— Я покидаю тебя здесь. Извини меня. Но я обязан это сделать. О'кей?

— О'кей, дорогой. Но уходи побыстрее.

Я попыталась повернуться к нему спиной, когда он оставлял меня, но не смогла. Я стояла и смотрела на его прекрасное сильное тело, на его легкую походку, пока он шел к одному из лифтов, и наконец он исчез. Тогда я двинулась через вестибюль, чувствуя, что поток слез наполнял мой живот и едва не затопил меня всю, и я побежала в туалетную комнату — в «Шалеруа» их было полно — и плакала, пока мне не стало легче. Тогда я снова вышла в вестибюль и встретила Сюзанну, блондинку, которая должна была отрезать свой «конский хвост». Она разглядывала витрину ювелирной лавочки, представлявшей в миниатюре магазин Тиффани, где Люк Лукас купил для Джурди золотой браслет и, похоже, обручальное кольцо тоже.

— Я сказала:

— Привет, Сюзанна.

Она ответила:

— Привет, Кэрол.

И мы грустно стояли, глядя на бриллиантовые ожерелья, стоимость которых равнялась стоимости Земли. Мы бессвязно поболтали, и я узнала, что она также сегодня вечером не идет на свидание, — ее подруга Жаклин встречается с южноамериканским джентльменом, который занят ореховым бизнесом, продажей бразильских орехов повсюду. В результате я предложила Сюзанне поужинать вместе и отправиться в кино, чему она очень обрадовалась. Мы договорились встретиться снова через полчаса, прямо здесь, перед ювелирной лавкой, и мы отправились по своим номерам, чтобы чуть освежиться.

Джурди уже ушла, очевидно, на встречу с Люком. Донны тоже не было, но я не имела представления о ее свидании — кажется, она собрала за прошедшие три недели целую свиту. Я даже не знала, возьмет ли она «импалу» Н. Б., и меня это совсем не заботило. Альма, как обычно, была в ванной, но она только приводила с помощью душа в порядок свои кудри, поэтому дверь в ванную была открыта, и она могла мне крикнуть.

— Кэрол!

— Да?

— Ах, это ты. Ты вечером здесь, Кэрол?

— Нет, я иду в кино.

Она торопливо вышла из ванной и, по обыкновению, была как мечта, в великолепном белом платье с глубоким вырезом на груди и огромной желтой розой, вышитой на левом бедре. Ее волосы, более кудрявые, чем обычно, спускались по спине. Мгновение она смотрела на меня и с нажимом сказала:

— Кэрол!

— Ну что?

Она разглядывала мое лицо:

— Ты плакала?

— Кто, я?

— Хо-хо, Кэрол! Ты не похожа на себя. Ха-ха, Кэрол!

— Ради всего святого, перестань так шуметь. «Хо-хо. Ха-ха». Это напоминает время кормления в зоопарке.

Она сказала еще более резко:

— Ты знаешь, как мы говорим в Италии? «Она была на фиесте, ее голос изменился». Это означает, что она больше не девушка. Не девственница.

— Альма, ради Бога, не урчи, как водосточная труба.

— Доктор? — спросила она, глядя на меня. — Я не утверждаю, что ты с ним спала, но он сделал тебя счастливой? А?

— Будь хорошей девочкой, милочка. Помолчи.

— О'кей, ты хочешь сохранить это в секрете, я не буду мешать.

— Во сколько у тебя свидание?

Она посмотрела на свои часы.

— Двадцать минут назад.

— Это звучит вполне разумно.

— Сонни милый приятный парень. Ему нравится ждать.

— Куда вы собираетесь пойти?

— На сегодняшний вечер у него большие планы. Какое-то совершенно особое место.

— Альма…

Она подошла ко мне вплотную и рассмеялась мне в лицо:

— Ох, Кэрол! Кэрол! Ты опять превращаешься в мою мать?

— Душечка, во мне нет и кусочка от твоей матушки, но только будь осторожной с этим парнем, обещаешь?;

— Осторожной, осторожной, — она передразнила меня своим глубоким низким голосом. — Ты думаешь, я не осторожна?

Я сказала:

— Ведь никакого нет вреда от того, чтобы быть осторожной. Только помни об этом.

