И Рианнон вновь осталась наедине со своими мыслями. Как все-таки перевернулся мир…
Никто этой ночью к ней так и не пришел.
Джером, мягко говоря, не был идеальным пациентом. Хотя он отлично знал — от Дэвида и Джулиана, — что опасность заражения и последующей верной гибели еще не миновала. Уже спустя двое суток после операции он объявил о том, что чувствует себя прекрасно и собирается вернуться на корабль.
Рианнон держалась в эти дни подальше от Джулиана и всех его родственников, стараясь не попадаться им на глаза. Еду ей носил молодой Лайам. Она регулярно наведывалась к Пэдди и делала ему перевязки, попутно приглядывая и за другими ранеными и больными. Но помимо этого редко выходила за порог их с Рейчел лесного дома и старалась вообще поменьше участвовать в повседневной жизни военного лагеря южан.
В глубине души она очень надеялась на то, что у Джулиана наконец лопнет терпение и он сам придет к ней узнать, в чем, собственно, дело. Но он не приходил…
Чтобы убить днем время, она штопала солдатские лохмотья. Вид у них был, что и говорить, жалкий. Рианнон вовсе не хотела помогать врагу, но она не могла равнодушно смотреть на этих оборванцев. У некоторых зияли огромные дыры даже на штанах.
Рейчел застала ее как раз за этим занятием.
— Боже мой, это не человек, а сущий демон! Рвется на свой дурацкий корабль и уверяет, что абсолютно здоров! Бедная Риса. Она говорит, что он не имеет права так рисковать, потому что у него есть жена и маленький ребенок, но он и слушать ничего не хочет! Джулиан грозится усыпить его эфиром, чтобы он не сбежал и не вел себя как последняя… Ой! — Рейчел осеклась и, прикрыв рот ладонью, прыснула. — Он правда так сказал.
— Что сказал?
— Что Джером ведет себя как последняя… задница!
— Рейчел, что ты говоришь!
— А что? Он так сказал, и, между прочим, я с ним согласна! На мой взгляд, капитану Джерому еще нельзя вставать.
— Да, это верно. Но я прошу тебя не перенимать грубую лексику мятежников.
— Можно подумать, среди северян никто не ругается!
— Девушке такой язык не к лицу.
Рианнон посмотрела на свое шитье, подумала, затем отложила его в сторону и поднялась.
— Ты куда?
— К этому нетерпеливому пациенту.
Когда она шла по лагерю, мятежники кивали ей в знак приветствия, и она вежливо отвечала. Ей было очень неловко и хотелось поскорее спрятаться от всех этих глаз. Подходя к лазарету, она уже почти бежала. Джером Маккензи сидел на своей постели и упрямо качал головой. Перед ним стоял раздраженный Джулиан и строго ему выговаривал. Дэвид время от времени поддакивал и призывал капитана полежать еще хотя бы пару дней. Риса держалась чуть в сторонке и была вся в слезах.
Рианнон задержалась при входе, окинув присутствующих внимательным взглядом. Джером, увидев ее, затих. Все обернулись. Джулиан хмыкнул.
— Вот и до нашей черной вдовы дошел черед…
Рианнон, даже не оглянувшись в его сторону, решительным шагом подошла к постели Джерома и суровым голосом произнесла:
— И не думайте о том, чтобы встать.
Тот смутился и робко спросил:
— Почему?
— Вы, наверное, знаете уже, что у меня есть дар… предвидеть некоторые вещи. Поэтому я и говорю вам — лежите.
— А если я встану?
— Если вы встанете… — Она развела руками. — Ну что ж, если вы встанете, то погибнете. Надвигается шторм. Он обрушится на вашу посудину, и ей не поздоровится.
— Я прекрасно плаваю, — буркнул Джером.
— На сей раз вам не придется. Волна накроет вашу барку.
— Мою барку? А ну-ка скажите, какое у нее название, если вы такая проницательная.
— «Леди Барина».
Джулиан усмехнулся:
— Господи, всей Флориде известно название твоего корыта.
