Танки оживали вновь

Но факт остается фактом: рядом с корпусами ЧТЗ, созданными в годы первых пятилеток, на заснеженном пустыре, выросли десятки цехов. За одну ночь перестраивались целые пролеты. Всего три недели понадобилось, чтобы смонтировать и пустить в ход тысячи станков для производства танков и моторов к ним... Так волею Коммунистической партии, героическим трудом кировцев и уральцев был рожден Танкоград, ставший главным танковым арсеналом страны.
      В его цехах шла настоящая героическая битва под лозунгом: "Все для фронта, все для победы!" Здесь, как и на фронте, первыми шли коммунисты. Директор завода, выступая на собрании партийного актива, сказал:
      - Все говорят: "Мы за Родину, мы за танки". Но как это дело проверить? Есть только одна проверка: кто выполняет за день то, что полагается, тот за танки. Кто не выполняет - тот против.
      В резолюции актива так и записано: "Невыполнение задания коммунистами несовместимо с пребыванием в партии".
      Это было жестоко, но необходимо. Стране, фронту нужны были танки! Не проходило дня, чтобы на завод не звонили из ЦК партии, из Государственного Комитета Обороны. Просили, торопили, требовали.
      И танкоградцы, костяком которых были кировцы, делали невозможное возможным.
      Вот лишь несколько строк из подшивки заводской многотиражки "За трудовую доблесть" фронтовых лет:
      "Стахановец цеха нормалей Иван Григорьевич, следуя примеру Ехлакова, выполнил норму на 1026 процентов. Вместо 60 деталей гвардеец труда дал 616".
      "Встав на стахановскую вахту, слесарь Дмитрий Кондратенко за 9 часов дал 187 шатунов, что составляет 1312 процентов задания. Ему всего 17 лет, а трудится он за тринадцать рабочих..."
      "Токарь-наладчик Григорий Ехлаков дал в смену более 1000 процентов выработки. А я что же, не могу стать "тысячником"? И у меня получилось 4000 процентов нормы. Работала бы так день и ночь, только бы скорее очистить родную землю от фашистских гадов", - так говорила кузнец Мария Кузикова...
      Вот выписки из официальной хроники Танкограда: "Среди всех рабочих сорок восемь процентов - женщины"; "В цехах Танкограда сорок три процента всех рабочих была молодежь".
      Осенью 1942 года, когда с конвейера Танкограда сходило все больше танков, генерала Котина срочно вызвали в Москву. Там он узнал о том, что у врага появились новые танки и самоходные орудия, которые созданы гитлеровскими конструкторами и осваиваются промышленностью Германии. Новые тяжелые танки прошли уже испытания на немецком полигоне под Ютербогом и, говорят, неуязвимы для противотанковых и полевых орудий... Что противопоставить новым немецким машинам?!
      Поздно вечером, вернувшись в Челябинск, Котин собрал ведущих конструкторов завода, рассказал о новом задании партии и правительства: сделать все, чтобы уже в начале 1943 года наша армия начала получать новые машины в противовес немецким "тиграм", "пантерам", "фердинандам"...
      Той же ночью на совете конструкторов родилось решение: разрабатывать одновременно и новые танки, и новые самоходные орудия. А поскольку ограниченные сроки не позволяют создать совершенно новую конструкцию самоходки, сделать ее на базе тяжелого танка КВ. Тут же возник вопрос: как поставить мощную пушку-гаубицу, если танковая башня тесна, если в ней все рассчитано до миллиметра на орудие определенного калибра? Но и этот вопрос был решен.
      Если на свете бывают чудеса, то одно из них вот это: ровно через 25 дней и ночей самоходная установка с новой мощной пушкой - СУ-152 - пошла в серийное производство! Именно эти самоходные орудия первыми встретили фашистские танки па Курской дуге в июле 1943 года. Их снаряды пробивали броню и "тигров", и "пантер". И очень метко фронтовики окрестили новые советские самоходки "зверобоями"!