— Моя мать всегда мне говорила то же самое. — Она снова перешла на низкий глубокий бас: — «Альма, Будь осторожной. Только помни об этом. Будь осторожной!» — Она усмехнулась. — Кэрол, ты знаешь что? Ни один мужчина не дотронулся до меня. Правда. Ни один.

Я уставилась на нее.

Она спокойно смотрела на меня своими огромными прекрасными глазами цвета меди, и, к моему крайнему удивлению, я знала, что она не лжёт. Она отвернулась со словами:

— Вечер холодный, да?

— Нет, теплый.

— Я лучше возьму жакет. В машине прохладно.

Сюзанна немного запоздала — она также всплакнула, — потому что скучала по дому, как она объяснила позднее. Я могла понять ее и посочувствовать. Она приехала из Парижа, и любая девушка, приехавшая из Парижа, готова покончить жизнь самоубийством, если она покинула Париж всего лишь на несколько часов; и давай признаемся, Париж и Майами-Бич все же слегка отличаются друг от друга по стилю и атмосфере. Мы поужинали в китайском ресторане, и она рассказала мне историю своей жизни от начала и до конца. Люди столь восхитительны, что я готова слушать их часами. Ее парня-друга звали Жаком (она показала мне его моментальное фото, и ее глаза наполнились слезами. У него было удлиненное тонкое лицо и волнистые волосы, которые вздымались вверх на шесть дюймов, и огромный кадык, отвратительный галстук и страшно напряженный взгляд); ее проблема заключалась в том, что Жак изучал медицину и не мог позволить себе жениться на ней в течение нескольких лет после ее возвращения. К тому же он был крайним пуританином и даже не мог помыслить ни при каких обстоятельствах переспать с ней, хотя он спал с другими девушками регулярно, ибо, кроме всего прочего, она была девушкой, на которой он собирался жениться, и совращение ее было невозможно. Французы совершенно неподражаемы в вещах такого сорта. Я думаю, они отличаются столь дикой логикой, что просто невозможно не преклоняться перед ними. А тем временем Сюзанна экономила каждый заработанный цент, чтобы суметь поддержать его до завершения образования, что должно было произойти (насколько я могла судить) около середины 1999 года.

Она была помешана на вестернах, и мы ухитрились посмотреть два фильма подряд. По-моему, они были отвратительны, но Сюзанна совершенно и полностью балдела от них. Казалось, что они пробуждают что-то очень примитивное в ее утонченной душе, и если это не экзистенциалистское, то тогда я не знаю, что это такое. Позже мы съели по гамбургеру и выпили кофе — она была без ума от гамбургеров, также что-то от экзистенциализма, — и тогда мы побрели в отель. Наконец вечер закончился. Он не был лучшим и благоприятнейшим вечером в моей жизни, но он прошел. Я увижу Роя за завтраком через несколько часов, мы начнем по серьезному заниматься радостным делом знакомства друг с другом и любви; и когда я вошла в лифт, я задрожала.

В номере было темно и прохладно и веяло сладковатым ароматом, когда я вошла. Никто из девушек еще не вернулся — было всего лишь десять минут второго, и я никого и не ожидала увидеть до двух часов ночи, нашего крайнего субботнего срока. Я надела пижаму и села, глядя некоторое время на картину, открывающуюся из окна, прислушиваясь к ночной тишине, и случайно увидела, как яркая звезда пронеслась по черному бархату неба, и стала погружаться в дрему, получая от этого удовольствие, — радуясь, этому изысканному чувству скольжения в своего рода нежнейшее небытие, — и внезапно я вдруг пробудилась и подумала о Рое и о Джурди и Люке Лукасе, и как фантастично все это было; а затем я снова скользнула в пенистое небытие и поплыла в бесконечность. А затем вдруг, когда я растворилась, не соображая, нахожусь ли я в этом мире, зазвонил телефон. Он напугал меня, до смерти; и, когда я устремилась к нему, чтобы ответить, мне стало плохо и не хватало воздуха.

— Хелло?

Женский голос сказал:

— Ах. Это мисс Томпсон?

— Да, говорите.

— Ах. Это Главный окружной госпиталь.

— Что?

