— Ты злая, а злу доверять нельзя.

— Оставим эти глупости мелким умишкам, Софарита.

Разве солнце — это зло? Или море? Они убивают, но в то же время даруют жизнь. Это не делает их злыми. Все, что я делаю, служит самосохранению. Всякое существо из плоти и крови должно меня понять. Я убиваю, чтобы жить, и ты тоже. Каждый кусок мяса, который ты съедаешь, взят у живого существа, которое, будь у него выбор, не стало бы умирать ради тебя. Значит, ты злая, Софарита?

— Я не приказывают зарывать детей живыми, чтобы насытиться, и не вырываю сердца у взятых на войне пленных.

— Стало быть, дело только в величине. Один ягненок. — это пища, десять — пиршество, сто — обжорство. Что же такое зло? Миллион убитых ягнят? И в чем разница между ягненком и человеком? И тот, и другой смертны, и большинство людей умирает без всякой пользы. Те, чьи жизни питают мою, служат по крайней мере полезной цели. Взамен я даю моему народу благосостояние, даю свободу от нужды и болезней. Мои доверенные советники тоже живут вечно.

Они скажут тебе, что все, что я делаю, делается для общего блага. Поговорим, однако, о том, что нужно для твоего блага. Я могу забрать у тебя твою силу, перелив ее в себя. Мне это вреда не причинит, а ты снова станешь крестьянкой, женщиной из мягкой плоти.

Софарита, глядя глазами своей души в глубину зеленых кристальных глаз Алмеи, спросила;

— Как же ты это сделаешь?

— Все, что от тебя требуется, — не сопротивляться мне. А после — живи, как тебе хочется.

— Она лжет! — сказал Софарите другой голос. — Она хочет твоей смерти!

Софарита сонно, расслабленно раскинулась в кресле.

— Она уже делает это! Гони ее прочь, женщина. Твоя жизнь в опасности!

Софарита встрепенулась и попыталась выпрямиться. Она чувствовала слабость и тошноту. Лицо перед ней состояло теперь из одних глаз, огромных, зеленых, горящих. Гнев поднялся в душе Софариты высокой волной, и образ Алмеи, заколебавшись, исчез.

— Берегись! — сказал голос дрожащей Софарите. — Она еще вернется. Ты ее смертельный враг, и она не успокоится, пока не убьет тебя.

— Но кто ты?

Перед ней возник другой образ — лицо человека средних лет с обветренной кожей и глубоко сидящими темными глазами, в вышитой бусами повязке на черных с проседью, заплетенных в косу волосах. За повозку были заткнуты два орлиных пера.

— Я Одноглазый Лис, шаман анаджо, Первых Людей. Я пытался заговорить с тобой, когда ты пролетала над моей деревней.

— Я помню. Ты все слышал, что она мне говорила?

— Многое.

— Это правда? Мне суждено превратиться в кристальную глыбу, как и ей?

— Я недостаточно силен, чтобы сразиться с ней. — В голосе шамана слышалась печаль. — Я могу лишь скрываться от нее. Но я чувствую правду в ее словах. Несколько столетий назад с ней в самом деле случилось то, о чем она рассказала. Я был на Серой Дороге и видел это. Когда-то она была доброй, заботливой и пользовалась своей силой, чтобы лечить людей. Теперь она требует многотысячных жертв.

Ее жажда крови и смерти ненасытима.

— Я уничтожу ее, прежде чем умру.

— Кто-то должен ее истребить, иначе мы все умрем.

Где Талабан?

— Это имя мне незнакомо. Он аватар?

— Капитан черного корабля. Ему ведомо, где состоится последняя битва.

— Где же?

— Я этого пока не знаю, но Талабан будет знать, когда время придет. Он и Пробный Камень станут на горе, как факелы, разгоняющие тьму.

Голос шамана умолк, и Софарита осталась одна.

Одна — и перед лицом близкой смерти! Она столько всего хотела сделать в своей молодой жизни! Найти любовь и завести семью. Построить дом в горах, у водопада, и разбить рядом цветник. Нехитрые мечты, которыми она утешалась в первый год своего вдовства. На свой лад она любила мужа. Верис был хороший человек, только немолодой уже — на двадцать лет старше ее. Их брак устроил отец, потому что земля Вериса граничила с его наделом, и дал за дочерью два заливных луга.

