Грозные границы - Реквием по завоевателю

      Обстановка потрясла Или.
      — Вы управляете планетой из кирпичного завода?! Здесь расположен ваш военный штаб?!
      Ее взгляд, перемещаясь с одного на другое, задержался на ЛС с покореженной бластерным огнем обшивкой. Машина, островок цивилизации, стояла посреди цеха. Вокруг нее была расставлена многочисленная охрана, державшая оружие каждую секунду наготове. В глазах охранников она заметила все ту же тигриную враждебность по отношению к себе и подозрительность.
      ЛС был красивой обтекаемой формы, но его внешний вид сильно пострадал от многочисленных обстрелов.
      — Наш прежний штаб был уничтожен прямым попаданием с орбиты, — несколько более резким голосом объяснил ей Мак Рудер. — Мы не имели времени долго выбирать подходящее помещение и остановились на первом попавшемся под руку. У нас и сейчас не нашлось времени, чтобы переехать.
      Она презрительно взглянула на него и скривила губы, чтобы завести его еще больше.
      — Значит, мне выпала честь попасть на кирпичный завод, чтобы попытаться выторговать у невоспитанной толпы бандитов целую планету?
      — Мхитшал! — воскликнул Мак Рудер, резко обернувшись. — Опусти ствол, иначе я не знаю, что с тобой сделаю!
      — Вы слышали, что она сказала? — дрожащим от ярости голосом выговорил солдат. — Мы не можем ей позволить разговаривать с нами в таком тоне!
      Или обмерла. На сердце накатывали все новые и новые ледяные волны.
      — Я приказал тебе опустить оружие, Мхитшал, — уже спокойнее, но все так же твердо проговорил Мак Рудер.
      — Слушаюсь, сэр! — выкрикнул Мхитшал, убрав бластер и опустив голову. — Вы слышали, что она сказала, сэр. О нас. О нем.
      — Я слышал, — зловеще проговорил Мак Рудер, положив руку на крышку кобуры, где покоился его пульсарный пистолет.
      Или заметила, как побелели от напряжения его пальцы.
      — Прошу прощения, — хрипло произнесла Или, чувствуя во рту какой-то песок.
      Несмотря на свой испуг, она все же заметила, с каким выражением Мхитшал сказал: «О нем».
      «Неужели они дошли до того, что молятся на Синклера Фиста, как на идола?..»
      Надеясь на него, она на многое рассчитывала, но.., может, он окажется выше всех ее ожиданий?
      Мак Рудер сделал жест свободной рукой.
      — Прошу вас, министр, присядьте здесь. Мы сделаем все, чтобы вам было здесь комфортно.
      — Вы начинаете испытывать мое терпение. Мак Рудер, — не глядя на него, холодно отозвалась Или. — Вы всерьез думаете, что я буду сидеть за жалким переносным столиком посреди всей этой.., толпы?! С меня хватит! Отведите меня к Синклеру Фисту! Немедленно, слышите?!
      В тишине раздался гулкий металлический лязг передергивания затворов.
      — Спокойно, ребята, — снова приказал своим Мак Рудер, бросив притворно тревожный взгляд на Или. — Синк будет очень огорчен, если вы выпустите кишки риганскому дипломатическому посланнику. Командующий отдал нам приказ. Не время его обсуждать, а будем выполнять.
      Или молча прошла к столу, стряхнула рукой со стула пыль и села, прекрасно понимая, что ее черное платье будет выглядеть просто паршиво после «комфортного» ожидания встречи с Фистом. Солдаты, окружавшие ее кольцом, — конвоиры? — расступились и сгрудились в сторонке. Однако оружие у них было по-прежнему наготове, а взгляды их не предвещали ничего доброго.
      «Почему я не послушалась Райсты? Помогите мне, Блаженные Боги, вырваться отсюда! И я клянусь, что сравняю эту адскую планету со звездной пылью!»
