12

КЛУБ БРОШЕННЫХ ЖЕН

Анни была немало удивлена, когда позвонила Элиз и пригласила ее на ленч в «Ле Сирк». Почему на ленч? И почему в «Ле Сирк»? Хотя у Элиз денег было больше, чем у других женщин, с которыми была знакома Анни, она также знала, что та не особенно торопилась их тратить. А в «Ле Сирк» половина порции мусса «pample-mousse» стоила шесть долларов, так что выходило, что это – единственное место в Мантхэттене, где один грейпфрут стоил двенадцать долларов. Возможно, это делалось с тем, чтобы произвести впечатление, потому что никто даже не собирался заказывать это блюдо, когда в меню и без того хватало всякой всячины.

И если Анни сначала лишь удивилась приглашению, то потом была просто шокирована, когда позвонила Бренда и сказала, что ее тоже пригласили. В это время Анни сидела за письменным столом, пытаясь записать некоторые свои мысли. Она даже не отдавала себе отчета в том, что именно пыталась написать: рассказ, стихотворение или просто вести дневник. Ей редко удавалось перенести на бумагу то, о чем она думала. Она заставляла себя каждый день часами сидеть за письменным столом, даже если все это время просиживала, уставившись на чистый лист бумаги. Но она все-таки пыталась. Дело было в том, что стоило ей сесть, как ее охватывала невыносимая слабость при взгляде на пустой лист. И когда, нарушая гнетущую тишину, вдруг зазвонил телефон, она даже подпрыгнула, но потом с облегчением вздохнула.

– Что там затевается? Элиз пригласила меня на ленч в «Ле Сирк». Она что, решила заняться благотворительностью?

– Я не в курсе, – заявила Анни.

– Интересно, это как-нибудь связано с Биллом? Я не говорила тебе, Анжела рассказала, что в прошлом году у него было целых три секретарши. Он их совершенно замучил. Одна из них, практически, говорит, что он чуть ли не кидался в нее сосисками.

– Да ладно, Бренда! Так вот о чем болтают студентки в «Кромвель Рид»? Возможно, Билл слишком требовательный, но все же он видный мужчина. Не думаю, что он способен опуститься до такого.

– Никогда не знаешь, чего от них ожидать. Что до меня, так все мужики – сволочи.

Анни вдруг ощутила в душе какую-то пустоту – то, чем была теперь ее жизнь.

Должно быть, Бренда поняла это, потому что спросила:

– Как тебе там живется без Сильви? Чем занимаешься?

– Да все в порядке. Вот подумываю сесть за роман.

– Колоссально! Помню, в колледже я тоже пыталась начать.

– Серьезно?

– Конечно. Это был «Война и мир», но потом мне надоело.

Анни рассмеялась. Да, Бренда никогда не давала ей скучать.

– Так что там насчет ленча? – напомнила ей Бренда. – Почему она пригласила именно меня?

– Кто знает. Но я думаю, мы это скоро выясним.

– Анжела мне еще говорила, что Элиз как-то на днях показывалась в «Кромвель Рид» и там было что-то!

Анни попыталась представить себе эту сцену, так как Элиз описала ей все в красках по дороге домой. Она не сдержала улыбку.

– Ну… и? – спросила она.

– Что-то произошло в офисе Билла в «Кромвель Рид». И в холле. Элиз была в потрясающем светло-лиловом кожаном платье, не меньше. Анжела говорит, что о совместной жизни уже не может быть и речи.

– Ну что ж, слава Богу, – сказала Анни. И, слава Богу, что Бренда узнала это от кого-то другого.

– Боже мой, она же столько лет унижалась. Почему она именно сейчас все разрушила? – поинтересовалась Бренда.

Анни почувствовала, как постепенно гнев заполняет пустоту в душе. Она вздохнула, как бы пытаясь изгнать его. Это возмутительно, как эти мужики ведут себя. Просто невыносимо.

