А затем я подумала: какого черта. Если я достаточно взрослая, чтобы подвергаться психоанализу, то я достаточно взрослая, чтобы закурить. Я сказала:

— Спасибо, сэр. С удовольствием закурю.

— Хорошо, — сказал он. Он предложил мне «Кент» и дал мне огня, и когда все это было закончено, он сел в свое кресло и посмотрел на меня через стол. Я смотрела прямо на него, честно и откровенно прямо в его глаза, без следа страха, так, как вы намерены смотреть на гремучую змею, если вам доведется встретить ее на своем пути.

Волнение было: за последние несколько дней слишком часто мне причиняли боль люди, которые, как я решила, заслуживали доверия. Мистер. Гаррисон, который был приятным, каким только можно быть, и который фактически разрушил мою веру в человеческую природу. И доктор Шварц, такая милая и очаровательная, которая собиралась доложить о том, что Джурди имела ребенка много лет тому назад. Даже наша мисс Уэбли внесла свою лепту, действуя так, как будто она мухи не обидит, а затем напугав нас до смерти. А здесь был другой из того же самого выводка. Приятный? Ей-Богу, он был приятнее их всех. Он почти сразил меня наповал в тот момент, когда заговорил, его голос был таким теплым и спокойным. Он был разумного размера, не такой большой, но и не маленький, и его черты были равным образом разумные — умеренное количество темных волос, интересный рот и ямочка на подбородке, которая не совсем подходила. Разумность была во всем, кроме этих серых глаз с темными зрачками (и не просто темными зрачками, но с большими черными зрачками, двойными зрачками, может быть, как у Элизабет Тейлор). По-моему, ему было около тридцати или тридцати двух. В общем, он был славный образец научного работника, которых видишь с каждым днем все больше и больше. И в самом деле, он не мог быть еще более приятным. Очаровательный, именно очаровательный. Моя мать обожала бы его. Итак, я попыхивала сигаретой и бесстрашно смотрела в его глаза, прямо и честно, именно так, как, видимо, по-вашему, следует смотреть на удава, когда вы его обнаружите по соседству.

Он сказал приветливо:

— Это просто дружеская маленькая беседа для того, чтобы познакомиться с вами. Вовсе неофициальная. Как вы устроились в классе?

Я отметила, что пробыла в классе всего лишь час. И было рано говорить о том, как я там устроилась.

— Это верно. — Он посмотрел на лист, лежащий на столе, и я поняла, что это было мое заявление-анкета, содержащее автобиографию. Наконец он проговорил: — Я узнал, что ваш отец — Грег Томпсон, написавший так много книг о путешествиях.

Этого не было первоначально в моем заявлении. Мистер Гаррисон должен был внести это после нашего первого разговора. Я ответила:

— Да, сэр.

— Вы довольно много путешествовали с отцом?

— Да, сэр.

— Я читал его книгу о Бразилии несколько лет назад.

По-моему, она превосходна. Вы были вместе с ним в Бразилии?

— Нет, сэр. В Бразилии отец умер.

— Вам нравится путешествовать.

Это не был вопрос: это было утверждение. Я сказала:

— Да.

— И конечно, работая в «Магна интернэшнл эйрлайнз», вы сможете путешествовать так же много.

Это было еще одно утверждение, и не слишком оригинальное.

— Я надеюсь на это.

— Расскажите мне кое-что, мисс Томпсон. В тот день, когда вы прибыли сюда, в понедельник, в Токийском аэропорту произошла катастрофа. Вы слышали об этом, я полагаю.

Он так внезапно изменил тему, что я была поражена.

— Да, сэр.

— Это вас как-то напугало?

Он так дружески наблюдал за мной, а я была напугана им. Он обладал своего рода черной магией, которой обладают психиатры, вероятно, он мог просто читать мои мысли, и не было никакого смысла даже пытаться скрыть правду от него. Я сказала:

— Доктор Дьюер, признаюсь, это меня встревожило.

— О-о!