— Это Главный окружной госпиталь.

Она не хотела говорить со мной. Она колебалась. Я прижала трубку к уху, и мелкая холодная дрожь начала расползаться по моей спине. Наконец она проговорила:

— Мисс Томпсон, мисс ди Лукка только что доставлена сюда. Она дала нам ваше имя и просила нас связаться с вами.

— Мисс ди Лукка! Альма ди Лукка! Что случилось с ней?

— Извините меня. Она попала в автокатастрофу. Я спросила шепотом:

— Она пострадала?

— Она пострадала, да, некоторые повреждения. Вы ее родственница?

— Нет…

— Есть ли здесь кто-либо из ее родственников, с кем бы мы могли связаться?

— Я не знаю, она об этом никогда не упоминала. Пожалуйста, она серьезно пострадала?

— Она находится в том состоянии, какого и следовало ожидать… Мисс Томпсон, как вы думаете, вы сумеете приехать в госпиталь?

— Сейчас? Да, конечно. Сейчас же. Я уже выхожу. Скажите мне, пожалуйста, где находится госпиталь?

Она объяснила мне, а затем добавила без всякого нажима:

— Приходите к запасному входу и спросите миссис Мак-Куин.

— Вы миссис Мак-Куин?

— Да. Я ночной руководитель.

— Пожалуйста, миссис Мак-Куин, пожалуйста, она пострадала очень сильно?

— Приходите как можно скорее. До свидания. Она повесила трубку.

Я положила трубку и постаралась восстановить дыхание. Это было неправда, это была часть какого-то ужасного сна. Я подняла трубку снова и нажимала на кнопки до тех пор, пока не ответила телефонистка. Я сказала:

— Номер тысяча двести восемь. Очень срочно. Слава Богу, он был там. Он ответил после второго гудка.

Я сказала:

— Рой, это Кэрол. Произошло что-то ужасное. Речь идёт об автокатастрофе, моя соседка по номеру Альма в госпитале, они позвонили мне, чтобы сказать, что она ранена. Я должна отправиться туда немедленно.

Его голос, подобно голосу миссис Мак-Куин, был лишен выражения:

— В каком она госпитале?

— В Главном окружном госпитале.

— Кто тебе звонил? Кто-либо из докторов?

— Нет, миссис Мак-Куин, ночной руководитель из отдела аварий. Дорогой, извини, что я беспокою тебя.

— Это моя работа, — ответил он.-Все в порядке. Встречаемся прямо перед отелем, как можно скорее. Я там буду.

Я надела синие брюки и узорную рубашку, поискала вокруг в бешенстве, пока не нашла свой серый кашемировый свитер. В две секунды расчесала волосы и подкрасила в три секунды рот; затем я вытащила свою белую из свиной кожи сумку, упаковала ночную черную рубашку Альмы, поскольку помнила очень хорошо, что госпитальные рубахи могут вызвать у нее зуд. Я прихватила ее туалетные принадлежности, маленькую бутылочку духов и упаковку с салфетками для лица.

Дрожа, я стояла перед отелем пару минут, пока подъехал Рой. У него был сверкающий красный спортивный автомобиль, который оказался для меня сюрпризом и с новой стороны раскрывал личность владельца машины. Рой был одет официально, в темно-синий легкий костюм и темно-синий галстук.

Когда мы выезжали по подъездной дорожке, я спросила:

— Ты знаешь, где находится этот госпиталь?

— Да. Я говорил с миссис Мак-Куин.

— Она тебе сказала… — Я не могла закончить свой вопрос.

Он ответил резко:

— Мы все узнаем, когда приедем туда. Миссис Мак-Куин не жаждала дать какую-нибудь особую информацию.

— А что с парнем, с которым была Альма, Сонни Ки?

— Он погиб.

— О, Боже мой.

Я съежилась на сиденье. Над головой со свистом шумели верхушки пальм, и все перед нами было золотисто-зеленым в свете фонарей.

Рой сказал:

— Ты знаешь этого пария?

— Я не знала его. Я видела его лишь однажды.

— Напомни мне его имя.

— Сонни Ки.

Через мгновение Рой произнес:

— Знакомое имя.

— Он был боксером, Рой. Он раньше был боксером.