Софарита не возражала, потому что знала Вериса с пеленок.

Он был добрый и посмеяться любил. В любви он был нежен, и Софарита научилась получать удовольствие от его ласк. В свое последнее утро, через одиннадцать недель после свадьбы, он, уходя в поле, поцеловал жену в щеку, но с порога вернулся и обнял ее.

— Ты сделала меня счастливым в первый раз за всю жизнь, — были последние слова, которые она от него услышала.

Через месяц после его смерти она простудилась, и ее стал мучить надрывный кашель. Она худела, и силы ее таяли. В то время она почти смирилась с неизбежной смертью, но теперь — нет.

Волшебный камень аватаров вновь зажег в ней мечты и надежды. Неужели им суждено угаснуть таким жестоким образом? Простая деревенская жизнь не оставляет человеку времени, чтобы проникнуться иронией судьбы, но сейчас Софарита ощущала эту иронию очень остро. Наделенная неимоверной властью, способная исцелять все раны и все болезни, собственную жизнь она спасти не может. Милость Вирука в конечном счете не помогла ей — он лишь направил ее на иной путь к погибели.

Она сказала шаману, что уничтожит Алмею, прежде чем смерть унесет ее душу. Но эти слова были сказаны в гневе, теперь же ее придавило отчаяние.

«За всю свою жизнь я не сделала ничего достойного», — подумалось ей.

«Ну так сделай это сейчас! — сказала она себе. — Помоги победить алмеков».

«Талабан! Кто такой Талабан», — пробилась сквозь отчаяние еще одна мысль.

Закрыв глаза, она послала свой дух в небо над городом. В гавани и в Пагару, за рекой, еще догорали пожары. У причала стоял черный корабль. Софарита снизилась над ним, ища капитанскую каюту. Она проникала во многие, но все были слишком маленькими и тесными. Наконец она отыскала в кормовой части более просторное помещение. За письменным столом сидел человек, молодой с виду, как все аватары, с мужественным красивым лицом и черными волосами, окрашенными в синее только на подбритых висках. Черты его выражали твердость, но не жестокость. Он говорил с каким-то вагаром — впрочем, нет, не с вагаром. Второй человек носил косу и черный кафтан, расшитый мелкими белыми костями.

Софарита открыла слух.

— Видел плохое, — говорил туземец. — Я нужен Суриет.

Мой народ страдает.

— Я очень хотел бы помочь тебе, Пробный Камень. Ты знаешь, что это правда. Но мой народ тоже страдает, и пока подвижник маршал не даст разрешения, я не смогу повести «Змея» на запад.

— Я знаю, — грустно ответил туземец и вдруг, повернувшись, посмотрел прямо на Софариту. — Кто ты?

Пораженная Софарита ответила не сразу, и Талабан спросил:

— С кем ты говоришь? Кого ты там видишь?

— Красивую женщину. Дух.

— Я Софарита, — сказала она. — А ты Лунный Камень.

— Это тайное имя. Его нельзя называть при чужих. Зови меня Пробным Камнем.

— Хорошо. Почему тебе дано меня видеть?

— Я многое вижу. Ты мертва?

— Пока еще нет. — Она взглянул на Талабана — он сидел спокойно, пристально наблюдая за туземцем. — Он подумает, что ты лишился рассудка.

— Подожди меня, — сказал Пробный Камень. — Так мне трудно говорить.

Он закрыл глаза, и его голову и грудь окружило сияние, играющее красными и пурпурными огнями. Еще миг — и он вылетел из тела.

— Теперь мы с тобой можем говорить свободно, на языке духов. Откуда ты, красавица?

— Я живу в этом городе. Одноглазый Лис говорил со мной и велел мне найти Талабана, который один знает, где произойдет последняя битва.

— Сейчас он этого еще не знает. Он хороший человек.

Лучший среди них.

— Его что-то печалит.

— Он потерял свою любовь, и огонь в его сердце едва тлеет. Ты замужем?

— Нет.