Он не спросил меня, как или почему: он ожидал, чтобы я сама рассказала ему.

— Я не имею в виду, что это встревожило меня, — уточнила я. — Просто мне это снилось, вот и все.

— Вы можете вспомнить свои сны?

— Они были обычными и бессвязными. Я была внутри самолета и вне его в одно и. то же время — вы знаете, как такое случается.

— Что вы делали вне самолета?

— Лишь наблюдала. Это было не очень приятно.

— А внутри самолета?

— Это было достаточно глупо — раздавать парашюты и рассказывать людям, как пользоваться ими.

На этот раз он выглядел испуганным. Он сказал;

— Мы не обеспечиваем пассажиров наших самолетов парашютами.

— Я знаю. Вот почему я сказала, что это было глупо.

Мгновение он наблюдал за мной.

— Не беспокойтесь о своих снах, — наконец проговорил он. — Вы все еще находитесь под влиянием определенного стресса, а он приводит к тому, чтобы отражаться подсознательно. — Затем он добавил без перехода: — О, кстати, я остановился в «Шалеруа».

— В самом деле? — Это была почти случайная информация, и мне она запала в голову.

Он сказал:

— Да. Я нахожусь на двенадцатом этаже. Комната восемь.

Если он хотел поболтать, то я была полностью готова продолжить. Я сказала:

— Да? Это почти прямо под нами! Вы знаете, здесь нет тринадцатого этажа, потому что его считают несчастливым.

— Я знаю, — сказал он. — Что делали вы и ваша подруга на пляже без четверти шесть этим утром?

Я отпала. Это был конец. Я ослабила на одну секунду свою защиту, и он вонзил свой клык в меня. Я никого не должна обвинять, кроме самой себя.

— Пляж? — сказала я тихо.

— Я просыпаюсь рано, мисс Томпсон. Я выглянул в мое окно и увидел вас там. Кто был вашим компаньоном?

— Мой компаньон? — спросила я. — Была ли я с кем-нибудь? Вот здорово! Я всего-навсего вместе с ней поднялась в отель. Это просто девушка.

— Донна Стюарт?

— Стюарт? — переспросила я. — Стюарт?

— Послушайте, — сказал он. — Успокойтесь. Я не собираюсь на вас доносить.

Я откинулась почти в слезах. «Успокойтесь». Как могла я успокоиться? Я просто трепетала от горя. И самое плохое заключалось в том, что я действительно начала смягчаться по отношению к нему, потому что он был таким мужественным, приятным и интеллигентным, а я не могла ничего сделать для того, чтобы понравиться ему. Вместо этого он сидел здесь и с сожалением смотрел на меня, как на ребенка. Стареющего малолетнего преступника. Что может быть более унизительным для женского «я»?

Он сказал:

— Знаете, это было сущее безрассудство. Вы могли попасть в более серьезную переделку. Хотя в вашем случае вы формально вне подозрения — вы действительно не входили в воду, чтобы плавать. Что вас удержало?

— Я не знаю, сэр.

— Какое-то смутное воспоминание промелькнуло в вашей памяти о том, что у нас существует правило, воспрещающее плавание в отсутствие спасателя?

— Я не знаю, сэр.

— Что случилось с девушкой, с которой вы были? Почему вы делали ей искусственное дыхание?

— Она… она испугалась.

— Что ее напугало?

— Она сказала, что ее нагоняла рыба.

— Акула?

— Просто рыба. Она не знает какого рода.

— Вы можете ей сообщить — если она собирается плавать голой, то будет сама отвечать за то, что за ней будут гоняться практически все.

— О Боже, — сказала я. — Вы видели это?

— Конечно. Вы и Донна Стюарт думали, что вы невидимки?

Я твердо ответила:

— Доктор Дьюер, в действительности она не была голой.

— Достаточно голой, -ответил он. — Лично я так не думаю. Но миссис Монтгомери может выступить с некоторым возражением.