— Замолчи, Джулиан! Дай ей сказать! — воскликнула Риса, всхлипывая.
— Прошу прощения, миссис Тремейн, продолжайте. Рианнон нахмурилась.
— Волна накроет вашу барку. Вы потеряете равновесие и упадете. А когда налетите на борт, ваши швы разойдутся и откроется сильное кровотечение. Вы лишитесь чувств.
— И умру?
— Без капитана на корабле поднимется паника, он перевернется, и погибнут все. Вся команда.
— Джером, ты слышал, что она говорит? — вскричал Дэвид. — Я молод и, черт побери, не хочу умирать из-за какого-то дурацкого шторма!
Джером усмехнулся, не спуская с Рианнон глаз.
— А если я останусь лежать здесь?
Рианнон оглянулась на Рису. Та перестала плакать и напряженно вглядывалась ей в лицо. Она северянка, и вся ее вина заключалась лишь в том, что ее угораздило выскочить замуж за этого ненормального. Если бы Джером погиб, Северу была бы только польза. Но Риса смотрела на нее с такой мольбой, что Рианнон даже покраснела и решила помочь несчастной женщине.
— В следующем году у вас родится ребенок.
— Ой! — приглушенно воскликнула Риса и поняла, что теперь все смотрят на нее. Она залилась краской.
— Мальчик или девочка? — хохотнув, спросил Джером.
— Еще один мальчик.
— И я доживу до этого момента?
— Доживете.
Он улыбнулся еще шире.
— И до конца войны доживу?
— Почему бы и нет…
Джером лег. Риса подбежала к нему, и он взял ее за руку.
— Ну что ж, ради этого, пожалуй, пострадаю еще.
— Прелестно! Мы, боевые соратники, бились тут как рыба об лед, а ведьма-янки пришла, увидела и победила! — воскликнул Джулиан.
— Ладно тебе, старина. Не обижайся. Я думал, что мне нет никакого смысла отлеживать себе бока, когда я мог бы еще повоевать. Но теперь… — Он вновь взглянул на Рианнон. — Я много о вас слышал, миссис Тремейн. Еще до войны. Джулиан, помнишь Рида Корли?
— Конечно. В самом начале боевых действий его отрядили в артиллерию.
— Так вот, до войны, когда он работал у ее отца, она как-то отговорила его от рыбалки. А когда он не вышел в море, там разразился шторм…
Рианнон взглянула на Джулиана.
— Я спасла ему жизнь, верно, но это случилось до войны. Тогда он не был мне врагом.
— Но я сейчас враг! — весело воскликнул Джером. — А вы, наверное, просто добиваетесь, чтобы мой боевой корабль как можно дольше стоял на приколе!
Рианнон нахмурилась:
— Нет, у меня другой резон. Если вы останетесь в живых, когда-нибудь вашей жене-северянке удастся выбить из вашей головы всю мятежную дурь. Прошу прощения…
С этими словами она вышла из палатки. Риса выбежала следом и догнала ее.
— Вот и снова я вас благодарю! — улыбаясь, воскликнула она. — Вы просто чудо! А вы действительно знали про шторм и все остальное?
Чуть поколебавшись, Рианнон выложила всю правду:
— Нет. Ничего я не знала, и в видениях мне ничто такое не являлось. Но я подумала, что если так скажу, это поможет…
Риса Маккензи захлопала в ладоши, как ребенок, и рассмеялась. А в следующее мгновение бросилась обнимать Рианнон, как лучшую подругу.
— Боже, спасибо, спасибо вам огромное! Если я когда-нибудь смогу как-то помочь, я все для вас сделаю.
Рианнон вежливо высвободилась из ее объятий.
— Просто не говорите им, что я только что сказала вам.
— Да ни за что! Пусть хоть пытают! — вскричала Риса. — Нет, правда, я бы очень хотела отблагодарить вас…
— Что ж… Мы, очевидно, вместе вернемся отсюда в Святой Августин…
— Да, я думаю. А что?