— Ты могла бы раздуть его пламя.

— Ты хочешь сосватать меня за человека, которого я не знаю. Слишком ты тороплив. Пробный Камень.

— Скажи ему, где тебя найти, — улыбнулся он, — и я приведу его к тебе — даже если мне придется его оглушить и тащить волоком.

— Я живу в доме подвижника Ро. Приведи его туда завтра вечером.

Дух Пробного Камня вернулся в тело, и его глаза открылись.

— Куда же она девалась, твоя красивая женщина? — с улыбкой спросил Талабан.

— Она ждет. Мы увидим ее завтра. Может, она тебе понравится.

Улыбка исчезла с лица Талабана.

— Это та, которую Совет приговорил к смерти. Вагарка, наделенная волшебной силой.

— Да, может быть.

— Она все еще здесь?

— Нет, капитан. Она ушла, — ответил Пробный Камень, глядя на Софариту.

— Что ты о ней думаешь? Оставим в стороне ее красоту.

Опасна ли она для моего народа?

— Откуда мне знать? Но она говорила с Одноглазым Лисом. Он сказал, она борется с алмеками. По-твоему, это правильно — убивать ее?

— Нет, не правильно. Но мое положение затруднительно. Я служу Совету, и мой долг — докладывать им обо всех, кто объявлен врагом аватаров.

— Сначала поговори с ней. Доложишь потом.

— Ты ей доверяешь? — вздохнул Талабан.

— Она хорошая.

— Тогда я поверю тебе. Мы поговорим с ней.

— Оденься красиво, — посоветовал Пробный Камень, и Талабан залился звучным, почти музыкальным смехом. Софарита поразилась перемене, которую произвел в нем этот смех.

Вся его суровость пропала, уступив место лучистому мальчишескому обаянию.

Глядя на него, Софарита вспомнила о собственной неотвратимой судьбе. Она поднялась над кораблем и вернулась в свое тело.

Чувствуя себя свежей и отдохнувшей, как всегда после полета, Софарита потянулась и встала с кресла. На порог упала тень, и она подумала, что это подвижник Ро вышел из своей спальни. Но за первой тенью мелькнула другая, и Софарита почувствовала в воздухе опасность. Она бесшумно вышла в вестибюль и увидела поднимающуюся по лестнице фигуру. Этот человек думал о ножах, крови и смерти — смерти ненавистного аватара.

Ро!

Софарита бросилась наверх. Дверь в спальню Ро была открыта, и там находились двое человек с черными шарфами на лицах, с ножами в руках. Один подошел к кровати, где спал подвижник, и замахнулся. Софарита повела рукой, и нож, к изумлению злоумышленника, остановился в нескольких дюймах от спящего. Второй, увидев женщину, двинулся к ней, но клинок выпал из его пальцев, звякнув о каменный пол. Ро проснулся, и первый убийца снова попытался ударить его. На этот раз нож взвился вверх и прилип к потолку.

— В чем дело? — вскричал Ро. — Кто посмел…

— Все хорошо, подвижник, — сказала Софарита. — Эти люди — паджиты, но они не причинят тебе зла.

Ро посмотрел на приставший к потолку нож.

— Они хотели убить меня. Я вызову стражу.

— Нет. Они вернутся к человеку, пославшему их, а он передаст вождю паджитов, что я встречусь с ним завтра в полдень.

Протяни руку, — велела Софарита человеку, стоявшему рядом с кроватью. Он медленно повиновался, и нож слетел с потолка ему на ладонь. — Теперь ступайте и передайте своему вожаку мои слова. А еще скажите, что больше вы ни на кого не должны покушаться.

Второй паджит подобрал ножи, и оба, выйдя из комнаты, помчались вниз по лестнице.

— Стало быть, ты знаешь вождя паджитов? — спросил Ро.

— Теперь знаю.

— Почему ты позволила им уйти? Мы могли бы схватить их всех.

— Для чего, подвижник? Мстить не время — время мириться. Паджиты связаны с местными племенами, особенно с эрек-йип-згонадами. Вам понадобится сильная поддержка, чтобы помешать алмекам одержать победу.