Наступила небольшая пауза, когда мы оба сидели в задумчивости. У меня было странное чувство: казалось, будто, увидев Донну частично голой, он мог видеть отчасти голой и меня. В этом не было никакого смысла, просто это происходит, я думаю, всегда, когда вы оказываетесь с психиатром.

Он сказал:

— Кэрол, я не хочу отрывать вас надолго от вашего класса. Мне хотелось бы еще поговорить с вами минуту. Еще сигарету?

Я отказалась, а затем, из-за своего нервного состояния, согласилась. Он обошел свой стол, чтобы дать мне огня, и я необыкновенно остро ощутила его руки, близость его тела и эти понимающие серые глаза с двойными темными зрачками. Нельзя, допускать, чтобы мужчина мог обладать такими дьявольскими глазами. Это было слишком нечестно. Затем, чтобы еще больше ухудшить положение, он возвратился к своему креслу и снял очки; и, ей-Богу, это меня доконало.

Он сказал:

— Я не стремлюсь к тому, чтобы это звучало как лекция. Вы слишком взрослый человек, чтобы вас отчитывать…

Абсолютно. Описать Томпсон двадцатью пятью словами или меньше. Слишком взрослая, чтобы получать нагоняй.

— …Я только хочу попытаться объяснить нашу позицию здесь, в подготовительной школе. Наши мотивы. — Он откашлялся. — Возможно, это покажется вам жестоко: так много правил, так много предписаний. Но в этом нет ничего таинственного. Это абсолютно просто.

Он не смотрел на меня, пока говорил, а я боялась смотреть на него. Я наблюдала за его руками. Они были очень смуглыми и сильными.

— Прежде всего, — продолжал он, — позвольте мне сказать следующее. Миссис Монтгомери и мистер Гаррисон выросли вместе с авиалинией. Когда они беседуют с девушкой, они знают точно, чего они хотят. Но одна беседа, или даже две, или три — этого недостаточно. Мы не можем избежать ошибок; и когда мы совершаем ошибки, у нас нет иной альтернативы — мы обязаны отослать девушку домой.

Мое сердце снова затрепыхалось.

Он продолжал, все еще не глядя на меня:

— Беда в том, что мы требуем от наших девушек больше, чем разумно от них ожидать. Мы знаем это. Это всегда гложет нас. И, однако, мы ничего не можем поделать, мы вынуждены предъявлять эти строгие требования, и на самом деле эти требования становятся все более суровыми.

Он серьезно посмотрел на меня, а я подумала: «Это случится здесь».

— Поставьте себя на наше место, — сказал он.

Я знала этот гамбит. Это точно соответствовало тому, что мне сказал мистер Лефевр, когда он воодушевлял меня на работу в картинной галерее на Пятьдесят седьмой улице.

Он сказал:

— Давайте не говорить о будущем. Поговорим о сегодняшнем дне. Мы теперь летаем со скоростью шестьсот миль и больше на высоте около шести миль. Вы имеете какое-либо представление о стоимости наших нынешних реактивных авиалайнеров? Попробуйте догадаться.

— Два миллиона долларов.

— Вы далеки от истины. Значительно ближе к шести миллионам.

— Ну и ну, — сказала я. У меня не было представления, к чему он клонит.

Он спросил:

— Вы знаете, какое количество пассажиров перевозят эти самолеты?

— Свыше сотни, — ответила я.

— Верно. Итак, один из этих самолетов, в воздухе, является прекрасным большим капиталовложением с точки зрения и человеческих жизней и денег?

— Да, — согласилась я.

— О'кей, — сказал он. — Я прошу вас поставить себя на наше место. Вот что вы должны сделать: вы должны проводить работу по отбору четырех девушек — только четырех, — которые будут отвечать за все, что произойдет в кабине одного из этих самолетов стоимостью в шесть миллионов долларов, летящего на высоте шесть миль над землей и со скоростью шестьсот миль в час, с более чем сотней людей на борту. Эти четыре девушки полностью ответственны за благополучие всех этих людей, за их питание, за их комфорт и спокойствие, а также обеспечение их безопасности в чрезвычайных обстоятельствах. Вы представляете себе эту картину?

