– Не уверена, правильно ли я поняла, – обратилась она к Эрику, который ехал по широкой дороге на великолепном черном жеребце. – После того, как я выучу греческий, мне нужно каким-то образом убедить всех в том, что я умею предсказывать будущее. Что, Дамиан думает, что я сейдкона?
– Вряд ли он знает о колдовстве северных женщин, – ответил Эрик.
– Лучше бы он знал, иначе не заставил бы меня притворяться. Магия слишком серьезна для того, чтобы легко к ней относиться. Разве он не понимает, какие опасности таятся в сейдре? Без учителя я запутаюсь среди девяти миров. Иногда, когда со мной случается приступ, мне кажется, будто это происходит не со мной.
– Нет, он не хочет, чтобы ты занималась этим на самом деле, – Эрик сделал тайный знак рукой, будто отгоняя злых духов. – Тебе всего лишь нужно убедить суеверных людей в том, что ты умеешь предсказывать будущее. Дамиан будет сообщать тебе нужную информацию, а ты преподнесешь все так, будто твое откровение идет от высших сил. И это на самом деле так, потому что оно исходит от твоего хозяина. Валдис фыркнула.
– Дамиан может называть себя так, как захочет. Возможно, он управляет тем, куда я еду и чем занимаюсь, но моя душа не знает хозяина.
Эрик отвернулся от нее, пытаясь скрыть улыбку. Ее присутствие духа, несмотря на то что она находилась в плену, заставило его восхищаться ею еще больше. Гибкая, как ива, Валдис могла прогнуться в шторм, но не сломаться. Она была поистине необыкновенной женщиной.
– Если ты выполнишь задание грека, то, возможно, так оно и будет, – Эрик посмотрел на Валдис, любуясь ею в свете восходящего солнца. На мгновение он представил ее голову на своей подушке – ее взъерошенные волосы, губы, полуоткрытые во сне. Каково было бы проснуться рядом с этим золотоволосым созданием? Он оторвал от нее взгляд и наклонился, чтобы потрепать толстую шею своего коня. – Как только ты выполнишь свое задание, Дамиан Аристархус даст тебе свободу.
У Валдис перехватило дыхание.
– Правда? Эрик кивнул.
– Он дал мне слово. Теперь у нас не будет проблем с уроками, ведь так?
– Конечно, нет, – ответила она на прекрасном греческом, с чуть заметным акцентом. Она улыбнулась ему кошачьей улыбкой.
Как он и предполагал, все это время она притворялась. В скором времени он научит ее всему, что умеет сам. Тогда он сможет вернуться в центурию и снова командовать своей сотней солдат. Однако эта мысль принесла ему меньше удовольствия, чем он того ожидал.
– Проблема не в языке, – продолжила она, и ее улыбка постепенно превратилась в хмурый взгляд. – Проблема в сейдре. Я не уверена, что смогу это сделать.
– Никто не ожидает от тебя настоящих способностей, Валдис.
– Ты не понимаешь, – она прикусила нижнюю губу на несколько секунд. – Я уже пыталась использовать колдовство на севере. Думаю, именно поэтому ворон охотится за мной, а темные силы лишают меня разума, заставляя меня кататься по земле. Сейдкона должна использовать свою силу, чтобы защищать людей и предсказывать благоприятный исход событий, – она мельком взглянула на него и резко отвернулась. – Я же использовала то малое из того, что знала, для собственных целей.
Эрик не знал, что сказать. Магия была занятием женщин. Мужчин, которые пытались искать силу в колдовстве, считали женоподобными, и он никогда не интересовался такими вопросами. Поэтому он ехал дальше в молчании.
– Я использовала колдовство на человеке, за которого должна была выйти замуж, – наконец произнесла Валдис.
Она посмотрела на него своими необычными глазами, и Эрик почувствовал, будто падает в бездну. Он с легкостью мог поверить в то, что она могла околдовать мужчину.
