Сон наяву оборвался со звуком первого выстрела, долетевшего со стороны путей. Когда ему ответила автоматная очередь, Денни Дойл сгорбился и попытался спрятать голову в плечи. При виде мокрого пятна на синей ткани плаща коренастого бандита ему чуть не стало плохо. Он не переносил вида крови или любого другого насилия, если не считать футбола по телевидению, где хотя бы не приходится слышать отвратительные удары человеческих тел друг о друга. По правде говоря, он был изрядным трусом - совершенно чудовищный грех для ирландца.
      В первый миг, когда на него показал главарь бандитов, у Денни мелькнуло желание отказаться вставать, но потом он побоялся не подчиниться. Он поднялся, понимая, что все пассажиры за ним наблюдают. Ноги дрожали, не слушались, казались резиновыми, и он хотел было намеренно упасть, чтобы главарь бандитов видел, как он беспомощен, и позволил ему снова сесть. Но Денни побоялся, что вожак разгадает его замысел и рассердится. Так что, придерживаясь за поручни, он добрался до середины вагона. Когда поручни кончились, дотянулся до одной из стоек и ухватился за неё обеими руками, вглядываясь в серые глаза, видневшиеся из-под маски вожака.
      - Машинист, у нас есть для тебя кое-какое дело.
      Рот и горло Денни наполнились слюной, и ему пришлось дважды сглотнуть, прежде чем он смог заговорить.
      - Пожалуйста, не убивайте меня.
      - Пошли со мной, - велел вожак.
      Денни вцепился в стойку.
      - Только не меня. У меня жена и пятеро детей. Моя жена больна, она не выходит из больницы...
      - Не волнуйся. - Главарь оттащил Денни от стойки. - Нужно, чтобы ты вернул обратно те девять вагонов, когда восстановят питание.
      Он взял Денни за руку и отвел к задней двери. Коренастый бандит встал им навстречу. Денни отвел глаза от окровавленного рукава.
      - Возвращайся в кабину первого вагона, - приказал главарь, - и жди распоряжений центра управления. Я помогу тебе спуститься на пути.
      Денни заглянул ему в глаза. Они были совершенно лишены какого-либо выражения; он был уверен, что таким же было бы и лицо главаря, не скрывай его маска.
      Главарь распахнул аварийную дверь с разбитым окном. Денни отпрянул назад.
      - Ручка управления, - сказал он, - Как я смогу управлять поездом без ручки управления и рукоятки тормоза?
      - Тебе пришлют полный набор инструментов.
      - Я терпеть не могу пользоваться чужим инструментом. Вы же понимаете, у каждого машиниста своя собственная рукоятка тормоза...
      - Т ебе придется это сделать. - Впервые в голосе главаря прозвучало нетерпения. - Пошевеливайся.
      Денни шагнул было к двери, но остановился.
      - Я не смогу. Там придется пройти мимо трупа. Я не смогу на него смотреть...
      - Просто закрой глаза, и все, - хмыкнул вожак и подтолкнул Денни к порогу.
      Растерявшийся Денни неожиданно вспомнил шутку, которую слышал, когда впервые присутствовал на обедне.
      - Если дело только в этом, то я никогда не начинал первым. - Не накажут ли его за безобидную шутку? Господи, великий Боже, я не хотел сказать ничего плохого. Помоги мне выбраться отсюда, и я стану твоим самым преданным и старательным слугой. Я никогда больше не позволю себе ни единой шутки, хотя и в этой я не имел в виду ничего непочтительного. Я никогда не буду грешить, никогда не буду лгать, у меня никогда не будет нечестивых мыслей. О, Господи, ничего кроме доброты, веры и преданности...
      - Спускайся, - приказал вожак.
      Анита Лемойн
      За мгновение до того, как вожак поднял палец, чтобы на кого-то указать, Анита Лемойн испытала предчувствие собственной смертности. Фразу эту она позаимствовала из какого-то телевизионного сериала, где герой не раз повторял её, оказывавшись в трудных обстоятельствах. Она перестала обращать внимание на итальянца, с которым заигрывала, взгляд её стал нервно перебегать от толстухи прижимавшей к себе своих мальчиков, к грязной старухе с мутными глазами, дряблыми губами и распухшим носом. О, Господи!