— Да. — Я чувствовала, как будто он швырнул над моей головой бейсбольную биту.

— Вы бы тщательно отбирали этих четырех девушек, не так ли? — спросил он.

— Да, сэр.

— Теперь вы начинаете понимать, почему наши требования такие строгие? — Его лицо стало невеселым. — Это сегодня. Завтра — уже другая история. Иногда я думаю, что мы обязаны подождать, когда мы создадим совершенно новый тип человеческого существа.

Я собрала всю свою храбрость и спросила:

— Доктор Дьюер, почему вы мне все это говорите?

— Я думаю, вам следует знать.

— Вы думаете, что я не смогу выполнить ваши требования, сэр? Вы отошлете меня домой?

Он посмотрел на меня очень серьезно, и я посмотрела прямо на него, открыто и честно, но на этот раз как человеческое существо; и внезапно, к моему крайнему изумлению, прошло между нами, от моего тела к его, от его тела к моему, странное тепло, странное признание, странная дрожащая волна возбуждения. Я это поняла за себя, и я поняла это за него, потому что он встал и надел свои очки (стремясь спрятать свои опустошающие глаза от меня) и отрывисто сказал:

— У нас нет намерения отсылать вас домой. Я только старался объяснить, каково наше положение, почему мы должны быть такими строгими. Это все.

— Понимаю. Благодарю вас, — ответила я.

Он сказал так же резко:

— Простите меня, что задержал вас надолго. Если у вас возникнут проблемы, без колебаний дайте мне знать. Я присутствую в этом кабинете каждый день и в своем номере в отеле по вечерам — вы можете мне туда позвонить.

Он проводил меня до двери и казался раздосадованным и подавленным. Я не была подавленной-я все еще была изумлена.

Никогда в течение всей моей жизни я не испытывала чего-то подобного этой сексуальной казни на электрическом стуле. Он сказал, пытаясь улыбнуться:

— Хорошо, теперь до свидания, — а я посмотрела на него, на его глаза и рот, и подумала: «Боже, ты поразительный мужчина». И так мы разошлись.

Класс пил кофе. Я нашла девушек в кафетерии. Донна сидела одна, я взяла чашечку кофе и пончик и присоединилась к ней, выплеснув большую часть кофе на блюдце. Она посмотрела на меня, вскинув брови, и сказала:

— Дружок! Ты оставалась у психиатра несколько часов: что происходило все это время?

— Ты знаешь. Просто обычное дело.

— Что за обычное дело? Я никогда не была у психиатров. Я не имею ни малейшего представления о том, что там происходит.

Я почувствовала себя легкомысленной, мое сердце быстро забилось само собой, и я поняла, что я временно слегка свихнулась. Я сказала:

— Веди себя соответственно возрасту, Донна. Конечно, ты знаешь, что происходит, когда ты посещаешь психиатра.

— Мне все известно, — сказала она, — он предлагает лечь на кушетку.

— Какого сорта кушетку?

— Кожаную кушетку.

— Ты на ней, — сказала я.-Ты понимаешь.

— А потом что?-спросила она.

— Он задает тебе множество вопросов, ты отвечаешь.

— А какого сорта вопросы он задавал тебе?

— Обычные вопросы.

— Душенька, ты там застряла. Я не знаю, обычные ли это были вопросы. О чем все-таки?

— Не можешь догадаться?

— О твоей любовной жизни?

— Конечно. Все грязные подробности о моей любовной жизни.

— Правда? — Казалось, она была заинтригована такой перспективой.

Я сказала:

— Что произошло в классе, пока меня не было?

Она поморщила нос:

— Мисс Уэбли рассказала только о личной гигиене. Кэрол, расскажи мне побольше об этом психиатре.

— Нечего рассказывать.

