Правый поворот запрещён

      - Что у вас там произошло? Что случилось с Кубраковой?
      - С какой Кубраковой?
      - Ну завлаб НИИ металловедения! Я приезжала к вам на ее симпозиум... До нас дошли слухи, что она погибла. Это правда?
      - Не знаю никакой Кубраковой, ни о том, что с нею случилось, раздраженно ответил я. - А в чем, собственно, дело? Это твоя подруга?
      - Нет, мы мало знакомы. Но я не люблю слухов. Я хочу знать все точно. У тебя есть связи в прокуратуре. Выясни! - командовала она. - Это во-первых. Во-вторых, я оставляла ей свою статью. Она обещала прочитать и сделать пометки. Мне важно получить ее ради этих заметок. Очень прошу, займись этим немедленно!
      - Ты понимаешь, о чем просишь?! - вскипел я. - Даже если по случаю гибели твоей Кубраковой возбуждено дело, меня к нему никто и близко не допустит. И никого об этом просить не стану!
      - Но ты же известный адвокат! - давила Неля. - В конце концов у тебя есть какие-нибудь родственные чувства, элементарные обязанности перед близкими.
      - Есть, есть, - успокоил я ее, хотя она прекрасно знала, что мы друг к другу никаких особых родственных привязанностей не испытывали. Единственное, что могу - это попытаться что-нибудь узнать о твоей статье, - сказал я, понимая, что она не отвяжется.
      - Обещаешь?
      - Обещаю попытаться. Никаких гарантий.
      - И если можно - подробности о гибели Кубраковой, - уже льстиво попросила она.
      - Я уже тебе все сказал!
      - Какой ты все же... Ну ты же меня знаешь... Мне так хочется...
      - Все, Неля! До свидания, - опустил я трубку.
      "Господи! - подумал я, остывая. - На кой черт в Харькове знать подробности о гибели какой-то Кубраковой, с которой у нее шапочное знакомство!" И тут я представил себе торжество Нели, когда она полушепотом кому-нибудь сообщит: "Только между нами. Информация абсолютно достоверна, мне по секрету сообщил мой брат. Он известный адвокат"...
      Кажется, дней через десять я был в областном суде по каким-то своим делам. Закончив их, спустился ниже, где была прокуратура и вспомнив просьбу Нели о статье, решил заглянуть к Щербе - авось что-нибудь выясню, хотя уверенности не было никакой: во-первых, возбуждено ли вообще дело по факту гибели Кубраковой, а если и возбуждено, то оно могло быть в любой из районных прокуратур города или в городской, о чем Щерба мог вообще не знать...
      Я постучал в его дверь, и не дожидаясь ответа, вошел. Напротив Щербы сидели Скорик и прокурор-криминалист Войцеховский. Они о чем-то спорили.
      - Садись, Артем Григорьевич, я скоро освобожусь, - кивнул мне Щерба.
      Чтоб не создавать неловкость своим присутствием, я достал из кейса свежий номер "Аргументов и фактов", принялся читать, и хотя не прислушивался к их разговору, все же уловить какие-то детали его мог. Говорил Войцеховский:
      - ...Я был на кафедре патологической анатомии и судебной экспертизы. Эти светила категорически утверждают, что установить его наличие в крови и тканях невозможно. У нас во всяком случае. Может в Москве и есть какой-нибудь мудрый гематологический институт, но попробуй туда доберись, да и там, как говорят наши патологоанатомы, вряд ли определят. Это во-первых, во-вторых, мое предположение всего лишь плод умопостроений, нет у нас никаких реальных оснований считать его надежным. Так что эксгумация бессмысленна, - завершая какой-то предыдущий разговор, произнес Войцеховский.
      - Я еще раз перечитал допрос Яловского, - сказал Щерба. - Все скользко, вроде что-то и пощупать можно, а прикоснешься - утекает меж пальцев, как желе...
      Потом что-то сказал Скорик, а Щерба спросил:
      - Когда он выписывается из больницы?..
      В это время зазвонил телефон, Щерба снял трубку, и я понял, что он увяз в долгом разговоре. Поскольку никакой срочности у меня не было, дальнейшее сидение в этом кабинете становилось малоприятным. Поднявшись, я помахал ему рукой, а он прижав трубку щекой к плечу, сделал жест, мол извини, задергали...