      Или сидела неподвижно около часа, постоянно чувствуя на себе враждебные взгляды и видя направленные на нее дула бластеров. Ее раздражение переросло в настоящую ярость, которая, однако, в большей части вынуждена была перегорать внутри. Наконец она не выдержала и показала Маку Рудеру императорскую бляху.
      — Это знак моей власти. Либо я сейчас увижусь с Синклером Фистом, либо.., вам всем конец.
      Мак Рудер внимательно изучил бляху и вернул ее обратно хозяйке.
      — Это знак риганской власти, которая не пользуется здесь авторитетом. Так что.., увы.
      Или вскочила из-за столика, который чуть не упал.
      — Вам известно, что стоит мне отдать один-единственный короткий приказ, и всей планеты не станет?! Вы, похоже, этого не осознаете, но поверьте мне, что ваша жизнь висит на очень тонкой нити, и ножницы у меня в руках! Я предупреждаю вас в последний раз, что если вы не отведете меня сейчас же к Синклеру Фисту.., я уйду отсюда и тогда вы испытаете на себе всю тяжесть императорского гнева!
      — Вы хотите нас еще кем-то напугать? — вежливо сказал Мак Рудер, бросив взгляд на своих солдат. — Тащите сюда своих ветеранов. Мы вышибли дух из пяти дивизионов, леди! Вышибем дух и из остальных, которые еще остались у императора! Посмотрим, у кого еще хватит смелости встать против Синка! Посмотрим!
      — Вы все ухе трупы, — холодно ответила Или и направилась к двери.
      «Интересно, они меня выпустят отсюда?»
      — Трупов больше не будет! — разнесся по цеху четкий, командирский голос.
      На завод опустилась тишина.
      Или обернулась.
      В нескольких шагах от нее стоял очень молодой человек, одетый в обычный боевой скафандр, лишенный каких-либо украшений и знаков различия. Буйная, нечесанная шевелюра, запавшие щеки и выделявшиеся скулы придавали его лицу каменное выражение. Нос был прямым, губы широкими, лоб гладким и высоким. Он словно подчеркивал интеллигентность хозяина.
      Глаза молодого человека прямо-таки буравили ее. Один был серо-стального цвета, другой — темно-желтый. Они внимательно изучали ее. Или с удивлением рассмотрела в них странную смесь уязвимости с начальственностью. Она не могла определить почему, но он казался ей особенным человеком, обладающим чем-то вроде магнитного притяжения, своеобразной аурой энергии и душевной силы.
      Почему же он кажется ей таким знакомым? Где они могли видеться раньше?
      — Мак, — обратился молодой человек к надоевшему Или Маку Рудеру тоном легкого упрека и одновременно мягко. — Когда же ты научишься сдерживать страсти? Однажды это сослужит тебе плохую службу.
      Или заметила, как Мак Рудер, державший себя с ней все время очень вызывающе и нагло, как-то моментально размяк от слов своего командира.
      Синклер обратился к остальным солдатам.
      — К вам, между прочим, это тоже относится в не меньшей мере. Ваша ненависть в общем-то понятна, но не должна обретать конкретные формы. Это принижает значение всего того, что мы с вами сделали. А теперь оставьте нас и дайте нам возможность положить конец взаимному убийству соотечественников. Мхитшал, а тебя я попрошу раздобыть для меня и министра по чашечке стассы. Отнеси их в ЛС.
      Охрана, которая была настроена по отношению к ней так враждебно и едва сдерживала рвущиеся наружу страшные, необузданные чувства, мгновенно испарилась от слов своего командира, сказанных мягким, слегка укоряющим тоном.
      Синклер вновь повернулся к Или, чуть склонил голову набок и принялся второй раз разглядывать ее. Затем он смущенно, почти застенчиво улыбнулся.
      — Прошу прощения, министр Такка. Не сердитесь на моих солдат. Им было очень трудно в последние дни. Им нужно определенное время, чтобы отойти от всего этого, забыть об утратах, которые жгут им сердца. Так или иначе, мы все здесь пострадали…
      Она увидела тень боли, гнева и горечи, упавшую на секунду на его лицо. Однако Синклер быстро сумел овладеть собой.