— Да. Теперь я догадался, почему мне знакомо это имя. Как Альма познакомилась с ним?

— Она встретила его в отеле. Рой фыркнул.

Я сказала:

— Рой, я сделала все возможное. Последнее, что я ей сказала, прежде чем она ушла сегодня вечером: будь осторожна. Я предупреждала ее относительно него.

— Почему?

— У него был плохой характер. Я предупреждала ее. Она рассмеялась мне в ответ. Рой резко сказал:

— Откуда тебе было известно о его плохом характере? Вообще обо всем этом?

— Понимаешь, Нат Брангуин рассказал, мне, — ты знаешь, этот игрок, тот, с которым мне запретили общаться.

— Что тебе рассказал Брангуин?

— Что у Сонни Ки плохой характер и что Альма не должна иметь с ним ничего общего.

— И ты рассказала Альме?

— Да.

— Что тогда?

— Она не хотела слушать меня, Рой. Она только смеялась. Она сказала, что позаботится сама о себе.

Мы остановились перед светофором. Рой сказал:

— Почему ты не сообщила эту информацию мне или Арни Гаррисону, или Пег Уэбли? — Он был очень зол.

Я сказала:

— Дорогой!

— Я спрашиваю тебя, Кэрол: почему ты не проинформировала нас об этом?

— Рой, как ты можешь ожидать от меня, чтобы я сделала нечто подобное?

— Твоим долгом было сообщить об этом.

— Но, Рой, будь благоразумным. Я не могу сообщать тебе или кому бы то ни было о каждой из моих соседок по номеру, я не могу прийти к тебе и рассказать тебе о мужчинах, с которыми они встречаются.

Мгновение он размышлял, а затем сказал:

— Извини меня. Я не это хотел сказать тебе. Мы были в состоянии предотвратить несчастье, вот и все.

Мы едва ли еще что-то сказали друг другу, пока не приехали в госпиталь. Мы поспешили к аварийному входу и спросили миссис Мак-Куин; спустя пару, минут она вышла к нам — крупная, крепко сложенная женщина. Когда она подошла, Рой сказал:

— Позволь мне вести разговор.

— Да, дорогой.

Он сказал ей:

— Хелло, миссис Мак-Куин. Это мисс Томпсон. Я — доктор Дьюер.

Она даже не взглянула на меня.

— А, доктор. Да, да.

Он отвел ее в сторону, и они заговорили, понизив голоса. Я поняла, что это особая сфера его компетенции: он мог задать все вопросы в мире, а я не могла — я была никто. Затем они начали удаляться, как будто они совсем забыли о моем присутствии; но в самый последний момент Рой вспомнил. Он вернулся ко мне и сказал:

— Садись и устраивайся поудобнее. Я приду к тебе, как только смогу. Я собираюсь переговорить с доктором Уокером, который занимается этим случаем.

Во всех госпиталях одно и то же. Они призывают вас поторопиться изо всех сил, а затем вы ждете, и ждете, и ждете, и ничего не происходит, — вы ничего не видите, ничего не слышите, сестры и практиканты снуют мимо вас, будто вы невидимы. Комната, в котором я ждала, была вполне приятная и мило обставлена; но я не интересовалась госпитальной меблировкой, меня интересовала только Альма. Мне хотелось быть только уверенной в том, что с ней все в порядке и что она не очень страдает от полученных ран. В конце концов, более чем через сорок минут Рой возвратился с маленьким полным молодым врачом. Сержант полиции, краснолицый и потный, суетился поблизости. Врач был одним из тех людей, у которых на лице всегда была дежурная улыбка. Он с печальной улыбкой посмотрел на меня, когда Рой представил нас:

— Мисс Томпсон, Доктор Уокер.

— Добрый вечер, мисс Томпсон.

— Добрый вечер, доктор Уокер. Как она?

Он побледнел. Рой сказал:

— Она находится под воздействием сильных успокаивающих средств.

— Но как она?

Рой повторил:

— Я сказал тебе. Она спит.

— Могу я увидеть ее?

Доктор Уокер сказал:

— Ну, в этом мало смысла, мисс Томпсон. Она спит, вы понимаете, она находится под воздействием успокаивающих средств. Вы не смогли бы поговорить с ней.

