

На какое-то мгновение я почувствовал себя бездушным механизмом, вагоном, идущим по заранее проложенной колее…

Следуя своим неведомым нам целям, нас привел в это место Гифрон. Ему пришлось использовать для этого Семена. Но все равно это был он. Что, если он начал выполнять условия еще не заключенной между нами сделки? Что, если затем он потребует от меня выполнения своей части договора? И сейчас он наблюдал за мной со стороны, ничем не рискуя, не участвуя в опасной игре, ждал от меня поступка — любого поступка…

Равнодушный зритель и актеры, поставившие на кон свои жизни… Скрипнув зубами от ярости, я поклялся найти способ заставить его принять участие в этой смертельно опасной игре на равных.

Затем я сделал шаг в сторону баррикады, еще один и еще один. Пули пели вокруг меня свои смертельные песни, в лицо хлестало каменное крошево, но я уже ничего не замечал, потому что за изломами каменных плит я наконец-то увидел ее… Увидел Ланию, и все остальные сложные рассуждения сразу же потеряли всякое значение.

Оставались только Лания и грохот станкового пулемета, словно рядом с нами звучало стальное сердце взбесившегося гиганта. Непостижимым образом я знал, что его удары напрямую связаны с ударами сердца Лании, что еще секунда, еще две, и очередная свинцовая болванка, одетая в медную броню, оборвет стук беззащитного человеческого сердца…

У меня оставался в бластере всего один заряд, а этот проклятый пулемет закрывала баррикада. Времени добежать до нее, чтобы взобраться наверх, уже не было.

И если даже вопреки всему я брошусь вперед к этому нагромождению каменных плит, мне не дадут добежать те, кто охраняет этот каменный могильник. Приняв меня за врага, они оборвут мою жизнь задолго до того, как я сумею спасти жизнь Лании.

Но это было еще не все. Непостижимым образом в это мгновение мне открылось все, что случится потом…

Кто-то другой привезет на Землю проклятую спору, и о ней узнают слишком поздно. У людей не останется выбора, они должны будут принять навязанную им извне судьбу. Они примут ее не без боя, не сразу… Я видел пылающие города Земли, я видел горы трупов и висевшие над Барнудом корабли федералов… Нейтронная бомбардировка? Будет вам и нейтронная бомбардировка — только и она ничего не изменит в той большой космической войне, которая начнет полыхать над всеми земными городами. Впрочем, недолго.

Очень скоро над всеми человеческими поселениями повиснет тишина — такая же глубокая, как над этой планетой. Нарушаемая лишь пулеметными очередями и воплями умирающих.

И в эту секунду мое неприятие этой картины, мое отчаяние пересилило доводы логики… Я швырнул на землю бесполезный бластер, выхватил нож и швырнул его вверх, в ту сторону, откуда доносился грохот пулеметных очередей. До пулемета было не меньше трехсот метров. Я знал, что бросить нож на такое расстояние невозможно.

Но нож стремительно летел по крутой дуге. Он миновал баррикаду и, постепенно снижаясь, продолжал свой неудержимый путь к цели. Я не знал, что именно вело его — мое отчаяние или сила моего желания остановить надвигавшуюся на всех нас беду. Как бы там ни было, вопреки законам физики нож продолжал свой полет.

И в эту секунду сквозь каменную баррикаду, сквозь обломки зданий, между которых скрывался пулеметчик, я увидел его лицо… Лицо того, кто среди разрушавшейся от взрывов гранат баррикады поймал, наконец, в перекрестие прицела беззащитную фигурку одного из ее защитников.

Пулеметчик долго ждал этого момента, и теперь он не торопился. Осторожно поводя перекрестием сверху вниз, он на мгновение прервал свою длинную очередь, чтобы прицелиться наверняка. Затем, как на учении, он медленно выдохнул воздух и плавно придавил гашетку… И в этот момент что-то взорвалось во мне.