      В те дни конструкторов танкового завода редко видели в тиши КБ. Дни и ночи они пропадали то в цехах, то на испытательном танкодроме и полигоне. Нередко конструкторы вылетали на фронт. Котин, например, побывал и под Сталинградом, и в Ченстохове, и в Бреслау - всюду, где сражались уральские танки. Генерал-полков-пик с Золотой Звездой Героя Социалистического Труда на кителе запросто лез в танк, занимал место либо механика-водителя, либо у прицела пушки, интересовался, достаточен ли сектор обстрела, не ограничено ли наблюдение...
      И конечно же, главному конструктору хотелось видеть своими глазами на поле боя новое детище Танкограда - тяжелый танк ИС.
      - Было это в канун Корсунь-Шевченковского сражения, - рассказывал Ж. Я, Котин. - Ночью мы прибыли в район действий 5-й гвардейской танковой армии. Нам предстояло увидеть в деле наш новый тяжелый танк, при создании которого был учтен опыт и Сталинградской битвы, и Курской дуги. Мела пурга. Инженеры Рощин, Покровский и я, водитель-испытатель Плюхин вместе с офицерами штаба армии отправились в тяжелый танковый полк...
      Впереди - грохот. Там шел бой. Было обидно оставаться на КП, хотелось быть там, где вели огонь наши танки. Через некоторое время и мы поехали вперед. То, что я увидел тогда, до сих пор стоит перед глазами. На обочине, в кюветах, на поле - трупы гитлеровцев, исковерканные фашистские орудия, сожженные и разбитые танки, автомобили.
      Вскоре мы догнали наши танки.
      - Как машины? - спрашиваем у танкистов.
      Молодой лейтенант улыбается, отвечает: - Отличные!
      Спрашиваем других танкистов - ответ тот же:
      - Танки что надо!
      Вскоре после Корсунь-Шевченковской операции был обнаружен секретный приказ, в котором гитлеровское командование предписывало своим танкистам избегать встречных боев с танком ИС и стрелять по нему только из засад и укрытий.
      Говоря о новых советских танках, можно было бы вспомнить и конструктора лучшего в мире по тем временам дизельного двигателя И. Я. Трашутина, и создателя великолепной трансмиссии Н. Ф. Шамшурина, и многих других конструкторов, инженеров, техников и рабочих Танкограда... Но вернемся в Ленинград сорок третьего года.
      С каждым днем задачи по ремонту танков для фронта возрастали и становились сложнее. И справиться с ними даже такому городу, как Ленинград, с его передовой по тому времени промышленностью было очень трудно. Дело в том, что с большинства заводов вывезли основное оборудование и, самое главное, не хватало специалистов: кто эвакуировался, а кто ушел на фронт.
      Кроме того, не всегда удавалось выжать максимум из имеющегося оборудования и материалов в связи с большими разрушениями на заводах, отсутствием достаточного количества электроэнергии, топлива. Порой из-за отсутствия какой-то, казалось бы, незначительной детали (вроде электролампочки, конденсатора, масло- или топливопровода) нельзя было отремонтировать агрегат, а значит, и танк.
      Поднимался вопрос о налаживании производства мелких деталей непосредственно на каждом заводе, где ремонтировались танки. Это было сложно, трудно и, прямо скажем, нерационально. Но другого выхода не было. Например, на Металлическом заводе, где ремонтировались главным образом танки KB, развертывались цеха по ремонту, переделке и производству только тех деталей и запасных частей, которые нужны были лишь для танков КВ. А 27-й ремонтный завод из-за отсутствия двигателей к танкам БТ вынужден был брать на Кировском заводе двигатели В-2, предназначенные для танков Т-34. Установить их на танки БТ не так-то просто. Вносилось много конструктивных и технических изменений, и все это на ходу, в надежде на смекалку и опыт рабочих, техников, инженеров.