      Предчувствие смертности...Это не означало смерть в буквальном смысле слова, но понимание того, что наступит момент, когда её тело растолстеет, груди обвиснут, кожа станет дряблой, и это положит конец её шалостям, которые так высоко оплачиваются. Она вспомнила пору, когда ей было четырнадцать... А сейчас дело шло к тридцати, и наступало время подумать о будущем.
      Мамаша-наседка и старуха-нищенка - это были два плеча развилки на той дороге, по которой она шла. Старуха была сама смерть, это видно сразу. Но что сказать о толстухе-мамаше, которая жужжит как пчелка в тесной безупречно вылизанной квартирке, покупает наряды на распродажах, изредка лежит колодой под одним и тем же мужиком, а все остальное время чистит, готовит да утирает сопли своим сорванцам? Обе эти варианта хуже смерти. Может, уже пришло время начинать экономить, чтобы открыть небольшую лавочку для девушек, вступающих в жизнь? Это было бы совсем неплохо, потому что тратить деньги, как она... Как она их тратила... Как тратила! На квартиру и наряды, счета в барах и всякие мелочи...
      Наконец глаза главаря остановились на бедняге-машинисте, и палец ткнул в него.
      Предчувствие смертности!
      Ее испуганный взгляд отыскал латинского любовника. Тот смеялся, глядя, как переступает машинист, держась за поручни.
      Не обращай на него внимания, подумала она, посмотри на меня, посмотри на меня. Словно услышав, он повернулся. Она выдержала его взгляд и широко улыбнулась в ответ, а потом опустила глаза и уставилась на его пах. Почти тотчас его плащ оттопырился палаткой.
      Слава Богу, - подумала Анита. - Если я могу с одного взгляда вызвать у мужчины подобную реакцию, тогда мне ещё не о чем беспокоиться.
      Предчувствие смертности, черт побери мою большую мраморную задницу!
      Сержант Мисковский
      - И что же нам делать? - спросил Мисковский. - Двигаться дальше, как будто ничего не случилось? - Укрытая мешком с деньгами, его щека была прижата к грязному полотну дороги.
      - Черт бы меня побрал, если я знаю, - выругался постовой. - Кто бы не выстрелил первым, готов держать пари, он здорово подставил свою задницу.
      - Так что нам делать? - повторил Мисковский.
      - Я - простой полицейский, а ты - сержант. Вот и решай, что нам делать.
      - Я не твой сержант. И что может решать сержант, когда вокруг столько больших начальников? Прежде чем что-то делать, нужно получить приказ.
      Полицейский приподнялся на локте и взглянул поверх.
      - Там в двери кто-то показался. Видишь? Двое парней. Нет, трое.
      Сержант выглянул из-за мешка.
      - Они только что открыли аварийную дверь и о чем-то разговаривают. Он замер. - Слушай, один только что спрыгнул на пути.
      Мисковский наблюдал за выпрямившейся темной фигурой, человек оглянулся назад, потом снова повернулся к ним лицом, а потом медленно, нерешительно пошел вперед.
      - Он идет в нашу сторону, - хрипло прошептал Мисковский. - На всякий случай приготовь оружие. Он идет прямо на нас.
      Мисковский сосредоточил все внимание на движущейся фигуре и потому не увидел предмета, появившегося в проеме открытой двери. Потом полыхнула ослепительная вспышка, человек на путях шагнул вперед, споткнулся и упал. Туннель множил на выстрелы раскатами эха.
      - Господи, - простонал Мисковский, - началось!
      Том Берри
      Когда машинист двинулся в конец вагона, Том Берри закрыл глаза, взмахом руки подозвал такси - что же ещё ему, черт побери, оставалось делать, сидя в поезде метро, - и поехал в центр, где жила Диди.