— Я хотела бы помогать раненым солдатам из армии северян. Причем прямо на полях сражений. Может быть, вам удастся сделать мне протекцию? Попросите вашего отца, если не сложно…
Риса улыбнулась.
— Отец не откажется от такого медика, я уверена. Мне и просить особенно не придется. Он решит, что вас послал ему сам Господь. Как ангела.
— Или как ведьму.
— Женщинам порой приходится быть ведьмами. Полезная штука. Жаль только, не у всех получается, — со смехом проговорила Риса.
— М-м, и еще…
— Да?
— Пожалуйста, не говорите о моей просьбе… доктору Маккензи.
— Хорошо, но почему, если не секрет?
— Мужчины все одинаковы. Он может решить, что мне не стоит рисковать своей жизнью, спасая северян. И расстроит мои планы.
— Ага, понимаю. Вы правы. Они сражаются, убивают друг друга, подставляют свои шеи под пули. А нам, значит, нельзя! Обещаю, он ничего не узнает.
И она бегом вернулась в лазарет.
Гости в базовом лагере народного ополчения Флориды появлялись достаточно редко, поэтому приезд каждого вызывал всеобщий интерес. Всех, кто направлялся в сторону лагеря, дозорные замечали еще на расстоянии в несколько миль. Без постов в условиях войны было никак не обойтись. Янки знали о его существовании, но не предпринимали карательных экспедиций, опасаясь понести при этом большие потери. Время от времени представители противоборствующих сторон даже встречались на нейтральной полосе для обмена записками от родственников, для торговли табаком, кофе, солью и другими припасами.
Вскоре после того как Джером любезно согласился не вскакивать раньше времени с больничного ложа, на одной из тропинок, ведущих к лагерю, показались всадники. Судя по всему, они ехали из Джексонвилла, а там, насколько знал Джулиан, янки не было. Он встречал гостей прямо на тропинке. Рядом, покачиваясь на костылях, стоял старина Пэдди. Трое всадников продвигались вперед с видимой осторожностью. Вскоре стало ясно, что это конфедераты, да к тому же из регулярной армии. Один из дозорных даже определил по их форме, что они из Джорджии. Джулиан выслал им навстречу двух людей, чтобы они проводили гостей до лагеря.
Офицер, худой старик с густыми седыми баками и такой же седой бородой, приветствовал Джулиана. Он слез с лошади и, стянув с костистой руки грязную перчатку, крепко пожал ему руку.
— Капитан Кристофер Роджерс, армия Джорджии. Со мной рядовой Джастин Юэлл и капрал Эван Хейнз. Мы прибыли с линии фронта по срочному делу, сэр.
Джулиан ответил на его рукопожатие и тут же вспомнил о своей встрече с Йеном. Янки действительно демонстрировали порой исключительную информированность о планах командования противника.
— Нас переводят? — спросил он.
Капитан Роджерс удивленно взглянул на него.
— Думал, это будет для вас сюрпризом. И притом малоприятным, ибо нам известно, что Флориде сейчас и без того нелегко приходится.
— Вот именно, — пробормотал Джулиан. — Только наши начальники почему-то редко об этом вспоминают.
— Согласен, сэр… — как-то виновато промямлил Роджерс. Ему явно было неловко.
Заметив это, Джулиан взял себя в руки.
— Прошу прощения, капитан, за мою бестактность. Вас-то уж по крайней мере не в чем винить. Не согласитесь пройти в мою палатку? У меня обнаружился некоторый излишек бренди, хороший глоток вам, похоже, сейчас не помешает.
— Благодарю вас, доктор Маккензи.
Джулиан показал ему дорогу, а потом знаком подозвал к себе хромого ирландца.
— Пэдди, устрой остальных.
— Слушаюсь, сэр!
Джулиан провел капитана в свою лесную штаб-квартиру, усадил гостя на табуретку, сам сел за стол и первым делом налил бренди. Роджерс пригубил, и по лицу его разлилось такое блаженство, что Джулиан сразу понял — старик давным-давно отвык от простых мужских радостей. Ему стало его жалко. Сидеть бы капитану дома, потягивая сигару, в кресле-качалке, а он таскается по лесам на полумертвом мерине, сражается с откормленными янки и безропотно делит все тяготы войны со своими подчиненными, которым судьба на несколько лет определила жить в условиях бесконечных перестрелок и нищеты.
