Небесные девушки

Потом, на обратном пути, я встретила Роя Дьюера, медленно бредущего по проходу. Наконец, после долгих месяцев мы снова оказались лицом к лицу. Он побрился и умылся, и он снова стал, если не считать его ковбойских ботинок, в сущности, почти тем же Роем Дьюером, которого я знала в течение немногих светлых часов, и полюбила, и оплакала; мужчина, которому я предложила свое сердце, как скамеечку для ног, только для того, чтобы мне швырнули его обратно в лицо.

Он остановился.

Я остановилась, и в тот же миг все внутри меня остановилось.

Он спокойно сказал:

— Привет, Кэрол.

— Привет, сэр.

Его глаза были необычайно красивыми без его роговых очков, но довольно холодными и пытливыми, как будто он имел ко мне чисто научный интерес, хотел знать, чем я живу.

Он сказал:

— Хотел бы поговорить с тобой. Не могла бы присесть на минуту?

— Извините, сэр, у нас неприятность с электрическими соединениями в…

У меня перехватило дыхание, когда я сказала это, я поразилась сама себе. Зачем я отвергаю его снова и снова, как избалованный ребенок? Неужели я не подросла за все эти тысячи лет одиночества, неужели я не подросла хотя бы на дюйм?

Он весело рассмеялся, как если бы, по всем научным данным, которые он накопил, это было именно то, что он ожидал, — еще одна увертка, еще одно маленькое высказывание, начинающееся с «извините», как обычно.

— Ничего важного, — проговорил он. — Я только хотел сказать тебе, что я решил прошлой ночью отказаться от этой поездки. — Он засмеялся снова. — Но у Люка Лукаса были другие мысли. Я не перекладываю на него вину, это полностью моя вина. Вот и все.

— Рой…

— Не волнуйся. Я больше не буду тебя беспокоить.

— Я рада…

Он резко сказал:

— Я полагал, что ты будешь рада, — и начал боком продвигаться мимо меня.

Я сказала, стараясь говорить негромко:

— Почему ты не даешь мне закончить? Я рада, что у Люка были другие мысли, я рада, что ты здесь. Вот что я имела в виду, когда сказала, что я рада.

Он повернулся с выражением гнева на лице, как будто я просто насмехалась над ним; но он не мог не видеть правды. Мы в упор смотрели друг на друга, и мир перестал вращаться. Он сказал:

— Кэрол… — Но я должна была покинуть его. Я наконец сказала то, что было в моем сердце, не было ничего больше, что я могла бы добавить на людях без того, чтобы не разразиться слезами и не выставить себя на всеобщее обозрение; и необходимо было удержать его еще час или около того, в то время как мы спешили практически на скорости звука к побережью Франции. Мы там будем одни, мы будем иметь возможность говорить часами наконец без стада скотоводов, навостривших в нашу сторону свои уши; но даже с этой утешающей мыслью я едва дошла обратно до камбуза.

Кейт была занята, как однорукий обойщик, готовя подносы с напитками. Она не взглянула на меня, она не заметила — в то время как Альма безусловно бы заметила, — что я побывала на празднике и мой голос изменился. И вдруг в то время, как я стояла, наблюдая за ее ловкими движениями, совершенно без всякой связи с предыдущим мне пришел в голову образ моей другой подруги — Донны, и кто-то — Томпсон и все же не Томпсон — сказал: «Боже мой, я рада, что ее здесь сегодня нет». Это было нечто иное, как явное предательство. Не однажды, а много, много раз, летая в Новый Орлеан и Вашингтон и по маршруту Майами — Нью-Йорк, я думала: «О, как я желаю, чтобы Донна была здесь со мной в этом рейсе, мы здорово повеселились бы, особенно в Новом Орлеане, да и в Нью-Йорке, даже в Вашингтоне! Славная старушка Донна. Такая шикарная девчонка. Такая красивая, такая веселая, такая живая. Мне не хватало ее, как моей собственной правой руки. Но не сегодня. Не в этом полете. Я не могла вынести даже мысли о том, как она сновала бы взад и вперед по проходу между этими семьюдесятью крепкими парнями. Я подумала: „Прекрати это, Томпсон, ты будешь проповедовать в церкви потом“. Но это была правда — это был первый случай, когда я нисколько не скучала по ней, когда я почти наслаждалась возможностью не видеть ее перед глазами, веселую, живую, игривую и шаловливую. Сейчас было время иметь рядом Кейт Тейлор и Джен Хиндс, девушек одной породы, и Мэри Рут Джурдженс, которая едва ли взглянула бы лишний раз даже на королеву Англии.