      - Я ничего не мог поделать, абсолютно ничего, - сказал он, когда девушка открыла дверь.
      Диди втянула его внутрь и обвила руками шею, дрожа от облегчения и страсти.
      - Единственной моей мыслью была радость, что жертвой оказался машинист, не я.
      Она страстно целовала его лицо, губы ласкали его глаза, щеки, нос, потом она потащила его в постель, срывая сначала его одежду, а потом и свою.
      Потом, когда они устало раскинулись в постели, переплетя ноги в не поддающейся расшифровке монограмме, он снова попытался объяснить:
      - Я сбросил оковы рабства ложным хозяевам и спас себя для дела революции.
      Неожиданно он почувствовал, как Диди замерла.
      - Ты сидел там с оружием и ничего не сделал? - Она высвободила свои руки и ноги, разрушив монограмму. - Предатель! Ты клялся защищать права людей и предал их.
      - Но, послушай, Диди, их же было четверо против одного, да ещё с автоматами!
      - Во время Большого похода восьмая армия (имеется в виду восьмая коммунистическая армия Китая - прим. пер.) опрокинула пулеметы гоминдановцев ножами, камнями и просто голыми руками.
      - Но я же не восьмая армия, Диди. Я просто одинокий полицейский. Бандиты пристрелили бы меня, только шевельнись.
      Он потянулся к ней, но Диди с отвращением увернулась и вскочила с постели. Тыча в него дрожащим пальцем, она заявила:
      - Ты - трус.
      - Нет, Диди. Рассуждая диалектически, я отказался отдать свою жизнь ради защиты денег и собственности правящего класса.
      - Были попраны права человека. Ты нарушил свою присягу офицера полиции, - защищать эти права!
      - Полиция - репрессивные щупальца капиталистического спрута, взорвался Том. - Они таскают каштаны для правящего класса из огня противоречий, горящего над распростертыми телами рабочих и крестьян. Долой полицейских свиней!
      - Ты нарушил свой долг. Именно такие люди довели до того, что полицейских стали звать свиньями!
      - Диди! Что произошло с твоим Weltanschauung? (мировоззрение (нем.) прим. пер.). - Том умоляюще протянул к ней руки. Диди отодвинулась в дальний угол комнаты и замерла возле стойки с ластинками. - Диди! Товарищ! Брат!
      - Временный народный суд взвесил твое преступление, штрейкбрехер. Она резко повернулась, схватила его револьвер и направила на него. Приговор - смерть!
      Раздался выстрел, комната исчезла. Машинист был мертв.
      Начальник окружной полиции
      Снайпер специального подразделения, находившийся в туннеле, доложил о выстреле. Первой реакцией начальника округа - ещё до ярости - было изумление.
      - Не понимаю, - сказал он комиссару. - У нас же ещё масса времени.
      Комиссар побледнел.
      - Они глупо себя ведут. Я думал, им можно доверять по крайней мере до тех пор, пока мы следуем их собственным правилам.
      Начальник окружной полиции припомнил остальную часть сообщения снайпера.
      - Кто-то в них выстрелил. Вот в чем дело. Это ответная мера. Они играют по своим правилам, все верно, просто это омерзительные хладнокровные чудовища.
      - Кто же стрелял?
      - Сомневаюсь, что мы это узнаем. Снайпер говорит, выстрел был похож на пистолетный.
      - Они не глупы, - протянул комиссар. - Но безжалостны.
      - Именно так они и говорят. Это убийство означает, что они верны своему слову, и лучше нам это учитывать.
      - А где люди с деньгами?
      - Снайпер сказал, они примерно в пятнадцати футах перед ним. Когда началась стрельба, упали на полотно и все ещё там остаются.
      Комиссар кивнул.
      - И каков будет их следующий шаг?
      Мой следующий шаг, - подумал начальник округа, хотя понимал, что ему ещё больше не понравилось бы, вернее, ещё меньше понравилось бы, отдай комиссар ему приказ.