Десятки метров еще отделяли вращавшийся в воздухе нож от лица пулеметчика. Нечеловеческим усилием воли я ускорил его полет настолько, что за единое краткое мгновение он преодолел остававшееся расстояние. И все же пулеметчик успел нажать на гашетку.

Пулемет выстрелил всего один раз. Вслед за тем нож ударил в лицо того, кто успел выпустить свою единственную смертоносную пулю.

Я видел, как дернулся пулеметчик и повалился назад. Я видел, как нож, управляемый могучей силой, вырвался из раны и полетел обратно. Из широкого отверстия, образовавшегося на месте человеческого глаза, хлынула какая-то желтоватая жидкость, а затем кровь. Она не была красной, его кровь…

Единственная пуля, выпущенная этим недочеловеком, все-таки нашла свою цель. Я услышал тонкий женский вскрик и, забыв обо всем, бросился к баррикаде…

Говорят, что судьба благоволит безумцам. Наверно, это так и есть. Возможно, меня приняли за своего, возможно, среди защитников баррикады в то мгновение уже никого не осталось в живых — но выстрелов в мою сторону не последовало. Я беспрепятственно добежал до лежавшей ничком женщины, взял ее за плечи и осторожно перевернул.

Это была она, моя Лания. На ее бескровном лице остались одни глаза, полные боли, и улыбка, похожая на гримасу.

— Я знала, что ты найдешь меня, знала, что ты придешь… — прошептали ее губы.

Я все еще находился в том необъяснимом трансе, который помог мне перебросить нож через баррикаду. Время приостановило свой стремительный бег, и я знал все, что должен сделать, словно чей-то неслышимый голос нашептывал мне нужные слова. Скорее всего так оно и было, не знаю…

Я отвел руку Лании, прижатую к животу, разрезал комбинезон вернувшимся в мою руку ножом и обнажил рану. Это была плохая рана.

С ранами в живот даже современные медицинские средства справляются с большим трудом. Но от этих средств нас отделяли неисчислимые бездны пространства. Я ничем не мог помочь ей. Ей оставалось жить всего час, может быть, два. И тогда я услышал за своей спиной нормальный человеческий голос, второй раз за сегодняшний день произносивший одни и те же слова:

— Попробую вам помочь…

Я обернулся, не испытывая уже ничего. Даже надежды во мне не осталось. Северцев расстегивал свою сумку. И я наблюдал за его действиями отрешенно, словно все происходящее больше меня не касалось. Не было средств, которые могли бы помочь моей Лании, а остальное меня не интересовало.

Из сумки вытянулся отросток, выдернул наружу неуклюжее тельце, похожее на осьминога, и существо, неторопливо переваливаясь на своих лапах-щупальцах, направилось к Лании.

Она лежала совершенно неподвижно, и лишь едва заметные судороги, волной проходившие по ее телу, свидетельствовали о том, что женщина еще жива. Невыносимая боль терзала ее. Даже сейчас, потеряв сознание, она не могла избавиться от нее.

Мейнус приник к ране, распластался на ней плоским блином. Его цвет постепенно менялся от серого до розового и красного.

Больше всего он сейчас походил на огромного паука, сосущего кровь из своей жертвы. Мне хотелось закричать, хотелось потребовать убрать от нее эту гадость, и только огромным усилием воли я удерживал себя на месте.

Когда надежда почти полностью покидает нас, остается последняя, самая неверная ее часть — надежда на чудо. И именно она помогала мне в эти мгновения.

— Теперь она будет спать. Мейнус не может залечить ее рану. Зато он может приостановить все процессы разрушения, начавшиеся в ее организме. Это похоже на анабиоз, но имеет совершенно другую природу. Он преобразует ее кровь, вводит в нее анаболики и органические соединения, способные приостановить любые биологические процессы в организме, замедлить скорость всех реакций в миллионы раз. У нас дней десять. Если за это время ее удастся доставить в нормальный медицинский центр или хотя бы на корабль… — сказал Северцев.

