Появление в повести образа Вия — "повелителя гномов" — приводит к более общему вопросу: об отношении повести к западной (в частности, немецкой) романтической традиции. Мысль о зависимости Гоголя от немецких романтиков Тика и Гофмана впервые была высказана С. П. Шевыревым в "Московском Наблюдателе" (1835 г., т. I, стр. 2). Против этой мысли Шевырева решительно выступил Н. Г. Чернышевский в "Очерках гоголевского периода" (соч. Чернышевского, 1906, т. II, стр. 100).
      Чернышевский ошибался, отрицая известность Тика в русской читательской среде и знакомство Гоголя с Тиком. Тик был неоднократно переводим на русский язык. Гоголь сам упоминает о Тике; в литературе о Гоголе был сделан ряд сопоставлений произведений Гоголя и Тика (Надеждин. "Телескоп", № 5, 1831; Тихонравов, Соч. Гоголя, I, стр. 516–535; А. К. и Ю. Ф. "Русская Старина", 1902, III, стр. 641–647; Ad. Stender-Petersen. Gogol und die deutsche Romantik, "Euphorion", 1922, XXIV и др.). Но Чернышевский был прав в том, что "пересказыванье" Гоголем фольклорного источника устранило фабульное сходство "Вия" с отдельными произведениями западноевропейских литератур. Для "Страшной мести" и для "Вечера накануне Ивана Купала" могли быть приведены параллели из Тика, для "Вия" — нет.
      Близость Гоголя к немецким романтикам сказывается не в сюжете, а в общем литературном колорите "Вия". В изображении переживаний и впечатлений Хомы Брута, когда он несется с ведьмой на плечах, Гоголь как бы намекает на "ночную сторону человеческой психики", которую пытался изобразить в цикле своих сказок Л. Тик. Появление Вия в конце повести соответствует развертыванью сюжета в народной сказке, но то, что в Вии и в гномах подчеркнута их близость к земле, к природе, — это сближает Гоголя с немецким романтизмом.
      Одна из деталей текста "Вия" позволяет обнаружить связь мрачного фантастического колорита повести не только с личными, но и с общественными настроениями Гоголя этой поры: с его своеобразной гражданской скорбью. Имеем в виду эпизод о впечатлении, произведенном покойницей-панночкой на Хому: "Но в них же, в тех же самых чертах, он видел что-то страшно-пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе". Слова "песню об угнетенном народе" введены в текст из рукописи. В подцензурном печатном тексте этот многозначительный намек был вытравлен (фраза заканчивалась словами: "запел кто-нибудь песню похоронную").

      В отличие от "Вечеров на хуторе", где фантастика окружена более или менее условными (чувствительными или комическими) сельскими сценами, фантастика "Вия" окружена сценами вполне реалистическими — изображениями бурсацкого быта и частично — быта сотниковой дворни, быта (на языке враждебной Гоголю критики) — "низкого" и "грязного" Бытовые страницы "Вия", осуществляя самостоятельное художественное задание, продолжая и совершенствуя начатую в "Вечерах" линию — демократизации "высокой" литературы, — вместе с тем даны как антитеза к фантастическим элементам повести, связанным с другим социальным материалом (поместье сотника, панночка).
      Как отметил И. Анненский ("О формах фантастического у Гоголя"). Гоголь "обывательской невозмутимостью" Хомы Брута резко оттенил "демоническую фантастику". Чем равнодушнее реальный dominus Хома, тем страшнее и трагичнее фантастические ночные ужасы, испытываемые Хомой Брутом в церкви у гроба панночки.
      В начальных эпизодах "Вия" с изображением быта киевской бурсы и бурсаков нужно видеть отражение как личных впечатлений Гоголя от разговоров и рассказов, слышанных на Украине, так и впечатлений литературных. Непосредственным литературным предшественником Гоголя в этом отношении был В. Т. Нарежный. О популярности на Украине "Бурсака" Нарежного (1824 г.) на ряду с "Малороссийской деревней" Кулжинского и "Монастыркой" А. Погорельского упоминает Царынный (А. Я. Стороженко) в разборе "Вечеров на хуторе" в "Сыне Отечества" 1832 г. "Описание бурсы" в "Вии" охарактеризовано Белинским в его статье 1835 г. "О русской повести и повестях Гоголя" как "немного напоминающее бурсу Нарежного". Впоследствии Ап. Григорьев в статье: "Русская литература в 1851 г." мимоходом высказал мысль, что "грубые, так сказать, сырые материалы" для бурсаков в "Вии" можно найти в произведениях Нарежного.