      Он пошел по направлению к ЛС и жестом пригласил ее следовать за собой, что она и сделала тут же, радуясь тому, что наконец получила возможность хоть как-то спрятаться от диких головорезов, которые целыми толпами окружали ее в цеху.
      — И простите мне мое опоздание. Я пошел прогуляться. Пытался посмотреть на сложившуюся обстановку, так сказать, в перспективе. Мне нужно было время и уединение, чтобы подумать и.., вспомнить. Впрочем, это не имеет отношения к нашему делу. Знаете… Мне кажется, что я уже потерял счет времени.
      Она не могла не заметить того, как замер весь цех, когда они проходили к машине. Взгляды всех присутствовавших — мужчин и женщин — были обращены только к Синклеру Фисту. Наступило гробовое молчание. Ее никто не замечал.
      Она взошла по длинному трапу ЛС, отметив про себя, что на его корпусе была эмблема Второго Тарганского дивизиона. Внутри машина выглядела ничуть не лучше, чем снаружи. Здесь также все было помято, грязно, серо. Она прошла за ним вдоль нескольких рядов десантных лавок, преодолела отверстие открытого люка, едва не ударившись головой о низкую переборку и оказалась в командирском контрольном модуле. С одной стороны была обыкновенная лавка, на которой лежал скатанный и перевязанный тесемками спальный мешок, с другой — небольшой обеденный столик, который мог складываться при случае, а также выдвижные табуреты.
      Одну из стен всю занимали панели и мониторы. К ней примыкал еще один стол, но уже рабочий.
      Освещение было слабым.
      Или, отказываясь верить своим глазам, изумленно осмотрелась по сторонам.
      — Добро пожаловать в мое скромное жилище, — пригласил Синклер. — Здесь же и мой кабинет, и командный пункт. Раньше у нас был отличный, просторный штаб, но, боюсь, вашему флоту он очень мозолил глаза.
      Или присела на краешек пластиковой лавки рядом с обеденным столом. Синклер опустился на стул напротив нее. В узком коридоре показался Мхитшал, который нес дымящиеся чашки со стассой. Он ловко пролез с ними в люк, одну передал Или — при этом в его взгляде изливался змеиный яд — другую поставил на стол перед Синклером.
      «Если бы у Мхитшала был хвост, он сейчас раболепно завилял бы им», — подумала Или.
      Она опустила руку в карман, достала металлический датчик и кончик его погрузила в чашку с напитком. Глянув на шкалу и убедившись в том, что все в порядке, она вытащила датчик, обтерла его конец платком и положила обратно в карман.
      Изумление читалось в глазах Фиста.
      — Это правда, что вы очень не понравились Мхитшалу, министр Такка, но это вовсе не значит, что он вознамерился отравить вас! Это навлекло бы на нас кучу неприятностей.
      Мхитшал стоял бледный как смерть. Его возмущение было так велико, что отнялся язык, а то бы он, конечно, и сам выразился бы насчет датчика Или. Он только стоял у стола и смотрел на нее взглядом, исполненным предельного презрения и ненависти. Он напомнил ей чем-то шайтинскую кобру. Вид у него, что и говорить, был страшен. Может, они и являются хорошими вояками, эти друзья Фиста, но в дипломатии они, определенно, не сильны.
      — Вы находитесь в полной безопасности, — заверил ее Синклер. — Даю вам слово. Вы на Тарге и вольны идти, куда вам пожелается. Всякий, кто посмеет побеспокоить или, еще чего доброго, оскорбить вас, будет иметь дело непосредственно со мной. — Он поднял взгляд на своего помощника. — Кстати, Мхитшал, доведи-ка информацию до всех людей, чтобы не было потом недоразумений.
      — Да, сэр. В случае возникновения недоразумения я буду рядом и всегда смогу распространить информацию, — бесстрастным тоном ответил Мхитшал.
      — Нет уж, сделай это сейчас.