      Пытались привлекать другие заводы, но и здесь встречались с определенными трудностями.
      Помню, я изучал возможности одного из заводов для оказания помощи в ремонте контрольных приборов и электрооборудования. Встретился с директором А. И. Ивановым, изложил ему просьбу. Он мне сказал, что его, как старого коммуниста, рабочего, назначили директором временно, потому что мужчин практически на заводе уже не оставалось. В райкоме ему поставили задачу организовать круглосуточную охрану завода, а также дежурство пожарных групп. А людей совсем нет. Истощенные блокадой, они не могли справиться даже с этой задачей. Смертность была высокой. Директор сказал, что вот и его жена недавно скончалась. Старшая дочь Нина, студентка Текстильного института, уехала на станцию Рахья, за Ленинград, где добывает торф для города. Младшая дочь Галя до февраля 1942 года оставалась на окопных работах и даже не смогла приехать проститься с матерью.
      Мы вышли на территорию завода, заваленную снегом. Только узенькие тропочки вели от проходной к управлению и от цеха к цеху. Вокруг непривычная тишина, лишь доносился неторопливый звук скребков, которыми дежурная команда, состоящая из женщин, расчищала дорожки. Увидев нас, они подошли, обступили, начали спрашивать, чем они могут помочь командиру.
      Я ответил, что мне поручено лишь осмотреть завод. Женщины наперебой уговаривали посмотреть получше, уверяли, что здесь еще много оборудования и что они готовы, если нужно, делать что-нибудь для фронта.
      Меня охватило волнение. В самом деле, нужно обладать высочайшим мужеством, чтобы в таких тяжелых условиях, потеряв детей, мужей и родных, быть готовыми отдать свои иссякающие силы общему делу - победе над врагом.
      О своем посещении завода, его нуждах и возможностях я подробно доложил командованию. Через некоторое время состоялось решение Военного совета фронта, и заводу помогли развернуть выпуск электрооборудования, в том числе и для военных нужд.
      К восстановлению бронетанковой техники были привлечены и другие заводы и промышленные предприятия. И надо сказать, что в этом сложном деле существенную помощь оказывали партийные организации города. Они делали все, чтобы использовать имеющиеся ресурсы в интересах фронта.
      * * *
      Хотя положение Ленинграда после прорыва блокады и улучшилось, город оставался еще фронтом, он до сих пор подвергался артиллерийскому обстрелу. На Дворцовой площади, где размещался штаб бронетанковых и механизированных войск и где мы работали, ежедневно слышались разрывы снарядов. Было ясно, что безопасность Ленинграда может быть обеспечена лишь после полного разгрома противника. И по всему чувствовалось приближение решающих боев.
      Производство ремонта танков несколько увеличилось. Готовые машины тут же отправлялись на фронт.
      В то время мне пришлось столкнуться с одним характерным явлением: танкисты не хотели отдавать танки па заводы, а сами пытались отремонтировать их на месте. Но в полевых условиях не всегда было возможно справиться с большим и сложным ремонтом. Вот и приходилось выезжать в части, разбираться в каждом отдельном случае: что более целесообразно - оставлять поврежденный танк на месте или отправлять его на завод?
      Особенно увеличился объем этой работы в связи с операциями, которые были проведены нашими войсками весной и летом 1943 года под Ленинградом. В районе Колпино (55-я армия), Смородино (54-я армия), Синявино, Арбузово (67-я армия). Во всех этих операциях самое активное участие принимали бронетанковые войска Ленинградского фронта.
      Наиболее сильные бои проходили па синявинском направлении летом 1943 года.
      После прорыва блокады Ленинграда противник стал накапливать свои силы в районе Синявино, собираясь восстановить утерянное положение. Чтобы сорвать этот замысел, 22 июля в сложных условиях труднопроходимой местности (торфяные болота) наши войска после сильной артиллерийской подготовки начали наступление.