Капитан Роджерс смущенно кашлянул.
— Большое спасибо, доктор. Хорошая штука.
— Рад, что вам понравилось. Хотите еще? Давайте я вам плесну, не повредит.
Роджерс смутился еще больше, но его усталое лицо расплылось в довольной улыбке.
— Воистину, сэр, не повредит. — Сделав новый глоток, он проговорил:
— Я слышал, ваш кузен был ранен, и его привезли сюда. Будьте осторожны. За ним охотятся янки.
— Меня уже предупреждали об этом, — сказал Джулиан, вновь вспомнив про Йена.
— Ну, перейдем к делу. Мне поручено передать вам, чтобы вы в пятидневный срок появились в районе Джексонвилла. Вас призывают на действительную службу и посылают на Север в распоряжение армии северной Виргинии. Там большие потери, сэр, и очень много раненых. Рук не хватает…
— Меня одного посылают или всю мою роту?
— О нет, рота пока остается на месте. Сюда пришлют другого врача. А вы, конечно, можете взять с собой своих непосредственных помощников. Это даже приветствуется.
— Почему выбор пал именно на меня?
Роджерс вздохнул. Очевидно, после бренди на него навалилась нечеловеческая усталость.
— Вас считают очень хорошим хирургом. И потом, вы писали письма о необходимости улучшить санитарную обстановку в армии…
— Письма? Это были конфиденциальные послания, адресованные моему двоюродному брату, — недовольно буркнул Джулиан.
— Да, я в курсе, но дело в том, что капитан Маккензи использовал выдержки из них в собственных рапортах командованию о бедственном положении армии и военно-полевой хирургии. Особенно во фронтовой и прифронтовой полосе. И таким образом ваше имя стало известно медикам из штаба. Они решили обратиться к вам за помощью, доктор.
Джулиан забарабанил пальцами по столу.
— Я буду работать вместе с братом?
— Боюсь, нет. Капитана направляют с особым заданием… э-э… деликатного свойства.
— А именно?
К его удивлению, Роджерс вдруг сильно смутился. Щеки старика порозовели. Он наклонился вперед и почти шепотом произнес:
— К проституткам.
— Прошу прощения? — изумленно, но так же тихо проговорил Джулиан.
— Видите ли, сэр, в армии грядет неприятная эпидемия… В последнее время резко участились случаи заражения болезнями… э-э… довольно редкими в мирное время.
— Вши?
Роджерс еще больше покраснел.
— Если бы, сэр… Тут дело посерьезнее. Сами знаете, где много мужчин, там всегда и много женщин. Капитану Маккензи поручено разобраться с венерическими болезнями, спасти тех, кого еще можно спасти, и уберечь остальных. Искоренить порок, так сказать.
Джулиан опустил глаза, пряча ухмылку. Да, вот ведь война… Ему не хотелось оставлять родные места и идти в армию. Он злился на Брента за то, что тот невольно его подставил. Но каково самому Бренту? Джулиан знал, что его кузен любил свое дело и не кланялся пулям, но проститутки… Угораздило же…
— Не сомневаюсь, мой брат с честью выполнит новое задание, — произнес он наконец.
Роджерс кивнул:
— Я тоже так думаю. Его потому и выбрали, что ценят как врача. Но и вас тоже, сэр. В штабе о вас теперь наслышаны. Им очень понравились ваши письма капитану.
— Я раньше никогда не работал на фронте.
— Но вы же лечите раненых.
— Раненых? Вы знаете, капитан, каковы здесь масштабы противостояния и каковы они на Севере? Да, я лечу раненых, но их не так много. Я справляюсь. Однако фронт — другое дело. Там армия, там главные сражения и главные потери. Это совершенно другие цифры.