      Мхитшал тут же повернулся на каблуках и молча вышел из модуля. Видно было, что приказ он выполняет без всякого энтузиазма.
      — Благодарю за то, что вы сделали это, — сказала ему Или. — Не могу сказать, что прием, который мне устроили ваши люди, был дружелюбным.
      С этими словами она подняла чашку стассы и сделала небольшой глоток.
      Синклер ответил невозмутимо:
      — Нам пришлось пройти через очень многое. Нас предали. Да, предали… Мы видели, как погибают наши друзья и любимые во исполнение политики, творимой в далекой столице. Можете ли вы всерьез упрекать в чем-нибудь этих настрадавшихся людей? Они выжили, министр Такка… Несмотря на то, что их поставили в стопроцентно гибельные условия.
      — Понимаю.
      — Я искренне надеюсь на то, что вы поймете. Министр внутренней безопасности вряд ли стала бы вести беседы, скажем, с мятежником в подобной ситуации, если бы не чрезвычайные обстоятельства.
      — Как мне называть вас? Официально вы все еще остаетесь сержантом, но, может, в свете последних событий.., следует обращаться к вам, как к командующему дивизионом? Как?
      Он покраснел от смущения.
      — Зовите меня Синклером. Я не амбициозен, когда речь идет о жизни или смерти моих подчиненных. К тому же сейчас настала, по сути, уже другая эра.
      — Как это?
      Он кивнул. Выражение его лица стало другим. В его двухцветном взгляде чувствовались знание и сила.
      — Свободный космос очень изменился после того, как Первый Тарганский дивизион отказался прекратить свое существование, как то ему было предписано большим начальством. Когда Говс со своими ребятами, выбиваясь из сил, тащил бластерную установку на вершину холма, была одна эра. Когда же он поднял в воздух Вибоува со всем его штабом, времена настали уже иные. Несмотря на всю незначительность Третьего Эштанского дивизиона, мир изменился после его уничтожения.
      Он вздохнул и опустил взгляд в свою чашку, которая чуть подрагивала в уставших руках.
      — Когда мы победили пять риганских дивизионов, могло быть два выхода из сложившейся ситуации. Либо орбитальная бомбардировка, которая бы уничтожила бы ту угрозу, которую мы представляем. Видите, я не преувеличиваю своих возможностей и реально смотрю на вещи. Даже та промышленность на Тарге, которая могла бы снабжать императора многим для его оборонных мероприятий, не остановила бы его от приказа уничтожить планету, потому что на ней мы. Либо кто-нибудь из риганских начальников — оказалось, что это вы, — спускается на поверхность планеты для проведения мирных переговоров. — Он поднял на нее глаза. — Я очень рад, министр, что император решил остановиться на втором варианте. В знак своей признательности я могу сразу заявить, что согласен на большинство условий, которые вы хотите поставить.
      — Но ведь я их еще не высказала, — удивилась Или.
      — А это уже не так важно, — нахмурившись и склонив голову набок, проговорил он. — Знаете.., ведь я должен был вас люто ненавидеть. Ведь это вы были тем политическим манипулятором, в игре которого одним из пунктов была предусмотрена гибель нашего дивизиона в горах, не так ли?
      — Почему вы так уверенно заявляете подобные вещи?
      В голосе Фиста на этот раз появилась печаль:
      — Да, да, я знаю… Это вы спроектировали все те страдания, которые пришлось претерпеть моим людям. Итак, я должен был бы вас ненавидеть, но не могу. Боюсь, что вы, — как, кстати, и я, — являетесь не более чем простым инструментом в руках другого. И ваши цели — лишь малая часть какой-то общей, более грандиозной задачи.
      Или выпрямилась и поставила чашку на стол.