      Позднее маршал Л. А. Говоров об этом наступлении говорил: "Понимая огромную важность этого плацдарма для своих позиций под Ленинградом, противник не считался с жертвами, чтобы удержать Синявинские высоты в своих руках. Он бросал одну дивизию за другой, создавая такое насыщение обороны живой силой, какого еще не знала военная история". И все-таки наши части овладели рядом опорных пунктов под Синявино. При этом противник потерял в районе Синявино свыше 45 тысяч офицеров и солдат убитыми и ранеными. 11 дивизий, то есть больше одной трети всех сил северной группы гитлеровцев, были обескровлены, а некоторые из них почти полностью уничтожены. Фашисты были вынуждены направить под Ленинград еще несколько дивизий, сняв их с других фронтов. Этим была оказана существенная помощь советским войскам, которые сражались на Курской Дуге.
      Здесь, на этом участке Ленинградского фронта были задействованы многие наши бронетанковые части. Потери были велики. В основном танки подрывались на минах, вязли в болотах, попадали в ловушки. Впереди чуть ли не каждого танка приходилось посылать саперов. Минные тралы хотя уже тогда и применялись, но болотистая местность не позволяла их использовать.
      Фронт эвакуации поврежденных танков с каждым днем ширился. Подтягивались эвакосредства из глубины. Еще в начале 1943 года 82-ю эвакуационную роту укомплектовали тяжелыми и средними тягачами. Не так-то просто решилось командование переоборудовать 20 танков под тягачи. В то время это было равнозначно почти полку. Но на эту меру пошли, так как были убеждены в том, что с помощью тягачей можно будет эвакуировать, а затем отремонтировать танки для укомплектования многих полков.
      До прорыва блокады 82-я эвакорота использовалась на различных участках, а также при перемещении танковых частей через Ладогу на Большую землю. Для эвакуации же танков с поля боя эту роту впервые использовали лишь в Синявинской операции. Это диктовалось необходимостью быстрой эвакуации поврежденных танков.
      Командующий БТ и MB фронта генерал Баранов для организации эвакуации привлек весь аппарат инженер-полковника Шестакова. В эту группу попал и я. Прежде всего нам надо было узнать, что эвакуировать и откуда. Некоторые сведения о местонахождении поврежденных танков мы получили от частей. Но они нуждались в уточнении. Кроме того, необходимо было знать степень поврежденности танков и условия их эвакуации. Тогда можно было установить очередность эвакуации и выделить тягачи, которые справятся с задачей.
      Глубокой ночью генерал Баранов заслушал инженер-полковника Шестакова о плане эвакуации. Конечно, отрывочные данные из войск и наметки плана не удовлетворили командующего. Он приказал самим произвести разведку местности, в ходе которой установить: где противник и свои войска, каковы подходы к поврежденным танкам и условия их эвакуации? Возникал также вопрос и о том, когда и на каких участках можно эвакуировать танки. Дело в том, что движение тягача могло восприниматься противником как движение танка и вызывать ответные меры. Следовательно, надо было согласовать со штабами маршруты тягачей, чтобы они не помешали нашим войскам.
      Короче говоря, эвакуация в таком масштабе оказалась для нас очень серьезной задачей, своего рода специальной операцией, которая должна быть организована при активном участии общевойскового штаба.
      Для разведки местности были созданы четыре группы. В каждую входили офицер и два эвакуатора из экипажа тягачей. Я возглавил одну из них. В моем подчинении были старшина Дмитрий Минаев и сержант Николай Козин.
      Наша группа получила участок 5 км шириной и 7 км глубиной. Район небольшой, однако, чтобы его изучить и осмотреть каждый поврежденный танк, нам не хватило ночи. Поврежденные танки находились, как правило, на самом переднем крае, и противник держал их под прицелом. Это тоже затрудняло выполнение задачи.