— Да, согласен… — со вздохом сказал Роджерс. — Вот поэтому-то и возникла нужда в опытных докторах. Но вы не хороните себя заранее, сэр. Я знаю, что ваш губернатор Мильтон без конца жалуется правительству Конфедерации на пренебрежительное отношение к нуждам Флориды. В правительстве вам очень сочувствуют и рады бы помочь, да сейчас есть заботы поважнее. Но когда летняя кампания закончится, есть большая вероятность того, что вам позволят вернуться сюда. Я, конечно, ничего не гарантирую, но слышал краем уха. Пока же… у всех у нас есть долг, который мы обязаны исполнить.
— Ну что ж, тогда выпьем за это, — пробормотал Джулиан, поднимая рюмку.
— Выпьем, — с готовностью согласился Роджерс и поднял свою.
— Скажите, как вы нашли нас здесь?
— Мне сказали, где находится этот лагерь.
— И вы так сразу отыскали нас в этих чащобах?
— Я бывал в ваших местах до войны, а сам из Джорджии. Меня ведь тоже переводят… такие вот дела…
— А вас почему?
Роджерс утер рукой усы и с кислой улыбкой махнул рукой.
— Да… мы трое — это все, что осталось от моей роты. В начале войны нас было пятьдесят человек.
Я сам снарядил и вооружил ребят, и они избрали меня своим командиром. Мы ведь тоже начинали с ополчения. А потом нас призвали, перед сражением при Ченселорвилле. К тому времени под моим началом было уже около тридцати сабель, а после боя… Э, да что говорить… Вот я, капрал да рядовой — вся и рота. Так что через пару дней встретимся с вами в Джексонвилле, сэр.
Джулиан долго молчал, потом, кашлянув в кулак, произнес:
— Сочувствую…
— Я-то живой пока, а ребят, конечно, жалко…
— Нелегко вам. Почему вы не уволитесь из армии? Дожили бы спокойно до конца войны у себя дома.
— Неплохая мысль, только вот не соберусь никак. Странное дело, доктор, и не хочешь воевать, а если уж начал, то потом воюешь до победного конца или до тех пор, пока тебя… сами понимаете.
— Это так, — согласился Джулиан.
— Вы там берегите себя, доктор, на Севере.
— Вы тоже, капитан.
— Выпьем за это, сэр, а? Если, конечно, мне можно украсть у вас еще рюмочку…
Джулиан без слов плеснул ему бренди.
На следующий день ближе к вечеру Рианнон рискнула выбраться к ручью. От невыносимой жары одежда липла к коже, во всем теле накопилась усталость. Капрал Лайл вновь стоял на часах у тропинки, которая вела от лагеря к воде, и он вновь пообещал ей, что мимо него никто не пройдет. Рианнон уже не верила ему, но ее и не очень волновало, нарушат ее одиночество или нет. Откровенно признаться, она тяготилась тем, что почти постоянно была одна. Рианнон даже соскучилась по словесным перепалкам с Джулианом, который старательно избегал ее с того самого дня, как сделал операцию Джерому.
Посидев немного на берегу, она внимательно осмотрелась по сторонам, прислушалась к тишине, а потом быстро разделась и в одной рубашке забежала в воду. Приятная нежная прохлада тут же передалась всему телу. Рианнон зашла в ручей по пояс, наслаждаясь ощущениями. Подождав еще немного, она повернулась на спину и поплыла, отдавшись во власть легкого течения. Рианнон смотрела на небо, на верхушки деревьев, и по лицу ее блуждала легкая улыбка. Она ни о чем не думала, ни за что не переживала в эти мгновения. Усталость и ноющая боль уходили из тела, в голове прояснилось, каждая минута этого нехитрого счастья, казалось, заменяла несколько часов полноценного отдыха. Вода ласково нежила ее кожу, отдавая свою прохладу, силу и свежесть…
Она не поняла, когда и откуда он появился. Но в какой-то момент просто почувствовала его присутствие. Рианнон повернулась и увидела его стоящим на берегу у дерева. Она выпрямилась, легкими движениями рук держась на воде и стараясь не задевать ногами противное илистое дно.