— О чем это ты, черт возьми, мечтаешь Кэрол? — поинтересовалась Кейт. — Не стой просто так. Начни разносить эти напитки.

— О, я была очень далеко.

— Ну, освободись от этого. Как доктор Дьюер?

— Он выглядит довольно хорошо.

— Спроси его, не хочет ли он кофе — вероятно, это ему нужно. И не болтайся без дела. Уже за три часа, и нам нужно начать подавать легкие закуски.

Я уплыла с парой подносов. В салоне опять стоял шум, голос Люка гремел еще сильнее, чем когда-либо, и мне стало интересно: неужели у Джурди не нашлось времени нанести ему дружеский визит и сказать ему в ее собственной милой мягкой манере, чтобы он утихомирился. Я предположила, что, видимо, по ее мнению, она не имеет права мешать, когда он хорошо проводит время с компанией своих дружков. Это могло его вывести из себя. Все же дружеский визит не принес бы вреда. Люк действительно создавал дьявольский шум.

Я не слишком надеялась на себя, чтобы подойти к Рою до того, как все напитки были разнесены. Я ничего не могла с собой поделать, меня снова трясло. Он посмотрел на меня, когда я приблизилась.

— Не хотите ли кофе, сэр? — спросила я.

Он не ответил. Он подозрительно уставился на меня. Я не винила его — такого дьявольского вопроса хватало, чтобы приструнить любимого человека.

— Пожалуйста, постарайся понять, — продолжала я. — Мисс Дюпре приказала нам быть абсолютно официальными в этой поездке, мне не разрешается даже снять мой жакет. Не хотите ли кофе, сэр?

— Не называй меня сэр.

— Нет, сэр.

— Дай мне простой ответ, — сказал он. — Ты пообедаешь со мной, когда мы прибудем в Париж?

— Я бы хотела, я действительно бы хотела, Рой, но, по-моему, мы прибудем слишком поздно для обеда. Во Франции другое время, помнишь?

Его взгляд был все еще настороженным.

— Тогда ужин?

— Да. — сказала я. — Ничто не могло бы сделать меня более счастливой…

— У Максима, — сказал он; и прежде чем я смогла ответить, начались неприятности.

Это был Люк. Он стал неистовым, совершенно неистовым. Казалось, за очками в золотой оправе его бледно-голубые глаза чуть ли не вылезали из орбит. Пот стекал по его лицу. Он бессвязно кричал и ругался, держа свой глиняный кувшин в одной руке и волоча другой рукой мужчину по проходу. Мужчина был Берни, который перед этим сидел рядом с Люком в холле, играя в покер, большой, безобидный на вид парень, на которого я едва обратила внимание. Люк тащил его за переднюю часть его рубашки, как раз под воротничком, так что бедняга ничего не мог сделать — большие костлявые суставы пальцев Люка давили ему на горло и душили его. Он задыхался, в то время как Люк дергал его и тащил его вперед, и был совершенно не в состоянии освободиться от хватки Люка.

Все повскакали из-за поднятого шума — Люк ревел, и Берни давился и тащился за ним, шаркая ногами.

— Пожалуйста, оставайтесь на своих местах, пожалуйста, сядьте, -закричала я и резко сказала Рою; — Останься здесь, только оставайся здесь, — потому что я не хотела, чтобы он вмешался в эти беспорядки; а затем побежала к Люку.

— Люк! Прекрати это! — крикнула я.

Он таращил глаза совершенно безумно. Казалось, он не видел меня. Я попыталась оторвать его руку от горла Берни.

Он хрипло сказал:

— Не вмешивайся в мое дело, маленькая леди. Этот паршивый вонючий сукин сын пытался замарать имя моей Мэри Рут. Он ответит, он вылижет ее ботинки, иначе я убью его.