— Где он, этот корабль? — с отчаянием проговорил я, но это уже было другое отчаяние, отчаяние, порождающее действие. Ощущение полной безнадежности, прострация, в которой все потеряло значение, покинуло меня.

Я видел, что лицо Лании разгладилось, гримаса боли исчезла. И какое-то неземное спокойствие снизошло на это знакомое до последней черточки лицо.

— Она надеется на вас, она знает, что вы найдете выход… — тихо проговорил Северцев.

И словно возражая ему, воздух разорвал отвратительный визг летящей мины. Лишившись пулемета, нападавшие решили применить более действенное средство. Грохот взрыва прозвучал в нескольких метрах от нас, вопли отрикошетивших осколков напомнили о том, что все по-прежнему висит на волоске. Мейнус, закончивший свою работу, юркнул в заплечную сумку Северцева.

— Быстрее вниз! Обратно в туннель, там нас по крайней мере не достанут из миномета, — коротко распорядился я.

Мы подхватили Ланию, ее тело показалось неестественно легким, почти невесомым. Но кровь больше не сочилась из раны. Не понадобилась даже повязка.

Никто на баррикаде не обратил внимания на то, что уносят их командира.

Это была не наша война, никому не пришло в голову проверить, оставались ли еще среди защитников живые люди.

Мы стремительно преодолели пространство, отделявшее нас от входа в туннель. За нашими спинами грохнул новый взрыв и застучали короткие злобные автоматные очереди. Но все это уже не имело значения. Через минуту зев туннеля поглотил нас, и мы заскользили по его спиральному желобу вниз, в подземные катакомбы Липона.

Глава 38

Когда мы очутились на дне спирального колодца, стало ясно, что нам необходимы носилки. Тело Лании, погруженной в анабиоз, оставалось гибким, и это создавало дополнительные трудности. Мы не знали, как долго продлится наше новое путешествие по катакомбам Липона.

В конце концов мы разрешили проблему носилок с помощью двух почти бесполезных бластеров и моей куртки.

Коротко обсудив обстановку, мы решили идти обратно по маршруту, сохраненному в электронном искателе. Собственно, ничего другого нам и не оставалось.

После четырех часов непрерывного движения вслед за голубой точкой, бегущей по экрану искателя, когда все уже окончательно выбились из сил (переноска Лании способствовала этому, несмотря на то что время от времени Анна по очереди подменяла одного из нас), я, наконец, объявил короткую остановку. Воспользовавшись этим, Северцев тихо, так, чтобы не услышала Анна, спросил:

— Ты ведь не собираешься возвращаться на хутор?

— Нет.

— Тогда куда?

— Не знаю. Выберемся из этого чертова города, там будет видно.

Впервые у меня не было конкретного плана действий даже на ближайшие несколько дней. Время утекало, как вода в песок. Время, отпущенное Лании тем чудом, которое сотворил Мейнус.

— Повторить он этого не сможет? — спросил я безо всякой надежды, заранее зная ответ.

— Нет. Повторной процедуры консервации человеческий организм выдержать не в состоянии. Единственное, что мы можем сделать, — в течение этих десяти дней доставить ее на «Орешек». В его анабиозных камерах в замороженном состоянии она может находиться сколь угодно долго. — Он хотел сказать что-то еще, но неожиданно замолчал, прислушиваясь. Я почти одновременно с ним услышал шорох. Он доносился из того туннеля, по которому мы только что шли.

— Кажется, кто-то нас преследует…

— Возможно, это наши старые знакомые из шахты?

Я лишь пожал плечами, продолжая всматриваться в темноту. Северцев на всякий случай отвязал бластеры от импровизированных носилок. Даже два заряда могли сейчас пригодиться.

Через несколько минут мне показалось, что я рассмотрел в глубине туннеля ряд каких-то огоньков. Они напоминали елочную гирлянду с цепочками бегущих огней.

— Это не они. Это что-то другое. Я пойду, посмотрю.

— Ты уверен, что это стоит делать?

— Постараюсь не отходить далеко.

