7

Я. Смертельно. Устала. Никогда так не уставала. Эндрю считает, что у меня синдром хронической усталости. Прошло всего две недели моей репродуктивной эпопеи, а у меня такое ощущение, что я десять лет хожу со слоном на спине. Слава богу, я в отпуске. Не представляю, как я могла бы работать. Вчера весь день провалялась в кровати и проспала, кажется, часов двадцать. Вставала только пописать. Я даже заставила Эндрю приехать с работы посреди дня, чтобы покормить меня обедом, потому что сама я была не в состоянии хоть что-либо приготовить. А когда он попытался возражать (что я, конечно, предвидела), я его проинформировала, что вынашивание ребенка с нуля требует дикого количества энергии, и лучше бы ему привыкнуть быть наготове в любой момент. Да, я не собираюсь упускать возможность выжать из ситуации все, что можно.

Разумеется, он был взбешен, когда я все-таки нашла в себе силы встать сегодня в восемь утра и пойти на пробежку. Беготня по парку – это, конечно, последнее, что мне сейчас нужно, но мне надо увидеть Стейси. Вчера вечером я получила e-mail от Тик Гарднер, из которого было ясно, что она проглотила наживку. Слава богу. Я уже начала было нервничать, не провалился ли мой план и не придется ли придумывать какую-нибудь аферу, чтобы встретиться с ней еще раз. То есть я и так устраиваю аферу, чтобы встретиться с ней еще раз, но, по крайней мере, мне уже не нужна другая афера, чтобы заставить ее действовать соответственно первоначальному плану. Ну, в общем, вы поняли, что я имею в виду. Так что теперь все, что мне надо сделать, – это уболтать Стейси вписаться в мою комбинацию – и, можно считать, полдела сделано.

Хорошо, если честно – надо уболтать Стейси и еще умудриться забраться на чертову гору, не свалившись на полдороге. Я, по-моему, уже упоминала о том, какая я усталая? Я останавливаюсь и делаю большой глоток воды, а Стейси трусит дальше.

– Подожди! – кричу я. – Мне надо отдохнуть немножко.

Она поворачивается и смотрит на меня с некоторым раздражением:

– Что это с тобой сегодня? Ты уже третий раз останавливаешься.

– Ничего. Спала не очень хорошо. Устала ужасно. Я еще пока не созрела для того, чтобы рассказать Стейси про ребенка. Я даже представить боюсь, что будет, когда она узнает. В любом случае, я же не вру. Поддержите меня: раз-два-три-четыре – я действительно смертельно устала.

Не успевает Стейси вставить шпильку по поводу утомительности двухмесячных летних каникул, как нам навстречу выбегает сияющий персидский дедок.

– Добрий утра! Впирод, Доджер, впирод!

Мы со Стейси удивленно переглядываемся, и, когда я смотрю на нее, до меня доходит, что имелась в виду ее кепка с эмблемой «Доджеров».

– Это он про кепку, – шепчу я. – Он думает, что ты фанат «Доджеров».

С энтузиазмом, достаточным для потопления корабля, Стейси медленно вздымает руку:

– Вперед, «голубые»!

Наш новый друг с важным видом совершает ответный жест.

– Впирод, «галубой»! – кричит он и продолжает свой путь по дорожке. – Впирод, «галубой»!

Мы ржем и двигаемся дальше. Отлично, думаю я. Сейчас будет моя ария.

– Кстати, помнишь, я тебе говорила, что должна встретиться с дочкой Стефана Гарднера?

– Точно, точно, – говорит она. – Ну и как? Ты у нее теперь враг номер один?

– Похоже, да. Выяснилось, что она метит в рок-звезды. Собирается переехать в Нью-Йорк со своим бой-френдом, который к тому же менеджер группы.

– Не ново. Тогда зачем они тебе звонили?

А вот теперь будьте очень осторожны, Лара-сан.

– Собственно, моя работа заключается в том, чтобы заставить ее передумать. Я, правда, не припомню такого вида деятельности среди своих должностных обязанностей – если ты об этом хотела спросить. А про мамашу ты была права. Психованная тетка. Все, что ее волнует, – это имидж Стефана и как на нем отразится непоступление дочери в приличную школу. Мне пришлось отговаривать ее от Принстона и Колумбии.

Стейси фырчит как кошка.

