"Мы поняли, что вместе с государством можем кооперативы разорить. Государство налогами, ну а мы... С кого же тогда будем получать, если они рухнут? И приняли решение: год не трогать. Пусть встанут на ноги".
      "Но вы же могли переключиться на другие кооперативы?"
      "Нет. Это нельзя. У нас есть свои законы. Это государство подтирается своими же законами... Но бабки были нужны, тут и подвернулись эти трое бакинцев. Мы их заприметили давно, они уже несколько лет возили на привокзальный рынок весной раннюю капусту, помидоры, летом виноград, баклажаны, осенью и зимой гранаты, лимоны. Договорились: мы им гарантируем через директора рынка одно и то же постоянное выгодное место, а они за это - определенный процент с выручки. Последний раз вышло недоразумение: они почему-то заупрямились. Все заварил четвертый, их дружок, только что прибывший по каким-то делам. До этого мы его никогда не видели. Потом он вдруг слинял. Ну и пошла катавасия... Шуму было много... Когда мы ушли, администратор вызвал полицию. А дальше вы знаете..."
      "При обыске у вас нашли чемоданчик, а в нем коробка от конфет полная чистых, незаполненных бирок к ювелирным изделиям и пломбочки. Трое азербайджанцев заявили, что это не их чемоданчик. Чей же он? Только правду, чтоб в судебном заседании, если он всплывет, мы с вами не оказались в дурацком положении".
      "Артем Григорьевич, с вашей помощью я хочу получить только тот срок, который заслужил, но не больше. Врать мне невыгодно. Честное слово, это не мой чемоданчик. Скорее всего он того четвертого бакинца, что сбежал. Я просто прихватил чемоданчик в последний момент, думал, там бабки... Артем Григорьевич, а куда меня могут отправить отбывать срок? Хорошо бы в "пятидесятку".
      "Какая вам разница?"
      "Ближе к дому", - ответил он, но я понял, что это не вся правда.
      "Что собираетесь делать после выхода из заключения?" поинтересовался я.
      "Как вы сами понимаете, я не все отдал государству, оставил себе хороший загашник. Выйду - вложу в дело, может в какой-нибудь кооператив".
      "Но вас станут грабить, как вы грабили других".
      "Ну и что? Буду откупаться! А вдруг к этому времени власть поумнеет, поймет, что кооперативы - хорошая молочная сиська и начнет их защищать по-настоящему, а не будет душить, как сейчас, с нашей помощью?.."
      Вот такого вымогателя-прагматика подкинула мне судьба в качестве подзащитного. Посмотрев на часы, я выбросил окурок, пора было идти в зал заседания, а не хотелось - он без окон, там духота...
      - Ну что, Виктор Борисович? - спросил Щерба. - Спать охота?
      - Есть немножко, - ответил Скорик, вспомнив бессонную колготную ночь, которую они провели вместе с Войцеховским. - До шести утра работали.
      - Ну и что наработали? - Щерба подпер тяжелый подбородок ладонью. Они сидели в его кабинете. Солнца здесь почти не бывало, окно выходило в дворцовый колодец, поэтому всегда горел белый свет в трубчатой лампе вдоль стены. - Что утонувшая? - спросил Щерба.
      - Или утопленная, - Скорик посмотрел на Войцеховского, сидевшего на стуле напротив.
      - Вот как! - Щерба почесал толстым пальцем в ухе, где росли рыжие волосинки. - Вы уверены? - его несколько покоробила категоричность Скорика. - А вы что думаете, Адам Генрихович? - обратился он к Войцеховскому.
      - Возможно, - прокурор-криминалист пожал плечами.
      - Кому же это понадобилось? - Щерба посмотрел сперва на одного, потом на другого. - Вы виделись с прокурором района?
      - Ну а как же! И со следователем, и с милицейскими. Они уже сколотили группу, - ответил Скорик.
      - Теперь подробней, - попросил Щерба.
      - Труп обнаружили мальчишки утром в воскресенье, зацепился за корягу. Принесло его течение, видимо, ночью или на рассвете, те же мальчишки на том же месте купались накануне, в субботу, допоздна, часов до пяти вечера, тогда коряги еще не было.
      - С какого берега она попала в воду - с правого или с левого? Это тоже существенно, - заметил Щерба.
      - С левого вряд ли, - покачал головой Скорик. - Там на протяжении нескольких километров впритык идут охраняемая лодочная станция, причалы рыбокоптильного завода, пляжи дома отдыха и пансионата, узкоколейка тарной базы. Все это на самом берегу, огорожено, охраняется, обнесено заборами и сетками. - Скорик, сделав паузу, добавил: - Конечно, при очень большом желании там можно проникнуть к воде. Но это связано с риском быть замеченным. Кроме того, сперва надо перебраться из Богдановска по автодорожному и пешеходному мосту на тот берег. А мост на двести метров ниже места, где обнаружен труп. Да и какие дела могли быть у Кубраковой на левом берегу, по сути за городом?
      - Я могу придумать вам для этого десять поводов, - махнул рукой Щерба. - Чего она вообще была в Богдановске?
      - Приезжала в командировку на завод резиновых изделий. Кстати, и опознали ее директор завода и зам главного технолога.
      - Вы допросили их?
      - Подробно еще нет.
      - Вскрытие было?
      - Да.
      - Кто делал?
      - Районный судебный медик Ванчур, - сказал доселе молчавший Войцеховский.
      - Старик Ванчур дело знает, он тридцать пять лет там. Каковы результаты? - спросил Щерба.
      - Все признаки утопления: жидкость в желудке, разжиженная кровь, наличие планктона в дыхательных путях, тяжелая гипоксия и прочее. И никаких прижизненных повреждений или следов борьбы. Смерть наступила в воде около четырех суток тому назад, - сказал Войцеховский.
      - Но вода ли тут первопричина?
      - Что вы имеете в виду? - спросил Скорик.
      - Подумать надо, - дернул носом Щерба. - А у вас пока пустые руки.
      - Бумагами еще обзаведемся, - усмехнулся Скорик.
      - Вот-вот, я это имею в виду. И чем быстрее, тем лучше. Она была одета?
      - Да.
      - А где одежда?
      - В райотделе в Богдановске. Сушат, - Войцеховский долго разминал тугую сигарету, закурил. - У Кубраковой на руке оказались часы. "Сейко". Механические, заводятся и идут от движения руки. Водонепроницаемые. Я вскрыл их, в них была вода. Случается.
      - Шли? - спросил Щерба.
      - Стояли. Остановились в 10.22.
      - А может это 22.22, - усомнился Щерба. - Тогда это разница в двенадцать часов, существенная разница. Для нас, разумеется.
      - На циферблате в календаре-окошечке указано: 16-е, среда. Часы остановились в 10.22 утра или, если по-вашему, в 22.22 вечера. Значит, до этого времени в среду Кубракова была еще жива. Тут необходимо искать, кто и в котором часу видел ее в последний раз. Тогда мы и будем знать: это утро 10.22 или вечер 22.22.
      - Сколько могут стоить такие часы? - вдруг спросил Щерба.
      - Минимум две тысячи, - сказал Скорик.
      - Если она сама бросилась в воду или попала туда случайно, тогда понятно почему часы остались на руке... - Щерба умолк. Наступила пауза. И Скорик, и Войцеховский поняли ход его мысли, она возникла у них еще в Богдановске при осмотре трупа, когда увидели на Кубраковой часы. - А если она оказалась в воде не случайно...
      - Тогда это убийство не с целью грабежа, - закончил Скорик.
      - Если вообще убийство, - буркнул Щерба. - Что ежели труп принесло не течением, а утонула Кубракова здесь же, где ее нашли, - после паузы произнес Щерба, словно уже позабыв о часах. - Просто труп пролежал на дне двое-трое суток, как обычно бывает, потом всплыл у этой коряги? - Щерба встал, захлопнул дверцу сейфа, оперся о него жирной спиной и скрестил на груди руки.
      - Значит, не почему она оказалась тут, а как? - спросил Войцеховский. - Во-первых, к этому месту транспортом не подъехать: к самому берегу, а он высок, крут, спускаются сады и огороды. Пешком от дороги надо топать километра три. С чего бы Кубраковой и тому или тем, кто возможно, был с нею, переться из Богдановска по шоссе, а потом еще три километра брести вниз по реке через чужие дачные участки? Маловероятно. Даже для самоубийства можно было поискать путь поудобней. Во-вторых, дно в этом месте чистое, полный песок. Я опросил и взрослых, и детей, они тут часто купаются, ныряют. Зацепиться трупу, чтобы пролежать трое-четверо суток, не за что. Донное течение быстрое, оно сволокло бы труп на несколько десятков метров. Так что ваш вариант, Михаил Михайлович, не подходит. Труп откуда-то принесло течением.
      Щерба молча прошелся по кабинету, потом развел руками, словно разговаривая сам с собой, наконец произнес:
      - Добро! Будем пока исходить из этого, больше у нас нет ничего, посмотрел на Скорика. - Что собираетесь делать, Виктор Борисович?
      - Завтра с утра отправлюсь туда.
      - Вы тоже поедете, Адам Генрихович? - спросил Щерба Войцеховского.
      - Видимо, придется, - подумав, ответил тот.
      - Кто из угрозыска там работает? - поинтересовался Щерба.
      - Местные, - сказал Скорик.
      - А из областного УВД?
      - Кажется, выехал Проценко.
      - Ладно, я пошел, - Войцеховский загасил сигарету, повернулся к Скорику: - Вечером созвонимся. Если ехать, то пораньше.
      - Чем вы недовольны, Михаил Михайлович? - спросил Скорик, когда Войцеховский вышел.
      - Виктор Борисович, это дело мы, видимо, заберем из района себе. И разматывать его придется вам. Конечно, все, что нужно, Войцеховский сделает. Но сделав свое, остальное оставит вам. Так что уж, пожалуйста, влезайте поглубже, загребайте пошире. И не упускайте времени. Все, что в Богдановске можно сделать сейчас, надо сделать сейчас.
      - Я так и планирую.
      - Вернетесь, подумаем, с чего начнем тут...
      Придя домой, Скорик прямым делом влез под душ, побрился, высушил феном волосы, тщательно расчесал и уложил их. Надев тяжелый полосатый махровый халат, сварил кофе, пил, закусывая печеньем. Спать вроде перехотелось. Взял листок бумаги и стал писать:
      1. Допросить директора завода резиновых изделий (Омелян Лев Иванович).
      2. Допросить зама главного технолога.
      3. Дежурную по гостинице, администратора, где жила Кубракова.
      4. Директора НИИ Яловского.
      5. Ближайшее окружение Кубраковой.
      6. Мать, близкие родственники (опознание, допросы).
      7. ...
      Запнувшись на седьмом пункте, Скорик, прочитав написанное, изорвал бумажку, лег на топчан, накрылся пледом и внезапно заснул. Проспал два часа. Почистив зубы, ополоснул лицо, быстро оделся. Захотелось есть. Заглянул в холодильник. В кастрюле вчерашний борщ, на сковороде котлеты, все приготовлено матерью. Она жила отдельно с отчимом, но иногда приходила сготовить сыну. Поразмыслив, разогревать обед не стал. Положил на кусок хлеба холодную котлету, сжевал, запил водой из крана и позвонил Войцеховскому в прокуратуру:
      - Адам? Чем занят?
      - Смотрю порнуху по служебному видику, - ответил Войцеховский.
      - Нет, серьезно.
      - Жду, пока проявят пленки и отпечатают снимки.
      - Те, что мы нащелкали вчера? Кубраковой?
      - Да.
      - А потом что собираешься делать?
      - Ко мне должен зайти человек из НТО [научно-технический отдел УВД]. Взрыв на нефтебазе помнишь? Ну вот. Возникли кое-какие разногласия...
      - Слушай, я подумал, чего терять время? Давай поедем в Богдановск сейчас.
      - Чего это тебя так забрало? Аллергия после разговора со Щербой? засмеялся Войцеховский.
      - Можно подумать, тебя это не касается!
      - Меня многое касается. Три нераскрытых убийства, изнасилование, два каких-то странных пожара, и оба с трупами. Это только за минувший месяц... Сейчас начало второго. Выехать сможем не раньше половины третьего. А я еще ни жрамши, ни спамши. Ты, небось, уже брюхо набил и всхрапнул?.. Зачем на ночь глядя ехать?
      - Почему на ночь? Приедем, - еще часа четыре светового дня прихватим. Переночуем в гостинице, утром раненько встанем. Есть резон?
      - Приходи в половине третьего. Я может до этого времени тоже исхитрюсь где-нибудь пожрать...
      9
      Богдановск городок небольшой, райцентр. Основан на правом, крутом, берегу реки, левый, плоский, является как бы предпольем, через которое не раз из степи пыталась прорваться рать, но добраться за реку до городских стен на высоком правобережье ей не удавалось. С тех пор он и развивался там, где был заложен. И только спустя четыре века, в наши дни, левый берег стали обживать, но бестолково: хорошие пляжные места, где уже разместились пансионат, дом отдыха, лодочная станция, начали застраивать складами, базами, да еще воткнули рыбокоптильный завод и провели узкоколейку.
      В каких-то анналах отыскали упоминание, что якобы двое суток в городке провел Богдан Хмельницкий, ожидая встречи с польским полководой, однако тот не прибыл. Дремал этот городок четыре столетия, покуда в конце шестидесятых не воздвигли в нем по итальянскому проекту завод резиновых изделий, а в середине семидесятых - мехстеклозавод.
      Ничего этого Скорик, родившийся и выросший в других местах - в Донецкой области - не знал, и сейчас, сидя в кабинете местного следователя в ожидании приглашенного зама главного технолога завода, разглядывая гравюру с изображением Богдановска в древности, слушал рассказ о нем своего коллеги...
      - Ну что же он так долго? - Скорик взглянул на часы.
      - Сейчас еще раз позвоню, - следователь взялся за трубку.
      Но в этот момент раскрылась дверь.
      - Извините, товарищи, еле вырвался, - невысокий, плотный, с круглым щекастым лицом человек вытирал лоб сложенным вчетверо платком, шумно выдвигал стул и, наконец, уселся. Следователь представил ему Скорика:
      - Это товарищ Скорик из прокуратуры области. К вам несколько вопросов.
      - Да я мало что знаю, - начал было технолог, но Скорик перебил его:
      - Как вы считаете, Кубракова приезжала в Богдановск именно к вам на завод?
      - К нам, конечно, к нам!
      - А почему вы так уверены?
      - У нас с нею, как говорится, давняя и постоянная любовь. Мы выполняем ее заказы. Правда, все штучные. На этот раз даже позвонила накануне, в понедельник, что назавтра прибудет. Честно говоря, не очень обрадовала.
      - Почему?
      - Характер у нее... пусть простит покойница... неуживчивый. Каждая встреча обязательно со скандалом. И в нынешний раз тоже.
      - В связи с чем? - спросил Скорик.
      - Мы ей уплотнители делали. Нестандартные. Не понравились, вроде жесткие получились, не эластичные.
      - Накануне, в понедельник, Кубракова лично вам звонила?
      - Нет, директору. А потом уж, когда прибыла, мы и занимались делом.
      - Одна она была?
      - Да вроде одна. Случалось, кого-нибудь из подчиненных присылала. А когда что-нибудь важное или срочное, сама наведывалась.
      - Сколько же вы с нею общались?
      - Во вторник после обеда, так, часов с двух до четырех.
      - А на следующий день, в среду?
      - Нет. Во вторник мы с нею все решили.
      - Значит вы считаете, что утонувшая женщина безусловно Кубракова?
      - Что значит "считаю"? - он развел руками, как бы опешив от нелепости вопроса. - Я достаточно хорошо ее знал! Да и кофта на ней вязанная та же, что и во вторник была!
      Они умолкли. Скорик думал, о чем бы надо еще спросить. Хозяин кабинета деликатно молчал, он уже догадывался, что дело у него заберут в область и в душе был рад этому...
      Войцеховский ждал: приближалось время встречи с директором завода Омеляном, а Скорика все не было. К Омеляну они должны были идти вдвоем. Подождав еще минут пятнадцать, мысленно ругнув Скорика, Войцеховский вышел из гостиницы...
      Возле черной "Волги", стоявшей у райотдела милиции, прощались двое: заместитель начальника управления угрозыска области подполковник Проценко и начальник отделения Богдановского угрозыска майор Мотрич. Проценко взялся было за ручку дверцы, но, заметив приближающего Войцеховского, остановился:
      - Уезжаешь? - подошел Войцеховский.
      - Надо. В три часа коллегия. Начальство вызвало.
      - Есть что-нибудь новое? - Войцеховский адресовал вопрос обоим.
      - Пока ничего, - ответил Мотрич. - Работаем.
      - Пытаемся установить тех, кто часто бывает на реке - владельцев лодок, заядлых купальщиков, рыбаков, торговцев раками на рынке... ну, кто там еще?.. - сказал Проценко таким тоном, будто сам этим только и занят.
      - Одежда Кубраковой высохла? - поинтересовался Войцеховский.
      - Да. Упаковали в бумажный мешок, - ответил Мотрич.
      - Пусть положат в мою машину. Труп надо бы отправить в морг областной больницы. Там уж родственники заберут. Транспорт найдете?
      - Постараюсь, - ответил Мотрич. - А вы к нам шли, что ли?
      - Что же мне делать? Вы люди опытные, только мешать буду, - засмеялся Войцеховский. - Я на завод к Омеляну.
      - Садись, Адам Генрихович, подвезу, мне по дороге, - предложил Проценко. Войцеховский сел, машина тронулась.
      - Что думаешь, Адам Генрихович, самоубийство, несчастный случай или убийство? - грузный Проценко, сидевший на переднем сидении, тяжко поерзав, повернулся к Войцеховскому.
      - А ты как считаешь? - спросил Войцеховский.
      - Черт его знает... похоже... - он не закончил, отвернулся.
      Войцеховский знал эту манеру Проценко: вроде что-то и сказать хотел, а в сущности - ничего.
      - Вот и я так думаю, - внутренне усмехаясь, ответил Войцеховский.
      Они миновали переезд, дальше шло загородное шоссе, справа виднелись заводские корпуса.
      - Все! Я приехал, у того киоска тормозни, - попросил Войцеховский. Он вышел из машины. - Счастливо! - хлопнул дверцей.
      - Жми! - приказал Проценко водителю. Машина рванулась по шоссе, удаляясь от Богдановска.
      Директор завода резиновых изделий Лев Иванович Омелян ждал. Секретарша внесла на подносе чайник с кипятком, банку растворимого кофе, сахар, небольшие чашечки и на тарелке сушки.
      - Я отниму у вас немного времени, Лев Иванович, - Войцеховский зачерпнул ложечку кофе. - Вы хорошо знали Кубракову?
      - Что значит хорошо? Институт их - наш постоянный заказчик. Польза от них копеечная, не те объемы. Так, походя, кое-что делаем им, как говорится, по старой дружбе.
      - Одним словом, снисходите.
      - Пожалуй. Хлопот больше, чем выгоды. Но куда же их гнать в наше-то время? Никто не захочет с такой мелкотой возиться... Выполняем иногда заказы для лаборатории Кубраковой. Лет десять, как знаком с нею. В особых случаях наведывалась лично.
      - Что за особые случаи?
      - Если уж что-то больно хитрое, а подчиненным не доверяла.
      - А в этот раз?
      - Мы ей сделали уплотнители, - не понравились, забраковала. Вот и приехала вправлять мозги, - Омелян покачал головой. - С ней непросто, ей бы мужиком родиться, - он отхлебнул кофе, утер губы. - Дело свое знает, дерется за него со всеми, иногда без правил.
      - В каком смысле?
      - Не стесняется в словах, иногда забывая, что не все у нее в подчинении и не все обязаны выслушивать. Так сказать, на повышенных регистрах.
      - Ну а вы?
      - Терпел. Женщина все-таки. Уважал и за одержимость. Хотя в этот раз не сдержался, поругались. Она без моего разрешения пошла в цех и устроила мастеру разнос. Ну, тут я и не стерпел, высказался.
      - Так и не помирились?
      - Помирились. На следующий день. Что с ней поделать?
      - Когда Кубракова приехала к вам?
      - Во вторник, пятнадцатого.
      - Неожиданно для вас?
      - Нет, почему же? Накануне позвонила, договорились, попросила заказать на сутки гостиницу.
      - Каким транспортом она приехала?
      - Вот этого не знаю. Возможно рейсовым автобусом, а может быть и машиной. Я видел ее в машине на следующий день.
      - Тогда давайте по-порядку, Лев Иванович, сначала. В котором часу во вторник она появилась у вас?
      - В начале десятого утра. Просидели почти до двенадцати. В перерыв я ее видел в заводской столовой. После двух ею занимался мой зам главного технолога. А после него до конца дня она пробыла у наших химиков в лаборатории.
      - А на следующий день?
      - Чтоб все подытожить, накануне мы договорились встретиться у меня в 8 утра. Рабочий день у нас начинается в 8.30, но я обычно в 8 уже у себя. До 8.30 мы все решили и она ушла. Через час я уехал в райисполком. Переезд был закрыт и перед шлагбаумом с обеих сторон было полно машин. Когда открыли, все медленно поползли. И во встречном потоке в конце этого хвоста я увидел Кубракову. На выезде из города. Я еще подумал: "Ну, слава Богу, отбыла". Глянул на часы, было 10 утра.
      - Вы не помните, какая машина?
      - Помню, что красные "Жигули".
      - А модель или номер?
      - Где там! После стояния у шлагбаума все ринулись, сигналят, спешат. Да и к чему мне это было?
      - Она сидела рядом с водителем?
      - Нет, на заднем сидении.
      - Водителя не запомнили?
      - Видел, что мужик. Единственно, что отпечаталось в памяти, это каскетка на нем, белая с зелеными клиньями и светозащитным пластиковым козырьком. Он ее почти на глаза надвинул.
      - Солнце было?
      Омелян словно споткнулся об этот вопрос, задумался, затем сказал:
      - Нет. В эту пору оно еще на Востоке, значит мне в глаза, а встречным в затылок.
      - И больше вы Кубракову не видели?
      - Нет.
      - Лев Иванович, все-таки она, пусть не часто, но приезжала сюда много лет. Не упоминала хоть раз за эти годы, что у нее есть здесь родственники или знакомые?
      - Никогда.
      - Ну что ж, - Войцеховский поднялся, бросил взгляд за окно. Там вдалеке виднелось шоссе, сталью блестел на солнце асфальт, беззвучно неслись машины. "По этой дороге в то утро она уехала из Богдановска, а домой не прибыла. С кем и куда?", - подумал он...
      Гостиница была плохонькая, серое двухэтажное здание, облупившееся крыльцо, проржавевшая, в дырах водосточная труба. Из нее вода, видимо, попадала на стену, и она промокла на всю глубину, отчего синюшное пятно на вздувшихся обоях в номере казалось мокрым.
      - Ты где пропадал? Чего это я вместо тебя должен заниматься допросами? - с напускным недовольством спросил Войцеховский.
      - Ну не на танцах же я был, - огрызнулся Скорик.
      - Куда обедать пойдем?
      - Какая разница? Тут, наверное, всюду отрава.
      - Скажи, какой гурман! Идем в Дом быта, там есть ресторан...
      Ресторан на втором этаже был пуст, похоже, цены всех распугали. Официантка подошла быстро, сразу определив, что эти двое - не местные, своих здешних знала, подала меню. Войцеховский заказал, не долго раздумывая:
      - Борщ, котлеты, бутылку пива.
      Она записала и терпеливо ждала, пока Скорик изучал меню.
      - Мне куриный бульон. Что из цельного мяса есть?
      - Говяжья вырезка.
      - Ух ты! А почему в меню не указано?
      - Ее никто не берет, дорогая. Да и долго ждать, а люди спешат.
      - Я не спешу. Значит бульон, вырезку. Что, и деруны есть?
      - Есть.
      - Давайте!
      - И вам пива?
      - И мне... Мясо пусть не очень прожаривают.
      Она ушла.
      - Ты, однако, зануда, - сказал Войцеховский. - Как будто попал к "Максиму" в Париже.
      - Кто бы думал, что в районной харчевне можно нормально поесть?
      - Да это ж не государственный ресторан, а потребкооперации...
      Они ели, обмениваясь новостями, которые каждый добыл.
      - В общем почти все одинаково, - подытожил Скорик. - Неплохо. А вот красные "Жигули", на которых Кубракова отбыла, это уже новость. Приятная или нет - вопрос. С кем же она уехала, на чьей машине? - риторически спросил он.
      - Ты хотел, чтоб я тебе сообщил номер, серию, модель, фамилию, имя-отчество владельца и с кем он спит? - хмыкнул Войцеховский.
      - А что, если он спит с нею? - неожиданно сказал Скорик.
      - Я с ним в долю не иду... Характер у нее, видно... Спать с ежихой удовольствие сомнительное.
      - От таких стараются побыстрее избавиться.
      - У тебя что, опыт есть? - вальяжно откинувшись, Войцеховский с наслаждением пил пиво и курил. - Кубраковой под пятьдесят, - он подмигнул.
      - Ну и что?
      - Климакс, предзакатная вспышка гормонов, краткая связь с молодым любовником, которого она стала тяготить необузданной страстью. И он решил от нее избавиться... Сюжет для романа-адюльтера. Но и в нашей с тобой жизни встречается... Думать надо. Искать машину и владельца... Что собираешься делать сейчас?
      - Допросить администратора гостиницы. А ты?
      - Посплю часок. Есть еще, оказывается, "верхний" мост, он вверх по течению, много выше места, где нашли труп. Вот и съезжу к нему. Да и скорость течения хорошо бы знать, - оглянувшись, Войцеховский позвал взглядом официантку.
      - Сбросили с моста или в реку сиганула? - спросил Скорик.
      - Всяко бывает, сам знаешь... Мне б чего-нибудь вместо поплавка. Разве что эту бутылку от пива. - Девушка, - обратился к официантке, - у вас пиво есть?
      - Есть. Крапленое, крымское. Принести?
      - Нет, вы посчитайте, что мы тут нагуляли.
      - Вместе?
      - Отдельно. Добавьте стоимость бутылки, я ее у вас покупаю. А вместо вина, пожалуйста, хорошую тугую пробку от винной бутылки.
      Она торопливо кивнула, стараясь понять странную просьбу клиента.
      Скорик сидел в каморке-кабинете директорши гостиницы за ее столом, сама же хозяйка и женщина, дежурившая в тот злополучный день, разместились под стеной на стульях.
      - Товарищ Омелян заказал ей номер на сутки, - отвечая на вопрос Скорика, произнесла директорша.
      - В котором часу она приехала? - спросил у дежурной.
      - Я как раз смену принимала. Это в половине девятого. Слышу, остановилась под окном машина, потом эта дама вошла.
      - А какая машина?
      - Я в них не понимаю. Видела, что красная, да и занята я была, смену принимала.
      - Она одна вошла или кто-то сопровождал?
      - Одна. Я поселила ее в одноместный номер. Минут через десять она ушла, а вернулась вечером.
      - Какие у нее с собой вещи были?
      - Небольшая хозяйственная сумка, черная.
      - Может быть кто-нибудь ей звонил, заходил сюда, спрашивал ее?
      - Звонить-то может и звонили в номер. Этого не знаю. А спрашивать никого таких не было.
      - В котором часу гражданка Кубракова покинула гостиницу на следующий день, в среду?
      - В семь утра. Рассчиталась и ушла с той же сумкой.
      - Вы не видели, эта красная машина ждала ее?
      - Нет, никто не ждал. Окно дежурки глядит на улицу, всех кто входит и выходит видно. Одна ушла, а в сквере напротив, где киоск, еще газетку покупала... Вот беда-то какая, - вздохнула дежурная. - Семья, наверное, есть, муж, дети? - спросила осторожно.
      - Может быть, может быть, - механически ответил Скорик. Он открыл кейс, чтоб сложить бумаги, и подумал, что надо бы осмотреть номер, в котором сутки прожила Кубракова. Спросил: - Номер после гражданки Кубраковой убирали?
      - А как же! - ответила директорша.
      - Что ж, на сегодня хватит... - "После уборки там, пожалуй, делать нечего", - подумал.
      Уезжали они из Богдановска под вечер, уставшие, молчаливые, вроде перечеркнув и отбросив истекшие полтора дня. И как бы условившись о нежелании говорить о чем-либо, уселись в пустом "рафике" отдельно друг от друга. На сидении у заднего окна валялся бумажный мешок с одеждой Кубраковой.
      "Вот он, тот переезд, где Омелян последний раз видел ее", - подумал Войцеховский, когда машина, притормозив, осторожно перевалила через рельсы, минуя будку и поднятый шлагбаум. Вскоре выскочили на автостраду, уходившую плавной дугой влево от реки. Не заметив, проскочили развилку со знаком "правый поворот запрещен", где, отделившись от шоссе, к берегу уходила грунтовка, там, внизу под высоким берегом текла река. Шофер прибавил газу, под колесами ровно и монотонно отозвался асфальт. Войцеховский клевал носом, иногда выплывал из липкой дремоты и на секунду тяжело подняв веки, снова погружался в сладкую пустоту.
      Скорик, сняв туфли, положил ноги на противоположное сидение, бездумно смотрел в окно, за которым проносились поля с зелеными полосами еще маленьких капустных кочанчиков...
      10
      Дверь с цифрой "21" в отличие от других на этом этаже запиралась изнутри на электрический замок, открывался он так же изнутри нажатием кнопки. Вход посторонним был запрещен - за дверью располагался кабинет криминалистики: три комнаты с письменными столами, со специальной аппаратурой, стенды с фотографиями с мест происшествий, с предметами, бывшими некогда вещественными доказательствами, фотолаборатория и небольшой кинозал.
      Очистив стол от бумаг - что в ящики, что в сейф, что стопочкой справа от себя, - Войцеховский позвонил Щербе:
      - Михаил Михайлович, Скорик у вас?.. Тогда заходите, я освободился.
      Кабинеты их находились на одном этаже, все двери в длинном коридоре были выкрашены белой эмалью. И только эта, с цифрой "21" темнела отделанным под дуб шпоном. Позвонив, Скорик и Щерба вошли. Щерба сразу же уселся на мягкую длинную скамеечку у стены, Скорик - напротив сидевшего за столом Войцеховского.
      - Провел опознание? - спросил он Скорика. - Когда труп привезли?
      - В восемь утра. В девять я уже повез их в морг - мать и брата, соседей.
      - Ну и что?
      - Ты что, никогда не проводил опознаний? Мать кричала! - Скорик притронулся пальцами к виску, словно тот крик ужаса сейчас вызвал головную боль. - Когда уходили, брат сказал: - "Ищите побыстрее! Иначе я сам найду и застрелю".
      - Н-н-да, - произнес Щерба. - Пока вы оба отсутствовали, я встретился с директором НИИ Яловским. С Кубраковой работает очень давно, чуть ли с момента создания института. Талантлива, одержима в работе, подчиненных держит на коротком поводке, деспотична, ни с кем из сотрудников дружеских отношений не поддерживает, но и не дразнит по пустякам; требовательность ее не носит характера бабской придури; прагматична, не терпит прожектерства, словоблудия, резка, случается, срывается на грубость, может унизить, но, как ей кажется, только ради пользы дела. Любимчиков не имеет, все для нее вроде равны, однако с одним человеком перманентно конфликтует. Фамилия его Назаркевич, Сергей Матвеевич. Кубракова терпит его, потому что способный химик. Молод, кандидат наук, болезненно самолюбив, считает, что она ему завидует, а посему давит, не дает реализоваться. Яловский полагает, что это совсем не так. Просто Кубракова мыслит масштабней. Сейчас была увлечена каким-то проектом, совместным с немцами... Вот вам конспективно Кубракова, - Щерба, словно устав, оперся спиной о деревянную панель. - По словам Яловского Кубракову в Богдановск на своей машине отвозил Назаркевич. У него красные "Жигули". С чего бы совместная поездка при взаимной антипатии? Ну, а с чем вы прибыли?