— Я знаю лишь одно, — сказала она. — Когда я ложусь, на кожаную кушетку, моя юбка все время задирается. Поверь мне, у меня был опыт в этом отношении. Были ли у тебя осложнения с задирающейся вверх юбкой?

— Я не ношу таких юбок, — ответила я. Бог знает, почему я сказала это: просто я была выбита из колеи.

Она издала дикий визг.

Я сказала:

— Ты полностью разденешься…

— Ох, нет!

— Конечно. Ты полностью разденешься и затем наденешь одну из больничных ночных рубашек.

— Ты так сделала? — прошептала она.

— Психиатр-такой же врач, как и остальные.

— И ты лежала там в ночной рубашке, рассказывая ему о своей любовной жизни? И у него не возникло никаких мыслей?

— Он же доктор, глупышка.

— Но даже так… — Ее голос затих. Затем она сказала: — Ты знаешь, Кэрол, это, похоже, очаровательное испытание.

— Да, и ты получаешь это бесплатно. Другие люди Должны заплатить за это двадцать пять долларов за час.

— Без обмана? — Она была поражена.

Мисс Уэбли поднялась, чтобы уйти, и класс встал вслед за ней. Все, как я заметила, сделали; шаг вперед в своей эволюции. Все стояли прямо, подняв подбородок, выставив грудь вперед.

Я проглотила свой кофе, и затем Донна и я в толпе возвратились в классную комнату.

Донна сказала:

— Ты знаешь, что следующее на повестке дня, не так ли? Тот тест.

— О Господи, я его забыла.

Но это было не слишком плохо. Каждая из нас получила размноженный листок с двадцатью кодами аэропортов, которые мы должны были назвать, и шестью авиационными терминами, которые нам следовало соединить с определениями; закончив отвечать на вопросы, мы отнесли свои листки мисс Уэбли, сидящей спокойно за столом и наблюдавшей за нами. Донна сдала ей свой листок первой, и я была удивлена, когда мисс Уэбли сказала:

— Это очень хорошо, Донна. Все твои ответы правильные. На сто процентов.

Альма была лишь чуть медленнее: пара авиационных терминов смутили ее, но она сумела добиться девяноста процентов. Я отстала, так как мои мысли блуждали где-то далеко от предмета работы, очевидно, предпочитая обратиться к доктору Рою Дьюеру. Я с трудом добралась до требуемых девяноста процентов, которые меня не слишком обрадовали, поскольку почти каждая девушка записала на свой счет сто процентов, включая обеих француженок. Умная компания, подумала я. Они обладают намного большим, чем просто хорошей внешностью.

Остальное утро мисс Уэбли беседовала с нами об истории и организации «Магна интернэшнл эйрлайнз» и закончила занятие, дав нам больше пяти тысяч терминов и определений, относящихся не только к авиации, но и к летному делу в целом. Разумеется, это был совсем новый мир, со своим собственным словарем, который необходимо было выучить. Не стоит упоминать о множестве аббревиатур, которые нам надлежало запомнить так, чтобы мы могли расшифровать их в срочном объявлении, такие, как ОЗППУ, которое означает отмена запланированной посадки из-за погодных условий, и ОРПДК, которая представляла собой тщательно разработанный способ написания слов «обычный распорядок», и УВП, УВВ, которые означают соответственно установленное время прилета и вылета.

— Я надеюсь, вы запомните все это, девушки, -сказала мисс Уэбли, — потому что это войдет в тест. — Нечто вроде стона вырвалось из наших уст, а она ответила нам милой улыбкой.

В двенадцать тридцать мы пошли на ленч, и я спустилась в кафетерий в поисках Джурди. Удивительно, как работает человеческий мозг. Все утро я волновалась по поводу ее разговора с миссис Монтгомери, и даже собственные переживания не могли заслонить тревоги. Скорей разыскать ее, узнать об итогах беседы!

Она сидела одна за столом, держа в руке пончик; чашка кофе была отодвинута в сторону. Как она одинока и грустна!

Я поспешила к ней и прошептала:

— Привет, Джурди. Как дела?