— Она умерла?

— Нет, — ответил Рой.

Я сказала:

— Пожалуйста, может быть, кто-то мне скажет, как она себя чувствует?

Уокер глянул на Роя. Затем он сказал мягко:

— Она получила ряд ранений, но мы не знаем, насколько они обширны. Нам станет это известно, когда мы сделаем ей рентген, мы сейчас намереваемся это сделать. Мы сделали для нее все, чтобы она чувствовала себя сносно, и мы все надеемся на лучшее.

— Я хочу ее видеть. Она спрашивала обо мне. Я ее подруга. Я хочу, чтобы она знала, что я пришла.

Рой сказал:

— Кэрол, она спит. Ей дали сильные успокаивающие средства. И ее готовят, чтобы отвезти на рентген.

— Я буду ждать, пока она не проснется. Рой, я должна быть здесь, когда она проснется. Она здесь иностранка. Рой, я должна быть с ней рядом.

Доктор Уокер сказал:

— Боюсь, мисс Томпсон, что она проспит, по крайней мере, до утра.

— Тогда почему мне сказали, что я должна приехать сюда как можно скорее?

Рой сказал:

— Существуют определенные формальности в делах такого рода. Я уже позаботился обо всем.

— Рой…

— Расслабься, — сказал ои мягко. — Только расслабься.

Я закусила губу и смахнула несколько слез.

— Я принесла для нее несколько вещей — ночную рубашку и косметику и так далее, — сказала я доктору Уокеру. — Будьте добры проследить, чтобы она получила их.

— Конечно. — Он взял белую сумку из свиной кожи, как будто боялся, что она может взорваться в его руках!

Я сказала:

— Если она проснется, доктор, скажите ей, что я была здесь и при первой возможности вернусь утром, чтобы увидеться с ней.

— Конечно, конечно. Можете мне поверить, мисс Томпсон.

— Пойдем, — сказал Рой. Он попрощался с доктором Уокером за руку и сказал ему: — Я буду поддерживать с вами связь. — Затем он обратился к сержанту полиции: — До свидания, сержант. Спасибо за вашу помощь.

— Всегда готов служить, сэр.

Доктор Уокер застенчиво улыбнулся мне, и Рой вывел меня.

Когда мы оказались в маленьком красном автомобиле, я сказала:

— Рой, скажи мне правду. Как она?

Он только собирался включить мотор, но сразу же отвел руку. Его голос был очень ровным и невыразительным. Он сказал:

— Кэрол, извини меня. Ее состояние не так хорошо.

— Что это означает, Рой? Что это означает; ее состояние не так хорошо?

— Они не знают еще, насколько обширны ее раны. У нее сломан таз, и это может привести к некоторым функциональным расстройствам.

— О, Боже мой, что это может означать?

— В настоящее время она не может двигать ногами. Врачи узнают больше, когда сделают рентген.

— О, как ужасно.

Он завел мотор, но не тронулся. Мы сидели. Он сказал:

— Она была в сознании, когда ее привезли. Она сказала доктору Уокеру, что мужчина напал на нее на пляже и изнасиловал ее.

— Рой!

— Я полагаю, что потом он испытал в какой-то степени угрызения совести. Сержант Хэдли считает, что машина неслась со скоростью свыше ста миль в час, когда произошла катастрофа.

Я беспомощно плакала:

— Где это произошло, Рой?

— На шоссе над морем. Машина выскочила на обочину, мужчина потерял контроль, и они перевернулись. Он погиб мгновенно.

— Рой, скажи мне. Ты видел ее?

— Да, несколько мгновений.

— Как она выглядит?

— Она под наркозом. Я сказал тебе.

— Нет, я имею в виду, пострадало ли ее лицо?

— Машина вошла в скольжение, прежде чем она перевернулась. По-видимому, у нее было время, чтобы защитить свое лицо. Ее руки порезаны, у нее несколько, ран на голове, но они не такие серьезные, как остальные.

— Слава Богу, что ее лицо не пострадало, Рой. Она такая красивая девушка, такая красивая.

Он тронул машину, и мы поехали.

Всю дорогу назад мы не разговаривали. Он оставил меня наедине со своими мыслями, возможно, он тоже погрузился в раздумья, — и я думала о бедной Альме, страдающей и без сознания, прекрасной и эгоистичной, жадной и раздраженной, и, однако, по какой-то причине привязанной ко мне, я думала о человеке, которого полюбила. Беспричинно. Такова уж любовь, подумала я. Не нужно никаких причин, чтобы она возникла.

Когда мы приехали в «Шалеруа», Рой оставил свою машину, чтобы ее припарковал один из швейцаров. Когда мы вошли в лифт, он сказал:

— Я хочу, чтобы ты пошла со мной в мой номер. Я тебе дам кое-что, чтобы ты смогла уснуть.

— Мне ничего не нужно.

Он не согласился. Он сказал бою в лифте:

— Двенадцатый этаж, — и когда мы остановились, взял меня за руку и повел к своему номеру. В номере он сказал:

— Сядь, — но я не могла сесть. Я стояла, глядя на него, и он понимал, что я отчаянно нуждалась в его утешении. Он обнял меня, и я почувствовала, во второй раз упругость его рта и его тела. Я снова заплакала, и он подвел меня к креслу и очень нежно, но со знанием дела усадил меня. Затем он ненадолго оставил меня одну, рыдающую, уткнувшись в ладони.

Возвратившись, он сказал:

— Вот, — и протянул мне стакан, наполненный кубиками льда и какой-то желтой жидкостью.

Я спросила:

— Что это?

— Виски.

— Мне нельзя…

— Ты можешь выпить. Это чисто медицинское средство. И возьми вот еще… — И он протянул мне также маленькую зеленую таблетку.

— Мне нужно это?

— Да.

Я задохнулась от виски и, пока с трудом его пила, оглядела комнату, так, чтобы вспомнить в будущем, когда уйду от него, какая у него обстановка. Это была большая комната, напоминающая наши на верхнем этаже, соединенная с маленькой, служившей ему спальней. Мне понравилось, что в ней не было особого порядка. Повсюду были разбросаны книги, беспорядочная груда бумаг на столе и пара рубашек, висящих на кресле. Я сказала, как только овладела голосом:

— Тебе нужна жена.

— Мне?

— Конечно. Я никогда не предполагала, что ты такой неряшливый. Я думала, что ты аккуратный и точный.

— Почему у тебя возникла эта мысль?

— Я так воображала. Ты знаешь, каковы девушки. Они полны фантазий.

— Ты приняла уже таблетку?

— Она у меня в руке.

— Прими ее.

— Нет, Рой, я не хочу.

— Почему нет?

— Я боюсь, что просплю. Я должна утром немедленно отправиться в госпиталь. — Затем что-то, беспокоившее меня, возникло у меня в памяти, и я сказала: — Рой, эти раны на голове. Они опасны?

— Уокер сказал мне, что, по его мнению, они не могут принести серьезного вреда.

— У нее забинтована голова?

— Ну конечно, раны перевязаны.

— Они обрезали ей волосы?

— Да, конечно.

Он позволил мне поплакать чуть дольше; затем уговаривал меня выпить еще виски.

— Прими таблетку, — сказал он, но я все еще отказывалась. Он сказал: — Ладно, когда ты проснешься утром, позвони мне. Я отвезу тебя в госпиталь.

— Спасибо тёбе, Рой.

— Теперь я провожу тебя до твоего номера.

— Тебе не следует…

— Не возражай мне.

— Но мужчинам не разрешено появляться на нашем этаже.

— Я не мужчина. Я из медицинского персонала.

— Для меня ты мужчина, — сказала я. — Все мужчины всего мира в тебе. — Я встала и поцеловала его в губы. — О, Рой, я так сильно люблю тебя.

Спустя несколько минут он отвел меня наверх и спокойно оставил меня перед номером. В номере горел свет, но возвратилась только Джурди. Я поняла это, увидев закрытой дверь в ее комнату. Я не могла осмелиться разбудить ее, чтобы рассказать о катастрофе. Донны еще не было дома, а на постели Альмы лежал кусок, черной бархатной ленты. Я взяла ее, чтобы убрать, и затем снова уронила ее на кровать.