      - Осталось ещё шестнадцать заложников, и для меня это самое главное.
      - Да, - кивнул комиссар.
      Начальник округа извинился, взялся за переносную рацию и связался с заместителем главного инспектора Даниельсом, находившимся в поезде Пелхэм Час Двадцать Восемь. Тому приказали через центр управления сообщить террористам, что доставка возобновится, но теперь понадобится дополнительное время в связи с задержкой, вызванной недавним инцидентом.
      - Вы все слышали? - спросил начальник полиции. - Вы когда-нибудь прежде слышали, чтобы полицейский так присмыкался перед убийцами?
      - Успокойтесь, - сказал комиссар.
      - Успокоиться? Они заказывают музыку, а мы под неё пляшем. Целая армия полицейских с автоматами, гранатометами и компьютерами лижет им задницу. Уже два человека погибли, а мы продолжаем лизать им задницу...
      - Прекратите! - резко одернул комиссар.
      Начальник округа взглянул на него и прочел как в зеркале собственную ярость и отчаяние.
      - Простите, сэр.
      - Все нормально. Надеюсь, нам ещё представится возможность их перебить.
      - Надеюсь, - кивнул начальник округа. - Но должен вам сказать, сэр, после такого я уже никогда не буду прежним. И никогда не смогу быть хорошим полицейским.
      - Прекратите, - повторил комиссар.
      Артис Джеймс
      Машиниста застрелил как раз тот тип, в которого Артис Джеймс попал или думал, что попал. Он не связал эти события, по крайней мере, не в тот момент. Когда в ответ на его выстрел прогремела автоматная очередь, он спрятался за колонной. То, что он выглянул из-за неё как раз в тот момент, когда машинист - он разглядел нашивки на комбинезоне - спускался на пути, было простой случайностью. Когда мужчина в дверях выстрелил, Артис нырнул назад. К тому времени, когда он решил, что можно без опаски выглянуть ещё раз, машинист представлял собой неподвижное тело, застывшое в трех четырех футах от другого тела, бывшего когда-то начальником дистанции.
      Артис осторожно развернулся и прижался к колонне спиной. Потом он включил рацию, так близко поднес её к лицу, что губы ощутили металлическую поверхность, и вызвал штаб-квартиру. Вызов пришлось повторить трижды, чем оттуда откликнулись.
      - Я вас еле-еле слышу. Говорите.
      Артис прошептал:
      - Ничего не могу поделать, они слишком близко и могут меня услышать.
      - Говорите громче.
      - Не могу громче, меня услышат. - Артис начал выговаривать слова отчетливее, разделяя их большими интервалами. - Говорит полицейский Артис Джеймс. Я нахожусь в туннеле. Возле захваченного террористами вагона.
      - Очень хорошо, сейчас немного лучше. Продолжайте.
      - Только что они застрелили машиниста. Вытолкнули его на пути, а потом застрелили.
      - Господи! Когда это случилось?
      - Спустя пару минут после первого выстрела.
      - Какого первого выстрела? Никто не должен был... Разве кто-то стрелял?
      Эти слова так поразили Артиса, что он лишился дара речи. О, Господи, подумал он, не нужно мне было этого делать. О, Господи, неужели это как-то связано с убийством машиниста...
      - Продолжайте, Джеймс, - голос в наушнике терял терпение. - Кто-то обстрелял поезд.
      - Я уже говорил вам, - вздохнул Артис Джеймс. Парень, - подумал он, что же ты навтроил? Господи, ты это сделал.
      - Кто-то выстрелил в сторону поезда.
      - Кто, черт возьми, кто это был?
      - Не знаю. Выстрел раздался откуда-то сзади меня. Может быть, в кого-нибудь попали. Не могу сказать наверняка. Да, выстрел раздался откуда-то сзади меня.
      - Господи, а что с машинистом? Он мертв?
      - Не двигается. Это ещё не значит, что он мертв, но он не двигается. Что мне делать?
      - Ничего. Ради Бога ничего не делайте.