– Кто знает? Может, из-за смерти Синтии, – сама предположила Бренда, – может, из-за последней выходки Билла. В самом деле, недавно на ужин в фирму он прихватил с собой молоденькую красотку. Может, он собирается из наследницы сделать еще одну свою подружку. Кроме того, она еще и сидит на кокаине.

– Бренда, откуда ты это знаешь? – спросила Анни, одновременно с раздражением и заинтересованностью.

– Сегодняшние газеты, – призналась Бренда, – там была небольшая заметка. Кстати, ты знаешь, что за красивая художница из хорошей семьи изображала из себя «жену» на вечеринке в «Кромвель Рид»? Еще ножкой под столом заигрывала? Я это все сама вычислила. А Дуарто мне лишь подсказал насчет кокаина.

– Бедная Элиз.

– Да, Анни, вот еще что. Что ты собираешься надеть? Я уже не влезаю в свои самые большие брюки.

– Брось, Бренда. Что за вопрос!

– Еврейский. Это один из четырех вопросов на еврейской пасхе: что ты собираешься надеть? где ты это взяла? сколько это стоит? и есть ли там мой размер?

– Очень смешно.

– Так стоит ли покупать что-нибудь?

– Помнишь, что сказал Эмерсон?

– Нет, я забыла.

– Остерегайся всех тех мероприятий, где требуется новая одежда.

– Ах, да! И никогда не назначай свидания парню по имени Снайк. Да что может парень по имени Ральф Вальдо знать о женских брюках или о чем-либо другом?! Ты знаешь, что все время, пока он жил в Вальден Паунд, он ходил завтракать к своей матери? И он привез все свое белье обратно домой, ей-богу.

– Бренда, а Вальден Паунд был Торес, а не Эмерсон, – сказала, смеясь, Анни. Ей было приятно смеяться, и она знала, что Бренде это тоже нравится. – Но, Бренда, – продолжила она, – Элиз вообще хороший человек, и сейчас ей, должно быть, больно. Может, ей нужны друзья, так что будь посерьезней.

– Я и так серьезная. Просто я подумала, может, учудить что-нибудь. Одеться а-ля Элизабет Тейлор, посещающая гавайский бар. Это все из-за Элиз. Почему от всего, что связано с нею, мне хочется говорить на идиш и надевать кафтаны? Но я даже не могу влезть в свои брюки. Мне уже впору переходить в другую весовую категорию. Знаешь ли ты, что это значит?

– Не уверена.

– Конечно, нет. Ну, ладно, дорогие слушатели, я вам сейчас это объясню. Когда ваши брюки не застегиваются на вас, вы должны либо начать худеть, либо покупать новый гардероб. Все это доставляет мало удовольствия и дорого по меньшей мере, поэтому я все-таки ем. А если я пытаюсь сидеть на диете, чтобы влезать в свои вещи, я все равно не влезаю в них, а от этого еще меньше удовольствия, тогда я опять ем. Конечно, если я покупаю одежду большего размера, я вознаграждаю себя за плохое поведение, и тем самым делаю его еще хуже. Потом мне уже ничего не остается, кроме как есть. Раньше я никогда не переходила за 18-й размер. Так что вопрос стоит следующим образом: переходить ли мне в другую весовую категорию? Покупать ли что-нибудь новенькое для «Ле Сирк» или выглядеть как черт знает что?

– Бренда, у меня уже голова от тебя болит. Перестань ты издеваться над собой.

– Ага, и сейчас ты мне будешь говорить, что во мне сидит худышка, которая просто жаждет выбраться наружу. О Господи, пусть она сделает это, может быть, я тогда буду весить вдвое меньше.

В конце концов они договорились, что Бренда не будет ничего покупать, и они обе наденут что-нибудь строгое, что было на руку Анни, так как у нее просто больше ничего другого не было.