      Всего мы осмотрели двенадцать танков. Четыре из них стояли в тридцати сорока метрах от первой траншеи противника. За ними укрылись наши пехотинцы. К танкам подбирались по одному. Я наметил тяжелый танк. Он находился в глубокой яме-ловушке перед траншеей противника. Была видна только его башня, в которой, как нам сказали, расположились бойцы. Противник методически освещал местность ракетами, стрелял наугад, поэтому добирались к танку по-пластунски.
      Весь в грязи, промокший, дополз я до танка и, улучив момент, залез на корму. Немного отдышался и начал негромко стучать ключом по башне - никакого ответа. Стал выбивать дробь наподобие морзянки, слышу - отвечают. Затем чуть-чуть приоткрылся люк.
      - Свои, откройте, - полушепотом сказал я.
      - Кто - свои?
      - Проверить танк надо. Можно ли его завести или тащить требуется.
      Люк открылся, я нырнул в танк.
      Мои спички размокли. У пехотинцев тоже не оказалось ни курева, ни огнива. Темень - хоть глаз выколи.
      - Долго ли сидите в танке? - спросил.
      - Со вчерашнего дня, - ответили мне. - Пулемет здесь хороший. Диски есть.
      - Что думаете делать?
      - Приказано держаться до новой атаки. Взводный недавно тут был, он и приказал.
      Я сел на место механика-водителя, провел рукой по щитку измерительных приборов, потянул на себя рычаги тормозов - все, кажется, нормально. Заводить двигатель даже не пытался. Выбраться не выберешься, а внимание противника к себе привлечешь. Собственно, меня больше интересовало другое: насколько сильно застрял танк в яме, с какой стороны лучше подойти к нему, чтобы легче его вытащить. Ждать рассвета - не хотелось терять столько времени. Поэтому я решил выйти из танка и в момент, когда местность будет освещаться ракетой, осмотреть яму.
      Проползал я вокруг танка около часа. Все хотелось поточнее оценить обстановку для эвакуации. Грунт, признаться, меня не обрадовал - глина вперемешку с торфом. Дороги поблизости не было. Хорошо заметны были лишь танковые маршруты, проходившие по кочкам, сваленным и обгоревшим деревьям. Я отметил про себя, что эти деревья можно использовать как подручный материал для подъезда тягача к танку.
      После осмотра вернулся на наблюдательный пункт, где остался Минаев. Он уже начал беспокоиться за меня и хотел идти на розыски.
      До утра оставалось еще часа три. Теперь наступила очередь Минаева идти разыскивать еще один танк, о котором нам ориентировочно было известно по данным штаба. А я должен был оставаться здесь, чтобы дождаться, как было условлено, Козина. Вымокший до нитки, я продрог и, чтобы хоть немного согреться, ходил по траншее взад и вперед. Примерно через час появился Козин. Он нашел поврежденный танк и обследовал подходы к нему. По его заключению танк Т-34 сильно обгорел, хотя особых внешних повреждений не было видно. Танк находился в 50 метрах от траншеи противника. В нем - наши пехотинцы. Им удалось забраться в танк через аварийный люк, открытый, видимо, при эвакуации раненых танкистов.
      Часа через полтора вернулся и Минаев. Он тоже остался доволен разведкой. Танк Т-34, который он обследовал, можно эвакуировать: разбиты только ведущее правое колесо и гусеница. Внутри танка, вероятно, разорвался снаряд.
      Светало, когда мы вернулись на командный пункт В. И. Баранова. Вскоре возвратились все разведывательные группы. Собранные сведения были обобщены и доложены инженер-полковнику Шестакову. Всего за ночь было обследовано 32 поврежденных и застрявших танка. Когда об этом доложили генералу Баранову, он обрадовался и приказал подготовить план одновременной эвакуации всех машин в следующую ночь.