      Много позже обрывки слышанного в тот день всплыли из запасников памяти и я найду им место в своем повествовании...
      14
      Майор Агрба легко завязывал знакомства, умел их сохранять, поддерживать. И если многие его коллеги отправлялись в командировки в районы области тряскими, провонявшимися бензином и потом рейсовыми автобусами, то Джума Агрба ездил на "персональных" машинах: накануне звонил знакомому руководителю предприятия или хозяйства. Поговорив о жизни, он приступал к главному: "Понимаешь, дорогой, надо срочно проскочить в район. Что предложишь?" - И "предлагать" приходилось: "Могу только "уазик". - "Прекрасно!" Агрба не нахальничал, у одного и того же начальника одалживался не более трех-четырех раз в год. Но поскольку номерами телефонов таких полуприятелей у него был исписан почти весь алфавит блокнота, подобные просьбы никогда не отвергались и автобусами Джума не ездил...
      Встав в половине шестого утра, Агрба плотно позавтракал (еда в доме была культом, и время суток тут не имело значения), с наслаждением закурил и вышел ждать машину, на этот раз обещанную директором межобластного комбината "Укрбытреклама". Ровно в шесть подкатила потрепанная и перекрашенная в серый цвет "Волга". Майор уселся на заднее сидение. Тут был простой расчет: пока выберутся за город, поболтать с шофером, чтобы расположить его к себе, а на трассе вольготно раскинуться и заснуть: два часа сна для сыщика тоже иной раз подарок, иди знай, сколько за сутки достанется такой благодати!..
      Миновали путепровод к аэропорту, за которым начиналась трасса. Умиротворенный Агрба прикрыл глаза, но прежде чем вырубиться, с ощущением тревоги вспомнил свой вчерашний неудачный поход на квартиру к Назаркевичу, покрытую брезентом машину во дворе, которую так и не удалось осмотреть. "Не опоздать бы с этим Назаркевичем, не упустить бы чего", - подумал он, но постарался успокоить себя мыслью, что едет на место происшествия, а это главное...
      Начальник угрозыска Богдановска Мотрич ждал Агрбу у себя. Они были хорошо знакомы.
      - Садись, Джума, - предложил Мотрич.
      - Как жизнь, Ярослав? - отряхнув брюки, уселся Агрба. - Анекдоты новые есть?
      - Какие тут анекдоты?! - махнул рукой Мотрич.
      - Что-нибудь из колхозной жизни.
      - Вся наша жизнь анекдот.
      Агрба потянулся к графину с водой.
      - Подожди, - остановил его Мотрич, достал из тумбочки бутылку минеральной.
      Агрба накрыл ее ладонью, обручальным кольцом сорвал металлическую крышечку и выпил в два приема.
      - Если нет анекдотов, давай про нашу с тобой жизнь, - Агрба поставил стакан и вытер ладонью рот, а ладонь о брюки.
      - Были на мосту. Там ничего. Пошли по тому участку, который высчитал Войцеховский. - И вот, - Мотрич достал из ящика письменного стола очки большие, такой красивой оправы Агрба никогда не видел, а уж он повидал этого добра! - В траве, на берегу, недалеко от обрыва, - уточнил Мотрич.
      Агрба приблизил очки к глазам, взял газету, лежавшую на столе. Буквы выросли в несколько раз.
      - Сильные стекла... Импортная, - сказал он, разглядывая оправу. Итальянская, - провел пальцем по рельефной надписи на дужке. - У нас такая на руках под тысячу теперь тянет. Но и за "бугром" они дорогие, до 120-150 зелененьких... Отметили, где нашли?
      - Да.
      - Что еще?
      - Больше ничего. Ищем свидетелей, но все не то.
      - Давай съездим туда, где эти очки лежали...