– Это не стоило большого труда. Он был сыном ярла. Я же была дочерью простого обедневшего кэрла. Когда Рёгнвальд посетил нашу ферму, он порвал свой плащ о гвоздь в загоне для животных, и я зашила его, при этом использовала несколько собственных волос, чтобы он заметил меня.
– Если бы этот Рёгнвальд был настоящим мужчиной, ему не понадобилось бы колдовство, чтобы заметить такую женщину, как ты.
Она улыбнулась его словам, отдавая им должное.
– В любом случае, это сработало. Хотя отец убеждал его жениться на дочери ярла в Каупанге, сердце Рёгнвальда жаждало меня, – она жалко улыбнулось, – до тех пор, пока я не поплатилась за свое колдовство. Когда перед свадьбой меня охватил приступ, он внезапно вспомнил о своем долге перед Бьёркё и объявил, что должен жениться на бледной девушке из Каупанга.
– Ну и дурак, – сказал Эрик. Ее плечи поникли.
– Теперь ты видишь, почему я не могу притворяться, будто обладаю даром провидения. Если боги наказали меня этой болезнью только за использование любовных приворотов, то что может произойти, если я попытаюсь использовать магию по-настоящему?
– А ты не думаешь, что любовь – это и есть настоящее? – спросил Эрик, подгоняя своего коня ближе к ней. – Подумай о том, что любовь делает с человеком. У греков есть легенда об одной женщине, Елене, она была такой прекрасной, что из-за нее между царями произошла война.
Валдис скорчила гримасу.
– Почему же они не спросили ее, кого из них она предпочитает?
Эрик покачал головой, отгоняя от себя неприятные воспоминания.
– Иногда любовь ослепляет мужчину, и то, чего хочет женщина, его волнует меньше всего.
– Тогда то, что греки принимают за любовь, не более чем страсть, малодушное желание обладать чем-то любой ценой, – она вздохнула и подняла вверх свои тяжелые волосы. Легкий ветер щекотал волоски на ее стройной шее. При виде ее теплой нежной кожи Эрику захотелось прильнуть к ее затылку поцелуем.
– Возможно, ты права, – согласился он. – Но не думаю, что болезнь послана тебе богами. Если бы ты обладала подобной силой, ты захотела бы одарить ею другого человека?
Она покачала головой.
– Я бы никому не пожелала преследований черного ворона.
– Мы должны надеяться, что боги такие же благородные, как их создания. Иногда вещи происходят сами по себе, без причины. Я думаю, что твоя падучая болезнь одна из таких вещей. – Эрик задумался, натянув поводья своего горячего жеребца, чтобы тот не забывал, кто его хозяин. – Что касается того, должна ли ты чувствовать себя виноватой из-за того, что не обладаешь некими способностями. Если бы это было преступлением, то большинство знати и бюрократов в Миклогарде давно бы уже поладили в тюрьму. Даже боги не гнушаются прибегать к хитрости, когда это входит в их планы. Один обманывает своих врагов. Локи меняет внешность, чтобы сбить с толку неприятелей.
Услышав свое имя, маленькая собачка высунула голову из сумки рядом с седлом Валдис. Она назвала его Локи, как изворотливого бога огня, потому что пес был таким смешным, когда танцевал на задних лапах и выпрашивал еду. Собачка никому не доверяла, кроме Валдис. Пес даже укусил Эрика один раз, когда тот пытался его погладить, но Валдис Локи верил безоговорочно.
– Грек пообещал тебе свободу за то, чтобы ты притворилась, будто обладаешь даром провидения, – продолжил Эрик. – Не кажется ли тебе, что это достаточная цена за риск?
– Да, думаю, что я согласна, – откликнулась она наконец. – Хотя, если сказать по правде, ума не приложу, что мне делать со своей свободой. Поначалу все, о чем я могла думать, это возвращение на родину. Но я не могу вернуться домой. Моей семье не нужен лишний рот. Эта дорога закрыта для меня. Может статься, я поеду в Данию или Исландию, – она бросила на него вопросительный взгляд. – Зачем ты добровольно приехал в эту адскую жару, когда мог выбрать любое место в мире?
– Север безвозвратно закрыт и для меня, – мягко сказал он.
– Почему? Из-за твоей клятвы императору?
– Нет, – признался он. Он не хотел говорить ей, но, возможно, будет лучше, если она узнает. Если его будут проклинать, то уж лучше за правду. – Я не могу вернуться домой, потому что я совершил убийство.
Глава 6
Для большинства людей закон – это перечень запретов. Однако для избранных – это список возможностей.
Из тайного дневника Дамиана Аристархуса
Убийство. Это неприятное слово вертелось у нее в голове, оставляя горький осадок отвращения.
Валдис помнила, как в детстве к ним каждые три года приезжал судья, делая объезд по маленьким деревушкам, расположенным у фьордов, а также по удаленным островам в Северном море. Его целью было напомнить людям об их долге и моральных обязательствах перед законом северного королевства. Закон объединял людей и даровал им границы, в которых они могли жить если не в полной гармонии, то, по крайней мере, уважая права друг друга. Одним из самых ужасных преступлений, по словам судьи, считалось убийство. Хуже него могло быть только нарушение данной клятвы. Одно дело – вызвать человека на бой и убить его в равном поединке, и совсем другое – лишить человека жизни тайком, не дав ему возможности защищаться.
Эрик убийца? Валдис не могла прийти в себя от изумления. Он казался ей человеком, который не смог бы опуститься до подобной трусости. Убийцу нельзя было подпускать к себе ближе, чем на шаг.
Она вспомнила, как он держал ее на руках во время приступа. Все ее родные и знакомые отвернулись от нее из-за страха или отвращения. Она не могла повернуться к Эрику спиной, несмотря на его чудовищное признание.
– Ты не можешь быть убийцей, – сказала Валдис. – Закон требует жизни убийцы за жизнь жертвы. Если ты на самом деле был виновен, то тебя бы казнили – вырезали бы кровавого орла
или задушили гарротой.
Он посмотрел на нее и пожал плечами. Его рот сжался в тонкую линию.
– Ты убежал на юг, спасаясь от правосудия? – наконец спросила Валдис, когда молчание слишком затянулось.
– Нет. Я сам явился перед судьей и признал свою вину. Однако он предпочел наказать меня изгнанием, вместо того чтобы послать на смерть, которой я заслуживал.
Очевидно, это был особый случай. Судья редко отступал от неписаного кодекса наказаний за преступления, с помощью которого он вершил правосудие.
– Кого ты убил?
Эрик быстро взглянул на нее и тут же отвернулся. Было видно, что воспоминания причиняют ему боль.
– Своего брата.
Валдис неподвижно уставилась на расстилающуюся перед ней дорогу. Из всех преступлений, совершенных в «срединном мире»,
самым худшим было убийство близкого родственника. Убийство своей крови. По крайней мере, ее семья только продала ее в рабство. Хотя даже из-за этого ее душу переполняла горечь. Это была боль, которая никогда не утихнет.
– Хочешь рассказать мне об этом? – спросила она тихо.
– Не особенно, – Эрик поднялся в седле, вытягивая шею и разглядывая что-то впереди. Голова длинной колонны исчезла за холмиком. Он опустился обратно в седло. – Но я чувствую, что мне не будет покоя до тех пор, пока не расскажу. Женщина похожа на протекающую крышу, когда ей хочется что-то узнать.
– Я же рассказала тебе, почему меня продали на юг, когда ты спросил меня об этом, – напомнила она ему.
Эрик кивнул, признав ее правоту.
– Да, но в том не было твоей вины. Ты пыталась только применить колдовство, а не совершала преступления.
Она пристально посмотрела не него.