— Кажется, я уже выспался, — содрогнувшись, сказал Ро. — Слава Истоку, что ты оказалась здесь.

Старый трехэтажный дом был построен сто лет назад для аватарского семейства и облицован белым мрамором с голубыми прожилками. Вокруг раскинулся сад, по террасам, выложенным белыми камнями и разноцветной галькой, струился ручей.

Деревья цвели, в воздухе пахло жасмином.

Межана в широком, но изящно скроенном белом платье сидела на скамейке, накинув на пышные плечи голубую шаль.

На руки она надела золотые браслеты, на шею — золотой обруч, на каждый палец — по кольцу. Рядом с ней сидел Бору, посланец Аммона.

— Нельзя тебе оставаться здесь, Межана. Она приведет сюда аватарских солдат.

— Мне некуда идти. И если бы она хотела схватить меня, то задержала бы моих людей. Я останусь и увижусь с ней.

— Ты как знаешь, а я пойду. — Бору встал и нагнулся, чтобы поцеловать женщину. В тот же миг он выхватил из-за спины кинжал и вонзил ей в грудь. Она ахнула и отшатнулась. — Прости, — сказал он, — но я не могу допустить, чтобы тебя арестовали. — Он вытащил нож, вытер его о шаль умирающей и пошел прочь из сада.

Межана соскользнула вбок и свалилась наземь. Лежа навзничь, она смотрела в ясное голубое небо. Три чайки покружили над ней и опять повернули к морю. Боли она почти не ощущала, но мысли путались, мешая ей думать.

Она знала, что жизнь ее в опасности, с того самого времени, как бросила вызов могуществу аватаров, но никогда не думала, что примет смерть от кого-то из своих. В этот миг она поняла, что эрек-йип-згонады никогда и не были для них своими. «Меня использовали», — с грустью подумала она. Многочисленные образы теснились у нее в голове, требуя внимания: внук Пендар, племянник Бадж, дочь Лари. Красавица Лари. Ее положили на кристаллы двадцать два года назад за то, что она полюбила аватара, и убили одного из ее сыновей-близнецов. Пендар избежал этой участи, потому что болел и лежал в доме у знахарки.

Лари аватары не стали убивать — они отняли у нее молодость и зрелые годы и в тот же день отпустили домой беззубой старухой. Можно ли совершить более тяжкое преступление против природы? Межане было тогда под сорок, и ей, еще красивой и сильной, пришлось ходить за собственной престарелой дочерью. Она, не жалея, тратила свое немалое состояние, чтобы выкупить назад отнятые у Лари годы. Подкупала чиновников, рассылала подарки, подавала прошение подвижнику-маршалу.

Она просила и молила, чтобы Лари позволили заново прожить ее жизнь, но тут Лари умерла.

Межана застонала — теперь ей стало больно. Рану жгло, и Межана чувствовала, как кровь заливает легкие. Дышать делалось все труднее. Лежа очень тихо, она опять стала думать о Лари. Похоронив ее, Межана не могла найти утешения. Она не выходила из дома, не устраивала оргий для богатых вагаров.

Девушки напрасно просили, чтобы она позволила им принимать гостей.

Постепенно горе перешло в гнев, а затем в холодную, несокрушимую ярость. Она решила посвятить остаток своих дней борьбе с аватарами, и эта мысль, однажды придя в голову, укрепилась в ней. Она позвала рабочих и устроила между всеми комнатами своего дома узкие проходы с отверстиями, чтобы подсматривать и подслушивать за своими богатыми посетителями. Ее затейницам и затейникам предписывалось заводить с клиентами разговоры о них самих. «Им это понравится, — говорила Межана. — О себе всякий поговорить любит. Они еще больше будут ценить ваши услуги и еще лучше вам заплатят».

Дом снова открыл свои двери для гостей, и Межана, тихо пробираясь по тайным проходам, слушала и примечала. День за днем, неделя за неделей она накапливала ценные сведения и терпеливо заносила их в толстую расходную книгу. Два года она ничем другим не занималась, а после связалась с послом эрек-йип-згонадов. Посла звали Анвар, и он был доверенным советником старого царя. Межана сообщила ему сведения о перемещении пограничных войск и с тех пор постоянно обновляла эти данные. Через некоторое время она, закрыв дом, провела зиму в Мораке, столице эрек-йип-згонадов. Анвар обучил ее пользоваться шифрованным письмом и добывать нужные знания более умело.

