Тс— с… У Изи появилась женщина. Не имея привычки лазить по мужниным карманам, Шелла сдала в химчистку на Буденного Изин костюм, а когда на третий день пришла его забирать, вместе с костюмом приемщица гордо возвратила обнаруженные во внутреннем кармане пиджака восемьдесят рублей и конверт с аккуратно выведенным красивым женским почерком адресом: Одесса-14, до востребования, Парикмахеру.

— Это мне? — принимая находку, дрожащими губами произнесла Шелла, выдавливая сквозь зубы благодарную улыбку. — Спасибо. Только зачем?

Последние слова она вообще произнесла невпопад, чисто механически воспроизводя нужные движения и слона. Поправила прическу, зачем-то отошла к в метре стоящей скамейке, сбитой двумя поперечными досками, из трех стульев и обессиленно присела, сжимая злосчастные восемьдесят рублей и конверт.

— Щас, щас, — растерянно отвечала Шелла, дрожащими руками вскрывая конверт. — Спасибо. Минуточку. Я щас.

Так и есть… Женщина.

Прежде чем приступить к оглашению письма (особо нетерпеливые могут пропустить несколько глав, а затем вернуться) и составлению для суда протокола изъятия вещественных доказательств, следует перевести стрелку часов на некоторое время назад, а именно в год одна тысяча девятьсот семьдесят первый, когда Изя начал делать деньги. Согласитесь, во все времена занятие это, хоть и приятное, но не из самых легких, а если вспомнить, какой на календаре год, Великую Эпоху и рекомендации достопочтенного Остапа Ибрагимовича чтить уголовный кодекс, то сразу все становится на свои места.

Особо непонятливым можно напомнить притчу о воробье, который сперва замерз, затем был обогрет проходящей лошадью, радостно зачирикал, отряхивая крылья, пока не стал жертвой кошки, назидательно промяукавшей для всех следующих поколений мораль: сидишь в дерьме, так не чирикай.

Изя кодекс не только чтил, по и временами почитывал, особенно любуясь немеркнущим с тридцатых годов бестселлером — статьей о видах незаконного промысла. Шитье лифов, ремонт обуви, починка часов, изготовление табуреток для пресечения ростков капитализма властями разрешалось только при наличии лицензии, получение которой из-за отсутствия инвалидности (данные паспорта и контузия при Будапеште в учет не принимаются) для Изи, впрочем, как и для любых иных искателей приключений, было сопоставимо со счастьем быть бесплатно захороненным у Кремлевской степы.

Однако об Изиных похоронах, если будет суждено, поговорим позднее, а сейчас, как и было обещано, переводим стрелку часов назад.

— Колорадский жук! Па веревке прыгает, ножками дрыгает! — бодро рекламировал возле Ланжероновской арки «прыгающие» мячики безногий инвалид.

Изя, следуя с семьёй на пляж, искоса посмотрел па начинающую полнеть жену, пытаясь представить ее на месте инвалида, затем на бодро шагающую впереди тещу ("У нее торговля пошла бы лучше'', — подумалось ему) и не без доли сожаления неожиданно для себя произнес:

— У твоей мамы такие прелестные формы, что будь она на двадцать лет моложе — вполне могла бы за счет своего бюста содержать всю пашу семью.

— Меня ты уже в расчет не принимаешь, — расправив плечи, шутливо обиделась Шелла.

— Как это не принимаю! — возмутился Изя. — А кто ежемесячно отдаст тебе по сто тридцать рэ? Если поделить на тридцать дней, то получается почти по четыре за ночь. И с учетом простоев и выходных ты зарабатываешь, почти как валютная проститутка.

— Нахал! — в свою очередь возмутилась Шелла и, смеясь, слегка стукнула его кулачком по синие. — Ты меня так дешево ценишь? Сегодня ты будешь иметь большую экономию, — м для пущей убедительности насупила брови. — Так, с сегодняшнего дня почуешь у своей мамы. Она мне еще будет доплачивать, чтобы я забрала такое добро назад, — распаляясь, продолжала Шелла.