Это был кошмар, потому что люди говорили так, как говорят только в старых телевизионных фильмах и никогда в реальной жизни. И, тем не менее, это была реальная жизнь, реактивный, авиалайнер, летящий со скоростью более шестисот миль в час, на высоте тридцать тысяч футов над землей. Бог знает, кем именно был этот Берни или откуда он приехал; и, может быть, он запятнал имя Мэри Рут — все могло произойти между этими мужчинами в холле, все они обалдели от выпивки. Ясно было одно — он мог за это поплатиться жизнью.

Я начала пронзительно кричать, охваченная ужасом, но Люк не слышал меня, он не видел меня, он шел вперед, как будто меня не существовало, встряхивая головой, чтобы отбросить текущий на глаза пот, размахивая кувшином с яблочной водкой, как чудовищной дубиной, чтобы расчистить себе путь. Затем я осознала, что Рой Дьюер подошел сзади ко мне, и закричала:

— Рой, нет! Не вмешивайся в это, — но в тот же момент я увидела, что к нам бежит Фрэнк Хоффер, а за ним Кейт Тейлор. Она, должно быть, поспешила прямо в кабину пилотов, когда услышала шум заварушки; слава Богу, она не потеряла ни секунды.

Фрэнк закричал:

— Лукас! Эй, Лукас!

Люк остановился. Его глаза сузились. Он стремительно рванул Берни, протащив его вокруг себя так, что тот оказался вне досягаемости Фрэнка. Ёго бешенство, казалось, вспыхнуло от этой новой помехи, его кости, казалось, стали выпирать еще больше.

— Что, черт возьми, происходит? — сказал Фрэнк. Он приблизился и пристально глянул вниз на Берни. — Боже Всемогущий, вы пытаетесь убить этого человека? Оставьте его, глупец.

— Капитан. Идите управлять вашим кораблем.

Фрэнк позвал:

— Рой, — и Рой прошел мимо меня. Люк медленно поворачивал свою голову из стороны в сторону, вглядываясь в них. Он действительно походил на древнего динозавра — огромный, безумный и опасный, возвышающийся над ними и не сводящий с них глаз, сознающий, что эти маленькие животные окружают его. Он сказал:

— Парни. Ни с места. Не валяйте дурака.

— Держите этого человека, — сказал Фрэнк.

— Ни черта подобного, — заявил Люк и вынудил Берни опуститься на колени.

— Хватай его другую руку, Рой, — крикнул. Фрэнк.

И они одновременно пошли на Люка. Они повисли на нем, но не могли его сдвинуть; казалось, он собирает силы, чтобы сбросить их.

Фрэнк отчаянно закричал:

— Парни, кто-нибудь подойдите и помогите, — и пара скотоводов нерешительно подошли, шаркая ногами. Они сказали:

— Эй, Люк, прекрати это по-хорошему, перестань, старина, — но он только огрызнулся в ответ. Что-то вроде пены появилось на его губах.

— Ради Бога, схватите его руки, — завопил Фрэнк. — Заберите у него этот проклятый кувшин.

Два скотовода попытались схватить его за руки.

— Кувшин! Кувшин! — кричал им Фрэнк. — Заберите его! Он собирается им размахнуться!

Уже четверо начали тянуть его вниз. Он был поразительно силен. Его очки в золотой оправе сползли ему; на нос, пот лился с него, белая пенящаяся слюна капала изо рта, он все еще сжимал рубашку Берни и противостоял им исключительной мощью своих костей. Он подался на дюйм, еще на дюйм, казалось, его колени подгибались, а затем внезапно он отпустил Берни и начал дико отпихивать локтями четверых мужчин.

— Хватайте кувшин! — в ярости закричал Фрэнк.

Он попытались повиснуть на Люке, но тот, казалось, стал больше, костистее и безумнее и последним могучим усилием сбросил их с себя.

— Черт возьми, — проворчал он, — этого вы никогда не заберете у меня. — Он поднял кувшин над головой обеими руками и швырнул его изо всей силы в ближайший иллюминатор.

Мы кое-что узнали об этих окнах во время нашего четырехдневного изучения реактивных самолетов. Не потому, что предполагали, что мы должны мыть их раз в неделю или уметь их демонтировать, или что-нибудь вроде этого, а просто как один вопрос в числе прочих.