— Вряд ли в ближайшем будущем найдется внешняя сила, способная свергнуть аватаров, — говорил Анвар. — Семена гибели должны быть посеяны изнутри. Вагары исчисляются сотнями тысяч, и если они восстанут, аватары падут при всем своем могуществе.

Межана вернулась в Эгару с новым заданием: набрать и обучить тайную армию борцов за свободу, которая когда-нибудь возьмет власть в свои руки. Она создавала эту армию около десяти лет. Теперь у паджитов были свои люди на всех уровнях правления, включая вагарские войска.

Это была опасная работа. Межана старалась держаться в тени, предоставляя другим передавать сведения и вербовать сторонников. За последние четыре года эрек-йип-згонадских агентов трижды ловили и укладывали на кристаллы. Они могли бы спасти свою жизнь, выдав ее, но не сделали этого.

Старый царь между тем умер, и Межана стала выяснять, какую поддержку ей намерен оказывать его сын и преемник Аммон. Анвар, постаревший, но по-прежнему хитроумный, возбысился до Первого Советника, и паджиты, щедро снабжаемые извне, стали еще сильнее.

В нынешнем году Межана начала действовать более смело.

Первый удар обрушился на видных вагаров, поддерживавших аватарское правление. Троих убили, один, пытаясь убежать, упал с балкона и остался парализованным. Деятельность паджитов перестала быть тайной. Люди только и говорили, что о нападениях грозных мстителей. Благодаря этому люди Межаны добывали еще больше сведений и привлекали на свою сторону еще больше бойцов.

Переломным событием явилось похищение подвижника Балиэля. В аватарском Высоком Совете он был моложе всех, и Межана составила себе не самое лестное мнение о его мужестве. Он посещал оргии в ее доме, и она имела возможность понаблюдать за ним. Он был полон мелких амбиций и свои недостаточные успехи в политике приписывал козням завистников. Себя он, как большинство глупых людей, ценил высоко, а всех превосходящих его обзывал «умниками» или «безрассудными».

Четверо паджитов схватили его, когда он выходил из дома Межаны, набросили ему на голову мешок, избили до бесчувствия и отнесли в портовый склад. Там, в темном подвале, его посетила Межана. Балиэль бросился к ее ногам, умоляя помочь ему.

— Я поражена и опечалена, видя вас в таком положении, господин, — сказала она. — Злодеи, взявшие вас в плен, попросили меня как вашего друга передать вам их требования.

— Требования? — повторил он, не вставая с колен. — Я заплачу сколько они скажут. Все отдам!

— Им нужны не деньги, господин. Им нужны сведения.

— Какие сведения?

— Они хотят, чтобы вы обучили одного молодого человека Шести Ритуалам. Им нужен вагар, умеющий пользоваться кристаллами.

— Праведное небо! Я не могу. Ни один вагар не сможет овладеть этим искусством. Прошу тебя, Межана, помоги мне.

— Это не в моих силах, господин. Меня держат тут же, в подвале, и грозятся убить, если вы не согласитесь. И вас они, разумеется, тоже убьют.

— Убьют? Я не хочу! О Межана, что же мне делать?

Она присела рядом с плачущим аватаром, гладя его по длинным синим волосам.

— Если, по вашим словам, ни один вагар не может овладеть этим искусством, какой будет вред, если вы все-таки поучите их? Это сохранит вам жизнь, притом они обещают перевести вас в комнату получше, со светом, и хорошо вас кормить. А меня, — добавила она шепотом, — обещают выпустить. Выйдя отсюда, а тут же оповещу стражу, и вас освободят.

— Да. Хорошо. Я согласен учить их. Передай весть Раэлю — он будет знать, как поступить.

— Сделаю, господин.

Три недели Балиэль обучал Пендара Ритуалам. Поначалу дело двигалось туго, но на двадцать седьмой день Пендар сумел оживить увядший цветок и после этого стал быстро делать успехи.