А Изя поддакивал:

— Все, ухожу к маме. Два раза в неделю. Значит, восемь раз в месяц. Сто тридцать на восемь — это сколько? — вслух подсчитывал он. — Пятнадцать, нет, шестнадцать рэ за ночь… Да за такие бабки я же могу еще номер спять в Красной.

Супруги полусерьезно-полушутя еще раз обсосали тему проституции, промысла, истребленного в битвах первых пятилеток как наследия мрачного прошлого и ввиду отсутствия оной в эпоху развитого социализма в перечень незаконных не вошедшего, а посему и ненаказуемого.

— Ну что же можно придумать? — продолжал, уже лежа на подстилке, рассуждать Изя. — Малярничать, строить коровники — это не с моими руками…

— Руки у тебя действительно растут из задницы, — донесся из-под газеты до боли родной голос Славы Львовны.

— Хоть здесь можно оставить свои двадцать копеек у себя? — недовольно огрызнулся Изя. — Вы, кажется, загораете, — сделал он ударение на слове «кажется». Так загорайте себе дальше.

— А может, ты смог бы, как Аркаша, торговать джинсами? — стряхивая со спины песок, перебила его Шелла. — Я бы переговорила…

— Чтобы меня посадили?! — взорвался Изя и осекся, застыв взглядом на полнокровной матроне, в шаге от него снимающей лиф.

— Фима. пойди хорошенько прополосни и выкрути, — давала она очередное задание мужу-дистрофику.

— Мамочка, дай я тебе помогу застегнуть лифчик, — порывался дистрофик помочь ей.

— Я тебе что сказала делать! — строго прорычала новоявленная мадам Помпадур.

Скорчив гримасу, дабы привлечь внимание жены, Изя восторженно указал ей на стриптиз по-одесски, для убедительности пробормотав: ''Как тебе это правится? Рубенсу здесь делать нечего", — что, по-видимому, означало: Рубенса здесь и не хватает, и, наблюдая за дистрофиком, безропотно ушедшим к морю полоскать лиф, продолжил прерванный разговор.

— Нет, толчок не для меня. Я сгорю от стыда, прежде чем вытащу что-либо из сумки, — и, протянув руку жене, потащил ее в воду.

За исключением двух летних месяцев, когда в Одессе нечем дышать, все остальное время в границах от Пироговской до Старопортофранковской воздух над городом насыщен парами аурума. Феномен этого атмосферного явления, равно как и озоновой дыры над Индийским океаном, до сих пор остается научной загадкой, хотя и бытует мнение, что наличие золота в атмосфере — следствие носовых выбросов полумиллиона вундеркиндов, выбравших для своего созревания этот странный город.

Не стоит особого труда опровергнуть сказанное, ибо, попав на другую почву, одесские самородки тускнеют и во втором поколении ничем выдающимся не выделяются. Нет, дело в ином. И если секрет воздуха был бы разгадан, то ничего не стоило бы воссоздать его в лабораториях Москвы и Петербурга; аи пет, кисло в борщ (дословный перевод: на-ка. выкуси!), здесь, и только здесь, и очерченных от моря границах, если правильно дышать, суждено стать писателем, артистом пли на худой конец — миллионером.

Ося Тенинбаум, простите — Теннн, а черт, проклятый склероз. Ося Баумов дышать умел. И когда все ходили осатаневшие, он благодаря особому даже для одесситов строению носоглотки мгновенно чувствовал, с какой стороны дует гешефтный ветер, и безошибочно шел па запах свежо хрустящих денег.

Талант его — в нужное время «находить узбека», неожиданно открывшийся в военном Ташкенте, с необычной силой расцвел па родной почве. Ося стал изобретателем.

Если хотите, я вас тоже научу. Берется любое изобретение — например, велосипед. В колесо добавляется одна спица и доказывается, что благодаря ей жесткость колеса увеличивается. После чего пишется заявка на изобретение, зависимое; от основного, но по законам жанра живущее своей жизнью, а дальше (не в заявке же дело!) собираются убедительные документы (это высший пилотаж!), что дополнительная спица одновременно произвела и техническую и мировую революцию. Эффект от внедрения ее, равный эффекту, полученному от изобретения пороха, фарфора и шелка, как минимум, тянет па максимально полагающееся по советским законам вознаграждение.