По дороге в «Ле Сирк» Анни поймала себя на мысли, что идет по Семьдесят шестой улице. После стычки в «Карлайле» она ненавидела эту улицу и старалась не ходить по ней. Сегодня она с восьми утра была на ногах и даже не успела забежать домой, чтобы переодеться. Этим утром она дежурила в больнице. Это была тяжелая работа, но и покидать своих пациентов тоже было нелегко. Анни опаздывала. Элиз и Бренда простят ее. Так как она торопилась, ей было не до глубокомысленных размышлений. И когда она наткнулась на дом, где располагался отель Аарона, Анни прямо вздрогнула.

В Нью-Йорке стоял ясный день, небо было голубое-голубое. Уже становилось прохладно, пахло осенью и чувствовалась скорая зима. У дверей «Ле Сирк» Анни встретила Сирио, непризнанного гения социологии. Он знал положение всех богатых женщин в городе и рассаживал их соответственно. Сейчас же он сердечно улыбнулся и провел ее к Элиз, сидевшей за банкетным столиком, одним из тех, которые считались самыми престижными. По-видимому, Элиз все еще занимала весомое положение, Анни не любила подобной обстановки: холодно-голубой, почти ледяной декор – слишком торжественно для ленча. Но ей пришлось смириться; это устраивало Элиз – хорошо ухоженная, довольная собой, она сидела в расслабленной позе, словно на сцене. Да это и в самом деле была сцена. Напротив них с двумя женщинами, которых Анни не знала, сидел Брук Астор. Рядом пристроилась и молодежь – Блейн Трамп, оживленно беседующий о чем-то с хорошенькой девушкой. Элиз кивнула Анни, когда та вошла в зал, и поцеловала ее в щечку, потом взялась за свой бокал.

– Мартини? Или, может, газированного французского бензина? – Ее голос звучал как-то странно, почти обиженно.

– Белого вина, – попросила официанта Анни. – Элиз, с тобой все в порядке?

– Насколько можно ожидать. У вас в больнице это, наверно, зовется «тяжелый случай, но жить будет». Вот, лечусь потихоньку.

Небольшой переполох и возня у дверей возвестили о приходе Бренды. На ней было что-то непомерно большое и красное с перьями. «Хорошо еще, что я убедила ее надеть что-нибудь строгое», – подумала Анни, поморщившись.

– Надеюсь, это – вымирающий вид, потому как он заслуживает этого, – проворчала Элиз.

Анни сама ненавидела мех и перья. Хорошо, что они еще были искусственные. Но какого черта она их на себя нацепила! Анни украдкой взглянула на Элиз, но та казалась спокойной. Да, Элиз никогда не выставляет напоказ недостатки своих гостей.

– Привет, Бренда, – Элиз широко улыбнулась, произнеся эти слова так, чтобы все слышали, как она поздоровалась. «Только из поколения в поколение передается так и воспитанность. И только они могут вызывать такую самоуверенность, – подумала Анни. Ей доставило немало усилий не оказаться в объятиях Бренды.

– Ага, вся шайка в сборе! – сказала Бренда, радостно улыбаясь. – Что у вас здесь происходит, мать вашу?

Элиз и бровью не повела.

– Так, веселимся, – ответила она, и Анни опять заметила какие-то странные нотки в ее голосе. Анни и Бренда посмотрели на Элиз в ожидании того, что она скажет.

– Мне кажется, что-то нарушилось в балансе вещей, и необходимо восстановить равновесие.

Элиз взглянула сначала на одну, затем на другую подругу.

– Я полагаю, нам следует этим заняться.

– А в чем, собственно, дело? – спросила Анни.

– Ты же знаешь, Билл бросил меня, и ты знаешь, что люди говорят о женщине, которую унизили и оскорбили, – без тени злобы в голосе, с улыбкой на лице ответила Элиз.

– Элиз, поверь, мне искренне жаль…

– Бренда, к черту эти сочувствия. Я специально выбрала людное место, так что надеюсь, обойдемся без слез. И если мне нужен будет муж, я куплю себе еще одного. А сейчас я желаю восстановить справедливость.