      - Очень хорошо, - кивнул Артис. - Продолжаю ничего не делать.
      Райдер
      К тому времени, когда Райдер принес из кабины машиниста аптечку первой помощи, Стивер уже почти успел раздеться. Его плащ и пиджак аккуратно лежали на сидении, а когда Райдер помог ему справиться с жилетом для денег, он снял рубашку, стащив намокший рукав с раненой руки, как кожу. Райдер глянул в разбитое окно аварийного выхода. Машинист упал навзничь чуть ближе к вагону, чем начальник дистанции. Грязные пятна на его комбинезоне показывали, куда угодили пули Стивера.
      Райдер присел возле голого до пояса Стивера, смуглая кожа массивного торса была покрыта густыми завитками волос. Входное отверстие - аккуратная круглая дырочка, слегка испачканное кровью. С внутренней стороны руки, где вышла пуля, повреждения были серьезнее. Кровь текла по руке ручейками, терявшимися в поросли предплечья.
      - Выглядит чисто, - заметил Райдер. - Больно?
      Стивер выгнул шею, чтобы взглянуть на рану.
      - Не-а. Я вообще-то не слишком чувствителен к боли.
      Райдер порылся в металлической коробке аптечки первой помощи в поисках дезинфекции.
      - Я промою, а потом перевяжу. Это, пожалуй, все, что сейчас можно сделать.
      Стивер пожал плечами.
      - Меня это не очень трогает.
      Райдер окунул в раствор квадратный кусочек марли и приложил его к ране, потом счистил зепекшуюся кровь. Затем смочил ещё два марлевых тампона и приложил их к входному и выходному отверстию. Стивер придержал тампоны, пока Райдер крепко их прибинтовал. Когда со всем управились, Стивер начал одеваться.
      - Немного погодя рука немного онемеет, - предупредил Райдер.
      - Никаких проблем, - кивнул Стивер. - Я почти ничего не чувствую.
      Когда Стивер полностью оделся, Райдер забрал аптечку и ушел. При виде игры, которую продолжал Уэлкам с девицей в модной шляпке, у него под маской заиграли желваки. Но он не остановился.
      В головной части вагона его встретил Лонгмен.
      - Что с машинистом? - спросил он.
      - Машинист убит, - Райдер вошел в кабину и захлопнул дверь. Его неистово вызывал голос в динамике. Он нажал педаль, включая рацию.
      - ПелхэмЧас Двадцать Три вызывает центр управления. Говорите.
      - Ты, подонок, - взорвался Прескот. - Почему вы убили машиниста?
      - Вы ранили одного из моих людей. Я предупреждал, что это дорого вам обойдется.
      - Кто-то нарушил приказ и выстрелил случайно. Это была ошибка. Если бы вы сначала переговорили со мной, не пришлось бы никого убивать.
      - Где деньги? - спросил Райдер.
      - Примерно в сотне метров от поезда, гад ты бесчувственный.
      - Даю вам три минуты на доставку. Процедура та же, как договаривались. Понятно?
      - Ты - подонок и дерьмо. Мне бы очень хотелось как-нибудь с тобой встретиться. В самом деле, очень хочется.
      - Три минуты, - повторил Райдер. - Конец связи.
      Сержант Мисковский
      Из темноты раздался голос:
      - Эй, парни, вы там, двое.
      Мисковский, сжимая в руке пистолет, хрипло спросил:
      - В чем дело?
      - Я прячусь за колонной и не собираюсь высовываться. Для вас приказ начальника полиции. Вы должны доставить деньги в соответствии с полученными инструкциями.
      - А они знают, что мы идем? Я не хочу, чтобы они снова начали стрелять.
      - Для вас постелили красный ковер. Почему бы этого не сделать, вы же несете миллион наличными.
      Постовой поднял брезентовый мешок.
      - Нужно идти, сержант.
      - Вам велено пошевеливаться, - произнес голос из темноты.
      Мисковский медленно встал на ноги.
      - Мне чертовски хочется очутиться подальше от этого места.