      — Поначалу я очень хотел вас разыскать, — продолжал Синклер, будучи погружен в свои мысли и переживания. — Я многое отдал бы только за то, чтобы поставить вас к кирпичной стене и прилюдно расстрелять. Но потом мне открылась истина, и я понял, что вы, как и я, перестали контролировать события. Более того! Похоже, уже сами события контролируют нас. Если бы я был не прав, вы бы не прилетали сюда за тем, чтобы увидеть, как неожиданно обрушились ваши махинации. Как и я, вы, видимо, полны любопытства относительно смысла происходящего и.., в чем-то испытываете отчаяние, разве не так?
      — С каждой минутой, Синклер, мое любопытство все возрастает и возрастает.
      Он откинулся на жесткую спинку стула.
      — Скажите.., ведь это вы спровоцировали Седди на мятеж? Зачем? В чем вы видели свою цель? Это единственное пока, чего я не в силах постичь.
      Она сощурилась и опустила взгляд в чашку с остывающей стассой.
      — Седди? У меня не было с ними никаких дел. Впрочем, я многое бы дала за то, чтобы дотянуться руками до горла одного из их лидеров.
      Синклер нахмурился, закинул ногу за ногу и поджал губы.
      — Не было никаких дел? Никогда?
      Или покачала головой.
      — Никогда. Поймите меня правильно. Если бы у меня была возможность, я бы, конечно…
      — Мы взяли в плен одного высокопоставленного Седди, — прервал он ее.
      Она увидела, как душевная боль исказила его лицо.
      — В самом деле? Могла бы я с ним повидаться?
      Сердце у Или бешено заколотилось. Ей еще ни разу не удавалось поговорить с Седди, потому что они убивали себя всегда раньше, чем она успевала применить митол.
      На секунду Синклер задумался, но потом покачал головой:
      — Вы можете понаблюдать только за казнью.
      — Живой Седди всегда выгоднее, чем мертвое тело. Подумали вы об этом?
      — Она умрет.
      — Позвольте мне с ней повидаться, — настойчиво попросила Или и тут же отметила, как сурово сжимаются губы Синклера. Она торопливо прибавила:
      — Ведь вы же сами говорили, что заранее соглашаетесь на мои условия?
      Синклер вздохнул.
      — Да, министр. Я буду для вас завоевателем. Я уничтожу для вас Компаньонов и солью весь свободный космос в одну империю.
      — Вы всерьез полагаете, что вам удастся сломать хребет воинам Командующего? — она удивленно приподняла брови. — По-моему, у вас излишне много веры в ваших диких солдат, вам так не кажется?
      Синклер нахмурился.
      — Я знаю, что это звучит самоуверенно, но… Реальная ситуация такова, что если меня обеспечить надежным транспортом для переброски дивизионов, ничто не сможет меня остановить. Если только Звездный Мясник не ударит прежде, чем я доберусь до Риги. Дайте мне четыре недели на подготовку личного состава, и после этого ни один военачальник во всем свободном космосе не устоит против меня.
      — Да, действительно звучит самоуверенно.
      Он немного подумал, потом только покачал головой:
      — На самом деле, нет. Просто я рассуждаю, как прагматик. Знаете.., ведь когда-то я был начинающим ученым. Собственно, им я и мечтал быть всю жизнь. Меня называли одаренным, но, на мой взгляд, истинная одаренность заключается в том, чтобы найти базовые предположения, на которых воздвигается любая идея, любая наука. Много веков назад люди вообразили, что войну можно вести, руководствуясь какими-то правилами, тогда они собрались вместе и выработали единый военный кодекс. Этот кодекс ритуализирован и действовал успешно до тех пор, пока не разбился о жестокую реальность бытия, которую олицетворяли мои войска. Столкновение оказалось роковым для военной науки. Почему? Потому что люди всегда не хотели смотреть правде прямо в глаза. Было рискованно. Было опасно. Вызывало боязнь. И вот результат. По искусственным правилам жить долго нельзя. Рано или поздно, но это закончится фатальным исходом.
      — Но вы же не побоялись взглянуть, как вы говорите, «правде прямо в глаза».