– То, что надо, Элиз! – вырвалось у Бренды. – Ох, доберусь я до этой сучки Ван Гельдер!

Элиз посмотрела на Бренду так, что, окажись на ее месте кто-нибудь другой, от него не осталось бы и мокрого места.

– Я позвала вас сюда, потому как думала, что вы все же немного умнее, – неторопливо произнесла она. – Кажется, вы не поняли. Я имела в виду не женщин, меня не беспокоят новые жертвы. Я имею в виду мужчин – Джил Гриффин, Мор-ти, Аарон и, конечно, Билл. Должно же быть какое-то возмездие, в конце концов, надо свести счеты. Мы должны всем показать, что нас нельзя просто так взять и списать. Мы должны что-то предпринять. У нас есть силы, ум, связи, воображение, наконец. Пусть они заплатят сполна.

Анни вспомнила о письме Синтии, которое все еще лежало у нее в сумочке. Она была не в силах просто выбросить его, и слова, написанные там, казалось, не шли у нее из головы. Может, если она все-таки расквитается с Джилом, то избавится от этого несчастного клочка бумаги.

– Я обеими руками «за», – сказала Бренда, взявшись за меню. – Но может, все же закажем сначала что-нибудь поесть? – Как только официант отошел, Бренда спросила:

– Речь идет о мести? «Желание смерти», часть третья! Прямо здесь или как?

– Не совсем месть. Что-нибудь поизысканнее. Справедливость, – возразила Элиз.

– Во-во, мне всегда нравились законы Хаммурапи. Глаз за глаз – по-моему, то, что нужно. Так как насчет небольшой ритуальной кастрации? Мы схватим их, свяжем, наденем маски а-ля индеец на тропе войны. Мне вообще-то всегда шли перья. – Бренда поправила прическу. – И одного за другим мы их почикаем. Как собачек. И в будущем никаких проблем. По-моему, это довольно гуманный приговор. Больше не будут отравлять окружающую среду своими гормонами.

– Кастрация, м-м-м… – Элиз помолчала, как будто на самом деле обдумывала это. – Заманчиво, но грязно. Нет, слишком грязно.

– Ну да, ты всегда критикуешь. У тебя есть план?

Пока Анни слушала подруг, ее ум работал с поразительной быстротой. Месть? Справедливость? Нет, они так не думают. Нам нужно держаться вместе. А то, что предлагает Элиз, слишком жестоко. Нет, думала она, это не то, что ей нужно.

Вдруг ей пришла в голову идея. Может, им стоит создать что-то вроде клуба или общества брошенных жен, чтобы хоть как-то справиться со своим горем, поддерживать друг друга. Чтобы, наконец, сделать хоть что-нибудь с Джилом. «И мы не будем так одиноки, – думала Анни, – у нас у каждой хватает причин для гнева».

Она взглянула на Элиз и Бренду. С первого взгляда – две совершенно разные женщины, но, в принципе, такие похожие. Обе честны. Обе надежны. Для них обеих существуют истинные ценности. Жаль, что они не любят друг друга. Анни улыбнулась в душе. Кто, кроме нее, поверит, что у Бренды, толстушки из Бронкса, наполовину еврейки, наполовину итальянки, и у Элиз, шикарной наследницы двух огромных состояний, может быть что-то общее?

Но Анни чувствовала – может. И было. Они обе испытывали одинаковую боль, заглушая ее одна – едой, другая – вином. Но если они не могли прямо взглянуть в глаза своей боли и ярости, то, может, они найдут облегчение при помощи Синтии. Они втроем могли бы объединиться из чувства сострадания к Синтии и ненависти к Джилу. Только с тем, чтобы он знал, что им все известно.