Она странно досмотрела на меня, как будто; не могла понять, почему я интересуюсь.

— О'кей.

— Действительно о'кей? — Да.

— Ну, слава Богу, — сказала я и свалилась в кресло рядом с ней.

Получение дополнительной информации походило на удаление зуба. Большинство девушек готовы излить свою душу по малейшему поводу, но только не Джурди. Наконец она проговорила своим ровным, сухим голосом: — Я была там всего лишь минуту. Миссис Монтгомери объяснила, что доктор Шварц не обязана обычно отчитываться перед ней и речь пойдет о моих медицинских данных, вот и все.

— Ох, подружка, это утешает, — сказала я.-Разве я тебе не говорила, что миссис Монтгомери отличная женщина?

Она снова посмотрела на меня загадочно и резко изменила предмет разговора. Она сказала:

— Мисс Пирс этим утром продолжала в классе неистовствовать. Мы все сегодня вечером должны подстричь волосы, а не то…

— Мисс Уэбли сказала нам то же самое.

Она повернула голову и задумчиво посмотрела на меня.

— Я могу обрезать волосы. Я могу подрезать и твои, если хочешь.

— Ну, Джурди! Это чудесно!

Она мрачно улыбнулась:

— Ты мне доверяешь?

— Конечно. Ты избавишь меня от поисков парикмахера.

— О'кей. А ты смогла бы подстричь меня сзади?

— Я могу попробовать.

Я не смогла больше ничего из нее выжать. Это был лишь незначительный странный эпизод, но я совсем не смогла понять, что это значит. Я предполагаю, что она пришла к заключению, что любая человеческая рука вовсе не направлена против нее, и главное было в том, как она это выразила.

После ленча мы принялись серьезно за работу. Мисс Уэбли коротко обрисовала различные темы, которые нам надлежало изучить, и когда она закончила, мы все были близки к шоку. Это было ошеломительно. Мы должны были детально познакомиться со всеми типами самолетов, используемых компанией; мы должны были знать все оборудование пассажирской службы и все аварийное оборудование на каждом самолете; нам следовало знать об управлении в кабине и предполетных обязанностях, о ресторанном обслуживании и обслуживании напитками; мы должны были знать обо всех документах, которые следовало заполнять в трех или четырех экземплярах, без которых аэроплан, вероятно, не может летать; мы обязаны были знать аварийные операции (и это в дополнение к знанию об аварийном оборудовании); мы должны были знать об уставе стюардесс и соглашениях, и о своде правил, и как приглашать на полет и т. д. практически навечно.

— Сегодня, девушки, — сказала мисс Уэбли, — мы имеем еще и маленькие самолеты, которые иногда используем на внутренних линиях, где было бы неэкономично применять большие самолеты. «Мартин-404», к примеру. Возможно, вы начнете свою карьеру на этих самолетах, и на самом деле нет ничего более забавного, чем летать на них. Самое приятное в них то, что их обслуживает только одна стюардесса; таким образом, вы понимаете, стюардесса полностью ответственна за салон во время всего полета, она — пчелиная королева. Это восхитительно, я уверяю вас. Никто не вмешивается в ваши дела, вы действуете в соответствии со своей доброй волей и в добром настроении.

Итак, мы начали изучать «Мартин-404», у, которого было только два мотора и он брал только сорок пассажиров.

— Мой Бог, -прошептала Донна.-Ты слышала это? Пчелиная королева, которая обслуживает сорок пассажиров; ты можешь это представить?

— Да, — сказала я.

— И во время твоего свадебного полета ну что еще нужно.

— Тише, девушки, — сказала мисс Уэбли.