— Вы меня, наверное, ждали? — спросил Джулиан.
— Разумеется, нет! Капрал Лайл поклялся мне, что никого не пропустит.
— О, понимаю. А вам никогда не приходило в голову, что человеку, который вырос в этих местах, всегда несложно найти обходную дорогу к реке?
— Но он сказал, что сюда ведет только одна тропинка.
— Как минимум с полдюжины, но я вполне допускаю, что капрал Лайл знает только одну. — Он спустился вниз и присел на берегу, зачерпнув воду ладонью. — Прохладная… Обычно в это время года ручей почти высыхает, а та вода, что здесь остается, нагревается солнцем до совершенно недопустимой для отдыха температуры. Но сейчас она почему-то прохладная. Освежает, не так ли?
Они встретились взглядами, и он замолчал. А потом поднялся и стал стягивать с себя рубашку. Тут Рианнон увидела, что обувь он скинул с себя еще раньше. Оставшись в одних брюках, он быстро зашел в воду.
— Не возражаете?
— Я…
Она не нашлась, что ответить, и лишь напряженно следила за каждым его движением. Джулиан улыбнулся ей и нырнул. Рианнон охватила почти паника, она нервно оглядывалась по сторонам, ожидая, когда он выплывет, но этого долго не происходило. Наконец голова его показалась на поверхности. Слава Богу, в нескольких ярдах от нее…
— Разумеется, я категорически возражаю! — решительно произнесла Рианнон. — Если вам так хочется понырять, будьте любезны, выберите для этого другое время. Ручей занят, как видите.
Джулиан, не говоря ни слова, поплыл к ней. Рианнон попыталась спастись бегством, но не успела. Он опередил ее и крепко взял за руки.
— Нет, милая, вы не возражаете. А если бы возражали, то не пришли бы сюда.
— Не говорите глупостей! Можно подумать, я пришла сюда специально ради вас! Я просто хотела освежиться.
— Нет-нет, не лгите. Вот именно, что вы пришли сюда специально ради меня.
— Господи, полковник, возьмите себя в руки! — возмутилась Рианнон. — Сегодня был жаркий день, и я всего лишь…
— Хотели смыть с себя следы грязных прикосновений столь ненавистных вам южан?
Рианнон молча высвободила свои руки и, смерив Джулиана презрительным взглядом, повернулась, чтобы доплыть до берега.
Он не дал ей этого сделать, просто взял за талию и вновь развернул к себе лицом. Вот уж никогда бы она не подумала, что материал, из которого сделана ее рубашка, столь тонок. Прикосновения его пальцев жгли ее кожу, словно раскаленным железом. Прохладная вода уже не помогала. Жар охватил все тело, а щеки залились предательским румянцем. Рианнон молча попыталась освободиться от его непрошеных объятий, но ей это не удалось.
— Миссис Тремейн, еще раз прошу вас — не лгите. Не лгите хотя бы самой себе.
— Я не понимаю, чего вы от меня хотите, черт возьми! — Она продолжала бороться за свою свободу, но все так же безуспешно. — Отпустите же меня!
— Вы пришли сюда ради меня, признайтесь. Вы знали, что я приду вслед за вами.
— Не правда!
— Ладно, оставим это. Скажите, мэм, вы много выпили сегодня?
— Выпила?! Вы с ума сошли!
— Значит, нет?
— Естественно, нет!
— Опий?
— Перестаньте!
— Вы принимали сегодня опий?
— Нет, черт возьми!
— Вы уверены?
— Я вам уже сказала!
— Превосходно.
С этими словами он притянул ее к себе и впился в губы властным поцелуем. Рианнон напряглась, пытаясь оттолкнуть его от себя, но все напрасно. Джулиан целовал ее почти открытым ртом, и от этого поцелуя не было спасения. Как и от его рук, нагло блуждавших по всему ее телу. Рианнон уперлась ладонями ему в грудь, но он прижал ее к себе, и она уже не могла их убрать. Ей было нечем дышать, она теряла сознание, а заодно и рассудок. Его губы, кончик языка, большие руки обрекли ее на мучительную пытку. У нее закружилась голова, и она вновь вспомнила о том, как давно с нею не было Ричарда… Он водил ладонью по ее рубашке, но казалось, что он касается голого тела.