Аватары тем временем обшаривали город в поисках пропавшего подвижника.

Однажды утром к Межане явился Вирук. Она была наслышана о нем, и эти слухи бодрости не внушали. Безжалостный, жестокий убийца, скрывающий свое зло под маской внешнего обаяния.

Испуганная служанка провела его в комнату, и Межана поднялась ему навстречу.

— Господин оказывает великую честь моему дому. К сожалению, я ничем не могу служить вам — ведь строгость расовых законов известна всем.

— Не надо играть в эти игры, милочка, — улыбнулся он. — Твои затейницы предлагают свои услуги всякому, у кого достанет на это золота, в том числе и моим аватарским собратьям. Поэтому не будем ходить вокруг да около. Когда ты в последний раз видела подвижника Балиэля?

— Клиенты ценят мою скромность, господин. Никто не будет ходить ко мне, если станет известно, что я распустила язык.

— Ну что ж, — грустно молвил Вирук, доставая кинжал. — Сейчас я отрежу тебе левую грудь, корова, и мы поговорим без уверток.

— Он был здесь три недели назад.

— Когда он ушел? — спросил Вирук, не убирая кинжала.

— С вашего разрешения, господин, мне придется спросить об этом… затейника, составлявшего компанию подвижнику. Я не слежу за тем, когда гости уходят.

— Позови его.

Межана позвала, и юноша, войдя, поклонился Вируку. Опрошенный, он сказал, что Балиэль ушел сразу после полуночи.

— Ты провожал его до двери? — спросил Вирук.

— Нет, господин. Я заснул.

Вирук, узнав имя и место жительства затейника, отпустил его.

— Надеюсь, вы не станете передавать благородному подвижнику наш разговор, — сказала Межана. — Он очень хороший клиент, и его визиты делают нам честь.

— Сомневаюсь, что он почтит вас опять. Кто знал о его здешних забавах?

— Он приходил дважды в неделю по тем же дням, господин. Я знала об этом, и мои затейники тоже. Экипаж ожидал его в конце улицы, около полумили отсюда. Кучер тоже знал, и многие могли видеть, как он выходит. С ним что-то случилось, да?

— По всей видимости, — беспечально ответил Вирук. — Он хвастун, пустозвон, и никто о нем плакать не стал бы, тем не менее он аватар, поэтому следствие будет продолжено. Сколько он, кстати, платил за свои удовольствия?

— Пять золотых, господин.

— Тебе будет его не хватать.

— Я не люблю терять завсегдатаев. Я думала, что подвижник просто уехал куда-то. Мне известно, что у него есть дом в Бории — может быть, он там?

— Его никто не видел с тех пор, как он вышел из твоего заведения. Ты говорила с ним в тот последний вечер?

— Да, господин.

— Каким он тебе показался?

— Здесь он всегда был весел, господин. Искренне надеюсь увидеть его снова.

Вирук пристально посмотрел на нее, и у Межаны забилось сердце под взглядом его светло-серых глаз.

— Парня, с которым он спал, я допрошу завтра. Пришли его в офицерский корпус, и пусть спросит меня.

— Хорошо, господин. Но могу поручиться: он славный мальчик и никогда не причинил бы подвижнику зла. Он был очень к нему привязан.

— Тогда ему нечего бояться.

На другой день парня положили на кристаллы, и он умер.

…Межана снова застонала от боли. Она не могла больше пошевелиться, и веки у нее отяжелели. Смерть нашептывала ей что-то, как верный любовник.

Узнав о смерти юноши, она отправилась на склад и с помощью двух сильных мужчин погрузила Балиэля головой вниз в бочку с морской водой. Она стояла и смотрела, как он дрыгает ногами и пускает пузыри. После его труп сбросили с причала.

…Чья-то рука коснулась ее. В груди вспыхнул огонь, и Межана закричала.

— Тише, Межана. Дай мне вылечить тебя.

Она открыла глаза и узнала деревенскую девушку, которую отвела в гостиницу к Баджу.

— Мне уже ничем не поможешь, — сказала Межана.

— Посмотрим, — улыбнулась девушка.