И может быть, тогда они смогут противостоять своим собственным трудностям. Проблемы Бренды с ее весом, ее ненависть к Морти. Теперь ей даже некогда воспитывать своих двух детей из-за постоянных дел, телефонных звонков. Элиз, которая с каждым месяцем становится все грустнее и холоднее. Надо открыть ей глаза на то, как уход Билла подействовал на нее, – ведь она стала больше пить.

«А я? А моя ненависть к Аарону?» – подумала Анни. И тут тоненький голосок где-то внутри возразил: «Он не такой плохой, как остальные». Все-таки ей нужна была чья-то поддержка. Жить с такой болью равносильно самоубийству.

Вероятно, можно сделать какой-то вывод из гибели Синтии. Анни признавала за собой эту привычку – превращать плохое в хорошее, видеть светлое там, где никто его больше не видит, хотя, кто знает, может, сейчас это как раз и сработает. Идея была слишком хорошая, чтобы отказаться от попытки реализовать ее. Они могли бы создать нечто вроде группы поддержки, типа общества матерей детей с болезнью Дауна, в котором она когда-то состояла.

Элиз подалась вперед и улыбнулась:

– Возможно, мы сможем кастрировать их без единой капли крови. – Ее брови бесовски поднялись, и Анни с Брен-дой как зачарованные наклонились к ней. – Надо найти у каждого из них слабое место. Не могут же они быть неуязвимыми. Вот тут-то они заплатят сполна. Пусть наказание соответствует преступлению. Вот, например, Билл. Должен же быть какой-то выход его энергии. Или он ненавидит свою мать.

– Не обязательно быть Фрейдом, чтобы определить это, – заметила Бренда.

– Поможем ему подрыгаться. Чтоб выпустила девчонка-другая из него пар. Может, наймем кого-нибудь, чтоб пощекотать ему нервишки. Ну или что-то в этом роде, – сказала Элиз.

Бренде идея понравилась, но Анни все поняла, и ей стало как-то не по себе от этих слов. Господи, еще хуже, чем она могла себе представить. Ее надежда на теплую, дружескую поддержку растворилась в воздухе.

– Я не думаю… – начала было Анни, но Элиз прервала ее.

– Послушайте, что я вам хочу сказать. Лет сто назад все было по-другому. Вот двое поженились. Пусть муж и зарабатывал на хлеб, пусть создавал законы, но законы общества гласили, что если он добропорядочный мужчина, если он хочет признания со стороны общества, то он должен быть женатым. Это давало женщине определенное положение, на которое она всегда могла рассчитывать. А если он нарушал правила, то его карьере конец. В обществе его называли изгоем. И кто бы ни вышел за него после этого замуж, наказывался и отвергался. Так что приличной женщиной нельзя было попользоваться, как тюбиком зубной пасты, и выбросить, как она опустеет. Как Джил, например, бросил Синтию, а Билл – меня.

– А меня – Морти, – согласилась Бренда.

– Слушайте, – продолжала Элиз, вытащив из сумочки копию журнальной статьи.

– О Боже, только не вырезка «Помоги себе сам»! Я тебя умоляю!

– Нет, это не то. Из последнего выпуска «Форчен».

Элиз подняла газетную вырезку и указала на фотографию Каролин Ром.

– Это происходит повсюду, удачливые, солидные мужчины меняют своих жен на других, «поновее и получше». Послушайте: «Эти «подарочные» женушки заставляют пятидесяти– и шестидесятилетних солидных джентльменов почувствовать, что они могут еще посоперничать с молодыми в сексуальном плане». – Элиз взглянула на Бренду и Анни. – Ну, как, звучит соответственно? – и продолжила: – «Не будучи заклейменными «разводом», эти люди хотят начать все сначала». И вот это из «Форбс». – Элиз откашлялась. – «Сегодняшний имидж солидного джентльмена не обходится без новенькой высокой блондинки, «второй жены». Она – вознаграждение за успехи. Отбрасывая в сторону ярлык «женат вторым браком», наша мораль дошла до того уровня, когда роскошная «вторая жена» – не только личное имущество, но и предмет первой необходимости».