      — Да, не побоялся. Не знаю, как это назвать: то ли даром моим, то ли проклятием. Скорее все-таки второе. — Синклер вновь склонил голову набок, чтобы понаблюдать искоса за Или. — У меня только одно условие. Я должен расколоть сначала Седди, чтобы узнать, почему они сотворили такое с Таргой.
      — Я отдам вам Седди, — сказала она, улыбаясь. — Если вы скажете мне, зачем они нужны вам на самом деле. Ведь все дело, поди, в ваших родителях? Ваше условие — просто хорошо закамуфлированное желание узнать наконец, кто вы такой, не правда ли? Без родителей не обошлось, я права?
      Он молча смотрел на нее тяжелым двухцветным взглядом, словно хотел пронзить ее ум насквозь.
      — Наемница Седди убила женщину, которую я любил.
      Тот факт, что мои родители были Седди, не имеет к делу никакого отношения. То, что они сделали в своей жизни, они сделали, исходя из каких-то своих причин, которые мне неизвестны и которые я не хочу знать. В данный момент я занят тем, о чем уже говорил раньше: пытаюсь найти базовые предложения. Так вот. Седди не укладываются ни в одну из моделей. Их действия выглядят хаотичными, бесцельными. Зачем они натравили на меня Арту Фера? Почему они не успокаиваются, хотя теперь ясно даже ребенку, что мятеж они проиграли? Зачем они его вообще начинали? Я хочу знать!
      — Вы очаровали меня. Вы такой молодой.., такой молодой, а в то же время рассуждаете, как зрелый, повидавший жизнь человек.
      Он нахмуренно уставился в свою чашку.
      — Молодость и мечты — взаимозависимые понятия.
      А когда все мечты умирают и в голове остаются только мысли о тлене… Тогда молодость разбивается о реальность, которая груба, но многому учит.
      Или глубоко и с облегчением вздохнула.
      — Я думаю, что мы с вами отлично сработаемся, Синклер.

***

      Этика? Правильно или неправильно?
      Какие скользкие концепции…
      Стаффа потер лоб, напрягая мозг и вспоминая все то, что услышал за все последнее время от Кайллы о философском мировоззрении Седди.
      Они спорили часами, устраивая целые процессы, придираясь друг к другу по всем мелочам. Им больше нечем было заниматься. Только ждать и смотреть в серые сиалоновые стены, которые могли свести с ума кого угодно. Для того чтобы хоть немного развлечься, Стаффа просил Кайллу рассказывать ему о Седди.
      Она сидела напротив него в том коричневом платье, которое раздобыл для нее Тиклат. Свет, падавший под углом, оставлял тени на ее лице, каменное выражение которого не менялось все эти дни. В ее темно-каштановых волосах то и дело поблескивали золотые огоньки.
      — Мы делим между собой божественное сознание. Другими словами, прозрение, — собравшись с мыслями, сказал Стаффа. — Если прозрение и сознание — одно и то же, то… причиняя тебе страдания, я тем самым частично причиняю страдания самому себе, так?
      Кайлла кивнула и вздрогнула: короб вновь изменил положение. Инерция играла шутки с их прежним стабильным положением.
      — Хорошо. Если ты согласен с этим, что произойдет, если мы изменим первоначальные условия? Предположим, человек бьет самого себя, наносит своему телу страшные шрамы для того, чтобы насладиться самопричиняемой болью. Что ты скажешь о таком человеке?
      — Он душевнобольной, — тут же провозгласил Стаффа. — Если ему действительно нравится причинять самому себе страдания, значит, он дисфункционален.
      — Этично он поступает или нет, вот что я спрашиваю? Ведь это его тело, его плоть. Его частичка божественного сознания, которую он заставляет страдать. Тебе-то какое до этого может быть дело? Как ты можешь называть его психом?
      Стаффа попытался выпрямить затекшую спину. Сколько он уже похоронен в этом сером аду? Всякое ощущение времени давно пропало. Сюда не проникало ничто из внешнего мира. Ни звуки, ни сигналы. У них не было ничего, кроме энергомашины, производящей пищу, генератора слабого света и генератора кислорода. Да еще бесконечная дискуссия о высоких материях.