Дабы не утомлять вас странными цифрами и рублях, приведу товарный эквивалент: четыре автомашины или триста двадцать ящиков "Столичной''.

— Пусть Изя сунет свой гонор в задницу и придет ко мне, — убеждал Ося Шеллу на дне рождения Славы Львовны. — Я включу его в состав соавторов. Кроме того, что он талантливый конструктор, он ничего не может. Таких, как Изя, я могу набрать пучок в базарный день. Но он мой брат, и я хочу ему помочь. Ты не возражаешь? — Ося многозначительно улыбнулся и, обняв Шеллу за талию, пригласил ее на медленное танго.

— Высшее искусство — свести две стенки, указав на две противоположные степы, хвастал Ося. — И я на спор элементарно уговорю тебя па все что угодно.

— На что угодно не надо, — засмеялась Шелла. — Но как ты знаешь, какая заявка выстрелит?

— А я ничего заранее не знаю, поэтому главное — массовость. Я, к примеру, беру в соавторы Изю, он — меня. Главное — количество. Вероятность, что из ста заявок «выстрелят» десять, большая, чем из десяти одна. Еще Бог велел: не жадничать, а делиться с ближним. Ты согласна?

— Конечно, — охотно подтвердила Шелла, мысленно подсчитывая дивиденды. «После возвращения Изи из командировки надо попытаться помирить его с Осей, — думала она. — Ссора их была просто дурацкой».

— У меня уже сорок авторских, и везде я не один, — подняв вверх указательный палец, делился Ося. — Выпьем на брудершафт?

— Спасибо, я не пью.

— У меня есть прекрасный тост. Самый короткий в мире.

— Ну?

— Ты его уже сказала, — он замолчал, пристально посмотрел ей в глаза и, подняв бокал, многозначительно произнес:

— Н-нууу…

Женька Левит дико хохотал. Разинув рты, сотрудники отдела непонимающе глядели на трясущегося Женьку, постепенно заражаясь его настроением, и только Гриша Корецкий, студент, принесший Жене на рецензию свой диплом, чуть не плача смотрел на него умоляющими глазами.

— Ну смотри, — сквозь смех выдавил: наконец из себя Женька, — раздел «Гражданская оборона». Что ты пишешь дальше? Подзаголовок: «Средство защиты спецстанка от оружия массового поражения''. Ну а дальше, — сквозь смех читал он, — ''Оружием массового поражения является ядерное, химическое, бактериологическое…» Ну как, — чуть ли не в истерике вопил Женька, — как ты будешь защищать спецстанок от оружия массового поражения? — Он наконец-то посмотрел на поникшего Гришу и с трудом уcпoкаиваясь, продолжил: — Прививки будешь что ли в шпиндель делать?

Гриша молча забрал диплом и скрылся. Женька долго корил себя за то, что не сдержался и не дочитал диплом до конца, но именно после этой истории он присел за Изин кульман.

— Старик, пора уже на мудаках начать делать деньги. Я узнавал: лист стоит пятнадцать рэ. К нам на практику приходит уйма ребят и из техникумов, и из институтов. Среди них наверняка есть те, кто никогда не держал в руках карандаш. Диплом техникума стоит от ста тридцати до ста сорока. Может, попробуем напополам?

Изя посоветовался с Шеллой, еще раз перечитал кодекс: чертежные работы, равно как и проституция, запрещены не были.

— Один из нас должен начать работать, — за традиционным вечерним чаем подвела итог его колебаниям Шелла. И, улыбаясь, добавила: — Выбирай. Ты или я. Закон предоставил нам равные возможности. Аминь: — подняв чашку, салютовала она мужу. — Региночка из всего уже выросла. Да и у меня, стыдно сказать, нет лишней пары трико.