      - Удачи вам, - произнес голос.
      Мисковский зажег свой фонарь и шагнул следом за постовым, который уже зашагал вперед.
      - Вступаем в долину смерти, - пошутил тот.
      - Не говори так, - содрогнулся Мисковский.
      - Мне никогда не отчистить с формы это дерьмо, - пожаловался постовой. - Нужно тут хоть время от времени убирать.
      Город: уличная сцена
      Вдоль бровки тротуара на тележке, покрытой остатками восточного ковра, катил человеческий торс. Ноги у бедняги были отрезаны по бедра. Широкоплечий, с крупным морщинистым лицом и длинными черными курчавыми волосами, он прочно сидел на своей тележке и без всяких видимых усилий двигался вперед, отталкиваясь от асфальта костяшками пальцев. Инвалид ничего не просил, но на его груди висела большая оловянная кружка. Полицейские растерянно смотрели, как он катит вдоль бровки. Из толпы в кружку дождем сыпались монеты.
      - Господи, ни за что не поверил бы, если бы не видел собственными глазами, - сказал соседу высокий мужчина с акцентом уроженца Среднего Запада и полез в карман за пригоршней монет.
      Сосед одарил его понимающей, слегка сочувственной улыбкой.
      - Типичный жулик.
      - Жулик? Но ведь невозможно так прикинуться...
      - Вы не местный, веррно? Если бы вы знали этот город, как знаю я... Не знаю точно, как он это делает, но поверьте моим словам, это - обман. Так что поберегите ваши денежки, приятель.
      В силу какого-то магического процесса разочарования и воодушевления размер толпы оставался практически неизменным. Одни уходили, но их место тотчас же занимали другие, так что форма этого гигантского организма почти не менялась. Когда солнце скрылось за домами, сразу похолодало и подул ветер. Лица зевак покраснели, они стали пританцовывать на месте, но лишь немногих это обескуражило.
      Каким-то необъяснимым образом толпа узнала о гибели машиниста раньше карауливших её полицейских. Это послужило сигналом всеобщего осуждения полицейских, мэра, транспортной компании, губернатора, профсоюзов железнодорожников, всяческих меньшинств и, прежде всего, самого города этого огромного чудовища, которое они ненавидели и с удовольствием развелись бы с ним, если бы, как бывает в старом, пережившем многие шторма, но прочном браке, не нуждались друг в друге, чтобы выжить.
      Полицейские отреагировали на смерть машиниста, начав срывать свою злость на толпе. Добродушное настроение сразу исчезло, они помрачнели, лица их окаменели. Когда приходилось ликвидировать затор или проложить в толпе проход, они рычали и проталкивались через человеческие волны с удвоенной силой и грубостью. Отдельные люди в толпе отвечали словесно, приводя не слишком уместные высказывания о коррупции в полиции, напоминая, что зарплату они получают за счет налогоплательщиков и что именно она позволяет им жить в зеленых пригородах. Те из задних рядов, кто чувствовал себя в относительной безопасности, отважились даже на столь оскорбительные эпитеты, как "Свиньи!".
      Но по большому счету ничего не изменилось. Гораздо большая, чем её отдельные части, стоящая выше провокаций, не забывающая о цели, ради которой она здесь собралась, толпа сохраняла свой прежний характер.
      Глава 16
      Том Берри
      Том Берри видел, как главарь распахнул настежь заднюю дверь, а потом уселся рядом с плотным мужчиной на отдельное сидение. Оба нацелили автоматы в раскрытую дверь. Потом Берри заметил мелькающий свет на путях и понял, что это значит. Город решил заплатить. Миллион долларов наличными на стол.
      Он лениво размышлял, почему террористы назвали именно миллион. Неужели их аппетиты ограничивались этой магической цифрой? Или - тут он вспомнил замечание старика - они цинично и расчетливо прикинули, что жизни их заложников больше шестидесяти тысяч каждая не стоят?