Каждое из окон, расположенных вдоль фюзеляжа, состоит из трех толстых панелей крепкого стекла: внешняя панель, центральная панель и внутренняя панель, герметически закрытые с целью обеспечения непроницаемости для воздуха и закрепленные зажимами и упругими держателями и Бог только знает чем еще. Почти ничто на земле не могло пробить насквозь эти три панели, но пьяный старый динозавр Люк почти с этим справился. Глиняный кувшин вдребезги разнес внутреннюю и центральную панель и раздробил внешнюю; а затем, возможно, из-за того, что ударился в один из бортиков иллюминатора, он отскочил обратно внутрь самолета, на кресло и на пол.

Раздался страшный звук — уф! — подобный взрыву бомбы, разрывающей самолет на куски. Сильный поры ветра пронесся мимо нас, неся с собой бешеный грохот грома. В салоне стало темно от поднятой пыли. Вокруг летали мусор и обрывки бумажек, подхваченные ветром. Я увидела, что Фрэнк Хоффер побежал обратно в кабину, согнувшись, преодолевая пыль и тьму. Мои уши заложило, и, казалось, все в моей груди оборвалось.

По-моему, в этот самый момент Арни Гаррисон и Пег Уэбли, Джанет Пирс, и Энн Ширер и все остальные оправдали свое существование, потому что после какой-то доли секунды растерянности я утратила ощущение самой себя и почти перестала существовать как человек, я стала как бироботом, машиной — зубчатые колеса и рычаги внутри меня начали двигаться автоматически. Ибо ужасное уф! было звуком вырвавшегося из нашего самолета воздуха — нашего воздуха. Этот сильный оглушающий порыв ветра был воздухом, вытекающим из самолета: нашим воздухом, воздухом, который сохранял тепло наших тел и поддерживал биение наших сердец, питал наш мозг и передавал звуки наших голосов. Он ушел. Наша атмосфера теперь стала практически такой же, как атмосфера черного неба снаружи, разреженной, ледяной и неспособной поддерживать жизнь. Гаррисон и компания добились того, чтобы я узнала, что делать в этой атмосфере. Быстрая декомпрессия; мой Бог, я знала быструю декомпрессию почти так же, как я знала мой алфавит.

Портативные кислородные баллоны были на полках над седьмым рядом в середине переднего салона и над двадцать третьим рядом в кормовом салоне — но это для Джен и Джурди, если они еще держатся на ногах. Я подошла к седьмому ряду, стащила вниз баллон, пропустила ремень поверх своего плеча, приладила маску на лице, повернула желтую ручку против часовой стрелки, чтобы открыть поток кислорода — против часовой стрелки, дура, как водопроводный кран. Я проверила доступ кислорода сдавливанием трубки в нижней части сумки респиратора, и сумка начала надуваться — проверено. Рядом со мной Кейт делала то же. Я не удивилась, увидев ее здесь, она должна была быть здесь, так же как и я. Я знала также, что происходит в кабине. Самолет выполнял быстрое снижение — не носом вниз, как подводная лодка, погружающаяся при крушении, а снижение в длинном пологом пикировании. Мы должны были снизиться с тридцати тысяч футов до пяти тысяч футов примерно за одну минуту, а на пяти тысячах футов мы могли жить, если мы не потеряем сознания в течение первой минуты без воздуха и без давления.

Сквозь мрак сияли надписи: «Не курить. Пристегнуть привязные ремни». Дверца кислородного отсека над каждым рядом кресел автоматически открылась, четыре кислородные маски выпали из каждого блока и повисли в воздухе, покачиваясь перед отупевшими мужчинами. Кейт поспешно сделала мне рукой знак позаботиться о задней части нашего отделения и затем пошла вперед. Бедняга Берни пытался заползти с пола на кресло; она взяла его под мышки, отбуксировала его весь путь наверх и шлепнула кислородную маску ему в руки. Люк все еще находился в состоянии изумления: она шлепнула кислородную маску и в его руки. Рой Дьюер стоял, уставясь на нас, типичный идиот-ученый, наблюдающий какой-то зачаровывающий эксперимент; благодарение Богу, она не стала тратить время на соблюдение правил вежливости с ним — она просто положила свои руки на его грудь, толкнула вниз в его кресло и водрузила маску на его лицо. Затем она пошла дальше в передний холл.