На восьмой станции Черноморской дороги у Женьки был собственный дом. Дом — это громко оказано. Половина. Две небольшие комнаты и кухня на первом этаже, винтовая лестница и большая комната на втором, в которой Женька установил украденный с работы кульман. Затем и второй. Жил он с женой на Гайдара, а оставшийся к наследство от родителей дом служил то летней резиденцией (типа Кэмп-Дэвида), то домом деловых встреч, для чего в каждой комнате имелось по дивану и, на всякий случай, смене постельного белья, а с недавних пор под крышей дома разместилось подпольное КБ по серийному изготовлению дипломных проектов.

Поиск клиентов Женька взял на себя. Он «отлавливал» их, как только студенты приходили на преддипломную практику, группой собираясь у заводской проходной, и брал еще тепленькими.

— Девочки, — обычно он выбирал двух-трех приглянувшихся ему студенток, твердо уверенный в том, что чем девочка симпатичней, тем большая вероятность, что диплом сделать она не в состоянии, — если кому-то нужна помощь при написании диплома, чертежи, записка — пожалуйста, вот мой адрес, — и давал самодельную визитку с указанием своего домашнего и рабочего телефонов.

С заочниками было посложнее, но зато они платили получше и «отдавались» быстрее. Женька подходил к техникуму и, выискивая по расписанию экзаменационной сессии нужную группу, проделывал тот же рекламный трюк.

Каждый новый семестр существенно пополнял семейный бюджет Парикмахеров, и Шелла смогла позволить себе не только лишнюю пару трико, по и итальянские сапоги, и югославские туфли. Л летом супруги съездили в отпуск в Прибалтику.

Вот и дошла очередь до письма. Мне так не хотелось, чтобы Шелла его читала, по если она уже вскрыла конверт, не могу же я, пользуясь правами автора," вырвать письмо из ее рук и уничтожить. Даже воспользовавшись случайным порывом ветра. Мет, будь что будет, я не стану препятствовать.

Изенька, шастье мое ненаглядное! Я ночами не сплю, думаю только о тебе. Муж подозревает что-то, спрашивает каждый раз, почему я не в своей тарелке. А что я могу ему сказать? Что влюбилась, как дура? Но главное не в этом. Я вчера была у гинеколога, и он подтвердил, что я беременна. Если ты скажешь ''да" и захочешь, чтобы я подарила тебе сына, скажи только «да», и я все для тебя сделаю. Только чтобы мы были вместе. Моя мама все знает, а Вася нет. Поэтому свое решение пиши: Измаил, Главпочтамт, до востребования, Оксане Перепелице. Я прекрасно понимаю твое состояние и не хочу сознательно рушить твою семью, но жизнь у человека одна и счастье тоже. Ни в чем не хочу упрекать тебя. Знаю только, что мы нужны друг другу. Очень жду твоего ответа. Все валится из рук, когда думаю о тебе. По первому твоему звонку я скажу, что мне надо отвезти контрольные в институт, и приеду. Привет Жене. Целую бесчисленное число раз. Твоя Оксана.

— Боже мой!

Подняв с трудом голову, Шелла услышала голос приемщицы, стоящей за ее спиной п дочитывающей письмо.

— Боже мой, какой подлец!

— Да, — едва промолвила Шелла, инстинктивно пряча тетрадный листок.

— Дать водички? — участливо спросили приемщица, аккуратно кладя возле Шеллы мужнин костюм, п. видя, что та вот-вот разревется, присела рядом, ласково обняв за плечи, и стала успокаивать.

— Думаешь, мой муж был лучше? До химчистки я ведь не работала. Была морячкой. Проводила я его как-то на судно (он плавал стармехом па «Грузии»), попрощалась и уехала на такси домой. А по дороге вспомнила, что оставила у него ключи от квартиры. Возвращаюсь на этой же машине в порт, влетаю на пароход (до отплытия оставалось минут двадцать), а он уже лежит в своей каюте с бабой. Не мог, скотина, дождаться выхода в море. А я ведь за три часа до этого — подумать только: за три часа! — была с ним. Что, он был так голоден? Или все та же блядская мужская натура?! Мне тогда было двадцать шесть. Сыну два года. Как он потом ни уговаривал и не молил о прощении, так я его и не простила. Сейчас жалею. У него уже другая семья, а я так и осталась одна с сыном. Конечно, мужики были, но кто из них в наше время хочет жениться? Знаешь что, вот тебе мой совет, милочка: сделай вид, что ничего не знаешь. Положи письмо и карман, только деньги забери себе, и отдай ему вместе с костюмом.