      "Волгу", на которой Джума прибыл, он тут же отправил, как и обещал владельцу, а сейчас вчетвером - он, Мотрич, лейтенант - следователь района и сержант-шофер тряслись на милицейском "уазике"; машина, видно, давно отслужила свое, в ней тарахтело все, что только было возможно, что-то рявкало в коробке скоростей при переходе со второй на третью. Агрба вспомнил слова Войцеховского: "Между 15-м и 17-м километрами". На пятнадцатом они и свернули на грунтовку в месте, где стоял железный покосившийся столб со знаком "правый поворот запрещен".
      - Нарушаем, - Агрба указал на знак.
      - Этой дорогой давно не пользуются, - ответил Мотрич. - Раньше по ней с карьера шли самосвалы со щебенкой и песком. Карьер давно выработан, закрыт.
      - Что же знак не снимаете? - спросил Джума.
      - Пусть торчит, меньше будут ездить на пикники, и так весь берег загадили...
      Машина ушла с грунтовки и медленно съезжала по высокой траве к береговому обрыву. У верхней его точки остановились, вылезли, и Агрба сразу увидел перевернутое вверх дном старое ржавое ведро.
      - Под ним, - сказал Мотрич, поднимая ведро. - Вот тут они лежали.
      Агрба прикинул: от места, где нашли очки, до края утеса метра три. Он прошел их, присел на корточки и заглянул вниз. Обрыв падал круто, а у самой воды стену его уже не было видно, река как бы подмыла его и он нависал над нею.
      "Высота приличная, - прикинул Джума. - Метров семь". Он встал, огляделся. Справа и слева обрыв снижался, и дальше берег шел почти вровень с рекой, видна была осока, склонившаяся над водой. Медленно очертив небольшую площадку, в центре которой оказалось ведро, Джума стал вышагивать туда-сюда, то и дело приседал, глядя поверх травы в сторону дороги.
      - Ярослав! - вдруг позвал он Мотрича. - Смотри! Видишь?
      - Да. - Низко наклонив голову, Мотрич увидел колею полегшей под колесами травы.
      - Это когда машина шла сюда. Тут остановилась, а здесь водитель сильно газанул, разворачивался, трава порвана до песка, и сразу новая колея, но трава легла в обратную сторону, к дороге. Надо замерить ширину колеи, - попросил Агрба лейтенанта.
      - Давай еще пошуруем тут, раз уж в этом месте поперла карта. - Джума шевельнул траву носком туфли.
      - Да мы смотрели, - сказал Мотрич.
      - А вдруг? - Джума обвел рукой площадку.
      Они разбрелись. Повозившись около часа - склонившись, шевеля кустики, заглядывая под каждый, потирая поясницу. Но больше ничего не нашли.
      Когда ехали обратно, Мотрич, кивнув на знак "правый поворот запрещен", сказал:
      - Место это тихое, во-первых знак, во-вторых, неудобно спускаться к реке, больно круто, местные купальщики сюда не ездят. Иногородние, случается, шашлыки здесь жарят.
      - Или баб, - засмеялся Агрба.
      - С бабой стараются на тот берег, там леса. А тут все открыто.
      - От шашлычной компании никаких следов: ни углей, ни консервных банок, ни бутылок, ни крышечек от бутылок, - сказал Агрба.
      - Все вокруг чисто, непривычно даже. Вроде нога человека и не ступала, - сказал лейтенант.
      - Как видишь, ступала, - возразил Мотрич. - Правда, осторожно.
      - Не так уж осторожно, дорогой: очки, автомобильные колеса.
      - Поедем обедать? - спросил Мотрич, глянув на часы.
      - Я готов, - согласился Агрба, догадываясь, что кормить его, гостя, будут вкусно, так уж заведено: он приехал в райотдел из областного управления... - Ярослав, когда от вас вчерашний рейсовый автобус? - Агрба хитрил, он не собирался возвращаться из Богдановска автобусом, просто это был намек, на который тут же отозвался Мотрич:
      - На кой черт тебе автобус? Отправим удобней, что-нибудь сообразим...
      15
      В тот же четверг, когда Агрба укатил в Богдановск, Скорик, созвонившись, отправился в институт к Яловскому.
      Едва Скорик уселся в предложенное кресло, Яловский предупредил секретаршу:
      - Меня ни с кем не соединяйте и никого не пускайте... Слушаю вас, повернулся он к Скорику. - Что вас еще интересует? Тут уже был один ваш коллега... не помню фамилии.