Элиз сделала паузу и оглядела своих подруг. Она ждала.

– Это написали до или после того, как Малколм «списал» Либби? – сухо спросила Бренда. Мать Элиз была близкой подругой миссис Форбс. – Ой, да ладно. Это не новость. Ничего не изменилось. Для женщин карты всегда были подтасованы.

– Да я не об этом! – нетерпеливо воскликнула Элиз. – Поймите, как далеко это зашло, если деловой журнал признает этот «обмен» в качестве жизненной нормы. Ах, Боже мой, «Донсбери» уже снимает мультфильмы на эту тему.

Она разгневанно бросила на стол еще одну статью.

– Так что же ты хочешь, чтобы мы делали? Надели форму пикетчиков и патрулировали улицы? Убили Жоржетт Мос-бэчер и Каролин Ром? Это не было бы лишено приятности, но я не думаю, что остаток жизни стоит провести, деля камеру с Джин Хэррис. – Бренда улыбнулась. – А может, я и не права насчет этого.

Анни знала, что Элиз не нравится, когда при ней вспоминают скандал между заведующей и диетологом в Скарсдейле. Но знала ли об этом Бренда? Анни улыбнулась.

– А не думаешь ли ты, что Джин Хэррис поможет мне сбросить вес? – спросила Бренда невинно. – Может, все-таки стоит попробовать?

Анни наблюдала, как Элиз теряет самообладание. Их команда разваливалась, они теряли основу беседы. Элиз права, но вот подход к проблеме требовал коренных изменений.

– Прекратите это, довольно. Синтия умерла. Вы что, не понимаете, насколько это серьезно?

Анни сжала губы, чтобы они не задрожали.

– С какой это стати вы говорите «довольно!»? Вы что, не понимаете? Речь идет не только о Синтии, но обо всех нас! Поймете вы это? – Анни перешла на крик: – Мы же ведь исчезаем! Таем! Они проткнули нас насквозь, и мы превращаемся в ничто! Испаряемся! Общественная мораль утверждает, что все это замечательно, а мы даже не в состоянии защитить самих себя! – Анни не удержалась и добавила: – У меня меньше причин, чем у любой из вас, прийти в ярость. Аарон не был так плох, как Морти и Билл.

– Да, это ты так думаешь, – сказала Бренда.

– Нет, это он так думает, – заметила Элиз. И после небольшой паузы продолжила: – Вношу предложение. Мы все ходим вокруг да около, но давно пора высказаться прямо. Давайте поговорим о полном разложении этих мужчин. Эмоциональном, социальном, финансовом. Мы убеждены, что семьи у них теперь нет, дела идут кисло, друзья покинули их. И они сделали все это с нами. В наших силах проделать то же самое с ними. И у нас есть средство. Вот вам мой план. Я говорю, что мы размажем их по стенке.

– Мне нравится, – сказала Бренда, – хотя, вероятно, этого недостаточно. – Она повернулась к Анни. – Что думаешь?

– Я не знаю, – сказала Анни озадаченно, – вы шутите? Или вы шутите, или вы обе сумасшедшие! – Анни посмотрела на Элиз, но та была серьезна. – Элиз, Бренда, я вас правильно понимаю? Страшная месть? Вы предлагаете объединиться для этого?

– Да, – ответила Элиз, выпрямляясь на стуле. – Кто сказал: «Только слабые мстят, сильные ищут справедливости»? Предлагаю открыть организационное собрание Клуба брошенных жен.

Элиз подняла кофейную ложечку и постучала ею как судейским молоточком. Потом внимательно посмотрела на Анни.

– Присоединяешься? Анни сидела молча.

– Давай, Анни, не ломайся, – поторопила ее Бренда.

– Присоединяюсь, – мрачно произнесла та и кивнула.