      Исчерпывающий анализ текстуальных совпадений "Вия" и "Бурсака" дал Ю. М. Соколов в статье "В. Т. Нарежный" (сб. "Беседы", 1915, I, стр. 96—109). Ср. начало "Вия" с такой картиной Нарежного: "но лишь только раздался звон колокола на семинарской колокольне, как в бурсе раздался басистый голос консула: "Ребята! на работу"". В "Бурсаке" Неон Хлопотинский упоминает о "праве" консула "пить вино, курить табак и носить усы" (гл. II). Ср. у Гоголя о риторе Тиберии Горобце. У Нарежного: "Богословы и философы образуют сенаторов" (гл. II). У Гоголя: "Сенат, состоявший из философов и богословов". Общая характеристика бурсаков, как "голодных" и "вороватых", всегда "стремящихся к насыщению", подсказана Гоголю, вероятно, Нарежным. Описание пения бурсаков под окнами у богатых переяславских мещан у Нарежного непосредственно использовано Гоголем. В "Бурсаке" Нарежного читаем: "Мы остановились под окнами одного видного дома… Вступили мы на двор и стали полукругом около стола сажени за две… Начался духовный концерт"… "Концерт кончен… Когда всё утихло, то ласковый хозяин поднес философу большую чарку водки и сунул в руку сколько-то денег; по приказанию доброй хозяйки в наш мешок высыпана мерка гороха, впущена часть свинины и оставшийся от полдника большой кус жаркой говядины" (гл. II).
      В той же второй главе "Бурсака" следует отметить эпизод похода бурсаков на огород. "По прошествии малого времени консул громко произнес: — Не правда ли, братцы, что для перемены в пище не худо было бы на вечер сварить кашу тыквенную? Все одобрили такое предложение. Тогда он возгласил: — Неон, Памфиль, Епифан и Аверкий залезут в ближайший огород и будут рвать там тыквы и что попадется, ибо всё устроено на потребу человека, а риторы Максим и Лукьян станут у забора с мешками для принятия добычи. Когда смерклось, то будущие мои товарищи в сем ночном подвиге начали приготовляться". Дальше Нарежный изображает сцену набега на соседний огород. Ср. сходный эпизод у Гоголя.
      Описание путешествия компании бурсаков, расходящихся на вакации, по хуторам, соответствует у Гоголя началу другого романа Нарежного, — "Два Ивана или страсть к тяжбам".
      С другой стороны, необходимо отметить у Гоголя ряд фактических деталей бурсацкого быта, которых нет у Нарежного. Так, у Нарежного бурсаков бьют по ладоням деревянными лопатками; по Гоголю риториков "по пальцам" били "розгами", богословов — "коротенькими кожаными канчуками", что же касается "деревянных лопаток", то они, как утверждает Гоголь, были предназначены специально для философов. Сюртуки, простирающиеся до пят, "по сие время", описание приготовления уроков, роль авдиторов и цензоров, кулачные бои — всех этих деталей у Нарежного нет. Ю. Соколов, указав, что "у Гоголя встречаем также семинарские должности авдиторов и цензоров, у Нарежного же нет… ни цензоров, ни аудиторов", замечает: "Некоторое сходство (в описании облика философа, в упоминании об авдиторах и кондициях, не отмечаемых Нарежным) с деталями "Вия" мы находим в "Федюше Мотовильском ", сочинении учителя Гоголя, Кулжинского, вышедшем в 1833 г.". Н. Белозерская ("В. Т. Нарежный", стр. 108) указывает как на общий источник в изображении бурсы и для Нарежного и для Гоголя — на описание бурсы в книге Шафонского, написанной в Чернигове в 1786 г. и хотя напечатанной только в 1851, но распространенной в списках. Впрочем, по мнению Н. Белозерской, совпадения у Шафонского и Нарежного объяснимы общим объектом описания. К мнению Н. Белозерской присоединяется и Ю. Соколов, отмечающий, что "описание бурсы Шафонского далеко не покрывает картин, данных Нарежным и Гоголем" (стр. 108).
      На желание Гоголя придать повести некоторый исторический колорит указывает характеристика отца панночки, как "именитого сотника". Гоголь этим отмечает специфическую особенность провинциального управления на Украине, в основе которого лежало полковое устройство, обратившееся впоследствии в территориальное. Хотя Гоголь называет "сотника" "именитым" и "одним из богатейших", однако должность "сотника" не принадлежала к высшим в полку. "Решительные пункты" 1728 г. устанавливали такой порядок замещения должностей: кандидатов на сотника выбирают сотенные казаки, кандидатов на должности полковой старшины — полковая старшина совместно с сотниками, представляя кандидатов на утверждение гетмана. Хотя замещение сотничьей должности должно было принадлежать казакам данной сотни однако очень часто сотники не выбирались, а просто назначались полковниками. Позднейшая инструкция Разумовского, подтверждая порядок выбора сотников, фактически передала их выбор старшине данной сотни, а не казакам. Сотнику подчинялись атаманы, стоявшие во главе сельских "громад" (общин); последние пользовались правами самоуправления, и атаманы были выборными. [А. Шафонский. "Черниговского наместничества топографическое описание" и пр., Киев, 1851, стр. 65, 67.]