      ... На карте один за другим наносили условные значки найденных танков. К ним подводили маршруты, просчитывали расстояния, назначали места для пунктов наблюдения и связи.
      Силы 82-й эвакороты распределялись так: два взвода (без одного отделения два тягача) - в направлении Арбузово, один взвод - в направлении рабочего поселка No 7. В резерве находилось одно отделение. Начальником первой группы был назначен я, второй - капитан Лукин. Для связи с наблюдательным пунктом выделялись офицеры Б. И. Кольцов и И. Д. Строганов.
      План эвакуации, который был нанесен на карту, генерал Баранов одобрил. Выход тягачей приурочивался к началу атаки нашей пехоты на тех же направлениях и артиллерийской подготовке, которую намечалось провести перед атакой. Учитывалось и то, что выход двенадцати тягачей на широком фронте вместе с наступающими войсками мог быть воспринят противником как танковая поддержка атаки, что, в свою очередь, оказало бы на фашистов сильное психологическое воздействие.
      По существу, на одном направлении проводились две самостоятельные операции: одна наступательная, другая эвакуационная.
      Время выхода было назначено на 4.00.
      * * *
      Точно в срок началась мощная артиллерийская подготовка. Мимо наших тягачей из глубины прошли танки 30-й гвардейской танковой бригады. Вслед за ними тронулись и мы. Но задача наша теперь несколько усложнялась. Кроме эвакуации поврежденных танков мы должны были быть готовыми оказать максимальную помощь танковым частям, участвующим в наступлении.
      Инженер-подполковник Федоров еще раз напомнил нам, начальникам первой и второй групп, о необходимости эвакуировать все танки, находившиеся в границах намеченных участков.
      В распоряжении нашей группы было восемь тягачей. Моим заместителем назначили командира эвакороты капитана С. И. Кабарчука. Офицер опытный и расторопный. Он. выдал каждому механику-водителю тягача подготовленные им самим карточки-маршрутки с точным указанием азимута движения. В лесисто-болотистой местности без такой карточки трудно попасть в назначенное место. Кроме того, на карточку наносились маршруты движения, обходы, проходы, ямы, отдельные деревья и т. д. Это было очень нужное дело, хотя все равно мы не были уверены в том, что все тягачи сразу выйдут в обследованные и указанные на карточке места. Поэтому на каждый тягач посадили человека возле люка механика-водителя, чтобы следил за местностью. В случае необходимости он шел впереди тягачей, указывая удобные проезды.
      С капитаном Кабарчуком мы остались на наблюдательном пункте. Здесь же находился резервный тягач и радиостанция, с помощью которой поддерживалась связь с тягачами.
      Судя по затихающей канонаде, противник отходил. Мимо нас проследовали пехотинцы, минометчики, - видимо, вводились вторые эшелоны для развития успеха.
      Примерно через полчаса радист начал принимать доклады. Четвертый и Пятый тягачи приступили к эвакуации, Седьмой застрял, Третий - не может вытащить танк из ямы (самого засасывает). Следом поступили сообщения еще от трех тягачей. Один из них уже возвращался с поврежденным танком, два (Первый и Второй) спаренно эвакуируют танк без гусеницы и просят разрешения подтащить танк к маршруту и оставить его для ремонта на месте, так как машина все время садится на днище. Тягачи работают на пределе и могут выйти из строя.
      Вот так сразу выявилась сложность эвакуационной обстановки. А тут еще новая задача - часть тягачей направить за наступающими бронетанковыми частями. Там тоже есть потери.
      Я передал тягачам по радио распоряжение ускорить эвакуацию. Но прошло около двух часов, уже рассвело, а ни один из них не появлялся - рев двигателей слышался все еще вдалеке. Тягачи с трудом тащили поврежденные танки. То от одного, то от другого экипажа поступали просьбы ограничить эвакуацию только до маршрутов, по которым могли бы подойти к танкам ремонтные средства.