Шелла удивленно подняла па приемщицу полные слез глаза.

— Да, да, не удивляйся. Поверь мне, так будет лучше. А если можешь рассчитаться с ним — вперед на всех парусах. И посмотрим, кто за кем еще будет бегать. Извини, \ меня люди, — кивнула приемщица на выстроившуюся за это время очередь. Нехотя встала. Дружелюбно улыбнулась. — Заходи, расскажешь, — и, не торопясь, поплыла на рабочее место. Шелла вышла на улицу. Город жил своей жизнью, не подозревая о случившейся катастрофе. Жить не хотелось, но умирать тоже еще было рано. И Шелла поехала к Изиной маме.

— У меня к вам серьезный разговор, — едва войдя в комнату, твердо начала Шелла и, не выдержав, сорвалась на фальцет: — Наш сын лишает вас внучки, а себя дочери.

— Успокойся, доченька, расскажи спокойно, что произошло. Я сама с ним разберусь, — встревожилась Клена Ильинична.

Полюбуйтесь! — с вызовом бросила Шелла на стол письмо. — Ваш сынуля!

Надев очки, Клена Ильинична взяла письмо и подошла с ним к окну.

— Нашел себе хозэрыну! — не дав свекрови дочитать письмо, взорвалась Шелла, продолжая уже сквозь слезы: — Лучше бы Региночка была сиротой, чем заживо хоронила отца!

— Шелла, не смей так говорить!

— И он смеет! Бросить такого ребенка ради этой гонки! Он смеет!

— Ты с ним уже говорила? — дочитав наконец и стараясь сохранить выдержку, спросила Клена Ильинична. — Как это письмо попало к тебе?

— О чем мне теперь с ним говорить?! — не стесняясь своих слез, вопила Шелла. — Это ваш сын — вы с ним и разбирайтесь! Эта блядь ждет от него ребенка! Вы что, ничего не поняли?!

— Шелла, как ты можешь так выражаться!

— Блядь! Стерва! Сволочь! — в истерике бросилась Шелла на диван и, дергаясь, завыла в подушку.

В испуге Клена Ильинична кинулась к аптечке, чуть не силой заставила Шеллу выпить валерьянки, уговорила лечь и, сунув ей в рот таблетку элениума, накапала валерьянки себе. Капель она не пожалела, вызван недовольство трех вышитых на атласном коврике котят. Затем, увидев, что Шелла притихла, решительно сняла телефонную трубку. После нескольких безуспешных попыток ей удалось дозвониться.

Шелла уже пришла в себя и, поняв, что свекровь разговаривает с сыном, настороженно вслушивалась в их разговор.

— После работы немедленно приезжай ко мне.

— Это не телефонный разговор. Приедешь — все узнаешь.

— Да, я здорова.

— Никакого Левита. Все твои халтуры подождут.

— Мне наплевать на твоих студентов. Я два раза повторять не буду. И учти, что я скорей откажусь от тебя, чем от Региночки.

По фразам, произносимым свекровью. Шелла догадывалась, что отвечали па том копне провода, по услышав последнюю, она удовлетворенно встрепенулась и благодарно посмотрела на Клену Ильиничу.

— Скажите ему, что Региночка не желает его видеть.

— При том, при том, — не обращая внимания на реплику невестки, продолжала Клена Ильинична. И грозно добавила: — Учти, все твои шуры-муры мне известны. Если до шести не явишься — забудь, что у тебя есть мать.

— Да, я тебя накормлю.

— Как что? Котлеты с пюре, бульон, компот. Тебе мало?

Последние слова миролюбиво завершившегося разговора Шеллу насторожили и возмутили. «Конечно, он ее сыночек, и она уже думает, как его накормить. Черта с два она на него повлияет».