      Реальность как будто повисала в вакууме.
      — Он поступает неправильно. Не этично, — настойчиво повторил Стаффа. — Причина в том, что он изменяет реальность, причиняя божественному сознанию страдание через собственное неадекватное, искаженное наблюдение. В сущности, получается такая картина: наблюдатель принимает решения чуждые, но чисто технически возможные, самой природе Вселенной. Происходит нечто дикое: он приобретает отнюдь не знание, а наоборот, накапливает в мире дезинформацию.
      — Очень хорошо, — похвалила его Кайлла. Он услышал в ее голосе радость и гордость за него. — А что ты скажешь о человеке, который бьет другого, ибо считает его более низшим существом, чем он сам? Это этично?
      — Неэтично, — признался Стаффа и закашлялся. В голосе неожиданно появилась хрипота. — Этот человек, — если принять теорию разделения между всеми нами божественного сознания, — поступает, как обыкновенный мазохист. Правда, он может этого не знать. И тем не менее своими действиями он наносит вред божественному сознанию, а значит, самому себе.
      — Правильно, — Кайлла удовлетворенно поджала губы. — Ты рассказывал о своей жизни до Миклены, до того, как Претор рассказал о твоей жене и сыне. Когда он стряхнул поверхностный миф с твоей личности, ты прозрел, Стаффа. Теперь ты понимаешь?
      Он пожал плечами, глядя в пол.
      — Претор снабдил тебя, если можно так выразиться, целым рядом предложений, вокруг которых ты выстроил целую эпистемологию. Как только поверхностная маска была сдернута, ты заглянул в себя и обнаружил, что тобой управляли эпистемологи, которые и заключили твою личность в мифическую искусственную оболочку. То, что ты сейчас проделал с таким успехом, есть сознание того, что теперь знаешь. Я выражаюсь немножко сложно, но, надеюсь, понятно.
      Понимаешь… Наша цивилизация разработала целый комплекс фальшивых эпистемологий, в центре которых проложена теория «односторонности». Самая привычная нам и постоянно культивируемая в нас теория знания.
      И Сасса Второй и Тибальт Седьмой сидят на своих тронах именно и исключительно благодаря этой теории, которая снабжает людей искаженным знанием, собственно, не знанием, а подобием, суррогатом знания. Мы опустились так низко, что даже уверовали в то, что односторонность — и есть суть природы и вещей, нас окружающих. Основа всего! Ты ведь именно этим и жил до Миклены, не правда ли? Именно теория односторонности позволяла тебе принимать командирские решения об уничтожении многих планет и миров.
      Он судорожно вздохнул и уронил голову.
      — Да, да… Но если бы ты нашла меня тогда и сказала бы все это, что говоришь сейчас, я бы просто не стал тебя слушать. Власть отдаляет человека от нравственного восприятия мира. Отдаляет, как ничто другое.
      — Правильно. Тебе необходимо было время и страдания, чтобы уяснить себе извращенность той эпистемологии, по которой ты раньше жил. И все же ты сделал удивительный шаг вперед, отказавшись от прежнего миропонимания.
      Я не рассчитывала на это так скоро. Понимаешь, даже если человек попадает на самое дно жизни, — как мы с тобой на Этарии, — односторонность все еще довлеет над его разумом. Эпистемология окрашивает в определенный цвет все наши действия и модели поведения. Униженные страданиями, мы оглядываемся вокруг и спрашиваем себя: почему наш мир столь паршив? Затем мы находим врага в лице риганцев и клянем их за то, что они-де являются причиной наших мучений и боли. Мы называем их отбросами человечества, потому что они-де не имеют никакого уважения к жизни себе подобных. Мы ненавидим их и, делая это, допускаем главную ошибку, выдвигаем ложное базовое предположение, которое неузнаваемо искажает нашу эпистемологию. Мы возлагаем ответственность за страдания на империю и на тех монстров, которых она порождает, между тем, как именно в ложной эпистемологии кроется корень всех наших бед.., и их бед тоже.