– Собрание считаю открытым. Ваши предложения будут выслушаны, одобрены и проведены в жизнь, – провозгласила Элиз.

– Ура! – прокричала Бренда.

Женщины молча подняли бокалы, отдавая дань торжественности момента.

– А теперь, – Элиз продолжала играть роль председательствующей на собрании, – кто-то должен выступить с предложением о целях и задачах клуба. Бренда?

– Вношу предложение втоптать этих подонков в грязь. – Бросив на Анни многозначительный взгляд, она добавила: – Всех четверых. А больше всего я хочу, чтобы Морти разорился. Это единственное, чего он не перенесет.

Председательствующая повернулась к Анни.

– Анни?

– Я хочу, чтобы Джил лишился власти. Власти и положения в обществе.

– А Билл – благосклонности женщин, – быстро подхватила Элиз. – Чтобы как любовнику ему наступил конец. В переносном смысле, конечно.

Анни боролась с собой, но, наконец, вздохнув, произнесла:

– И еще я хочу, чтобы Аарона бросили. Предали и бросили.

Элиз одобрительно улыбнулась.

– Ну и отлично, – заключила она. – Кстати, завтра мы имеем возможность лицезреть всех четверых на благотворительном балу в пользу больных СПИДом. Это будет началом их конца.

– Или по-другому: конец их новым начинаниям, – вставила Бренда.

Они еще раз подняли бокалы.

– За нас, – сказала Элиз. – За брошенных жен.

– Послушайте, – взяла слово Анни. – Пусть нашим девизом будет: «Не месть, но справедливость».

– Ну почему же? – не согласилась Бренда. – Одно другому не мешает.

13

ВО СЛАВУ ЗОЛОТОГО ТЕЛЬЦА

– Весь Нью-Йорк, весь Нью-Йорк собрался, – проворковала Гунилла Голдберг, остановившись в дверях банкетного зала «У Пьера», чтобы получше рассмотреть присутствующих и дать им возможность полюбоваться собой.

Гунилла была, как сказали бы французы, женщиной неопределенного возраста. Трудно было даже предположить, сколько ей лет, благодаря достижениям пластической хирургии, косметике, диете и специальным упражнениям. Ее светлые волосы, уложенные «под пажа», были схвачены сзади бриллиантовой заколкой в форме полумесяца, ставшей уже неотъемлемым атрибутом ее имиджа. Как всегда, на ней был потрясающий наряд: на этот раз платье от Лакруа – лиф из муарового шелка и пышная присборенная юбка из черного бархата до колен. Густо накрашенные ресницы подчеркивали красоту ее темных глаз, а выщипанные тонкой, аккуратной дугой брови придавали ее лицу выражение постоянного удивления.

Ее муж, Сол Голдберг, известный финансист, уже вошел в сверкающий зал, а Гунилла задержалась на пороге, чтобы дать возможность оглядеться новой протеже, Хайме Мэлис-сон, и насладиться открывшимся видом.

В центре зала три огромные люстры из австрийского хрусталя сверкали и переливались как внезапно оледеневшие каскады воды. На каждом столе стояли букеты нежных белых роз и изящных дельфиниумов, похожих на стремящиеся ввысь струи фонтана. Настенные бра ненавязчиво подсвечивали превосходный загар, великолепный макияж и роскошные драгоценности собравшихся. Уже звенели бокалы, и официанты сновали в проходах между столами. На танцевальной площадке появились первые пары. Идеальное время для выхода.

Это был четвертый ежегодный благотворительный бал в пользу больных СПИДом, и на нем присутствовали все, кто имел какой-либо вес в Нью-Йорке. Женская благотворительная «мафия» сумела распродать все билеты. «Бал в пользу жертв СПИДа становится слишком заметным событием, чтобы его пропустить», – с удовлетворением отметила Гунилла. Всегда в центре событий, она с самого начала предугадала его успех.