— Не волнуйся, — как бы прочитав ее мысли, произнесла свекровь, садясь рядом па диван. — Лучшей невестки, чем ты, мне не надо. Я ему скажу: выбирай, я иди твоя гонка. Он меня послушает. Я тебе обещаю.

Шелла благодарно смотрела на свекровь.

— Мама, — впервые за это время она вновь назвала ее мамой, — та же шантажирует его ребенком.

— Пусть шантажирует. Его ребенок или не его, или вообще эта стерва его придумала, меня не интересует. Я от Региночки — это же такое солнышко! — она всплеснула руками, — никогда не откажусь. Ты с Региночкой для меня ближе, чем он. И если он еще хочет вдобавок потерять мать — пусть теряет. Иди спокойно домой, — ласково продолжала Елена Ильинична, — я, может быть, оставлю его сегодня у себя.

— Но вы мне позвоните? — встрепенулась Шелла.

— Обязательно. Но так, чтобы он не знал. А если он придет домой, постарайся сделать вид, что ты пока ничего не знаешь.

— Как это ничего не знаю?!

— Ну я не так выразилась. Не заводи сегодня с ним под горячую руку разговор. Хорошо? Если только он не начнет его сам.

Успокоив и проводив невестку, Елена Ильинична посмотрела на часы. Убедившись, что до Изиного прихода есть еще два часа, накапала себе тридцать капель корвалола и с мыслью: «Он хочет моей смерти» в изнеможении легла на диван, предварительно заведя будильник на пять часов.

Советский Союз лихорадило. Одессу «заносило». Отдел била мелкая дрожь. С мечтой о вечном двигателе человечество рассталось нехотя. С желанием мгновенно разбогатеть оно не расставалось никогда.

Но если в государстве С., в дальнейшем именуемом Катало, организация азартных игр частными лицами каралась законом, то те же действия, но производимые Каталой, являлись законным промыслом последнего. Играющее против частного лица Катало выигрывало всегда: игра шла по его правилам. И за попытку уклониться, Катало хватало провинившегося за ноги и попросту вытряхивало все, что есть в карманах.

Весь день Изя пребывал в состоянии эйфории. Вчера по Женькиной просьбе он два часа провел в заводской библиотеке, выписывая выигравшие номера «Спортлото». Наколов с утра на доску лист ватмана и аккуратно расчертив его, Изя вписывал счастливые шесть чисел, математически пытаясь установить закон фортуны.

Наблюдая за ним, Мишка Винер, председатель артели «Честный выигрыш», нервничал. Пошел третий месяц, как ему удалось уговорить около тридцати сотрудников КБ скидываться по шесть рублей. Закупив несколько сот билетов и заполнив их всевозможными вариантами, Мишка терпеливо ждал выигрыша. Но на этот раз, и это вызвало у него подозрение. Левит шесть рублей не дал. На прямой вопрос его: «Дашь ты денег или нет?» — Женька, помявшись, ответил: «Нет». "Почему?'' — настойчиво переспросил Винер, и тогда Женька честно признался, что Изя изобрел какую-то выигрышную систему и он-де теперь регулярно играет с ним и выигрывает.

Вначале Винер не поверил, решив, что Левит из скупости решил выйти из игры, но увидев таблицу и шушуканья приятелей, сразу все понял — система есть!

Он подошел к Женьке и, помявшись, попросил взять его третьим. Женька отказался, ответив, что хозяин системы — Изя. Мишка подошел к Изе, но тот вдруг стал отказываться, говорить, что никакой системы нет. Звучало все как-то неубедительно. И чем больше Изя отказывался, тем больше Винер верил — система есть!

Он предложил Изе продать систему. Тот отказался. Тогда он поставил перед ним ультиматум. Если до двенадцати часов секрет системы не будет раскрыт, Изю ждут большие неприятности.

Изя ликовал. Каждые полчаса Винер подходил к нему и грозно спрашивал: «Ну, ты надумал?» А Изя, глубокомысленно глядя в таблицу, отвечал: ''Женька пошутил. Системы нет".