      — Попробуй поагитировать в таком духе Тибальта. Это очень здравомыслящий человек. Он более открыт к восприятию новых идей, чем я. Однако хочу заранее предупредить тебя, он не станет менять свою систему на твою философию, и знаешь почему? Потому что эта система вознесла его на трон.
      — Трон, власть… Все это мифы, Стаффа. Такие же мифы, которые окружали когда-то тебя самого и от которых ты сумел отделаться. В то же время власть — очень стойкий, мощный миф. Миф, в который верит большинство людей. Впрочем, что касается Седди, то они называют это эпистемологическим безумством.
      Стаффа поморщился.
      — Когда ты говоришь мне это, все выглядит на удивление просто и понятно. Почему же люди не задумывались об этом раньше?
      Хитрая улыбка мелькнула на ее губах. Она откинула голову.
      — О, еще как задумывались! Но скажи… Ты всерьез полагаешь, что правительство, находящееся в здравом уме и твердой памяти, добровольно станет развивать эти теории? Делать это — значит нанести сокрушительный удар по самым основам нашей цивилизации. Тебе известны лидеры Сассанской и Риганской империй. Скажи, кто из них захочет слезть с трона и начать пропагандировать идею уничтожения односторонности?
      Стаффа фыркнул.
      — Никто, разумеется. Они посчитают это равным самоубийству.
      — Да, они так посчитают. Но давай спросим себя: а что все-таки на самом деле больше напоминает самоубийство? Сейчас Сасса и Рига живут принципом односторонности. И что? Разве они не подвигаются семимильными шагами к последнему, всеразрушающему катаклизму?
      Стаффа подпер рукой свою густую бороду и наморщил лоб.
      — Продвигаются, что и говорить. Это, видимо, неизбежно при существующей системе. И знаешь?.. Я ведь много и этому поспособствовал. Ведь это я научил их, искусству уничтожения и штурмовым атакам. Если говорить с точки зрения односторонности, то я вручил им в руки инструменты для совершения самоубийства.
      Кайлла глубоко вздохнула и закрыла глаза.
      — Как ты думаешь, что будет в итоге? Полное уничтожение живого? Темнота?
      Стаффа отодвинул от прохладного, некомфортного сиалона и внезапно почувствовал, как резко уменьшается ускорение.
      — Все зависит от того, какой дорогой пойдут Компаньоны.
      — Но ведь ты их лидер! — резким голосом заметила Кайлла.
      Вся мягкость ее тона, вызванная успехами Стаффы в философии Седди, исчезла без следа.
      Он неподвижно смотрел в потолок серого короба, чувствуя легкое воздействие инерции. Знакомое ощущение. Он знал, что это может означать: грузовой корабль тормозит при подходе к орбите.
      Искалеченная войной Тарга уже, очевидно, заполнила собой все иллюминаторы корабля.
      — Первоначально я думал выступить на стороне Сассы. Мне казалось, что Компаньоны выигрывают от уничтожения Риги.
      — Почему, интересно?
      Стаффа глянул в ее сторону. Увидел ее напряженный взгляд и махнул рукой.
      — В этом был смысл с точки зрения односторонней эпистемологии.
      Любопытство Кайллы возросло.
      — А что теперь, Командующий?
      Он устало улыбнулся и покачал головой.
      — А теперь.., я не знаю, Кайлла Дон… — Он кивнул на однообразно серые стены короба, которые окружали их со всех сторон. — Здесь нет цвета. Снаружи ничто сюда не проникает. События, которые происходят за этими серыми стенами, внутри них не имеют никакого значения. Мы живем в таких условиях оторванности с той самой минуты, когда Никлос упрятал нас сюда. Вся реальность стала казаться нам абстракцией, которой и нет вовсе.
      — И?
      Она нервно покусывала губы, чувствуя, как корабль прочно встал на орбиту. Сколько еще пройдет времени, пока их перегрузят на челнок, спускающийся на поверхность планеты?