– Я тебе говорила, с этой стервой будет непросто. Самое смешное, что Стефан может и не знать про Принстон и Колумбию. И вообще может оказаться, что его это мало волнует.

Я опять останавливаюсь, чтобы попить. Они что, удлинили эту гору с тех пор, как я была здесь неделю назад?

– Наверное, ты права, – говорю я. – И вся эта игра в музыку мне кажется чистой демонстрацией. Главное – довести мамочку до белого каления. Если мне удастся ее убедить, что поступление в колледж позволит ей свалить насовсем, она вполне может в это вписаться.

Мы снова идем. До вершины – всего несколько минут.

– Ну, и как ты собираешься ее в этом убеждать?

Подожди, дорогая, подожди.

– Э-э-э... я думала, может, ты мне поможешь?

Я привожу себя в полную боевую готовность, Стейси тормозит на полном ходу.

– Прошу прощения? – орет она.

Я машу руками, как регулировщик, останавливающий транспортный поток:

– Подожди. Пока ты не начала выпендриваться, послушай, что я тебе скажу.

Но Стейси уже трясет головой, изображая «ни за что».

– Я не собираюсь выпендриваться, потому что я вообще не собираюсь об этом говорить. Если бы я хотела помогать людям, я бы стала общественным защитником. Но я им не стала. Я стала корпоративным юристом. Я не помогаю людям по определению.

– Именно поэтому ты мне и нужна. – Уф, кажется, есть идея. – Послушай, забудь, что я сказала слово помочь. Я совсем не это имела в виду. Смотри на нее как на нового клиента. У нее группа. Она хочет подписать контракт. Ты представляешь звукозаписывающие компании, так что можешь просто дать ей кое-какие советы.

– И куда мне прикажешь высылать счет?

– Не знаю, – говорю я. – Разве у вашей фирмы нет никаких социальных проектов?

Она смотрит на меня, как на идиотку:

– Ау! Мы только что об этом говорили: я людям не помогаю – уже забыла?

Я продолжаю держать зрительный контакт.

– Назови это работой с клиентом, если тебе так больше нравится. Ты что-нибудь можешь придумать, я уверена.

Мы стоим, уставившись друг на друга: видно, что она размышляет.

– И о чем конкретно нам предполагается говорить?

Йессс! Попалась.

– Ты ей только расскажешь, как компании угнетают таланты, и объяснишь, что нормальные контракты заключают только те музыканты, которые сами в этом разбираются, а не полагаются на своих менеджеров. Остальное сделаю я.

Она недоверчиво смотрит на меня:

– Полная чушь. Все музыканты полагаются только на своих менеджеров. Менеджеры для этого и существуют.

Ох, как я это люблю. Мисс Корпоративный Юрист в Сфере Развлечений очень беспокоится о святой истине.

– Да какая разница! Задача не в том, чтобы устроить ей хороший контракт. Моя задача – убедить ее, что колледж – это хорошая идея.

Стейси опять трясет головой:

– Нет. Извини. Я не собираюсь ей врать. Если я с ней встречусь, я ей буду говорить то же, что и любому другому клиенту в аналогичной ситуации.

О боже. В кои-то веки у Стейси проснулась совесть. Я совсем не уверена, что стоит оставлять их с Тик наедине без моего чуткого руководства, но я слишком выдохлась, чтобы возражать.

Последний поворот, и наш путь вверх заканчивается: последний этап подъема мы проходим молча. Когда мы добираемся до вершины, я почти не держусь на ногах. Я наклоняюсь, уперев руки в коленки, и пытаюсь восстановить дыхание.

– Хорошо, – говорю я, пыхтя и отдуваясь. – Как тебе такой вариант: мы втроем встретимся за обедом. Ты можешь говорить все, что хочешь, но я буду при этом присутствовать – так, для обеспечения стабильности.

Стейси прикусывает губу.

– Пожалуйста, – говорю я. – Для меня это очень важно.

– Хорошо, – говорит она. – Позвони в понедельник моей секретарше и договорись на какой-нибудь день. – Я киваю. – Только я тебе подыгрывать не собираюсь. Поняла?

– Поняла, – говорю я.

Почему у меня такое ощущение, что это самая идиотская идея из всех, что меня когда-либо посещали?

Для человека, который предположительно завален работой по горло, у Стейси весьма много свободного времени, чтобы пообедать. Еще бы она не сидела на работе до трех ночи. Я бы тоже работала до трех ночи, если бы у меня каждый день был двухчасовой обеденный перерыв. Я набираю номер Тик и думаю, что надо бы Стейси об этом напомнить, когда она будет говорить, что у меня легкая работа.

– Але?

– Здравствуй, Тик. Это миссис Стоун.

– А, здрасьте. – И тишина. А где «Здравствуйте, миссис Стоун, как у вас дела»? Грубые детки пошли.

– Послушай, я говорила со своей подругой, мы можем встретиться где-нибудь и вместе пообедать, в любой день на этой неделе. Когда ты можешь? – Долгая пауза. – Тик, ты меня слушаешь?

– Да... Э-э-э, я тут подумала, и я не уверена, что мне надо с ней встречаться. Я считаю, что у Маркуса все под контролем.

Нет, дорогая, ты так не считаешь. Номер не пройдет. Я тебя так просто не выпущу. Переключаюсь на капризно-обиженный голос:

– Знаешь, Тик, мне стоило немалых трудов договориться об этой встрече. Если ты считала, что Маркус держит все под контролем, тебе не надо было просить меня об этом.

Из трубки слышен нетерпеливый вздох.

– Извините, что так затруднила вас, но у меня сейчас совсем нет времени...

Здравствуйте. Она что, считает, что мы на равных? У меня стаж стервозности на пятнадцать лет больше. И я беременна.

– Тик, я уверена, что, если бы я позвонила твоей матери, она смогла бы найти место в твоем расписании. – Учись, салага.

Тик смеется.

– Давайте, звоните. Вы действительно думаете, что она захочет, чтобы я с кем-то встречалась по поводу контракта со студией?

Ладно, принято. Туше. На заднем фоне слышен мужской смех, и я понимаю, что это, наверное, Маркус. Если она думает, что удастся повыпендриваться перед ним за мой счет, пусть подумает еще раз.

– Нет, – говорю я самым высокомерным тоном, на какой я способна. – Я думаю, она этого совсем не хочет, но я смогу привлечь ее внимание, если скажу, что на следующий год я не буду твоим консультантом по поступлению, потому что ты была груба со мной.

Если бы мы стояли лицом к лицу, кто-нибудь точно кому-нибудь двинул. На заднем плане я слышу мужской голос, который советует ей просто повесить трубку. Но она этого не делает.

– Во-первых, мне все равно, потому что я не собираюсь идти в колледж, а во-вторых, вы не можете этого сделать. Вы не можете отказаться быть моим консультантом.

Судя по голосу, она готова разреветься в любой момент.

К чертовой матери, что там происходит? Я смягчаю голос:

– Ладно, ты можешь сказать мне, что происходит? Потому что, если бы ты не собиралась в колледж, ты бы не расстраивалась, что у тебя не будет консультанта по поступлению.

Тишина. О блин. Я знаю, что происходит. Я абсолютно точно знаю, что происходит.

– Тик, отвечай только да или нет. Ты не можешь об этом говорить при Маркусе?

– Да.

Я знала. Это его гениальная идея не идти в колледж.

– Сегодня он будет у тебя целый день?

– Да.

– Как насчет завтра?

– Нет.

– Хорошо. Не хочешь встретиться завтра за чашкой кофе и обсудить наши планы? Я могу встретить тебя в десять в «Старбакс», в галерее «Сенчури-Сити». Подходит?

– Да.

– Хорошо, увидимся завтра.

– Да, ладно... – Щелк.

Девять минут одиннадцатого. Если в пятнадцать она не придет, я ухожу. Я усаживаюсь со своим бескофеиновым чаем с молоком и беру какой-то журнальчик, из тех, которые бесплатно лежат в кафе. Пролистываю и тут же чувствую себя старой. Все статьи – про группы, фильмы и клубы, о которых я даже ничего не слышала.

В этот приятный момент и появляется Тик. Она идет к моему столику в своих солдатских ботинках, скрипящих при каждом шаге, на плече висит черная почтальонская сумка такого чудовищного размера, что туда можно спокойно поселить пару хоббитов, впрочем, судя по расползающимся швам, туда уже набито не намного меньше. Честное слово, на вид – весит килограмм двадцать как минимум. Она скидывает сумку на пол и плюхается на стул напротив меня. Я смотрю на часы: десять тринадцать.

– Извините, – говорит она.

Чтобы не выглядеть слишком по-старперски, я решаю пожертвовать лекцией об опоздании как проявлении неуважения.

– Ничего, – говорю я. – Рада, что ты пришла. – Я закрываю журнал и кладу его на соседний столик. – Ну что ж, ты не хочешь рассказать мне, что происходит?

На какое-то мгновение мне кажется, что сейчас она передумает и удерет, но потом она сдается.

– Все так сложно, – говорит она с тяжким вздохом. Разумеется, сложно. Все подростковые драмы отличаются повышенной сложностью.

– Думаю, я смогу тебе помочь, – сообщаю я ей, стараясь сдерживать растущее нетерпение. Неужели она не понимает, что у меня есть более приятные занятия, чем сидеть тут с ней? Прикорнуть, например, на пару часиков или почитать «Чего ждать, когда ждешь ребенка» про следующие три месяца.

– Это хорошо. – Она берет со стола обертку от соломинки и мусолит ее в руках, пока говорит. – Мы с Маркусом тусуемся уже восемь месяцев или типа того. Он очень классный парень, и... я не знаю, как вам сказать, – мне с ним очень кайфово. Он старше меня, не мается всякой фигней, как парни в школе, к тому же мы вместе в группе, и все такое, – ну, и в личном плане у нас круто...

Не надо, пожалуйста. Сжав зубы, я концентрируюсь на отсылке экстрасенсорного послания с просьбой не рассказывать мне про свою сексуальную жизнь, потому что мне совсем не хочется про нее слушать.

– Так что у нас сейчас никаких особых проблем нет, а с командой мы скоро сможем реально раскрутиться.

Ха-ха. Сработало. Я знала, что у меня шестое чувство.

– На сентябрь Маркус вписал нас играть в «Виски», а потом, он думает, что сможет договориться с «Ниттинг фэктори»[16], а это действительно круто...

Молодец, деточка, переходим к решающей стадии.

– Понятно, – прерываю я ее, – так в чем проблема?

Она опускает голову:

– Ладно. В общем, ему кажется, что, если я пойду в колледж, это нарушит все наши планы. Типа, я найду себе другого парня, если мы будем жить отдельно. Ну, и я ему сказала, что мы можем уехать вместе. Тогда он начал наезжать: типа, я буду болтаться как дурак у твоего колледжа и ждать, когда ты придешь с уроков или с гулянки с однокурсниками... – Она шумно вздыхает. – Как будто мне очень нужны эти гулянки. Тогда я ему сказала, что пойду в колледж здесь, в Лос-Анджелесе, а это для меня, типа, реальная жертва, потому что он знает, как я хочу свалить от мамаши. Но он мне: типа, нет, у тебя не будет времени репетировать, не будет времени играть, а если ты будешь жить в кампусе, мы вообще не будем видеться. А потом пошли разговоры типа, а что, если уехать в Нью-Йорк вдвоем, тогда ты сможешь жить отдельно от родителей, и мы будем вместе, и с командой будет все нормально? А там у него много знакомых, и он считает, что мы можем договориться с классными клубами и подписать контракт со студией.

Она делает глубокий вдох и смотрит на меня, ожидая моей реакции.

Реакция-то у меня простая: этот засранец – собственник и самодур, и ей надо немедленно с ним порвать. Но сейчас я эту тему развивать не буду. Не стоит сразу давить.

– Но это не совсем то, чего ты хочешь, да? – спрашиваю я.

Она опять вздыхает:

– Ну, типа да. С одной стороны, круто, конечно, оказаться в Нью-Йорке, жить с парнем, без родителей, ну, вы понимаете? Но потом я думаю про колледж, что это тоже должно быть круто. А если мы не раскрутим команду? Что я тогда буду делать?

Да как бы тебе сказать, дорогая, думаю я, с твоим папенькой и его миллионами-триллионами что-нибудь уж придумается, прежде чем бедной девушке придется идти на панель.

– Тут ты права, – говорю я. Собираюсь уже указать, что всегда хорошо иметь что-то, на что можно опереться, но вовремя останавливаюсь. Я помню, с каким лицом она мне сообщила, что уже слышала это от матери. – Ты говорила об этом с Маркусом? – спрашиваю я. Еще один вздох.