      Я запросил об этом штаб и получил согласие. Едва успел передать полученное разрешение, как из штаба поступило новое приказание - эвакуировать танки во что бы то ни стало. В это время противник совершил сильный авиационный налет. Досталось и эвакуаторам. Несколько бомб упало недалеко от тягача, в котором находился капитан Кабарчук. К счастью, беда прошла мимо.
      Уже потом мы узнали, почему командование настаивало на обязательной эвакуации поврежденных танков. Противник предпринял сильную контратаку и на некоторых участках продвинулся вперед. Создавалась угроза выхода противника в тыл наших войск, а значит, и срыва эвакуации. Поэтому, отменив свое первое распоряжение, я снова потребовал ускорить эвакуацию. Капитан Кабарчук взял на себя руководство эвакуацией танков справа. Он направился туда на резервном тягаче, а я на "восьмерке" в другую сторону. В ремонтной летучке остались радист и два эвакуатора в качестве связных-наблюдателей.
      Минут через пятнадцать я подъехал к тягачу, который застрял в трясине. Механик-водитель сержант Василий Бабюк теперь пытался завести двигатель поврежденного танка, чтобы его использовать для эвакуации тягача. Дважды это ему удавалось, но, как только он включал передачу, двигатель глох. Вместе с сержантом осмотрели двигатель и обнаружили повреждение - перебита трубка к топливному насосу. Неисправность быстро устранили, и сержант Бабюк поврежденным танком вытащил свой тягач. Однако танк пришлось эвакуировать - он мог двигаться только прямо. Одна из бортовых передач и, видимо, планетарный механизм были повреждены.
      Остальные тягачи, которые я встретил на маршрутах, также сталкивались с большими трудностями. Можно сказать, волоком тащили поврежденные танки. До дороги оставалось один-полтора километра, как вдруг на нас обрушился шквал минометного огня. "Заградительный или поддержка атаки противника?" пронеслось в голове. Эвакуаторы, идущие впереди тягачей и указывающие им направление, не дрогнули, продолжали выполнять задачу. Налет повторился. Мины рвались то впереди тягачей, то за ними. Противник не видел нас и, вероятно, вел обстрел по данным авиационной разведки. И то, что огонь не достигал цели, можно объяснить только тем, что его не корректировали. Потом выяснилось, что противник вел методический огонь по секторам в надежде накрыть наши резервы, которые выдвигались для отражения вражеской контратаки.
      Наши пехотинцы и танкисты, временно оказавшись в трудном положении, отбили контратаки противника и вскоре снова перешли в наступление. Это помогло нам закончить эвакуацию, стянуть поврежденные танки в один район и передать их ремонтникам. А со второй половины дня мы приступили к выполнению новой задачи - эвакуации поврежденных танков наступающих частей.
      В этой операции отличились эвакуаторы Д. Минаев, Н. Козин, В. Бабюк, И. Гез, Г. Триньковский, В. Богданов. Каждый из них эвакуировал по нескольку танков.
      Чтобы ускорить процесс восстановления танков, генерал В. И. Баранов потребовал по возможности ремонтировать их на месте, привлекая к этому и экипажи. На помощь прибыло с заводов несколько ремонтных бригад. Мы поделили между собой поле боя на районы, произвели дефектацию танков, то есть установили характер их повреждений, закрепили за каждой ремонтной бригадой танки и определили сроки их ремонта. Дни и ночи, не зная отдыха, танкисты, эвакуаторы, войсковые ремонтники, рабочие, войсковые инженеры и техники под огнем противника восстанавливали танки, давали им новую жизнь. Каждому было ясно, какое большое значение имеет своевременный ремонт танков для Ленинградского фронта. Ведь тогда Большая земля не могла еще полностью удовлетворять потребности фронта в боевой технике, И наша задача заключалась в том, чтобы каждый поврежденный танк вернулся в строй.