Рианнон все еще сопротивлялась, но ее силы и желание освободиться таяли на глазах. Одновременно жар внутри усиливался, и в какое-то мгновение в голове пронеслась мысль, что она еще никогда не испытывала столь сильного… возбуждения. Пальцы, по-прежнему прижатые к его твердой груди, горели. Глаза были зажмурены, но перед ними носились разноцветные круги. В ушах звенело. Губы невольно раскрылись и впустили его требовательный язык. По телу прокатывались крупные волны сладкой дрожи. В какой-то момент Джулиан на секунду оторвался от нее, но она никак не воспользовалась этим моментом. Тогда он вновь накрыл ее влажный рот поцелуем, и одна рука передвинулась ей на грудь, он захватил двумя пальцами возбужденный сосок и чуть сжал его…
Когда Рианнон полностью перестала отдавать себе отчет в происходящем, он наконец отпустил ее, но не отстранился.
— Значит, ни капли сегодня? Ни того, ни другого?
— Нет…
— Абсолютно уверены?
— Да…
— Отлично. По крайней мере на этот раз вы не будете говорить, что ничего не можете вспомнить.
Он чуть склонил голову, не спуская с нее пристального взгляда. На его губах блуждала легкая улыбка. Рианнон еще не отошла от его неожиданного нападения, и далеко не сразу до нее дошел тайный смысл его слов. А когда дошел, вода в ручье тут же показалась ей ледяной, а к щекам, напротив, прилил небывалый жар.
— Вы негодяй!
Разумеется, она попыталась его ударить. Он был готов к этому и, вовремя перехватив ее руку, вновь притянул к себе.
— Если вы когда-нибудь захотите вспомнить, миссис Тремейн, просто разыщите меня. Я вам помогу. А пока… Что ж, сейчас вы запомнили мое лицо и больше не перепутаете имени.
— Убирайтесь!
— Позовите меня, когда я буду вам нужен.
— Вы? Никогда!
— Как знать, миссис Тремейн…
— Даже не мечтайте об этом!
— Не загадывайте наперед, моя милая. Во всяком случае, обязуюсь явиться по первому вашему зову. Моя фамилия Маккензи, зовут Джулиан. Не забудьте.
— Дайте мне пройти, Джулиан Маккензи!
— Идите.
— Имейте в виду…
— Джулиан Маккензи, запомните это имя.
С этими словами он вновь коснулся ее губ поцелуем. Но на сей раз легким, как перышко. Сладким, как шербет. Пьянящим, как вино… Рианнон зажмурилась, а когда открыла глаза, его уже не было.
Он ушел так же неслышно, как и появился.
И она поняла, что теперь увидит его только в своих снах…
Глава 12
— Добро пожаловать, мисс Сидни! Как поживаете?
— Прекрасно, сержант Грейнджер, благодарю вас, — ответила Сидни Маккензи старшему надзирателю вашингтонской тюрьмы, которую прозвали в народе Старым Капитолием. Она откинула со лба прядь темных, с легкой рыжинкой волос и приветливо улыбнулась сержанту. — Могу я увидеть сегодня своих ребят?
— Разумеется, мисс Сидни. Конечно, хотелось бы думать, что вы приходите сюда к нам, старым добрым янки, но увы…
Сержант Грейнджер был уже пожилой и внешне совсем не походил на военного, скорее на заботливого семьянина. Всякий раз, когда она видела его, Сидни вспоминала о том, что это гражданская война, в которой соотечественники вынуждены убивать и мучить друг друга. Ужасно несправедливо! Она испытывала искреннюю симпатию к сержанту и некоторым другим янки, с которыми судьба свела ее в федеральной столице. Впрочем, это не могло остановить ее и отвратить от того, чему она посвятила себя в последнее время — тайной разведке, а также освобождению солдат-южан и возвращению их домой.