Не было ни звука. Ни единого движения. Салон был ледяным, и все окна затуманились. Некоторые мужчины уже сгорбились в своих креслах, и я должна была спешить к каждому по очереди, поднимать его голову и держать кислородную маску у его носа и рта до тех пор, пока он не пошевелится и не сможет держать маску сам. Их глаза следили за каждым моим движением: они были фактически в состоянии шока, они не могли понять, что произошло, они не могли предположить, что случится дальше. Это для работы, крутилось у меня в голове, это для птиц, это не для людей. Я могла видеть Джен и Джурди в переднем отделении, совершенно неправдоподобных в их униформе, масках и кислородных баллонах, как парочка восхитительных красавиц с Марса; и они делали точно то же, что делала я, патрулируя взад и вперед по проходу, нагибаясь, чтобы уделить внимание какому-либо мужчине, давая ему драгоценную струю, которая возвращала жизнь его мозгу, и проходя дальше к следующему мужчине, Мой Бог, они были хороши. Они были замечательны. Они делали все с полной уверенностью, как будто они привыкли получать кислород с того момента, как родились.

Это была минута длиною в год. Самая длинная, холодная и темная минута, которую я когда-либо испытала. Но она должна была кончиться. По системе звукоусиления донесся голос капитана, жесткий и непреклонный:

— Джентльмены. Я думаю, мы с этим справились. — Прошли секунды, и он добавил: — Обе старшие стюардессы с докладом ко мне.

Мы могли слышать его — это было чудом. У нас был воздух, чтобы передавать звуки, воздух, чтобы дышать, воздух, чтобы изолировать нас вскоре от холода. Я стянула мою маску, отстегнула портативный кислородный баллон и вернула его на полку, где он ранее находился. Он весил целую тонну, осознала я: без него мое тело ощущало себя легким, как перышко. Джен прошла мимо меня, направляясь в кабину, — дала мне шлепок по заду и бросила:

— Как ты, малыш?

— О'кей. А как ты?

— Неплохо, неплохо.

Мужчины вокруг меня вздыхали и потягивались, некоторые все еще держали свои маски и вдыхали кислород, некоторые нервно смеялись, разговаривая тихими голосами. Кое-кто из них пытался благодарить меня. Один вложил двадцатидолларовый банкнот в мою руку, и я вынуждена была вежливо объяснить, что нам не разрешается принимать чаевые. Я не стала объяснять, что по непонятной причине нам разрешалось принимать суммы свыше двадцати долларов, потому что они считались подарками, а не чаевыми, — не было времени забираться так глубоко в политику компании. Я совершила быструю проверку: все были живы и находились в достаточно приличной форме. Мужчина с чувственными карими глазами, казалось, совершил рекордное, по времени, восстановление — я полагаю, кислород стимулировал его железы или что-нибудь еще. Он посмотрел, безумно ухмыляясь, на мою грудь и сказал:

— Малышка, как насчет небольшой выпивки, пока мы ожидаем?

«Ожидаем чего?» — подумала я. Он выглядел так, как будто готов был наброситься на меня тут же.

— Я должна буду поговорить с капитаном, сэр, — сказала я и покинула его.

Двое мужчин прижимали карточный столик к разбитому окну. Я сказала:

— Спасибо за помощь.

Они ухмыльнулись, и один из них сказал:

— Нужно было что-то сделать, мисс. Было немного ветрено.

И, наконец, я снова увидела Роя. Он сидел, я стояла, и мы смотрели друг на друга. Его лицо осунулось.

— Ты в порядке? — тихо проговорил ой.

— Да. А ты?

— Вполне.

Он отвел от меня взгляд. Я не могла говорить. Я не знала, что говорить дальше; чувства вдруг переполнили меня. Я знала, что он в том же состоянии. Мы вместе что-то пережили.

— Нас прервали как раз, когда мы кое о чем договаривались. Могу я с тобой позже поужинать?

— Да, Рой.

— У Максима?

— Да, Рой.