Я не стал ему объяснять, что все время ждал какого-то знака. Я нашел Ланию, но теперь Гифрон должен был довершить начатое. Последовательно, шаг за шагом он будет выполнять условия нашего незаключенного договора, чтобы затем потребовать от меня того же самого.

Едва я отошел от своих спутников на несколько шагов, как туннель расширился, и я не узнал места, по которому мы только что прошли. Под ногами вновь, как в шахте, валялись ржавые остатки механизмов, настолько старых, что от них ничего не осталось, кроме кучек коричневой трухи. Этого хлама раньше здесь определенно не было. Может, я перепутал коридор? Перекрестки встречались на каждом шагу… Я старался найти случившемуся разумное объяснение, хотя уже давно догадался, что произошло на самом деле.

До бегущих по стене огней оставалось всего метров десять, и в луче фонаря я отчетливо видел, что, кроме самих огней, там ничего нет. Казалось, в стене друг за другом кто-то зажигал сотни крохотных лампочек.

Я подошел вплотную, но по-прежнему ничего не мог понять. Похоже, светились сами камни. На поверхности стены на мгновение вспыхивало световое пятно не больше монеты и тут же гасло, передавая этот бегущий огонь следующему пятну, расположенному в нескольких сантиметрах от предыдущего. Все вместе они складывались в бегущие друг за другом огненные зайчики, и эти странные знаки уходили в сторону, обратную той, которую мы выбрали для своего движения.

Что, если это приглашение? Указание правильной дороги? Я ведь ждал знака… Так вот он, этот знак. Ведущий куда? К выходу из этого мира или к очередной ловушке? Откуда мне знать, какую роль отвел нам хозяин в своей новой пьесе?

— Послушай, ты! Может, скажешь, наконец, что тебе от нас нужно? — Я с размаху ударил ладонью по первому световому пятнышку, словно прихлопывал муху, и неожиданно услышал ответ.

— Ты согласен доставить ЕЕ на Землю?

Голос был глухим и бестелесным, казалось, шептали сажи стены.

— Я никогда этого не сделаю! Если она попадет ко мне в руки, я ее уничтожу!

Не знаю, зачем я это сказал. Отчаяние во мне переросло какой-то порог, мне надоело играть в чужие игры, сражаться на шпагах и швырять нож в шипящих монстров. Я мечтал избавиться от всего этого любой ценой, я хотел выйти из игры.

Пусть другие разбираются с глобальными проблемами человеческой цивилизации и ищут ответы на вопросы, на которые никогда не бывает ответов. С меня довольно. Пусть теперь Гифрон подыскивает другого почтальона для своей страшной посылки. Я не желаю больше об этом ничего знать.

— Это твое окончательное решение? — Мне давали возможность одуматься, оценить последствия своего поступка, но я уже не мог остановиться.

— Да.

— Но ты ведь еще не видел города!

— Видел я твой хренов город. Там на каждом перекрестке убивают людей!

— Это не мой город. К этому городу я не имею никакого отношения. Этот город сделали таким твои собственные соотечественники. Мой город находится за стеной. Разве ты не хочешь узнать, во что может превратиться твой собственный мир, прежде чем принять окончательное решение?

— Я его уже принял.

После моих слов огни мгновенно погасли. Мертвая тишина заполнила туннель. Казалось, сгустился даже воздух. Теперь я мог полагаться только на себя самого и неожиданно почувствовал огромное облегчение.

Вернувшись к товарищам, я кивнул в ту сторону, куда бежали погасшие теперь огни.

— По-моему, нам туда.

— Что там было?

— Что-то вроде путеуказателя.

— Но ведь мы только что пришли оттуда!

— Это ровным счетом ничего не значит, — устало проговорил я. — Здесь все может измениться в любую минуту.

— Куда именно был направлен указатель? — спросила Анна, внимательно всматриваясь в меня.

— На райский город! — со злостью проговорил я. — Если не действует кнут, ребенку предлагают пряник.

— О чем ты, Олег? Ты в порядке?

Конечно же, я был не в порядке, что-то сдвинулось в моем сознании в ту минуту, когда погасли огни, но афишировать это свое новое состояние я вовсе не собирался.

— Куда, собственно, вы собираетесь идти? Мы запутаемся в этих туннелях уже через несколько шагов.

— Попробуйте искатель. Он должен обнаружить на стене остаточные следы. Раз был свет, значит, была и энергия, питавшая его.

Я оказался прав. Стена, по которой несколько минут назад бежали огни, выглядела на экране ровной плоскостью, перечеркнутой линией темных пятен. Не составляло особенного труда определить любой поворот. Эти пятна тянулись в одну-единственную сторону. И хотя сейчас мы шли по тому самому направлению, которое нам указали, была и разница. Мы сами выбрали этот путь. Гифроновские указатели больше не работали.

Бластеры вновь превратились в ручки носилок, и мы двинулись в обратном направлении, которое очень скоро сменилось на противоположное.

Темная линия на экране петляла по стенам перекрещивавшихся проходов, и через некоторое время мы потеряли всякое представление о том, в какую сторону движемся.

Неожиданно линия пятен на экране закончилась. В том месте, где она окончательно исчезала, на стене белел какой-то квадрат. Я осветил его лучом фонаря — это была табличка с надписью на чистейшем интерлекте: «Здесь выход для всех желающих взглянуть на город».

У нас не было ни малейшего желания смотреть на город, но и выбора не было. Мы могли проплутать по подземному лабиринту не один месяц, прежде чем наткнулись бы на другой колодец, ведущий наверх. И, кроме того, слова Семена о том, что здесь все проходы ведут только к стене, могли оказаться истиной.

Спиральную трубу, перед которой белела табличка, кто-то снабдил перилами. Камни на каждом повороте спирали подрубили, образовав некое подобие благоустроенной лестницы.

Не хватало только билетной кассы, чтобы сходство со входом на развлекательный аттракцион стало полным. Примерно так выглядел вход в сталактитовые пещеры Нового Афона на Земле.

С минуту мы топтались перед ступенями, никто не хотел первым взойти на эту лестницу, хотя каждый из нас был уверен, что настоящей опасности здесь нет и быть не может. Причина наших сомнений крылась в инстинктивном сопротивлении рекламе — любой рекламе.

Еще на Земле, в пору юношества, я усвоил простую истину — настоящий товар не нуждается в рекламе. Чем больше и чаще расхваливали какую-нибудь вещь в рекламных рубриках, тем большее барахло вам пытались всучить.

— Нам надо подниматься наверх. По крайней мере, на улицах Липона мы сможем сами выбирать направление.

Никто не возразил, но лезть мне пришлось все-таки первым, таща за собой носилки Лании. Ни за что на свете даже на короткое время я бы не согласился оставить ее одну в этом месте.

Минут через двадцать подъем закончился. Вынырнув из подземного колодца, мы оказались на каком-то подобии смотровой площадки, вознесенной над улицей Липона на добрый десяток метров и обращенной своей смотровой частью, огороженной стальными перилами, к стене, отделяющей Новый город от остального Липона.

Во время нашего предыдущего выхода на поверхность мы тоже видели стену, но в том месте она казалась непрозрачной, словно заполненной белесым, непроницаемым туманом.

Здесь же стена была прозрачной настолько, что, казалось, ее нет вообще. Лишь по легкому искажению перспективы и струящемуся в районе стены, словно нагретому над асфальтом воздуху можно было догадаться о наличии в этом месте силовой преграды.

Тут было совершенно тихо. Никаких следов боя, никаких развалин. Видимо, в этой части Липона война запрещалась его настоящим хозяином, и город, лишенный своей главной составляющей, выглядел мертво, словно экспонат древнего музея.

Вначале Новый город не произвел на нас особого впечатления. Возможно, потому, что воспринимался как голограмма в хорошем кинотеатре.

Ну да, перед нами лежала панорама шикарных воздушных дворцов, презревших законы гравитации.