Впервые она оказалась здесь еще тогда, когда спасала попавшего в плен брата Джерома. Южане предлагали обменять его на капитана Джесса Холстона, молодого отважного кавалериста, который был ранен и пленен на Юге. Но обмен так и не состоялся. Тесть Джерома генерал Маги решил, что мужу его дочери будет лучше переждать войну за решеткой, где он по крайней мере останется жив и не сделает сиротой генеральского внука. Но тесть недостаточно хорошо знал своего мятежного родственника — Джером жил мыслью о побеге, и ничто, даже сорвавшийся обмен, не могло заставить его отказаться от мысли о свободе.
Сидни ухаживала за раненым Джессом в военном госпитале Ричмонда. Он считался очень важным пленником. Южане дорожили им и берегли, рассчитывая вызволить с его помощью какого-нибудь своего офицера, если не Джерома, так другого, столь же полезного мятежной армии. Джесс оказался идеальным пациентом и очень учтивым в обращении человеком. Наконец, он был просто красив как бог. Одним словом, они с Сидни подружились.
Правда, дружбе этой вскоре пришел конец. Однажды. Джесса все же обменяли — на генерала-конфедерата. Он вернулся в Вашингтон, куда затем приехала и Сидни, решившая помочь спастись Джерому. У одного из пленников-южан оказалась очень изобретательная мать-ирландка. С помощью Сидни она переправила в Вашингтон несколько нарядов исполнительниц ирландского фольклора, девушка сумела передать их Джерому, и вскоре группа заключенных решилась на побег. План едва не сорвался в самую последнюю минуту, так как о нем стало известно Джессу. Он отыскал Сидни и предупредил, что ни один из мятежников не покинет тюрьмы, если она не согласится остаться с ним в столице. Сидни пыталась разубедить его, но все было бесполезно. Она поняла, что у нее нет выбора. Джером и сам не хотел пускаться с ней в рискованное путешествие по тылам армии северян. Собственно, он даже обрадовался, когда узнал, что она не увяжется за ними. И побег состоялся.
Джесс привел ее к себе и запер в роскошной гостиной особняка в самом центре города, доставшегося ему от матери. Сидни кипела от гнева, но удалой кавалерист по-прежнему стоял на своем.
— Я делаю это ради вашей же безопасности, — уверял он ее. — Если бы вы сбежали вместе с братом, то рано или поздно получили бы пулю в лоб.
Весь день она провела в той комнате, не зная ни в чем отказа. А потом сказались усталость и нервное напряжение, и она заснула на диване, не раздеваясь. Открыв глаза, она первым делом посмотрела на часы и поняла, что проспала ровно десять часов. Джесс стоял у окна. Вскочив, Сидни решительно заявила:
— Вы можете арестовать меня, препроводить к самому президенту Линкольну, расстрелять или повесить, все равно! Я не собираюсь оставаться в этом доме больше ни минуты!
Джесс повернулся к ней спиной и после недолгого молчания проговорил:
— Если так, то вот вам дорога. Ступайте. Берегите себя.
Она ушла, и никто не попытался ее остановить.
В Старый Капитолий «ирландских певичек» уже не пропускали, но Сидни никто не заподозрил в организации побега, так что для нее двери тюрьмы были по-прежнему открыты. Ей разрешалось передавать тамошним обитателям съестные припасы, одежду и даже кое-какие медикаменты. Все знали, что ее братья — мятежники, но всем также было известно, что ее двоюродный брат Йен — герой армии северян, так что у Сидни имелись некоторые привилегии.
А Джесс вскоре вернулся в действующую армию, и она потеряла его из виду.
С тех пор она стала часто ходить в тюрьму, и пару раз ей удалось передать оттуда довольно важные сведения для командования южан. Сидни знала, что это опасная, рискованная игра. Но в нее нынче играли многие, а она была не хуже других. И потом, она никогда не забывала об осторожности, неизменно пускала в ход свое обаяние и ни при каких обстоятельствах не доверялась бумаге, передавая все только на словах.