– Я хочу узнать, что произошло. Должно быть, у тебя были смягчающие обстоятельства, раз судья решил заменить казнь изгнанием.
– Изгнание совсем не простое дело, – он встретил ее внимательный взгляд. – Судья думал, что проявляет милосердие. До тех пор, пока я не прибыл в Миклогард и не нашел себе здесь место в личной гвардии императора, я не мог обрести покоя.
– Так ты теперь считаешь этот город своим домом? – поинтересовалась Валдис. – Но ведь он такой чужой. Все эти звуки и запахи. Как ты можешь?
– У меня есть центурия, мои солдаты. Здесь мои друзья.
– Но дом, семья? – она хотела спросить, есть ли у него в большом городе женщина, хотя была уверена, что да. Такой сильный, мускулистый мужчина, несомненно, обращал не себя внимание многих особ женского пола.
– Нет, – признался он, – думаю, мужчине с моим прошлым не следует заводить семью.
В этот момент к ним подъехал Дамиан на гарцующей лошади и что-то громко крикнул в их сторону. Валдис поняла, что ее хозяин требовал, чтобы она присоединилась к нему во главе длинной колонны телег и вьючных животных. Наклонившись над гривой своего коня и подгоняя его в гору, она последовала за евнухом.
Валдис тяжело вздохнула. Все утро Дамиан не тревожил ее и Эрика. Неужели ее хозяин не нашел лучшего времени? Она была уверена, что Эрик был почти готов рассказать ей о своем преступлении. Каким бы ужасным ни был сам факт убийства, она все-таки хотела выслушать его рассказ. Это помогло бы ей лучше понять Эрика.
Она слышала, как за спиной фыркает конь Эрика, пытаясь вырваться вперед. Горячий жеребец не привык следовать за другими. Она подозревала, что и мужчина, сидящий на нем, чувствовал то же самое. Эрику пришлось усмирить строптивого коня и заставить его покориться, точно так же, как он сам подчинился своему долгу.
Наконец они въехали на возвышенность, и взглядам всадников открылась прекрасная вилла. Дом был длинным и низким, со свинцово-серой крышей и белыми мраморными колоннами, выделяющимися на фоне ярко-зеленой травы. К дому вела дорожка, усаженная по обе стороны кипарисами.
– Как красиво, – по улыбке Дамиана Валдис заключила, что он понял если не смысл сказанных слов, то ее восхищение. – Сколько таких домов у императора по всей стране?
– Этот дом принадлежит не Болгаробойце, – произнес Эрик по-скандинавски. – Если бы это были владения императора, то здесь находилось бы, по меньшей мере, десять солдат во главе с декурионом. Нет, этот дом – собственность евнуха.
Валдис никогда не думала, что Дамиан владеет землей. Из-за того, что он был евнухом, он казался ей больше почетным слугой, хотя и занимающим высокий пост. Теперь же ей стало ясно, что он довольно богат и владеет собственным имуществом.
– Теперь ты видишь, почему в некоторых семьях родители предпочитают кастрировать своих сыновей, чтобы те получили выгодную службу, – продолжил Эрик по-скандинавски. – В Византии евнухи высоко поднимаются по служебной лестнице.
– Родители сами дают согласие на это? – Она была потрясена. Причинение подобного увечья мужчинам в этом обществе до сих пор было выше ее понимания. – Ты думаешь, именно это и произошло с Дамианом?
– Нет. Он один их тех, кого здесь называют поздними евнухами. У тех, кого кастрируют в раннем возрасте, никогда не растет борода, а их голоса остаются мальчишескими. У некоторых из-за этого вырастают очень длинные руки и ноги. Кажется, будто их тела не знают, как реагировать на произошедшие изменения. Они также склонны к полноте, и у многих даже вырастают груди, как у женщин, – Эрик покачал головой. – Не каждый мужчина добровольно согласится на такое.
Валдис поняла, что Эрик презирает этот обычай. Какими бы привилегиями ни пользовались кастрированные мужчины в византийском обществе и каких бы высот они ни достигали, она знала, что Эрик скорее бы умер, чем согласился быть полумужчиной.
Дамиан опять что-то сказал по-гречески. Очевидно, его совсем не заботило, что они с Эриком разговаривали на скандинавском языке. Валдис была рада, что ее хозяин не понимает, что они обсуждают его личную жизнь в таких деталях. Она ехала между двумя мужчинами, будто находясь среди двух огней, и пыталась понять, чей секрет волнует ее больше – история Эрика с убийством собственного брата или почему Дамиан попал под нож и стал кастратом. Она пообещала себе, что узнает правду, прежде чем их дороги разойдутся.
Она так жаждала вырваться из пыльного Миклогарда. Свобода, как сладкоголосая сирена, звала ее за собой на далекие горные вершины, напоминая о себе каждым порывом ветра и каждой вздымающейся волной на голубом море.
Дамиан указал пальцем на виллу, притаившуюся в уютной долине. Сверху Валдис могла лучше ее разглядеть. Дом был квадратной формы, и со всех сторон его окружала широкая галерея с колоннами. Из открытого двора в центре в небо упиралась верхушка стройного кипариса.
– Твоя комната в восточной части дома, – перевел ей Эрик слова Дамиана. – Утром туда заглядывает солнце, но в полдень не бывает жары, – брови Эрика сошлись на переносице, пока он слушал Дамиана. – Твой хозяин говорит, что его комната расположена недалеко от твоей. Не по соседству, но рядом как знак его покровительства и защиты.
– Защиты? – переспросила Валдис. Кроме работников, трудящихся в поле, она не увидела вокруг ни души. – От кого мне может понадобиться защита?
– От меня, – признался он. – Аристархус очень заботится о том, чтобы сохранить твою целомудренность. Кажется, он думает, что все викинги – дикие похотливые самцы, которых нельзя близко подпускать к женщине.
Валдис вопросительно подняла бровь. Эрик бросил на нее хитрый взгляд.
– Возможно, он прав.
Она засмеялась. Его грубый добродушный юмор оживил ее. Когда она была с Эриком, ей казалось, что она снова находится среди фьордов. Его слова, лицо, привычки – все в нем напоминало ей о доме. В некотором смысле он представлялся даже более надежной гаванью, чем фьорды. Он безоговорочно принял ее странную болезнь, не задавая никаких вопросов.
Когда они приблизились к вилле, из широких резных дверей к ним навстречу выбежали слуги и выстроились в линию. Дамиан спешился и подошел к домоправителю, предоставив Эрику возможность помочь Валдис спуститься на землю.
– Я сама могу спешиться с коня, – возразила она, когда он попытался помочь ей.
– Может статься, мне хотелось обхватить тебя за талию, – он задержал свои ладони на ее бедрах чуть дольше положенного времени. Когда наклонился, Валдис почувствовала исходящий от него запах сильного мужчины. От его близости у нее закружилась голова.
Дамиан поспешил к Валдис и взял ее за руку. Он бросил на Эрика яростный взгляд.
– Возможно, он прав, что не доверяет северянам, – заметила она.
Эрик хмыкнул.
– А возможно, я хочу досадить твоему хозяину. Дамиан повел ее в темную прохладу комнат, подальше от палящей жары. Увидев странную мозаику в передней, Валдис потеряла дар речи. На стене был изображен красивый греческий мужчина в полный рост, с блестящими темными глазами и волосами. На его чувственных губах играла загадочная улыбка, а из-под короткой туники выглядывал огромный напряженный фаллос. Он напомнил ей статую бога Фроя в Великом храме в Упсале. Она и не подозревала, что бог плодородия почитался также и на юге.
– Твой хозяин сожалеет, если мозаика шокировала тебя, – перевел Эрик слова Дамиана. – Он недавно приобрел эту собственность и еще не успел совершить необходимые переделки. Очевидно, предыдущий хозяин заказал портрет себя самого. Как видно, мастер сильно ему польстил.