      Огонек на путях приближался очень медленно. Берри задался мыслью, как бы двигался он сам, если бы шел навстречу дулам автоматов. В слабом свете, падавшем из окон вагона, он раздичил две фигуры. Полицейские они или нет, видно не было, но кем ещё они могли быть? Наверняка не банковскими клерками. Интересно, о чем сейчас думают те двое на рельсах? И тут без всякой видимой причины в его сознании возник образ покойного дядюшки.
      Что сказал бы дядюшка Эл по поводу двух полицейских, смиренно доставляющих миллион долларов банде террористов (или бандитов, как бы он их назвал, в ограниченном словаре дядюшки Эла все нарушители закона были бандитами)? Для начала дядюшка Эл в это просто не поверил бы. Наверняка он, как и его начальники в те времена, ввязался бы в перестрелку. Полсотни или сотня полицейских открыла бы огонь из автоматов, и в конце концов перебили всех преступников. Заодно погибли бы с полдюжины полицейских и большая часть заложников. На языке дядюшки Эла это означало, да так в то время думало и большинство людей, что выкуп за похищение могут платить частные лица, но не полиция. Полицейские должны ловить преступников, а не платить им деньги.
      Во времена дядюшки Эла все было иначе. Люди не испытывали отвращения к полицейским, зато их боялись. Только попробуй крикнуть "свинья" - и окажешься в подвале полицейского участка, где тебя до крови отделает компания развеселых садистов. А во времена отца дядюшки Эла работа полиции была ещё проще: большинство проблем решалось самим полицейским. Толстяк ирландец с налитым пивом брюхом шустро находил виновного и награждал его пинком под зад. Ну что ж, работа полицейских претерпела большое изменение за три поколения, что его семья отслужила в полиции. Люди обзывают полицейских свиньями - и никто их не наказывает. Зато лейтенант тебе задаст, если заедешь какому-нибудь типу пониже спины (а если окажется, что парень черный, может вспыхнуть бунт и тебя затопчут до смерти, прежде чем подоспеет помощь).
      Предаваясь вялым размышлениям, с одной стороны он мог прекрасно себе представить, как была бы возмущена Диди поведением дядюшки Эла, не говоря уж об его толстопузом отце. С другой стороны, она наверняка осталась бы довольна, что полицейские служат у бандитов на посылках - для неё это стало бы неким проявлением нового порядка, когда полицейские по-настоящему становятся слугами народа. Да, кстати о Диди. Сзади, там, где попка, у неё кое-что было. Правда, у него не было ясного представления, что должно быть на попке спереди. Но он мог надеяться, что, любя друг друга, они смогут в конце концов произвести на свет жизнерадостного малыша с нужным количеством ручек и ножек.
      В задней двери появились две физиономии. Одна принадлежала постовому в голубом шлеме, другая - сержанту транспортной полиции, на фуражке которого тускло блестела золоченная эмблема. Сержант посветил фонариком в вагон, постовой снял с плеча брезентовый мешок и швырнул его на пол. Тот упал с мягким стуком. Наверное, такой же звук произвел бы мешок с туалетной бумагой. Полицейские с багровыми, но непроницаемыми лицами, развернулись и ушли.
      Лонгмен
      Лонгмен смотрел, как деньги посыпались на пол, когда Райдер перевернул мешок. Десятки зеленых пачек, аккуратно перевязанных резиновой лентой. Миллион долларов, их мечта, валялся на грязном полу вагона.
      Стивер разделся, тщательно сложив плащ и пиджак на соседнее сидение, и Райдер проверил завязки его жилета для денег. Четыре таких жилета обошлись Райдеру в кругленькую сумму. Они были похожи на бронежилеты, надевались через голову и завязывались по бокам. На каждом было по сорок карманов, равномерно распределенных спереди и сзади, и по две завязки. Сто пятьдесят пачек банкнот означало тридцать семь с половиной пакетов на каждого. Но они не собирались делить деньги так точно. Двоим достанется по тридцать восемь, а двое остальных получат по тридцать семь.