      * * *
      Такое встречается редко: танк, который в течение года был подбит восемь раз, но всегда восстанавливался и снова шел в бой.
      Механиком-водителем на этом танке был Михаил Сальников, которого я знал почти с самого начала войны. Как-то рота нашего танкового батальона на короткое время была отведена из Агалатово в поселок Осиновая Роща, что в 25 км от Ленинграда. В роту прибывало пополнение - танкисты, случайно оказавшиеся в мотострелковых частях. И вот мне представился настоящий богатырь.
      - Механик-водитель Сальников, - сказал он басом.
      - Как звать?
      - Михаил.
      - Какие машины знаете?
      - БТ и Т-26. А еще трактор "Ворошиловец". Ездил на нем.
      Я был рад такому специалисту. Закрепил за ним танк, который нуждался в замене двигателя. Не прошло и часа, как мне доложили, что Сальников уехал на "Ворошиловце". Когда он вернулся, я потребовал объяснить свое поведение.
      - Не выдержал. Увидел трактор - и потянуло за рычаги, - оправдывался Сальников.
      Трудно было поверить такому доводу. Несколько дней я внимательно присматривался к нему - не выкинет ли еще какой-нибудь фортель. Сальников работал с упоением, не зная усталости. И я понял его сердце, его любовь к технике, его выходку - после долгой разлуки с боевой машиной ему и на тракторе поездить - большая радость.
      Вскоре его перевели в другую часть. И вторично мы встретились здесь, под Синявино. Но потом пути наши опять разошлись.
      Я внимательно следил за его боевыми делами. Знаю все эти восемь случаев, когда его танк подбивали и он горел. Помню также, хотя и по рассказам, бой, за который он получил высокое звание Героя Советского Союза.
      Служил он тогда в прославленной бригаде полковника А. Н. Ковалевского, в экипаже лейтенанта Тришкина.
      Однажды экипаж тридцатьчетверки получил задание разведать шоссейную дорогу в направлении станции Сяйне. В двух километрах от станции у развилки дорог танкисты должны были остановиться и вести наблюдение до подхода 86-й стрелковой дивизии, с которой взаимодействовала танковая бригада. Однако танк подорвался на мине, не дойдя до указанного ему места. Комбриг приказал остаться в машине механику-водителю и башенному стрелку, а лейтенанту вернуться.
      Михаил Сальников и Алеша Алексеев замаскировали ветками танк и стали наблюдать за дорогой, которая проходила в нескольких десятках метрах от них. Вскоре из-за пригорка появились танки. Густая пыль и порядочное расстояние не позволили воинам определить кто это: свои или противник?
      - Алеша! Передай нашим: от хутора мимо нас проходит колонна танков, приказал Сальников.
      По вот появились новые машины. Теперь было ясно, что это фашисты.
      - Алеша, заряжай! - закричал Сальников, прильнув к прибору наведения.
      Снаряд за снарядом посылал Сальников навстречу врагу. И отстоял свою позицию. Фашисты не прошли. Когда подошли наши и подсчитали потери врага, то глазам своим не поверили. Пятнадцать танков противника горели факелами на поле боя.
      Позже в часть пришло сообщение: Указом Президиума Верховного Совета СССР механику-водителю Сальникову Михаилу Степановичу присвоено звание Героя Советского Союза. Правительственной награды был удостоен и башенный стрелок Алексей Алексеев.
      Я был очень рад, когда узнал, что Сальников остался жив, вернулся после войны в Ленинград и работал на Балтийском заводе.
      В конце октября 1943 года командующий бронетанковыми войсками генерал В. И. Баранов поставил нам задачу - в двухдневный срок подготовить для доклада на Военном совете предложения по восстановлению в кратчайший срок поврежденной техники и доукомплектованию всех частей фронта.
      Два дня. Для фронтовых условий это много и мало. Много для оформления предложений и мало для того, чтобы глубоко разобраться с положением дел на месте.