      Вопрос о времени, к которому приурочено действие "Вия", не вполне ясен. Гоголь говорит в "Вии" о Киевской семинарии: "Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол,… висевший у ворот Братского монастыря"… "По приходе в семинарию вся толпа размещалась по классам"… "В торжественные дни и праздники семинаристы и бурсаки отправлялись по домам с вертепами"… "Самое торжественное для семинарии событие было — вакансии". Хома Брут именуется "киевским семинаристом". Умирая, панночка говорит отцу: "Пошли, тату сей же час в киевскую семинарию и привези бурсака Хому Брута". Киевская семинария была открыта в 1817 году (преобразована из "преждебывшей" Киевской академии, помещавшейся в Братском монастыре). Если считаться с тем, что у Гоголя фигурирует Киевская семинария, а не академия (в "Тарасе Бульбе" — академия), приходится отнести время действия "Вия" к 20-м годам XIX ст., между тем как общий колорит повести позволяет предположить, что Гоголь думал время действия повести приурочить если не к XVII, то к XVIII ст., отодвинуть его в более или менее неопределенное прошлое. Весьма вероятно, что Гоголь, говоря о "бурсе" и "семинарии", исходил из некоторого общего недифференцированного представления о духовном учетном заведении.
      Однако некоторые детали указывают именно на академию, а не на семинарию. Так, например, Гоголь называет в числе бурсаков — грамматиков, риторов, философов и богословов. Но грамматического отделения в курсе Киевской семинарии не было. В Киевской академии XVIII ст., существовавшей до основания Киевской семинарии, действительно были не только риторы, философы, богословы, но и грамматики. В Академии середины XVIII ст. были: нижний грамматический класс, средний грамматический класс, высший грамматический класс, класс поэзии, класс риторики, класс высшего красноречия, класс философский и богословский класс (В. Аскоченский. "Киев с древнейшим его училищем", Киев, 1856, ч. II, стр. 399–401, ср. стр. 251–254).
      Что касается самого слова "бурса", то оно в украинском языке обозначает: 1) общежитие, 2) толпа, гурьба, группа. У Гоголя в первом смысле общежитие. Слушатели Киевской академии жили по квартирам, снимаемым у мещан, "по приходам" в избах, "приходских школах" и в "сиротском доме". Жившие по приходским школам и в сиротском доме образовывали общежития на артельных началах, т. е. "бурсы" в собственном смысле слова. Нарежный в "Бурсаке" так объясняет слово "бурса": "Есть многие сельские и иногородние отцы, кои, охотно желая видеть сыновей своих учеными, по бедности не в силах содержать их в городе, где понадобилось бы платить за квартиру и пищу. Чтобы и таковым доставить посильные способы к образованию, то помощью вкладов щедрых обывателей и по распоряжению монастырей при каждой семинарии устроены просторные избы с печью или двумя, окруженные внутри широкими лавками; на счет также монастырей снабжаются они отоплением и более ничем. Сии-то избы и называются бурсами, а проживающие в них школьники — бурсаками".
      Различая "семинаристов" и "бурсаков", говоря о "наследственной неприязни" между семинарией и бурсой, Гоголь либо имел в виду антагонизм между беднотой, жившей в бурсе, и более обеспеченной своекоштной частью семинаристов, либо переносил в неопределенное время действия "Вия" современный ему антагонизм между семинаристами и учениками духовного училища — "бурсаками".

      Специальная литература о "Вии" незначительна. Статьи о "Вии" посвящены или вопросу о фольклорных источниках "Вия", или же вопросу об отношении повести Гоголя к повестям Нарежного.
      1. Н. Ф. Сумцов. Параллели к повести Н. В. Гоголя "Вий", "Киевская Старина", 1892, кн. III, ст. 472–479.
      2. В. И. Шенрок. Происхождение повести "Вий" и отношение ее к народным малороссийским сказкам", "Материалы для биографии Гоголя", II, М., 1893, стр. 69–78, дополнения на стр. 381–382.
      3. В. Милорадович. К вопросу об источниках "Вия", "Киевская Старина", 1896 кн. IX, стр. 45–48.
      4. Н. Петров. Южно-русский народный элемент в ранних произведениях Н. В. Гоголя. "Чтения в О-ве Нестора летописца", 1902, кн. XVI (упоминание о сходстве "Вия" с легендами о Шелудивом Буняке).
      5. К. Невiрова. Мотиви укра?ньскоi демонольогi? в "Вечерах" та "Миргородi" Гоголя. "Записки Укр. наук, т-ва в Ки?вi", 1909, кн. V, стр. 42–49, 52–54.
      6. Ю. М. Соколов, Нарежный и Гоголь, Беседы, "Сб. О-ва ист. лит.", М., 1915, стр. 96—109.
      7. Г. Чудаков. Отражение мотивов народной словесности в произведениях Гоголя, "Киев. Увив. Изв.," 1906, кн. VII, стр. 29–32.

I

II