В учебнике находилась диаграмма в форме сигары, представляющая собой фюзеляж самолета, и в течение четырех часов мисс Уэбли детально объясняла его устройство; и это было очередным удивительным опытом, так как этот крохотный аэроплан состоял из множества деталей. Пружинное сиденье, где сидела стюардесса, достаточно обычное, наряды сидений, где сидели пассажиры, и камбуз впереди, где она готовила еду и освежительные напитки для своей небольшой семьи в сорок человек, — все это тебя ожидало. Но к тому же существовала отопительная система, которую контролировала пчелиная королева, и вентиляционная система, которую она также контролировала; и панели над сиденьями с лампами для чтения и кнопками для вызова и с отдушинами и кислородом; и система звукоусиления; и освещение для камбуза и прохода, кормового трапа и багажного трапа, ночное освещение и освещение в туалетах, и предупредительное освещение над дверями, и аварийное освещение — полная бесконечность огней. Были там и огнетушители, ручной топор, аварийный парашют, аварийные выходы с канатами, набор средств для оказания первой помощи и Бог знает что еще. О, клянусь, что самолет набит большим количеством вещей, чем сундук моей бабушки.

— Это очень просто, действительно, — сказала мисс Уэбли. — Вам не потребуется больших усилий выучить это. Завтра утром после перерыва на кофе мы устроим тест по этой теме.

Кто-то, более храбрый, чем остальные из нас, сказал плаксивым голосом:

— Но, мисс Уэбли, вы сказали нам, чтобы сегодня вечером мы подстриглись.

— Ну, это не займет, конечно, много времени.

Другая девушка возразила:

— Мисс Уэбли, мы также должны сегодня вечером сходить в супермаркет, чтоб купить еду и тому подобное.

— Но, девушки, покупки займут у вас не более чем несколько минут.

Никто даже не заворчал. Никто даже не повел глазом Она посмотрела на свои часы.

— У нас осталось еще полчаса, давайте поговорим о безопасности пассажиров, использовании пристяжных ремней и т. д.

И мы перешли к использованию пристяжных ремней.

К концу занятий все мы были истощены — кроме конечно, мисс Уэбли, которая продолжала выглядеть и прекрасной, и сияющей, и невозмутимой, как маргаритка. Возвращаясь назад в розово-голубом автобусе, едва ли кто-нибудь произнес и слово; и непонятным образом это обнадеживало, ибо, по крайней мере, я поняла, что не одинока в своем ощущении: в голове у меня нет ничего, кроме опилок. Следующие четыре недели маячили впереди, как пустыни Центральной Азии.

Как только мы вошли в номер, Донна оповестила всех:

— Ну, я-то точно знаю, что сейчас сделаю.

— Что? — заинтересовалась я. Она уже показала себя весьма изобретательной девушкой. Вдруг придумала что-то гениальное, чтобы решить все наши проблемы, ну, что-нибудь вроде массового гипноза.

— Королева пчел, — говорила она, стягивая с себя платье, — намерена влезть в свой купальник и отправиться в бассейн, поплескаться вволю, а затем расслабиться под лучами этого прекрасного солнца. Не волнуйся, дружок, в мои планы не входят сейчас ни мужчины, ни какие-либо другие представители животного мира.

Я сказала:

— Донна, тебе пришла в голову верная мысль. Пожалуй, я составлю тебе компанию.

— О'кей. Но поторапливайся. Нельзя тратить попусту драгоценное время.

Она надела весьма респектабельный зеленый купальник, а я надела свой черный закрытый, и только мы собирались выйти, в наших халатах и тапках, зазвонил телефон. Я чуть не выскочила из кожи, я никогда не слышала, чтобы звонок был таким долгим. В нашей комнате был телефон, рядом с моей кроватью, а другой в комнате Джурди и Аннетт; но мне не приходило в голову, что они работают.

— Кто бы это мог быть? — удивилась я.

— Возьми трубку и узнаешь, — сказала Донна.

Я подняла трубку и сказала:

— Хелло!

Изысканный женский голос произнес:

— Это мисс Томпсон?

— Да, говорите.

— Мисс Томпсон, я звоню из офиса мистера Куртене. Вы не могли бы спуститься вниз к мистеру Куртене, как только это вам будет удобно?

Это звучало так угрожающе, что я сразу же онемела. Я спросила:

— Зачем?