— Я думаю мы могли бы выпить шампанского, а?

— Замечательная идея.

Я постояла, глядя на него еще несколько мгновений, ничего не говоря, потому что не было больше ничего, что бы можно было сказать прямо сейчас; а затем я перешла к соседнему ряду, где сидел Люк. Он прикрывал глаза своими большими костлявыми руками.

Мне не удалось поговорить с ним, потому что приближалась Джурди, широко шагавшая по проходу. Ее лицо было мертвенно-бледным. Я сказала:

— Привет, Джурди, — но она лишь едва разомкнула свои губы в ответ.

Она пристально глядела на Люка. Он знал, что она была здесь, но он все еще прижимал руки к глазам, как будто не мог вынести вида места происшествия.

— Люк, я только что узнала, что ты разбил вдребезги окно и вызвал всю эту беду.

— Это так, Мэри Рут, — Он медленно опустил свои руки.

— Правда?

— Да, Мэри Рут.

Она стянула кольцо с бриллиантом со среднего пальца своей левой руки и протянула ему.

— Вот.

Он тупо уставился на него.

— Возьми его, — сказала она.

Он затрясся. Он не мог говорить.

— Мне оно больше не нужно, — сказала она.

Он умоляюще посмотрел на нее.

— Мэри Рут, любовь моя…

— Не хочу никаких доводов. Возьми его.

Его голос был жалобным.

— Но, Мэри Рут, любовь моя, каждый человек имеет право на одну маленькую ошибку…

— Одну маленькую ошибку! — с яростью сказала она. — Ты пьяная задница! Ты чуть не убил всех на этом самолете.

Крупные слезы скатывались по его щекам.

— Молю Бога, чтобы тебя посадили в тюрьму на пять лет, — сказала она.-Вот чего ты заслуживаешь… это минимум того, что ты заслуживаешь.

— Ты права, Мэри Рут. Я знаю это.

Она тоже плакала. Она сказала:

— Люк Лукас, послушай меня. Я клянусь перед моим создателем, если я хоть когда-нибудь увижу, что ты снова выпил, я с тебя живого сдеру кожу. Я клянусь в этом, ты слышишь меня?

Мне стало жалко бедного парня. Если она сказала, что с него живого сдерет кожу, то она сдерет с него живого кожу. Он действительно кое-что нашел для себя в Мэри Рут Джурдженс.

Я пошла в камбуз. Кейт подбирала мусор.

— О, вот и ты. Займись делом, малыш, — сказала она. — Мы поворачиваем на Шеннон.

— Что мы делаем? — спросила я.

Крупный международный аэропорт в Ирландии.

— Мы поворачиваем на Шеннон для ремонта и обследования. Мы скоро там будем.

Я вздохнула. Такова жизнь. Я еще только начинала привыкать к ее маленьким шуткам. Ты вся настроена на возвышенный роман в Париже, весной, и обнаруживаешь себя выброшенной на берег в Шенноне. У тебя назначено свидание для ужина с шампанским у Максима, а ты кончаешь тем, что жуешь бутерброд с ветчиной в каком-то занюханном аэропорту.

Но какое это имело значение, в конце концов? Будет отель, даже в Шенноне. Будет возможность побыть вместе. Рой и я могли наконец-то остаться одни…

— Посмотрите-ка на нее, — Кейт спустила меня на землю. — Ты собираешься простоять там, мечтая всю ночь? Мы приземляемся через двадцать минут, и нам предстоит привести салон в полный порядок. Давай принимайся за дело.

— Конечно, — сказала я, и мы энергично взялись за дело.

Примечания

1

Тетерев (путаница связана с произношением Альмы).

2

Тетерев по-балморальски (фр.). Балморал — королевский замок в Шотландии. Здесь и далее примечания переводчика.

3

Коэффициент интеллектуальности

4

Ловкость, находчивость (фр.).

5

Мировой скорби (нем.).

6

Кэри Грант — американский киноактер

7

Боксер, боец (ит.)

8

Выведенной из строя (фр.).

9

Быстро (ит, ).

10

Утрированным (фр.).

11

Здесь: вне игры (фр.).

12

Каково (фр.).

13

Хранилище государственной казны США.