Розыгрыш обещал стать великолепным. И уже не жалко было потерянного в библиотеке времени, как вдруг… мамин звонок. А ведь после работы он собирался ехать к Левиту заканчивать чертеж приспособления и начинать план цеха. Изя попытался объяснить это маме, но ее фраза «я скорее откажусь от тебя, чем от Региночки» насторожила.

Что она знает? Недвусмысленный намек па шуры-муры только подтвердил догадку — маме что-то стало известно.

Оксана виделась с мамой? Это исключено. Женька кому-то проболтался? Исключено, чушь какая-то. Шелла? Утром он с ней расстался — нее было в порядке. Она завернула ему завтрак. Он сказал, что едет после работы к Левиту и будет дома не раньше одиннадцати.

''Письмо!'' — резко ударила в голову догадка.

Возвращаясь на прошлой неделе из командировки, по дороге домой он зашел на почту и, получив письмо Оксаны, положил его во внутренний карман пиджака.

— А, черт! Дурак безмозглый! — тихо выругался он. Такой прокол! — И это в тот момент, когда он уже подготовил Шеллу к необходимости срочной командировки на следующей педеле и позвонил Оксане, чтобы та приезжала к Левиту на восьмую станцию…

— А, черт: — застонал он и с мольбой посмотрел на погрузившегося к чертеж Женьку. — Что делать?

Женька не реагировал.

— Старик, есть дело: — после некоторых колебании Изя подошел к Левиту. — Пойдем выйдем, надо посоветоваться.

В отличие от Изи, впервые ступившего на тропу внебрачной любви, гены Казановы, по наследству переданные Левиту, играли в жизни последнего существенную роль. И Оксана, и общем-то, была подарком, который Женя сделал Изе, не уточняя, конечно, что однажды, выпив молодого вина, последний эпюр по начерталке они окончили уже в Женькиной постели. Но это произошло единожды.

«Выставил» он Оксану элементарно: наврал ей, что Изя, в прошлом советский разведчик, чуть ли не единолично предотвратил фашистский путч в Венгрии. Вынужденный после ранения оставить службу, он вернулся в Одессу и по требованию командования, которое настаивало на том, чтобы Изя создал семью, быстро женился. А сейчас, вылечившись, ждет приказа отправиться в длительную зарубежную командировку.

Оксана с восторгом смотрела на героя-разведчика, и когда они остались вдвоем (Женька специально пораньше уехал домой), она как бы случайно попросила его рассказать о Венгрии. Изя, заранее подготовленный Женькой, о службе в советской разведке, конечно, ничего не говорил, по чем больше он недосказывал, тем с большим восторгом Оксана смотрела ему в рот, пока наконец не стала расстегивать пуговицы рубашки.

Неожиданно для себя Изя «приплыл» быстро. И когда, надев халатик, она пошла готовить кофе и затем принесла его на подносе в постель, Изя обомлел. Впервые в жизни он, как барин, лежал па диване, и молодая красивая женщина преданно и покорно ухаживала за ним.

Она вновь пришла к нему, и к Изиному удивлению (никогда ранее он не бегал на длинные дистанции) у него открылось второе дыхание. О! Это была фиеста! Изя быстренько начал вспоминать рассказы Шейнина, вспомнил почему-то только «Динары с дырками», и вдруг «Остапа понесло».

— Я пил пиво в Баден-Бадене, и кафе, в котором я обычно пил пиво по средам с четырнадцати до четырнадцати двадцати, когда ко мне наконец-то подошел долгожданный связник из Центра и передал приказ: через день, приняв облик саудовского дипломата, я должен быть в Будапеште. В тот день мятежники захватили город и повесили вес1 городское руководство компартии. Л дочь первого секретаря горкома. — Изя па мгновение запнулся, — имя ее никакого значения не имеет, была нашим резидентом и (об этом знал только мой шеф из Центра) моей любовницей. Мы должны были пожениться. И именно полому, не доверяя в то сложное время никому. Москва выбрала меня. Когда я прибыл в Будапешт, невеста моя была уже мертва. В бункере под Дунаем я нашел скрывавшегося там Яноша Кадара и передал ему текст письма, с которым тот должен был обратиться в Москву за военной помощью. В обмен на это я обещал Кадару пост главы правительства. Янош выполнил все мои указания, и я был с ним почти до конца мятежа. В последний день мы случайно попали под минометный обстрел. Я сбил Яноша с ног и накрыл его своим телом. Вторая мина аккурат разорвалась возле меня. То, что я плохо слышу на левое ухо, и есть следствие контузии.

— А твоя женитьба? Это правда, что по заданию командования? — восторженно спросила Оксана, осторожно целуя шрам, оставшийся после удаления аппендикса.

— Ты и это знаешь? Вот Женька болтун! — деланно возмутился Изя, играя ее золотистыми волосами. — Ладно, только никому не говори.

— Да, да, никому, — зачарованно повторила Оксана, прижимаясь к его груди.

— По правилам советский разведчик должен иметь семью. Это укрепляет его связь с Родиной. Ты меня понимаешь?

— Я люблю тебя, — вместо ответа тихо произнесла Оксана.

Даже если бы Изя узнал о присвоении ему звания Героя Советского Союза, он не был бы так счастлив, как в эти минуты, когда волшебно недоступная женщина, купаясь в лучах его славы, восторженно шептала ему: «Изенька, какое у тебя редкое имя…»

— Да, — восторженно повторял Изя, впервые к жизни гордясь своим ближневосточным клеймом.

Правда, на другой день ему было стыдно своего беспросветного вранья, и на Женькины расспросы, с утра потащившего его в курилку: «Ну как? Удалось?» — он кратко сказал: — Да. Она чудо, — а потом, помявшись и немного стесняясь, добавил: — Может, сказать ей правду, что я инженер?

— Ты что, хочешь все испортить? Все класс! — подбодрил его Женька. — Пойми: женщине нужен кумир, звезда! Она влюбляется в артистов и футболистов, поэтов и дипломатов, ей нужен человек редкой профессии, необычной судьбы, возле которого, точнее и лучах которого, и она будет блистать. Вспомни, что сказал Джон Кеннеди, когда прибыл в Париж: «Вы, конечно, знаете меня… как мужа Жаклин Кеннеди». Так вот, каждая женщина мечтает, чтобы о ней так сказали. Не лишай себя, старик, маленького счастья и не глупи. Ей нужно, чтобы ты был разведчиком. Так будь им! Какая тебе разница! Знаешь, кем только я в своей жизни не был, — и Женька восторженно стал перелистывать страницы своих мемуаров: и моряк дальнего плавания, и следователь прокуратуры, и даже незаконнорожденный внук опального Хрущева. — Так что не дрейфь, — и заключение подбодрил он Изю. — И приобретай, пока я жив, опыт, если хочешь брать голыми руками порядочных женщин.

Изина любовь с перерывами длилась около года, вспыхивая во время сессии и затихая, когда Оксана возвращалась в турецкую крепость к машинисту Васе.

Письмо Оксаны Изю обрадовало и удивило. Не замечая того, он действительно влюбился и не мог уже представить свою жизнь без ее института, который имеет несчастье заканчиваться, и без ее преданной и бескорыстной любви.

Все Женькины попытки переключить его на другую женщину были безуспешными. Как Ева у Адама, Оксана была в его жизни второй женщиной, и Изю заклинило. Штурм Измаила фельдмаршалом Парикмахером приближался. Пятая колонна, заброшенная во время сессии Оксане в тыл, готовила крепость к почетной капитуляции. Но неожиданный телефонный звонок застал его врасплох. И хотя генерал Сперматозоид со своим малочисленным отрядом уже был в крепости, тылы и обозы еще не подтянулись, застряв где-то в предместьях Одессы.

— Старик, что делать? — жалобно переспросил Изя, по уши засыпанный осколками телефонного артобстрела.

— Идиот, ты что, надумал оставить семью?

— Нет, — как-то неуверенно промямлил Изя, — но ее я тоже люблю. И она ждет ребенка.

— Ребята, мой вступительный износ сто рублей, — жалобно прозвучал за их спинами голос Випера.