– Нет, все в порядке, – ответила Валдис. – Как я понимаю, все мужчины видят свое мужское достоинство именно так.
Эрик опять засмеялся. От его приятного мужского смеха у Валдис пробежали по телу приятные мурашки. Дамиан нахмурился и что-то яростно проговорил в их сторону.
– С этого момента только греческий, – сказал Эрик. Валдис кивнула и последовала за Дамианом вниз по одному из длинных коридоров из зеленого камня. Фессалийский мрамор, объяснил Дамиан. По обе стороны открывались своды, которые вели в открытый двор по левую сторону и в роскошно обставленные комнаты – по правую. Когда они достигли конца коридора, Дамиан открыл дверь и пригласил Валдис войти внутрь.
Начищенный пол в комнате сверкал разными оттенками розового камня. На одной из стен красовалась мозаика, на которой были изображены нимфы и дриады, резвящиеся вокруг огромной чаши с вином размером с большой чан. Над ее будуаром струился белый шелк, трепещущий, как крылья бабочки на ветру. Хотя Валдис поразило богатое убранство комнаты, больше всего ее обрадовали длинные окна со светло-зелеными вставками и открытая дверь, ведущая на затемненную галерею. Отсюда открывался великолепный вид на императорский город, блистающий вдали на фоне лазурного моря. И самое главное – у ее двери не было стражи в первый раз после того, как она стала невольницей.
Ей было некуда бежать, и она не могла использовать это преимущество, но ее сердце забилось от радости в предвкушении свободы.
– Спасибо, – улыбнулась она Дамиану.
– Я рад, что комната тебе понравилась, – ответил он. – Но имей в виду, мы здесь не для того, чтобы развлекаться. Ты должна сразу же приступить к обучению и работать каждый день.
– Это правда, что я получу свободу, если буду учиться? – спросила она на ломаном греческом.
Дамиан кивнул.
– Я обещаю. Варяг, забери Валдис во двор, и приступайте к урокам.
Он проводил глазами Эрика и Валдис, наблюдая за их слегка размашистыми походками, типичными для высоких представителей северной расы. В центре двора самое лучшее место для уроков. Там им никто не помешает наниматься, но в то же время они будут у всех на виду, так что любое непристойное поведение сразу заметят.
– Да, Валдис, тебе придется постараться, чтобы завоевать свою свободу, – произнес Дамиан чуть слышно, смотря на ее удаляющуюся стройную спину. – И это может быть гораздо труднее, чем ты думаешь.
Глава 7
Сожаление, как и любое другое чувство, есть лишь абсолютная потеря времени.
Из тайного дневника Дамиана Аристархуса
– Рука мальчика благополучно зажила без каких-либо последствий, – сообщил Дамиану его личный поверенный. – Он все так же бесстрашно ездит на том же самом жеребце, к глубокому огорчению своей матери.
– Я не сомневался в этом, Онезимус. Это только лишний раз доказывает, что его дух не был сломлен. – Дамиан удовлетворенно кивнул. – А как насчет его занятий? Лектор Эпифанес все так же учит его математике и полемике?
– Да. У меня есть полный отчет от Эпифанеса. Имейте в виду, что Лектор достаточно умен, но становится совершенно другим человеком после чаши-другой аккадского вина. По словам Лектора Эпифанеса, мальчик так же силен в науках, как и в искусстве наездника.
– Очень хорошо, – сказал Дамиан. – Пусть Лектор останется его учителем еще на один год, если только его пьянство не перерастет в большую проблему. – Дамиан устремил взгляд на отчет, лежащий перед ним на полированном столе из черного дерева. Если на его лице и промелькнуло нечто похожее на эмоции, он не хотел, чтобы Онезимус это заметил.
– А что женщина?