      Стивер стоял как манекен, опустив руки, пока Райдер вкладывал по пакету в каждый из карманов. Когда он закончил, Стивер оделся, прошел в середину вагона и поменялся местами с Уэлкамом. Пока Райдер наполнял его жилет, тот нес какую-то чушь, но Райдер молчал и работая методично и ловко. Когда Райдер взмахом руки позвал его, сердце Лонгмена забилось, он буквально ликовал, торопливо пробираясь по вагону. Но Райдер начал снимать свой плащ и пиджак, и Лонгмен обиделся. Нечестно, если он окажется последним. В конце концов, разве не он предложил саму идею? Но когда он прикоснулся к деньгам, обиду как рукой сняло. В некоторых пакетах, которые он рассовывал по карманам жилета Райдера, было по десять тысяч долларов, в других - по двадцать!
      - Вот это деньги, - прошептал он, - просто не верится.
      Райдер промолчал и повернулся так, чтобы Лонгмен смог заполнить задние карманы жилета.
      - Как бы мне хотелось, чтобы все осталось позади, - продолжал Лонгмен. - Чтобы все скорее кончилось.
      Райдер поднял руку и ледяным тоном заявил.
      - Дальше все будет очень просто.
      - Просто! - воскликнул Лонгмен. - Все слишком рискованно. Если что-нибудь пойдет не так...
      - Раздевайся, - скомандовал Райдер.
      Когда Райдер с ним закончил, все вернулись на свои места. Шагая в голову вагона, Лонгмен чувствовал, как вес денег прижимает его к полу, хотя прекрасно понимал, что его тридцать семь пакетов весят всего лишь пять шесть фунтов. Его удивило, что некоторые пассажиры посматривают на него с завистью и, возможно, даже сожалеют, что им не хватило дерзости и ума придумать нечто подобное. Ничто кроме денег, горячих живых денег, не меняет до такой степени образ мыслей. Он широко улыбался, натягивая маску. Но когда Райдер вернулся в кабину, Лонгмен улыбаться перестал. Предстояло ещё выбраться отсюда, а это была самая сложная и неприятная часть всего предприятия.
      Неожиданно у него появилось предчувствие, что ничего не получится.
      Райдер
      - Пелхэм Час Двадцать Три вызывает Прескота из центра управления, произнес в микрофон Райдер.
      - Я слушаю. Прескот на связи.
      - Прескот, карандаш у вас в руках?
      - Да. Ну, и что с деньгами? Все в порядке? Сумма, цвет и все прочее, верно?
      - Прежде чем я начну давать вам указания, напоминаю, что их следует выполнить абсолютно точно. Жизнь заложников по-прежнему в опасности. Это я хочу особо подчеркнуть. Понятно?
      - Ты - грязный подонок!
      - Если поняли, просто скажите "да".
      - Да, мерзавец.
      - Я собираюсь перечислить пять пунктов. Запишите их без лишних комментариев. Пункт первый: после окончания нашего разговора вы восстановите питание во всем секторе. Поняли?
      - Я вас слушаю.
      - Пункт второй: после того, как питание будет восстановлено, вы освободите все пути отсюда и до станции Саут-ферри. Под этим я понимаю, что будут установлены должным образом все стрелки, местные поезда отсюда и до станции Саут-ферри уберут с дороги и все светофоры переключат на зеленый. Я особо подчеркиваю вопрос о светофорах. Все они должны давать зеленый. Не вздумайте нас останавливать красным светом. Повторите, пожалуйста.
      - Убрать все местные поезда отсюда и до станции Саут-ферри. Все светофоры переключить на зеленый.
      - Если мы увидим красный свет, то убьем заложника. Любое нарушение договоренности - и мы убиваем заложника. Пункт третий: все поезда, как местные, так и экспрессы, находящиеся позади нас, должны оставаться на месте. И никакого движения на севере, на участке между нами и станцией Саут-ферри. Повторите.
      - Поезда, которые находятся позади вас, не смогут слишком к вам приблизиться. Их остановит автоматическая блокировка.