      - Щерба... Из разговоров у меня сложилось впечатление, что Кубракова была очень неуживчивым человеком. Знаете, из тех, кто создает себе врагов, - без предисловия начал Скорик.
      - Не совсем так... Я повторю вам то, что сказал товарищу Щербе: Елена Павловна превосходный специалист, хороший организатор. Прагматична в лучшем смысле слова. Да, она жестка, иногда жестока, язвительна. На этой почве возникают трения, случается, с ба-а-льшой искрой, - он говорил о Кубраковой, как о живой, словно она сидела где-то рядом, в соседнем кабинете.
      - Из-за этого она и с Назаркевичем враждовала?
      - За два часа можно модернизировать деревянную тачку. Кубракова предпочитала модернизировать скоростной автомобиль, хотя на это нужен месяц. А Назаркевич примется доводить до ума тачку, потому что она нужна немедленно. Вот вам разница между ними. Он, безусловно, хороший, способный специалист, фонтанирует идеями. Но в основном для тачки. Тщеславен, гипертрофированно самолюбив, полагает, что она не дает ему хода, затирает, завидует. Неприязнь перешла почти во вражду.
      - Почему же она не рассталась с ним?
      - Видимо, дорожила как специалистом. От нас и так люди уходят в кооперативы. Платим мало. Ушел технолог Вячин, компрессорщик Матляк, сейчас по договору нанялись куда-то руководитель нашего энергетического хозяйства Лагойда и тот же Назаркевич.
      - А куда?
      - В какой-то кооператив, не знаю названия... Вот так и живем. Затеял интересное дело с немцами и - на тебе...
      - Что за дело?
      Яловский стал рассказывать о поездке в Германию. А Скорик, слушая вполуха, подумал: "Неужто между Кубраковой и Назаркевичем в итоге произошло нечто такое, что?.." Наконец, спрятав бумаги в "кейс", он сказал:
      - Мне придется сделать обыск в кабинете Кубраковой.
      - Это уже ваши хлопоты, - ответил Яловский...
      В приемной Кубраковой никого, кроме секретарши, не было. Она стояла у сейфа, вытаскивала папки, сортировала их и расставляла вновь в известном ей порядке. Солнце, бившее из окна, просвечивало ее рыжие локоны, и, казалось, они покрыты каким-то золотым лаком. Поздоровавшись, Скорик сказал:
      - Светлана Васильевна, я буду делать обыск в кабинете Кубраковой, нужны понятые. Двое. Скажем, вы и пригласите еще кого-нибудь.
      - Кого именно?
      - Не имеет значения... Впрочем, можно бы товарища Лагойду.
      - Хорошо, я позвоню ему...
      В это время осторожно приоткрыв дверь, робко вошел немолодой мужчина и стоя на пороге, тихо спросил:
      - Разрешите?
      - Входите, Анатолий Филиппович.
      - Я принес ключи Елены Павловны, - и он положил на столик возле пишущей машинки связку ключей.
      - Спасибо, Анатолий Филиппович.
      Уже уходя, мужчина поймал на себе взгляд Скорика, и тот заметил, как едва сдвинулись к переносице его брови. Что-то странное было в этом человеке, какая-то пружинистая сила ощущалась в нем, ее выказывала свободная походка. А странным, как понял Скорик, было лицо: совершенно лысый череп, непривычного цвета загар - не сезонный, что ли, а вроде постоянный, заполнивший каждую складочку, каждую морщинку, ну а главное зубы - ровные, белые, один в один, а десны по-юношески розовые, не осевшие от пародонтоза, не изувеченные никотином, - именно это прежде всего бросилось в глаза. Скорику показалось, что где-то он видел похожее лицо, а может именно этого человека. И когда тот, вежливо попрощавшись, вышел, Скорик вспомнил: в кабинете у старшего помощника прокурора области три-четыре года назад. Скорик зашел тогда по какому-то вопросу. Тот читал, листал бумаги, а человек этот сидел напротив. Скорик ждал, пока коллега освободится и разглядывал странное лицо визитера.
      "Хорошо. Будем разбираться", - сказал помпрокурора, подняв голову, а когда посетитель ушел, пробурчал: "Сперва сажаем, потом выпускаем".
      "Кто это?" - поинтересовался Скорик.
      "В сорок пятом, после войны посадили за сотрудничество с немцами в Богдановске. А дело-то вот, - похоже, дохлое, - он показал тоненькую папку. - Буду сочинять представление в суд. Комиссия по реабилитации рассмотрела"..
      - Светлана Васильевна, что за ключи вам принесли? - спросил Скорик. Сколько их вообще от приемной и кабинета?
      - Три пары. Эти, - она указала на только что возвращенные, - всегда находятся у вахтера, запасные. Одна пара у меня. И еще одни постоянно у Елены Павловны. Личные.
      - А этот человек, который принес?..
      - Анатолий Филиппович? Наш ночной вахтер.
      - Как его фамилия?
      - Сердюк...
      Запыхавшийся, быстро вошел Лагойда, - коренастый, плотный, пригладил светлые волосы над высоким лбом с глубокими залысинами.
      - Заходите, Юрий Игнатьевич, - поднялся Скорик. - Я буду делать обыск в кабинете Кубраковой. А вы и Светлана Васильевна - в качестве понятых. Не возражаете?
      - Чего уж тут возражать, как говорят, понятой - не нанятой, - слегка улыбнулся Лагойда, не заметив, как неодобрительно нахмурилась Света...
      Скорик тщательно перебирал и просматривал каждую страничку - и те, что лежали на столе, и те, что в целлофановых папочках, выдвигал ящики, рылся в них. Лагойда и Света сидели рядом, сперва наблюдали за Скориком, затем о чем-то тихо переговаривались. Ничего не найдя, Скорик прошелся по кабинету, обозревая его, вернулся к столу и взялся, как за увлекательное чтение, листая перекидной календарь, начав с февраля. Все странички были исписаны памятками, зачеркнутыми быстрым росчерком шариковой ручки. Прочитывая их, Скорик удивлялся разнообразию всего, чем занималась и во что вникала Кубракова, но для него все это было чужим и чуждым, неинтересным. И только в одном месте - на листочке за 12-е мая заключенная в овал красным фломастером незачеркнутой осталась запись: "Вячину". Если рядом с другими записями имелись слова-комментарии "позвонить", "выяснить", "договориться", "встретиться" и прочие, то в этом случае значилась только фамилия. Вырвав листок, Скорик положил его в карман...
      Закончив и исполнив все формальности, Скорик вышел из кабинета в сущности с пустыми руками. Опечатывать его больше не было смысла. Поблагодарив и отпустив Лагойду, он только спросил:
      - Юрий Игнатьевич, где вас найти, если понадобитесь?
      - Этажом выше, комната 27, - Лагойда вышел.
      - Светлана Васильевна, вы Вячина знали? - спросил Скорик.
      - Конечно, он у нас много лет проработал технологом.
      - А где сейчас?
      - В кооперативе "Астра".
      - Какие у него были отношения с Кубраковой?
      - Нормальные.
      - Он появлялся у вас после ухода в кооператив?
      - Очень редко.
      - Вообще в институте или именно у Кубраковой? Когда последний раз они виделись?
      - За день до ее отъезда в Германию. Он буквально поймал Елену Павловну на улице возле института, мы уже с нею шли домой. Хотел о чем-то поговорить, но она спешила и сказала, что после ее возвращения. Второй раз пришел, когда она была в Германии, справлялся, не вернулась ли еще.
      - Не была связана Кубракова с Вячиным какими-нибудь институтскими делами? - он достал из кармана листок календаря. Видите - "Вячину". Это ее рукой написано?
      - Ее. По-моему, Елена Павловна никаких дел с кооперативом Вячина не имела. Хотя утверждать не берусь.
      - Вы не знаете, в каких кооперативах Лагойда и Назаркевич?
      - Кажется, вместе с Вячиным.
      - Спасибо, Светлана Васильевна, - поднявшись, Скорик направился к двери.
      - Что же все-таки случилось с Еленой Павловной? - робко спросила Света.
      - Пытаемся понять, - ответил он, глядя ей в глаза. - У вас красивые волосы, - улыбнулся Скорик, уводя собеседницу от расспросов.
      - А что хорошего? Рыжие. В школе дразнили.
      - Это от зависти... До свидания...
      Поднявшись этажом выше, он прошел по длинному коридору, отыскивая комнату N_27. Постучавшись, вошел. Небольшой кабинетик, скорее каморка с одним столом, два стула и дешевый фанерный шкаф с выбитым стеклом, заполненный какими-то бумагами, папками. За окном хозяйственный двор института.
      Лагойда предложил сесть.
      - Юрий Игнатьевич, вы с Назаркевичем в одном кооперативе?
      - Да.
      - У Вячина?
      - Да.
      - Что производит "Астра"? - Скорику показалось, что Лагойда удивился, когда он произнес название кооператива. Проявил эту осведомленность Скорик умышленно.
      - Много хороших вещей, - и Лагойда перечислил.
      - Вы давно знакомы друг с другом?
      - Давненько.
      - Друзья?
      - Ну как сказать... Вроде приятели, - Лагойда был в сиреневой сорочке, рукава закатаны, сильные руки поросли до локтя светлыми волосами. Во время разговора он поглаживал правой рукой левую, порой обнажая под волосами красивую татуировку - попугая, сидевшего на кольце. Заметив взгляд Скорика, накрыл попугая ладонью. - Баловство.
      Это была не мальчишеская неумелая татуировка, а исполненная профессионалом.
      - Вы не знаете, когда Назаркевич вернулся из Богдановска: в тот же день или на следующий? - спросил Скорик.
      - Вот этого не знаю.
      - У Вячина в кооперативе есть телефон?
      - Телефон-то есть, только самого Вячина нет. В командировке.
      - Где?
      - В Польше.
      - Давно уехал? Надолго?
      - Уехал... - Лагойда задумался, - по-моему, в прошлый четверг. Завтра-послезавтра должен вернуться.
      - Как думаете, Юрий Игнатьевич, кто может занять место Кубраковой?
      - Это уж не моя забота! Не вникаю.
      - Я в том смысле, что кто-нибудь лелеял такую мечту?
      - Мое дело - энергетическое хозяйство, а в сферы Кубраковой я носа не совал, мне это, как говорят, до одного места.
      - До лампочки? - подмигнул Скорик.
      - Можно и пониже.
      - Раз так, тогда и закончим.
      - Я провожу вас.
      - Спасибо, не надо. Я найду дорогу...
      Около пяти вечера Скорик позвонил на квартиру Кубраковым. Трубку взял брат:
      - Можете приезжать. Я подготовил маму. Только вы постарайтесь без особого усердия. Сами понимаете ее состояние, - не стесняясь, предупредил он.
      - Постараюсь. Я ведь к вам не в гости с балалайкой собираюсь, - в тон ответил Скорик.
      - Понятно, понятно. Приезжайте...
      Скорик увидел то, что и ожидал в этом доме, построенном в начале века: большие комнаты, потолки почти четыре метра, в углах изразцовые печи с подведенным газом, высокие окна с овальными фрамугами.
      Кубраков усадил его на стул, сказал:
      - Посидите, я позову маму.
      - Одну минутку, Александр Павлович, - остановил его Скорик. - Я не собираюсь делать обыск, просто хочу осмотреть комнату Елены Павловны, письменный стол и задать несколько вопросов вашей маме. Не исключаю, что мне еще раз придется наведаться в комнату Елены Павловны для более тщательного осмотра, - избежал он слова "обыск". - Я предварительно позвоню.
      - Нас здесь не будет. Я забираю маму к себе в Сокирцы, пусть поживет у меня какое-то время. Я дам вам ключи от квартиры, ключи сестры.
      - Доверяете? - улыбнулся Скорик, стараясь расположить хозяина к непринужденному разговору.
      - У нас воровать нечего.
      - А если мне надо будет что-нибудь изъять? Без вас и понятых не смогу.
      - Позвоните мне в Сокирцы заранее, я приеду.
      - Куда звонить?
      - Я райвоенком в Сокирцах.
      - Александр Павлович, ваша сестра умела плавать?
      - Очень хорошо. Она ведь родилась на Волге, в Саратове...
      - Как зовут вашу маму?
      - Ольга Степановна.
      - Пожалуйста...
      Седая, с бледным осунувшимся лицом, в длинном байковом халате, она показалась Скорику сейчас много выше, нежели тогда, на кладбище. Села напротив, положив белые старческие руки на стол, сцепив пальцы, но дрожь в них унять не могла.
      - Ольга Степановна, простите мое вторжение, но что поделать, - такая служба, - начал Скорик. - Мне нужно задать вам несколько вопросов.
      Она согласно кивнула.
      - Ольга Степановна, не жаловалась ли вам Елена Павловна в последнее время, что кто-то ей угрожает или преследует?
      - Нет. Ее нельзя было преследовать. Она была добрый отзывчивый человек и никому плохого не могла ни пожелать, ни сделать, - тихо сказала старуха.
      - Не была ли угнетена чем-нибудь?
      - Нет. Наоборот. Из Германии Леночка вернулась веселая, возбужденная... Вы считаете, что ее убили? - спросила вдруг.
      - Ничего определенного сказать пока не могу. Но постараемся докопаться до истины, - шаблонных фраз было не избежать. - Ольга Степановна, у вас лично нет подозрений в отношении кого-либо?
      Она долго молчала, потом произнесла:
      - Мне всегда был неприятен Назаркевич, хотя я никогда его не видела. Но Леночка говорила, что все неудачники неврастеники. Она считала его неудачником, и полагала, что он когда-нибудь сорвется.
      - Что она имела в виду?
      - Не знаю.
      - В Богдановск Елену Павловну отвозил Назаркевич. Вернувшись, он не позвонил вам, что Елена Павловна осталась там еще на день, может передал какие-нибудь ее слова?
      - Нет. Он вообще сюда никогда не звонил.
      - Я могу осмотреть комнату Елены Павловны?
      - Идемте, - встал сидевший все время молча Кубраков. - Ты иди к себе, мама, ложись...
      Комната Кубраковой скорее напоминала коридор - длинная, с одним окном. Изразцовая печь. В углах потолков залегли пыльные тени. На темном скрипучем паркете лежал затертый, грязно-зеленого цвета ковер. Тахта, простой платяной шкаф, стул у письменного стола, на стене потускневшее зеркало. Впечатление такое, что это - случайное жилье, что большую часть времени обитатель проводит вне стен.
      Присутствие Кубракова сковывало. И все же Скорик довольно скрупулезно перебрал бумаги на столе. Но и здесь, как и в кабинете Кубраковой в институте, - ничего личного, все служебного свойства. Хотелось порыться в ящиках письменного стола, но Скорик решил сделать это в спокойной обстановке, когда Кубраков с матерью уедут в Сокирцы. Перекидной календарь он все же решил полистать. Нашел только одну интересную для себя запись: на страничке за 20-е мая было написано рукой Кубраковой "Вячину". "Календарь надо будет потом изъять официально", - подумал Скорик и сказал:
      - У меня все, Александр Павлович.
      Кубраков проводил его до двери, вручил ключи...
      16
      Верно говорят: одной рукой узел не завяжешь, поэтому не следующий день в кабинете криминалистики у Войцеховского они собрались вчетвером: Войцеховский, Агрба, Скорик и Щерба. До этого Скорик успел побывать у Кубраковых, застал их уже садившимися в машину. Он показал им очки, привезенные Джумой. Мать и брат опознали их, Елена Павловна привезла их из Италии, заплатила большие деньги. На вопрос Скорика, какое зрение было у Елены Павловны, мать сказала, что дочь очками пользовалась только при чтении и во время работы, обычно же очков не носила, левое стекло +4,5 диоптрии, правое +5. На обратном пути Скорик заехал в "Медтехнику". Там проверили и подтвердили: левое стекло +4,5, правое +5. И еще восхитились оправой, такой никогда не видели, суперновая, на руках потянет тысячу рублей, заверили, что в систему "Медтехники" такой товар не поступал...
      - В нашем городе только Кубракова ездила в Италию, - иронично заметил Щерба.
      - Но стекла-то - ее! +4,5 левое и +5 правое!
      - Хотите, я найду вам сколько угодно людей с подобным зрением, - не унимался Щерба.
      - Ну нельзя же так, Михаил Михайлович! Если будем все время ставить себе такие препоны, никогда не выберемся на дорогу! - раздражался Скорик.
      - Ладно, сделаем допущение, очки на том месте потеряла Кубракова. Странная она женщина: попала в Богдановск, а оттуда пешком перла к обрыву 15 километров, чтобы почитать эту книгу, газету или еще что-нибудь. Достала очки, почитала, очки выбросила и ушла? Глупость! Ну а если по логике? Там у обрыва ей срочно потребовалось что-то прочесть. Согласитесь, что такие очки без футляра не носят. Значит, она достала из сумки футляр, вынула очки, футляр положила в сумку, прочитала нечто. И тут почему-то выронила очки. А футляр исчез вместе с сумкой. Что в ней было еще, мы не знаем. Но это не похоже на ограбление: часы "Сейко" с нее не сняли. Итак, ей пришлось что-то срочно прочесть. Если бы это было у нее с собой, она могла прочитать и раньше - в Богдановске, в машине, по дороге к обрыву, а не ждала бы пока окажется именно там.
      - А может быть ей в том месте как раз и дали это чтиво, - сказал Агрба.
      - К этому я и веду, - подтвердил Щерба.
      - Она не пришла туда пешком, ее привезли, - Агрба посмотрел на Войцеховского.
      - Замеры колеи, которые ты сделал, укладываются только в одно - это "Жигули", - сказал Войцеховский.
      - С шоссе к обрыву водитель съехал там, где стоит знак "правый поворот запрещен", - напомнил Агрба.
      - Ну, в пустынном месте кто не нарушит, - заметил Скорик.
      - И все же рисковал. Гаишники там бывают. Недалеко поворот в заказник, куда въезжать вообще нельзя, но любителей жарить шашлыки и возить баб хватает. ГАИ любит там за ними охотиться, - сказал Агрба.
      - Водитель мог не знать, - сказал Щерба.
      - Не думаю, - сморщился Агрба. - Если он знал это пустынное место и обрыв, значит бывал в этих краях.
      - Рисковал, но нарушил, потому что уж нужно было к обрыву? - Щерба обвел взглядом всех. - Согласимся. Поехали дальше, Виктор Борисович, обратился Щерба к Скорику.
      - Кубракова была очень хорошей пловчихой, так что, если бы она упала в реку или ее столкнули... - начал Скорик.
      - Понятно, - оборвал Щерба. - Ее столкнули, когда она была в бессознательном состоянии? Но ведь случаев насилия, предшествовавших этому нет, - резюмировал Щерба. - Что скажете?
      - Никаких бумажек, писем, записок, что говорило бы о самоубийстве, я не нашел. Она была одержима работой. Особенно последнее время, после возвращения из Германии. Какой-то контракт с немцами. Была увлечена этим, - продолжал Скорик. - Чего вдруг самоубийство? Человек прагматичный, с очень устойчивой психикой... Кстати, возник новый персонаж.
      - Кто такой? - спросил Щерба.
      Скорик рассказал о надписях на листках календарей и прочее, что узнал о Вячине.
      - Да, вспомнил он, - знаете, кто работает ночным вахтером в институте? Человек, который в 1945-ом был осужден за пособничество немцам в Богдановске.
      - Самые осведомленные люди это не мы и не милиция, - хмыкнул Щерба, а швейцары ресторанов, отелей, ночные сторожа, дворники... С этим Вячиным тоже надо бы знакомство завести.
      - Он в Польше сейчас, - ответил Скорик.
      - Когда-нибудь же вернется... Сегодня пятница, - напомнил Щерба. Пятый день, как мы получили труп Кубраковой. Ее уже похоронили, а вы все никак не можете встретиться с Назаркевичем, Виктор Борисович. А ведь он ее отвозил в Богдановск! И в друзьях ее, как вы уже знаете, не состоял. О чем они говорили по дороге? Может помирились, а может разругались вдрызг.