– За матерью мальчика увиваются несколько ухажеров, но она, похоже, намерена оставаться вдовой. Всю свою любовь она отдает сыну, так что другому мужчине трудно будет занять место в ее жизни, не говоря уже о постели. Хотя все же есть такие, кто не отчаивается.
– Кто же это?
– Маркус Нобелиссимус, губернатор фемы,
например. Ваша щедрость сделала женщину богатой. Постоянный доход всегда привлекает амбициозного политика.
– Возможно, мне следует проследить за тем, чтобы этого Нобелиссимуса перевели на службу в Галлию, когда придет время, – задумался Дамиан. – Она его не поощряет?
– Нет, она сама пристойность, – заверил его Онезимус. Дамиан улыбнулся. Он помнил время, когда Калиста не думала о пристойности. Однажды жаркой ночью она ускользнула с виллы своего отца, чтобы встретиться с ним на руинах храма Эроса. В ту летнюю ночь они преподнесли достойное жертвоприношение богу любви и страсти. Если бы он себе позволил, то мог бы даже вспомнить вкус ее сладко-соленой кожи.
– Как она себя чувствует? Как она тебе показалась? – поинтересовался Дамиан, напоминая себе, что образ, который он носил в душе, изменился с течением времени.
– В ее волосах появилось несколько серебряных прядей, но ее талия такая же тонкая, как у молодой девушки. Годы пощадили ее, – Онезимус нервно сжал руки в своем обычном жесте. – И хотя вы никогда не спрашиваете, я думаю, мне следует вам сказать, что мальчик с каждым годом становится все более похожим на вас.
Дамиан несколько секунд смотрел на свои сложенные руки, пытаясь понять, что именно он испытывает. Гордость? Конечно, но гордость, смешанную с тревогой. Все отцы хотят, чтобы сыновья были на них похожи, но сам Дамиан сделал мало, чтобы быть настоящим отцом мальчику, если не считать его щедрых анонимных даров.
Прежде всего потому, что он не способен быть настоящим мужем его матери.
– Могу ли осмелиться предположить, ваша милость, что лучше было бы открыться своей семье? – произнес Онезимус. – Я уверен, что госпожа недоумевает по поводу того, кто присылает ей каждый год богатые дары. Без постоянного надзора даже самые богатые дары иссякают со временем. Госпожа далеко не глупа. Должно быть, она догадывается, что вы еще живы.
Дамиан поднялся и повернулся спиной к своему поверенному, пытаясь скрыть охватившее его волнение. Это плохо ему удавалось.
– Ты забываешься, Онезимус. Я прошу тебя только докладывать, а не советовать, – взмахом руки он отпустил его. – Больше не позволяй себе ничего подобного. Отдохни неделю и снова приступай к обязанностям. Я буду ждать твоего следующего доклада через три месяца, если не случится чего-то непредвиденного. Можешь идти.
Дамиан не оборачивался до тех пор, пока не услышал удаляющееся поскрипывание кожаной обуви по коринфскому мрамору. Доклады Онезимуса всегда причиняли ему душевные муки, но он требовал их четыре раза в год. Он мучился, выслушивая описания того, как живет без него его семья, зная, что не может рассчитывать на большее.
Он скатал в трубочку доклад своего поверенного. Калиста и его сын находились в безопасности. Оба были здоровы и ни в чем не нуждались. Для него этого было достаточно. Хотя он знал, что обманывает себя.
Дамиан налил себе чашу этрусского выдержанного вина из кувшина на столе. Несколько секунд он крутил чашу с янтарной жидкостью в руках, наслаждаясь запахом тонкого букета. Сделал медленный глоток. Однако теперь он не ощущал того макового вкуса, как в тот раз, когда в вино был подмешан опиум. Это было то же самое вино с того же самого виноградника. Его дали всем тем воинам, которые перестали быть мужчинами в тот памятный день.
Полк Дамиана попал в пекло адского боя с болгарскими племенами, отличавшимися особой жестокостью. Иногда в самых ужасных ночных кошмарах Дамиан все еще слышал их нечеловеческие вопли, которыми они выражали радость от поражения византийцев.