Колоннады, шпили, нескончаемые потоки воздушного транспорта между зданиями. Все как в заурядных фантастических фильмах, демонстрирующих города будущего.

И невозможно было понять, счастливо ли живут обитатели этого города, застывшие в неподвижных, отрешенных от всего позах на бесконечных лентах полупрозрачных транспортеров, уходивших на разные горизонты.

Жители фантастического мира, раскинувшегося перед нами, отдаленно напоминали гуманоидов. Мы были лишены возможности рассмотреть их в деталях, хотя до известной степени силовая преграда помогала нам в обзоре города.

Если долго всматриваться в одно и то же место панорамы, оно постепенно начинало приближаться к зрителю, укрупняя масштаб, словно осуществляя медленный наезд трансфлокатором на выбранный зрителем объект.

Но все равно толпы на улицах выглядели именно как толпы, и ничего нельзя было сказать об их составляющих. Очевидно, обзорный трансфлокатор имел свои оптические пределы или укрупнял лишь те предметы, которые создатели этого устройства желали показать нам подробно.

И все же, несмотря на шикарные общие планы, несмотря на немыслимое совершенство архитектуры, изобилие транспорта и роскошных витрин магазинов, этот город был болен.

Я не смог бы точно определить, почему у меня возникло такое ощущение. Может, виноваты были окна домов, во многих местах закрытые глухими металлическими шторами, словно их обитатели стремились возвести между собой и городом некую защитную преграду.

Возможно, причина была в движении пешеходов на транспортерных лентах — слишком медленном и угловатом, словно двигались какие-то резиновые куклы или роботы.

Но скорее всего главная причина крылась не в этом. От этого шикарного города исходила скрытая угроза. Она ощущалась настолько явно всеми, кто умел видеть не только глазами, что у меня перехватило дыхание.

— Какого черта мы тут делаем, командир? — услышал я пробивавшийся ко мне, словно сквозь густой туман, голос Северцева. — Вы хотели посмотреть на этот город? Ради этого стоило сюда идти?

— Не только ради этого. Для того чтобы получить обратный билет, чтобы нас выпустили отсюда, мы должны были увидеть этот город и восхититься им. Так что смотрите и восхищайтесь.

Неожиданно на городских улицах что-то изменилось. Вдали появилась большая процессия, медленно плывущая по среднему горизонту. Перед ней все остальные потоки затормозили свое движение, освобождая дорогу.

Когда процессия приблизилась настолько, что трансфлокатор позволил рассмотреть отдельные фигуры, мы увидели, что идущие гуманоиды несут какие-то плакаты.

Широкие полотнища, растянутые вдоль всей колонны, колыхались на ветру. Казалось, начертанные на них буквы исполняют безумный танец.

— Что там написано? — спросил Северцев.

— Откуда мне знать? Это не человеческий язык.

— Я могу перевести, — неожиданно заявила Анна, и мы оба с удивлением уставились на нее.

— Можете меня не спрашивать, откуда мне известен их язык. Я этого не знаю. Но на плакатах написано всего два слова: «Мы счастливы!»

— Не хотел бы я жить в этом городе, — мрачно подытожил свое впечатление от демонстрации Северцев. — Мы должны аплодировать?

— Необязательно. Просто смотрите и не слишком афишируйте свои истинные впечатления.

Ночь постепенно отступала. На востоке Липона все ярче разгоралась фиолетовая заря, и картина города за силовой стеной начала постепенно блекнуть.

— Выходит, днем эта фигня не видна. Интересно, для чего ее понадобилось прятать за силовую стену?

— Рай всегда окружают забором, чтобы грязные туземцы со стороны не портили общей картины счастья. У нас в Федерации это называется визовым режимом.

— Визовый режим предусматривает возможность прохода через преграду при определенных условиях, — возразил Северцев.

— Здесь наверняка есть что-то подобное. Вот только механизм нам неизвестен. Возможно, нам собирались сообщить об этом до того, как я отказался.

— Отказались от чего?