Три нескончаемые недели в Веве не прошли зря, решила она. Она выглядела прекрасно и с удовольствием демонстрировала легкий загар и нежную свежесть кожи на оголенных плечах. Гунилла повернулась к Хайме, новой протеже, которая была намного младше ее, и улыбнулась, показав превосходные белые зубы.

– Ну, а теперь смотри, как это делается, – промурлыкала она и поплыла по залу, приветствуя и одаривая улыбками избранных.

– А вот и наша chatte,[1] – приглушенным голосом пробормотала Мелани Кемп подруге и партнерше по бизнесу Сьюзан. Многие дамы из нью-йоркского высшего света продолжали подсмеиваться над пристрастием Гуниллы к французским словечкам, над вычурностью ее интерьеров и умопомрачительными нарядами. За спиной они называли ее Мишка Гамми из-за расхожей истории, конечно же, совершенно неправдоподобной, что она познакомилась со своим первым мужем, когда работала девушкой по вызовам. История гласила, что, когда она вынула свои зубные протезы и обслужила его, он тут же в нее влюбился. После этого она еще дважды выходила замуж, и каждый ее новый муж был гораздо богаче и толще предыдущего.

Теперь она была важной фигурой во многих благотворительных организациях, и никто не осмеливался в лицо называть ее Мишкой Гамми. Она хорошо потрудилась и отвоевала-таки себе место в нью-йоркском высшем обществе. Ходили слухи, что ее муж Сол завел новую пассию, и общество с интересом выжидало, не перерастет ли его очередной роман в нечто большее.

– Прибыла, – подхватила Сьюзан, шикарная блондинка, в которой тем не менее было что-то лошадиное. – И конечно, со своей Хаймой Мэлиссон. – Мелани и Сьюзан обесцвечивали волосы в том же салоне, что и Гунилла. С недавних пор туда зачастила и Хайма. Она теперь во всем следовала Гунил-ле, начиная от стиля в прическах и кончая занятиями в группе Берни и Роя. «Хайма Мэлиссон поет с Гуниллой в унисон». «Подпевала» – именно так о ней написали на прошлой неделе на шестой странице. Не было человека в Нью-Йорке, который не читал бы раздел светской хроники, но признаться в этом могли только те, кто не опасался за прочность своего положения в обществе. К числу последних принадлежали и Сьюзан с Мелани: за обеими стояли богатые семьи, состоятельные мужья, а кроме того, у них было свое дело: они занимались отделкой интерьеров и делали это не ради денег, а ради собственного удовольствия. Так приятно, когда тебе платят за то, что ты тратишь чужие деньги.

– Ты злишься, потому что она заключила контракт не с тобой, а с Дуарто, – поддел Сьюзан ее муж Чарльз. Сьюзан и Мелани действительно пытались получить заказ на отделку нового дома Мэлиссонов, но Дуарто их обошел. – По-моему, Хайма очень милая и энергичная, – продолжал Чарльз.

– О, я тебя умоляю, – простонала Сьюзан, закатывая глаза. – Значит, Гунилла закончила образование Шелби Кушман и взялась за Хайму? – Гунилла была известна тем, что покровительствовала новичкам, помогая им войти в общество и занять в нем определенное положение. Завистники утверждали, что тем самым она укрепляет собственные позиции, поскольку в случае успешного продвижения по социальной лестнице ее протеже становились ее должниками. Все знали, что ее последней подопечной была Шелби Кушман, жена Морти Кушмана, Неистового Морти с телевидения. И действительно, Гунилла оставила Хайму за дальним столом в самом углу зала, а сама взошла на помост и заняла место рядом с Шелби Кушман, изо всех сил играющей роль аристократки с юга.

– Гунилла выглядит неплохо, – признала Мелани.

– Еще бы. Тысячи мартышек пожертвовали ради нее своими железами.

– Так вот где она была. А я думала, что на волне всего этого увлечения дзэн-буддизмом она медитировала где-нибудь в уединении.