В старые времена в Риме использовалась практика казни каждого десятого воина из побежденной части, чтобы побудить остальных солдат сражаться сильнее. Болгаробойца решил кастрировать их. Во-первых, это оказывало даже больший стимулирующий эффект на остальных солдат, а во-вторых, создавало отличных, хорошо подготовленных чиновников для государственной службы.
Дамиан оказался десятым по счету. Теперь о возвращении домой к Калисте не могло быть и речи. Лучше, если она будет думать, что он погиб в бою, чем узнает о кастрации. Дамиан занял в императорском дворце, положение евнуха. Теперь он даже лучше мог обеспечивать свою семью, чем раньше, когда был полноценным мужчиной.
Но одно он знал наверняка: он не смог бы вынести жалости в темных лучистых глазах своей жены или презрения сына, узнай тот, что его отец полумужчина.
Возможно, он даст Онезимусу еще одно задание. Пусть его поверенный соберет необходимую информацию о так называемом ухажере Калисты, Нобелиссимусе. Если мужчина окажется порядочным, то лучше будет, если Калиста выйдет за него замуж. Это будет легко провернуть. В следующий раз при выплате денег он поставит для нее условие выйти замуж, иначе он прекратит поток византинов. Это избавит Калисту от мыслей о его смерти.
Но, сделав еще один глоток этрусского вина, он вдруг явственно осознал, что более не способен на благородные дела.
Словно дерево, вросшее корнями в землю,
Я стою неподвижно у твоего окна.
Тысяча маленьких удовольствий ждет меня внутри,
Но я не могу пошевелиться и даже вздохнуть,
Надеясь только на легкое трепетание твоей занавески.
Валдис закрыла книгу со стихами и положила ее рядом на белую скамью. Наклонившись, она почесала Локи за ухом. Устав сидеть в тени, она перебралась на солнечную часть скамейки.
– Ты должен признать, что мое произношение намного улучшилось, – обратилась она к Эрику.
Эрик сдержанно улыбнулся, продолжая шагать туда-сюда около маленького поющего фонтанчика в центре двора.
– Евнух был прав. Тебе нужно читать на языке, а не только говорить. Только я не одобряю его выбора книг.
– Только не говори, что ты никогда не любил любовных песен скальдов, – сказала она с недоверием. Ни один репертуар скальда в Скандинавии не обходился без одной– двух романтических историй. В некоторых королевствах они были запрещены, но скальды бросали вызов условностям и продолжали плести сказания о могущественной страсти.
– Любовные песни хороши для особых случаев. Тебе не приходит в голову, почему твой хозяин хочет, чтобы ты читала про любовь?
– Я думаю, что это относится к моему «заданию»; каким бы оно ни было, – Валдис встряхнула головой. – Все это крайне загадочно. Сначала я должна притворяться, что обладаю способностями прорицательницы, затем должна развлекать всех чтением поэзии. Возможно, он хочет сделать из меня скальда. Не могу себе представить, что задумал Дамиан.
– Зато я могу, – зло ответил Эрик по-скандинавски.
Хотя хозяин Валдис и потребовал, чтобы они говорили только по-гречески, Эрик иногда все же переходил на скандинавский. Обычно ей нравилось говорить на родном языке. Это было так же удобно, как надеть на себя старые домашние туфли. Однако на этот раз что-то в тоне Эрика насторожило ее.
– Что ты имеешь в виду?
– То, что у меня есть глаза, – Эрик остановился и сжал кулаки перед грудью. – Когда Аристархус наедине с тобой в комнате, он постоянно норовит дотронуться до твоих волос, твоей щеки. Он жадно ловит каждое слово, слетающее с твоих губ. Он желает обладать тобой, этот греческий вол.
Она засмеялась, почувствовав, как ее бросило в жар от его слов.