— Мистер Куртене объяснит это, когда он вас увидит. Спасибо, мисс Томпсон.

Я положила трубку и опустилась на свою кровать. Неприятность. Это могло означать только неприятность. Грязная Морда снова нарвалась.

— В чем дело? — спросила Донна.

— Мне нужно зайти в офис Куртене.

— Чего он хочет?

— Откуда мне знать? Думаю, я нарушила несколько этих проклятых правил и он собирается меня отругать.

— Ох, тьфу! Какое правило ты нарушила?

— Твоя догадка все равно что моя.

Она сказала:

— Я пойду с тобой, Кэрол. Мы обе спустимся вниз, чтобы увидеться с ним. Если он хочет отругать тебя, пусть тогда отругает и меня.

Я с благодарностью посмотрела на нее. Она была для меня сильной поддержкой.

Я вздохнула и стащила халат, спустила плечики черного купальника; она сказала резко, как будто, по ее мнению, я была в беспамятстве:

— Что ты собираешься делать?

— Переодеться.

— Ради чего?

— Донна, нам не разрешено идти в главную часть отеля, если мы не одеты должным образом.

Ее глаза забегали:

— Ты считаешь, что тебе нужно снова одеться? Ты собираешься надеть платье, и пояс, и чулки?

— Мы должны это сделать.

— А затем ты собираешься вернуться назад, снова все снимешь и снова наденешь купальник?

— Вот именно.

— Ты ненормальная!

— Я не ненормальная. Может быть, правила дурацкие. Но я не ненормальная.

— Все ненормально, — закричала она на меня. — Мне кажется, мы находимся в безумном мире. — Она сняла свои тапки и швырнула их в стену, одну за другой. Потом она начала спокойно переодеваться.

Мы обе оделись в белые платья, возможно, под воздействием подсознательной идеи, что мы можем умиротворить мистера Куртене, проскользнув в его офис как пара заблудившихся весталок. Но это оказалось лишним. Мы обнаружили его сидящим за большим светлым столом в просторной светлой комнате, декорированной с роскошной простотой светлой мебелью и светлым ковром; и он приветствовал нас с таким энтузиазмом, что меня тут же охватило изумление, какого черта на самом деле ему нужно.

— Мисс Томпсон! И мисс Стюарт! Как приятно! Вы обе спустились ко мне! Как великолепно! — Он улыбнулся мне, но распространял свой заряд главным образом на Донну.

Она сказала:

— Фу, мистер Куртене, я чувствовала себя так ужасно на другую ночь Вы были так любезны, и мы провели такой чудесный вечер, а затем, когда мы ушли, мы не могли никак найти вас, чтобы поблагодарить за ваше гостеприимство. Почему, мистер Куртене, вы должны думать, что мы — неотесанные люди.

Он и Донна перестали наконец осыпать друг друга . розами, и наконец он обратился к сути дела.

— Теперь, мисс Томпсон, — он весь озарился улыбкой, — у меня для вас сюрприз.

Я тоже вся задрожала, но без улыбки:

— Да, мистер Куртене?

— Не будете ли вы так любезны пройти со мной? Донна и я с удивлением посмотрели друг на друга и вышли вместе с ним в вестибюль. Он повел нас к лифту; бой в лифте превратился весь во внимание; мистер Куртене назвал лишь этаж, когда мы вошли; бой в лифте сказал: «Да, сэр», когда закрылись двери; и когда двери вновь открылись, мы оказались в огромном гараже, который, по-видимому, находился под отелем. Не слишком блестящая идея, но и мой разум тоже был не в блестящем состоянии. Я была в густом тумане.

Мистер Куртене щёлкнул пальцами одному из обслуживающего персонала, указал на меня, и прислужник сказал: «Да, сэр» и поспешил прочь, как выпущенный из катапульты. Очевидно, это был самый главный момент. Мистер Куртене повернулся ко мне, вынул конверт из бокового кармана своего черного пиджака, вручил его мне с улыбкой и сказал: