- Воспользуйтесь пультами диспетчеров. Френк. Я понимаю, это неудобно, но ничего не поделаешь, - Прескот скользнул в кресло Коррела, подался перед и включил микрофон. - Центр управления вызывает ПелхэмЧас Двадцать Три. Центр управления вызывает ПелхэмЧас Двадцать Три.
      Коррел хлопнул себя по лбу.
      - Никогда не думал, что доживу до такого дня, когда увижу, что разговор с убийцами важнее управления железной дорогой, от которой зависит жизнь города. Господи, где же справедливость на этом свете!
      - Ответьте, Пелхэм Час Двадцать Три, ответьте... - Прескот выключил микрофон. - Речь идет о жизни шестнадцати пассажиров. Вот что важнее всего, Френк.
      - Плевать я хотел на пассажиров! Какого черта они хотят за свои паршивые тридцать пять центов - жить вечно?
      Он неплохо играет роль, - подумал Прескот, - но все-таки не совсем. Он настоящий фанатик своего дела, но как все фанатики мыслит слишком узко. За спиной Коррела он видел диспетчеров отделения А, отчаянно пытавшихся справиться с морем звонков от растерянных машинистов: поезда стали по всей линии, и они даже не делали вид, что регистрируют звонки в журнале.
      - Если бы командовал я, - заявил Коррел, - то немедленно отправил бы на штурм полицейских с винтовками и слезоточивым газом...
      - Слава Богу, что вы не командуете, - осадил его Прескот. - Почему бы вам не заняться возникшей пробкой и не предоставить полиции заниматься своей работой?
      - Это совсем другое дело. Мне нужны распоряжения вышестоящего начальства. Они сейчас консультируются. Хотя какого черта тут консультироваться? Нужно развести поезда к северу и югу от запертого участка. Но по-прежнему останется разрыв в милю длиной, где выведены из строя все четыре пути, причем в самом центре города. Если бы вы мне разрешили дать питание на два пути, даже на один...
      - Ничего мы разрешить не можем.
      - Вы хотите сказать, что эти убийцы не позволяют восстановить питание? И вы терпите приказы от банды мерзких пиратов? Это же чистой воды пиратство!
      - Постарайтесь успокоиться, - посоветовал Прескот. - Вы получите свою дорогу примерно через час, с точностью до нескольких минут... или нескольких жизней.
      - Целый час, - воскликнул Коррел. - Вы понимаете, что приближается час пик? Час пик - а у нас вышел из строя целый участок. Сумасшедший дом!
      - Пелхэм Час Двадцать Три, - произнес Прескот в микрофон. - Вызываю Пелхэм Час Двадцать Три.
      - Откуда вы знаете, что эти подонки не блефуют? С чего вы взяли, что они не ожидают, что мы будем бороться за жизни пассажиров?
      - Бороться за жизни, - повторил Прескот. - А вы штучка, Коррел, ещё какая штучка.
      - Они сказали, что начнут убивать пассажиров, но, может быть, это просто блеф?
      - Как блеф с Доловичем?
      - О, Господи! - Настроение Коррела снова резко изменилось, глаза его наполнились слезами. - Толстяк Каз... Он был замечательным человеком. Белым человеком.
      - Коррел, вам следует очень внимательно следить за своим языком.
      - Старина Каз. Он был настоящим путейцем, как в старое время. Пат Бердик мог бы им гордиться.
      - Если он полез под пули, то просто дурака свалял, - заметил Прескот. - А кто такой Пат Бердик?
      - Пат Бердик? Это легенда. Величайший из старых начальников дистанций. О нем ходит множество историй. Могу рассказать целую дюжину.
      - Может быть, в другой раз.
      - Однажды, - продолжал Коррел, - поезд остановился без десяти пять. Представляете, за десять минут до пяти! Буквально перед самым часом пик!
      - Я хочу попробовать вызвать их снова, - заметил Прескот.
      - Машинист позвонил по телефону, - это было задолго до появления двусторонней радиосвязи, - и сказал, что на путях прямо перед поездом лежит мертвец. Пат спрашивает: "Вы уверены, что он мертв?" "Конечно уверен", отвечает машинист. - Он твердый, как бревно." - Тогда Пат кричит: "Тогда, черт тебя подери, прислони его к колонне и езжай дальше. Мы заберем его, когда пройдет час пик!"
      - Центр управления вызывает Пелхэм Час Двадцать Три...
      - Вот такого сорта путейцем был Каз Долович. Знаете, что сказал бы сейчас Каз? Он бы сказал: "Не думай обо мне, дружище Френк, думай, как наладить движение". Каз захотел бы, чтобы все шло именно так.
      - Пелхэм Час Двадцать Три вызывает центр управления. Пелхэм Час Двадцать Три вызывает лейтенанта Прескота в центре управления.
      Прескот нажал на кнопку передатчика.
      - Прескот слушает. Говорите, Пелхэм Час Двадцать Три.
      - Лейтенант, я смотрю на часы. На них два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.
      - Сволочи, - буркнул Коррел. - Мерзкие убийцы.
      - Заткнитесь, - отрезал Прескот. Потом произнес в микрофон: - Будьте же благоразумны. Мы готовы с вами сотрудничать. Но вы не даете нам времени все подготовить.
      - Тридцать шесть минут. Вы меня поняли?
      - Я вас понял, но этого слишком мало. Вы же имеете дело с властями. А они слишком медленно поворачиваются.
      - Пора научиться вертеться быстрее.
      - Все вертится. Но вы же понимаете, у нас нет наготове миллиона.
      - Вы ещё не подтвердили, что заплатите. Достать деньги не так трудно, если отнестись к этому всерьез.
      - Я простой полицейский, и не слишком хорошо разбираюсь в таких вещах.
      - Тогда найдите того, кто разбирается. Время идет.
      - Я свяжусь с вами, как только будут новости, - заверил Прескот. Проявите терпение. Просто больше никого не убивайте.
      - Больше никого? Что вы имеете в виду,
      Какая грубая ошибка, - ужаснулся Прескот, - ведь они не знают, что кто-то был свидетелем смерти Доловича.
      - Люди, которые вернулись на станцию, слышали стрельбу. Мы предположили, что стреляли вы. Это был один из пассажиров?
      - Нет, мы кого-то пристрелили на путях. И убьем любого, кто сюда сунется. Пассажиров тоже. Имейте это в виду. Любая провокация - и одному заложнику конец.
      - Пассажиры ни в чем не виноваты, Не трогайте их!
      - Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда получите известие о деньгах. Поняли?
      - Понял. Я снова ва прошу - не трогайте людей.
      - Мы тронем столько, сколько понадобится.
      - Я скоро с вами свяжусь, - пообещал Прескот. - Конец связи. - Он откинулся в кресле, изнемогая от сдерживаемой ярости.
      - Господи! - воскликнул Коррел. - Слушая, как вы упрашиваете этого подонка, я стыжусь, что я - американец.
      - Пошли к черту! - рявкнул Прескот. - Забавляйтесь со своими поездами.
      Его Честь, господин мэр.
      Его честь, господин мэр, лежал в постели в своей квартире на втором этаже особняка Грейси. У него текло из носа, страшно болела голова, ныли все кости и температура достигала 103, 50 по Фаренгейту. Этого было вполне достаточно, чтобы обвинить его многочисленных врагов как в городе, так и вне его, в заговоре, жертвой которого он стал. Но мэр понимал, что было бы чистой паранойей подозревать Другую Сторону в том, что они, скажем, подсадили вирус гриппа на край его бокала с мартини, - у них просто не хватило бы воображения придумать такой трюк.
      Пол у кровати был усеян бумагами, отброшенными в приступе раздражения, на которое, как ему казалось, мэр имел полное право. Он неловко лежал на спине, небритый и дрожащий в ознобе, время от времени постанывая от жалости к самому себе. Мэр не затруднял себя мыслями о том, что какая-то городская проблема останется нерешенной - все решит кто-нибудь другой. Он прекрасно знал, что с самого утра в двух больших служебных комнатах на первом этаже над делами трудятся его помощники, они постоянно связываются с городской мэрией, где их работе помогает (а в некоторых случаях и дублирует ее) другая группа помощников. Телефон у постели мэра также был подключен, но он отдал команду не соединять, разве только в случае какого-то невероятного несчастья. Например, если вдруг остров Манхеттен оторвется и уплывет в залив, хотя иной раз он молился, чтобы такое произошло.
      Впервые с того момента, как он занял этот пост, если не считать, конечно, случайных дней отдыха где-нибудь на солнышке или тех нежданных ситуаций, когда массовые волнения или затянувшаяся дискуссия с профсоюзными лидерами заставляли его проводить на ногах всю ночь, - впервые случилось так, что ровно в семь утра он не покинул свой дом и не направился в здание мэрии. Так что мэр одновременно чувствовал себя прогульщиком и был немного растерян. Когда он услышал за окном где-то на реке гудок парохода, неожиданно пришло в голову, что все его предшественники, а они были хорошими людьми, тридцать лет слушали эти гудки.
      Эта весьма занимательная мысль поддержала Его Честь. Будучи человеком интеллигентным и образованным (правда, Другая Сторона подвергала сомнению первую часть этой формулы и клеветала на вторую), он тем не менее не испытывал большой привязанности к истории. А также к дому, в котором жил благодаря доброму отношению со стороны своих избирателей, активно влиявших на его интересы. Он знал, но только понаслышке, что дом, построенный в 1897 году Арчибальдом Грейси, являл собой весьма похвальный, если не сказать великолепный, пример федералистского стиля, а в комнатах на первом этаже висели полотна Трамболл, Ромни и Вандерлина. Правда, не лучшие их работы, но, тем не менее, подлинные, подписанные авторами. Главным специалистом по дому и по его содержимому была жена, которая когда-то занималась то ли искусством, то ли архитектурой, он давно забыл, чем именно. Она и сообщила мужу то немногое, что он знал.
      Сейчас мэр был погружен в дремоту и смотрел аполитичные сеексуальные сны. В тот момент, когда зазвонил телефон, он был занят постыдным делом: страстно целовал (рот широко раскрыт, горячий язык шарил в поисках наслаждения) монаха альпийского монастыря в Швейцарии. Пришлось вырваться из горячих объятий монаха (у которого под его рясой ничего не было) и потянуться к телефону. Подняв трубку, мэр издал какой-то флегматичный и неразборчивый звук. Голос в трубке долетал из комнаты с первого этажа и принадлежал Мюррею Лассалю, одному из его заместителей, первому среди равных, человеку, которого пресса чаще всего называла "великолепной рабочей лошадкой администрации".
      - Прости, Сэм, но тут ничего не поделаешь, - извинился Лассаль.
      - Ради Бога, Мюррей. Я просто умираю.
      - Отложи это дело. Мы столкнулись с чертовски неприятным случаем.
      - Неужели сам не можешь справиться? Ты же прекрасно справился с третьим мятежом в Браунсвилле, верно? Мюррей, я на самом деле отвратительно себя чувствую. Голова просто раскалывается, не могу дышать, каждая косточка болит...
      - Конечно, я могу с этим справиться, как справляюсь с каждым вторым омерзительным делом в этом вонючем проклятом городе, но не хочу.
      - Не заставляй меня выслушивать такие вещи. В лексиконе заместителя мэра не должно быть слов "не хочу".
      Лассаль, который сам был простужен, хотя и в явно меньшей степени, чем шеф, вспылил:
      - Не читай мне лекций, Сэм, не надо, иначе, как бы ты ни был болен, я напомню тебе...
      - Я пошутил, - поспешил извиниться мэр. - Хотя я и болен, у меня больше чувства юмора, чем у тебя когда-то было или будет. Ну, что стряслось? Выкладывай.
      - Да, верно, сейчас выложу, - облегченно вздохнул Лассаль. - У нас есть шанс отличиться.
      Мэр прикрыл глаза, как от ярких лучей ослепительного солнца.
      - Ладно, говори же. Не томи.
      - Ладно. Шайка бандитов захватила поезд метро. - Он повысил голос. Захватили поезд. Взяли в качестве заложников шестнадцать пассажиров и машиниста, и не хотят их отпускать, пока город не заплатит выкуп в миллион долларов.
      Какое-то время мэр гадал, это бред от лихорадки или ему продолжает сниться, потом его сознание перенеслось с уютных альпийских лугов в более знакомый ему местный кошмар. Он поморгал и подождал, когда сон рассеется. Но голос Мюррея оставался чертовски реальным.
      - Ради всего святого, ты меня слышишь? Я сказал, что несколько человек захватили поезд метро и держат...
      - Вот дерьмо, - выругался мэр. - Дерьмо, ужасное дерьмо. - Детство у него было благополучное, и он так и не выучился убедительно ругаться. Уже в далеком прошлом он пришел к выводу, что ругательствам, как и иностранным языкам, следует учиться в детстве. Но, полагая это неким излишеством, так и не овладел этим искусством. - Дерьмо, дрянь. Почему люди затевают такие вещи, чтобы меня мучить? Полиция на месте?
      - Да. Ты готов серьезно обсудить это дело?
      - А мы не можем просто оставить этот паршивый поезд им? У нас полно других; у нас никогда не было в них недостатка. - Он откашлялся и высморкался. - Ведь у города нет миллиона долларов.
      - Нет? Ну, лучше бы тебе найти их. Где-нибудь. Даже если придется диквидировать твой счет в рождественском клубе. Я немедленно поднимаюсь наверх.
      - Дерьмо, - неистовствовал мэр. - Дерьмо и дрянь.
      - Мне бы хотелось, чтобы в голове у тебя прояснилось, пока я поднимаюсь наверх.
      - Пока я ещё не решил, что мы должны платить. Миллион долларов... Давай это обсудим. - Мюррей слишком быстро рванул со старта; а мэр весьма доверял своему политическому инстинкту. - Может, существует какой-то другой выход?
      - Другого выхода нет.
      - Ты понимаешь, сколько снега можно убрать этой зимой за миллион? Мне нужна полная картина всего происходящего и другие точки зрения - комиссара полиции, того подонка, который, как предполагается, руководит транспортными службами, инспектора...
      - Ты думаешь, все это время я просто просиживал задницу? Все они уже занимаются этим делом. Но это пустая трата времени. В конце концов, хватит препираться, нужно делать так, как я предлагаю.
      - И Сюзен.
      - Какого черта нам понадобилась Сюзен?
      - Ради покоя в доме.
      Телефонная трубка возле его уха извергала ругательства. Черт бы побрал этого Мюррея Лассаля. Мерзкий Мюррей Лассаль. Конечно, он прекрасный работник, вполне достойным своего места, но следует научить его соразмерять невежественное и воинственное нетерпение с не столь поворотливым умом прочих граждан. Ну, может быть, сейчас как раз настал момент объяснить ему, что другие тоже могут принимать решения. Именно это он и должен сделать, как бы болен ни был.
      Комиссар полиции
      Сидя на заднем сидении лимузина, мчавшегося по проспекту Франклина Рузвельта, комиссар полиции связался по телефону с начальником окружной полиции, находившемся на месте происшествия.
      - Ну, и что там происходит? - спросил комиссар.
      - Просто смертоубийство, - посетовал начальник округа. - Как обычно, ограждение прорвали. По моим оценкам здесь тысяч двадцать зевак, и народ все прибывает. Молю Господа, чтобы началась буря с дождем.
      Комиссар подался вправо, чтобы бросить взгляд на чистейшую синеву неба над Ист-Ривер и тотчас же выпрямился. Он был неподкупным и интеллигентным человеком, прошел все ступени служебной лестницы, начиная с простого патрульного, и хотя понимал, что шикарный черный лимузин - справедливый и даже необходимый атрибут его должности, все равно не чувствовал себя в нем комфортно, словно как-то отделял себя от этой роскоши.
      - Ограждения установлены? - спросил он начальника округа.
      - Конечно. Благодаря любезности тактической полиции. Мы стоим по местам и стараемся выдавить вновь прибывающих в боковые улицы. Я имею в виду именно выдавить. Заводить новых друзей мы не сбираемся.
      - А что с движением транспорта?
      - Я выставил патрульных на каждом перекрестке, начиная от Двадцать четвертой улицы до Четырнадцатой, а также от Пятой авеню до Второй. Думаю, обратный поток где-нибудь обязательно вызовет пробки, но здесь пока все под контролем.
      - Кто вам помогает?
      - Даниельс из отдела специальных операций. Он просто рвется в бой. Хочет отправиться в туннель и расправиться с этими подонками на месте. Я настроен точно так же.
      - Ничего подобного я даже слушать не хочу, - оборвал комиссар. Расположитесь там, займите тактически выгодные позиции и ждите дальнейших распоряжений. И ничего больше.
      - Есть, сэр, именно этим мы и занимаемся. Я только хотел сказать, что все это мне не по душе.
      - А мне наплевать на вашу душу. Вы перекрыли все аварийные выходы?
      - По обе стороны улицы вплоть до Юнион-сквер на юг. У меня в туннеле почти полсотни человек - к северу и югу от поезда, все хорошо укрыты. Они в бронежилетах и вооружены пулеметами, автоматами, слезоточивым и нервно-паралитическим газом. Одним словом, у них весь чертов арсенал. И ещё там с полдюжины снайперов с приборами ночного видения. Мы можем там внизу устроить целую вьетнамскую войну.
      - Только убедитесь, что все поняли, что никто не должен двигаться. Эти люди будут убивать. Они уже доказали это, убив железнодорожника. К их угрозам нужно отнестись очень серьезно.
      - У меня именно такой приказ, сэр. - Начальник окружной полиции сделал паузу. - Понимаете, сэр, некоторые снайперы мне доложили, что видят людей, совершенно свободно передвигающихся вокруг поезда. Ребята с южной стороны говорят, что угонщик в кабине машиниста хорошо виден и представляет из себя прекрасную мишень.
      - Нет, черт возьми Вы что, хотите, чтобы всех пассажиров зверски перебили? Повторяю, к их угрозам нужно отнестись очень серьезно.
      - Слушаюсь, сэр.
      - Запомните это. - Комиссар взглянул в окно, чтобы понять, где он находится. Водитель, включив сирену, пробивался сквозь поток машин, словно ехал по пахоте. - Вы допрашивали тех пассажиров, которых они освободили?
      - Да, сэр, тех, которых удалось задержать. Большинство сразу исчезло, растворившись в толпе. Оставшиеся дают довольно противоречивые показания. Но кондуктор, симпатичный молодой ирландец, оказался полезен. Мы знаем, сколько человек захватили поезд, и как...
      - Где-нибудь с дюжину?
      - Четверо. Всего лишь четверо, они в масках и вооружены чем-то вроде пистолетов-пулеметов Томсона. Одеты в черные дождевики и черные шляпы. По словам кондуктора, они хорошо организованы и знакомы с методами работы метро.
      - Понятно. Можете послать кого-нибудь ознакомиться с делами уволенных служащих метро. Правда, не уверен, что сейчас это может помочь.
      - Я попрошу заняться этим транспортную полицию. Их здесь несколько сот. Включая их шефа. Он лично здесь присутствует.
      - Я хотел бы, чтобы с ним обращались с максимальным уважением.
      - Есть проблемы со связью. Прямую связь с террористами имеет только центр управления транспортной компании. Полиция устроила командный пункт в поезде, стоящем на станции на Двадцать восьмой улице. Оттуда можно говорить по радио с центром управления, но не с захваченным поездом. Здесь у нас стандартная рация, мы можем слышать, о чем говорит центр управления с бандитами, но не слышим их ответов. Я запросил террористов через центр управления, не позволят ли они связаться с ними непосредственно с помощью портативных передатчиков, но получил решительный отказ. Они предпочитают все усложнять.
      Комиссар напрягся - лимузин решительно расчищал дорогу, его сирена разгоняла машины, как перепуганных цыплят.
      - Мы покидаем основную трассу. Что-нибудь еще?
      - Мы получили ещё одно предупреждение от бандитов; они напоминают о времени. И твердо стоят на своем. Предел - три тринадцать.
      - Кто персонально с ними на связи?
      - Лейтенант из транспортной полиции. По словам начальника, парень неглупый. Но почему они не хотят разговаривать с нами напрямую?
      - Думаю, из чисто психологических соображений. Чтобы показать, кто здесь командует. Чарли, я сейчас отключаюсь. Постарайся, чтобы все было спокойно, я свяжусь с тобой, как только мы примем решение.
      Лимузин свернул на подъем у парка Карла Шурца. Как только он затормозил возле белой сторожки, двое дежурных полицейских встали по стойке смирно и отдали честь. В верхней части склона лимузин выехал на круговую дорожку вокруг большого дома, с которой за лужайкой была видна река и неподалеку - Хеллгейтский мост.
      Водитель свернул на стоянку, где уже находились три официальных черных лимузина. Комиссар выскочил из машины и зашагал к крыльцу.
      Глава 10
      Город: пресса
      Репортеры газет и фотографы прибыли на угол Южной Парк-авеню и Двадцать восьмой улицы через несколько минут после первых полицейских, когда многие подразделения полиции ещё были в пути. Со свойственной им самоуверенностью они ухитрились проникнуть сквозь ряды полиции, скопление деревянных заграждений, автомашин, конных полицейских и жилистые тела патрульных в характерных голубых шлемах тактических сил. Газетчики пробрались ко входам в метро со стороны центра города на юго-западном и северо-западном углах перекрестка. Они попытались проникнуть и внутрь, но были оттеснены полицией. Пробравшись через толпу полицейских, они направились по Южной Парк-авеню к дальним от центра входам. Получив отпор и там, пересекли авеню и окружили полицейского начальника.
      - Инспектор, как складывается ситуация на данный момент?
      - Я не инспектор, я - капитан. И ничего не знаю.
      - Город решил заплатить выкуп?
      - Тело убитого железнодорожника все ещё лежит внизу?
      - Как вам стало известно, что он мертв?
      - Кто руководит операцией?
      - Я не буду отвечать ни на какие вопросы, - заявил капитан. - Я ничего не знаю.
      - Вы получили приказ ничего не говорить?
      - Да.
      - Кто отдал такой приказ?
      - Вы отказываетесь сотрудничать с прессой? Как вас зовут, капитан?
      - Кто отдал такие приказы?
      - Я. А теперь убирайтесь отсюда.
      - Послушайте, капитан, здесь вам не Германия.
      - С этой минуты здесь именно Германия.
      - Как вас зовут, капитан?
      - Капитан Миднайт.
      - Джо, сфотографируй капитана Миднайта.
      Репортеры радио, сложив магнитофоны в рюкзаки за спиной и для надежности подвесив микрофоны на лбу, пока проталкивались через толпу, сконцентрировали свое внимание на "маленьком человеке".
      - Офицер, как вы оцениваете размеры собравшейся толпы?
      - Она очень большая.
      - Она больше, чем вам когда-либо приходилось видеть на месте преступления?
      Полицейский из тактических сил, напрягая мышцы спины и плеч, чтобы сдержать толпу зевак, проворчал:
      - Похоже на то. Но о толпе всегда трудно что-либо сказать. Может быть и не больше.
      - Вы могли бы сказать, что эта толпа неуправляема?
      - Ну, я должен сказать, что по сравнению с некоторыми, она вполне управляема.
      - Я понимаю, ваше занятие, может быть, не столь увлекательно, как ловля преступников, но она тоже очень ответственная и важная. Примите нашу признательность. Как ваше имя, сэр?
      - Мелтон.
      - Вы только что слышали офицера Милтона из тактических сил полиции. Мы находимся на месте захвата поезда метро - на перекрестке Двадцать восьмой улицы и Южной Парк-авеню. Спасибо, офицер Милтон, что вы сдерживаете толпу. А вот ещё один джентльмен стоит рядом со мной. Мне кажется, это детектив в штатском, который также помогает сдерживать толпу. Сэр, я правильно предположил, что вы детектив в штатском?
      - Ну, я бы этого не сказал.
      - Вы не детектив?
      - Нет.
      - Тем не менее, вы помогали полиции сдерживать эту огромную толпу.
      - Я никого не сдерживал; это они держат меня здесь. Я бы предпочел выбраться отсюда и вернуться домой.
      - Я понимаю, сэр. Это моя ошибка. Благодарю вас. Вы очень похожи на детектива в штатском. Не сказали бы вы, чем вы занимаетесь на самом деле?
      - Я - работник социального обеспечения.
      - Я по ошибке принял вас за детектива. Желаю вам удачи, сэр, чтобы вы выбрались отсюда и добрались до дома.
      За единственным исключением телевизионные станции передали в эфир сообщение о захвате поезда метро через несколько секунд после того, как оно поступило на их телетайпы. Большая часть каналов прервала мыльные оперы, кинофильмы или передачи для домохозяек, чтобы передать сенсационную новость, а потом вновь вернулись к своим программам. Некоторые, не желавшие нарушать привычный образ жизни своих зрителей, ограничились выводом бегущей строки в нижней части экрана, что позволяло одновременно узнать новость и продолжать наслаждаться обычными программами. По каналу, отведенному для криминальных сообщений, когда пришла информация, шла коммерческая реклама, в результате с новостью там опоздали по сравнению с другими на сорок пять секунд.
      Отделы новостей телекомпаний, как федеральных, так и местных, немедленно отправили на место происшествия свои команды с передвижным ретрансляторами. "Юниверсл Бродкастинг Систем", самая крупная из телесетей, направила самую большую шикарно экипированную команду, а, кроме того, лично Стаффорда Бедрика, своего знаменитого телерепортера. Обычно Бедрик освещал только самые важные новости - инаугурации президентов, убийства на уровне послов и выше. Но он добровольно взялся за это задание, учитывая, что оно вызовет огромный интерес общественности.
      Некоторые команды телевизионщиков засели в зданиях вокруг перекрестка и из их окон передавали панорамы собравшейся толпы, окружающего городского ландшафта, кирпичных и оштукатуренных домов, холодно поблескивающих стеклами окон на ярком солнечном свете, сотен собравшихся полицейских машин. С помощью телеобъективов выделяли колоритные физиономии и хорошеньких девушек. В это же самое время другие команды действовали на уровне улицы. Большая их часть, отчаявшись пробиться к полицейскому штабу на стоянке машин в юго-западном углу рядом со входом в метро, занялась интервьюированием "людей с улицы".
      - А что вы думаете, сэр... - популяный телерепортер из отдела новостей, выступавший в шестичасовой вечерней программе, сунул микрофон в лицо человеку с тремя подбородками, сигарой в углу рта и пачкой программ скачек в правой руке, которой он жестикулировал. - Есть ли у вас какие-то соображения по поводу драмы, разыгравшейся буквально у нас под ногами?
      Мужчина погладил свои подбородки и повернулся лицом к камере.
      - А какие именно вопросы вы бы предпочли прокомментировать?
      - Давайте займемся вопросом обеспечения безопасности в метро. Некоторые считают, что наше метро - настоящие джунгли. Есть у вас какие-либо замечания на этот счет?
      - Джунгли? - В голосе мужчины с сигарой явно слышался уличный выговор. - По моему мнению, оно действительно похоже на джунгли. Джунгли!
      - В каком смысле оно похоже на джунгли?
      - Там полно диких животных.
      - Сэр, вы постоянно пользуетесь метро?
      - Практически каждый день, если вы это называете постоянным. А что прикажете делать, идти пешком из Бруклина?
      - И во время этих ежедневных поездок вы испытываете беспокойство?
      - А что же делать?
      - Вы бы чувствовали себя в большей безопасности, если бы вместо восьми часов в день поезда и платформы патрулировались полицией круглосуточно?
      - Уж как минимум двадцать четыре часа.
      Рассмеявшись и отвернувшись к толпившимся за ним людям, мужчина уронил программы скачек. Камера продолжала пристально следить, как он собирал их между ног зевак; микрофон был опущен, чтобы слышно было, как он пыхтит от натуги. Но к тому времени, когда он выпрямился, его место уже занял молодой глазастый чернокожий паренек, которого случайно вытолкнула к камере напиравшая толпа.
      - А у вас, сэр, есть соображения по поводу метро?
      Паренек опустил глаза и пробормотал:
      - Оно делает свое дело.
      - Вы считаете, что оно делает... делает свое дело. Тогда я делаю вывод, что вы не согласны с предыдущим джентльменом, который считает, что в метро опасно?
      - О нет, там очень опасно.
      - Грязно, сыро, слишком жарко или холодно?
      - Да, сэр.
      - Переполнено?
      Паренек закатил огромные глаза.
      - Господи, вы же сами прекрасно знаете.
      - Ну, тогда, если собрать все вместе...
      - Оно делает свое дело.
      - Спасибо, сэр. А как вы считаете, юная леди?
      - А я с вами уже встречалась. Это было на пожаре третьей степени в Краун-хейтс в прошлом году, верно? - Юной леди оказалась белокурая женщина средних лет с пышной прической в виде башни. - Мне кажется, это просто скандал.
      - Что именно вы имеете в виду?
      - Все.
      - Не могли бы вы уточнить?
      - А что ещё уточнять, если я говорю обо всем?
      - Ладно. Благодарю вас. - Репортеру явно стало скучно, он понимал, что большая часть его интервью пойдет в корзину ради более подходящего материала, хотя редакторы могут оставить пару коротких кусочков, чтобы смех смягчил мрачность происходящего. - А вы, сэр, все время находились здесь?
      - Привет, Уэнделл. Ничего, если я буду называть вас Уэнделлом?
      - Сэр, террористы требуют миллион долларов за освобождение заложников. Как вы думаете, какую позицию должен занять город?
      - Я не мэр. Но будь я - упаси Господь - мэром, то управлял бы этим городом получше. - Мужчина нахмурился, услышав целый хор насмешек и свистков. - Первое, что я бы сделал - избавился от социального обеспечения. Затем я сделал бы улицы безопасными. Потом уменьшил бы налоги. Потом...
      Уэнделл постарался превратить зевок в натянутую улыбку.
      Стаффорд Бедрик знал, как умело пользоваться своим популярным лицом и голосом. Он отправлял их вперед, как предвестников своего прибытия, как пучки лазерных лучей своей личности, и они прокладывали ему путь в самый центр событий, в данном случае в штаб полиции на автостоянке. Его свита поспешала следом - вьючные животные, нагруженные камерами, кабелями и акустической аппаратурой.
      - Инспектор? Я - Стаффорд Бедрик. Как поживаете?
      Начальник окружной полиции повернулся, но его желание ответить грубостью умерло в зародыше, ибо он мгновенно узнал лицо, знакомое ему лучше, чем его собственное. Почти рефлекторно он нашел глазами камеру и улыбнулся.
      - Вы, видимо, меня не помните, - начал Бедрик с преувеличенной скромностью, - но мы уже несколько раз встречались. Помните, как хулиганы пытались устроить пожар перед русским консульством? Еще, мне кажется, в тот раз, когда президент выступал с обращением к Объединенным Нациям?
      - Да, конечно, - начальник полиции благоразумно убрал с лица улыбку; комиссар полиции выразил бы недовольство таким тесным общением со средствами массовой информации, расценив это как утонченную форму коррупции. - Боюсь, мистер Бедрик, что в данный момент я очень занят.