Сипстрасси: Камни власти - Эхо Великой Песни

Вирук направил усталого коня вверх по склону. Никлин и еще шестнадцать человек скакали за ним.

С вершины он увидел склад боеприпасов, где стояли покрытые холстом бочки.

Склад охраняла сотня кралов, расставленная широкой дугой.

Вирук, не задумываясь, помчался вниз с холма.

Аватары тоже раскинулись веером. Алмеки стреляли по ним с вершины. Первый залп уложил пятерых лошадей, второй еще семерых. Шестеро оставшихся всадников мчались на кралов.

Звери бросились им навстречу.

— Обходи с флангов! — рявкнул Вирук.

Никлин повернул коня вправо. Один аватар последовал за ним, трое других повернули налево. Кралы разделились надвое, чтобы загородить им дорогу, и Вирук проскочил в образовавшийся проем.

Трое кралов успели выскочить навстречу. Вирук застрелил двоих и двинул коня на третьего. Зверь разодрал коню глотку.

Вирук откатился в сторону и выстрелил кралу в морду.

К нему бежали другие звери. Он повернулся на каблуках и припустил к бочкам, стоящим ярдах в трехстах от него.

Вдоль краев лагеря была устроена засада, откуда теперь появилось больше десятка солдат. Вирук метнулся вправо, уходя от выстрелов, но недостаточно быстро — свинцовый заряд попал ему в бедро.

Он рухнул набок. Кралы были совсем близко. Вскочив на ноги, он застрелил троих и услышал топот копыт. К нему летел Никлин.

Алмеки дали еще один залп, и Никлин упал с коня. Вирук ринулся наперерез обезумевшему от страха скакуну, ухватился за седло, вскочил верхом и поскакал на алмеков. Почти все они перезаряжали свои дубинки, но двое выстрелили, и один попал Вируку в верхнюю часть груди.

Вирук направил коня мимо бочек, к реке. Там он спешился и вскарабкался на крутой пригорок. Стоя на коленях, он спокойно дождался, когда кралы добегут до подножия. Он, как и все аватары, знал, что сегодня умрет, и теперь думал о своем саде. Он улыбнулся, представив себе лицо Кейля, когда тот узнает, что хозяин завещал ему дом, землю и все свое состояние.

Вирук надеялся, что Кейль возьмет к себе маленького горшечника.

Он прицелился и послал разряд в составленные вместе бочки.

Огненный столб ударил в небо, и туда же взлетел Вирук.

Грохот был такой, что битва прервалась. Все смотрели, как дым поднимается все выше и выше. Дисциплинированные алмеки первыми оправились от столбняка и дали залп по рядам вагаров.

Вагары тоже очнулись и снова пошли в наступление. Ими командовал Пендар, шагавший в середине шеренги. Из ссадины у него на лбу текла кровь, но он не чувствовал боли. Те несколько уроков фехтования, которые дал Талабан, сохранили ему жизнь, и он убил уже двух алмеков. Солдаты, сомкнувшись вокруг него, дали Пендару краткую передышку, и он огляделся.

Вагаров было раза в три больше, чем алмеков, но те, пользуясь отсутствием боевой выучки у противника, держались стойко.

Пендар при всей своей неопытности чувствовал, что перелом близок. Вагары терпели большие потери — еще немного, и их отбросят назад.

Подумав об этом, он заметил, что алмеки заходят с флангов.

Если им это удастся, понял он, они смогут без помех поливать огнем его незащищенный правый фланг.

В это время где-то на востоке запели трубы, и на холмах показались шеренги пехотинцев в бронзовых доспехах, с длинными щитами и копьями. Их были сотни. Под звуки труб они построились в четыре ряда и ринулись на совершающих свой маневр алмеков. Загремели огневые дубинки, но щиты наступающих воинов приняли удар на себя.

Копья протянулись вперед. Алмеки с трудом выдерживали их натиск. Затем копейщики расступились, и в атаку пошли воины с мечами. За несколько мгновений алмеков изрубили на куски, а немногие уцелевшие отошли назад.

Радость волной захлестнула Пендара. Перелом в самом деле произошел: теперь алмеки отбивались, отступая вверх по склону к своим кораблям.

Отчаявшиеся было вагары снова воспряли духом. Пендар скомандовал наступление, и его бойцы устремились за ним, рубя бегущих алмеков.

Отступление перешло в бегство: враг беспорядочно улепетывал к реке. Кое-где еще возникали островки сопротивления, но их быстро подавляли.

Межана на городской стене, видя, что победа близка, послала в бой последние отряды ополченцев.

Воины в бронзовой броне шагали по полю ровным строем, под барабанную дробь. Алмеки, спасаясь, бросали оружие. Некоторые падали на колени, прося пощады, но пощады не было никому.

Добежав до реки, ошеломленные алмеки увидели, что их суда уходят, и в полной растерянности сдались на милость наступающих вагаров.

Пендар, которого вдруг придавила усталость, не участвовал в избиении. Час расплаты настал, и люди больше не нуждались в его приказах.

Человек в бронзе подошел к нему и спросил, снимая шлем:

— Кто здесь командует — ты?

— В некотором роде, — ответил Пендар, любуясь невероятной красотой воина, его волосами, окрашенными золотом на висках, и большими лиловыми глазами.

— Меня зовут Аммон. Кажется, я пришел вовремя?

— О да. Но Пагару все еще в осаде, и ваша помощь была бы весьма кстати.

Аммон оглядел поле битвы и спросил:

— Где аватары?

— Погибли, уничтожая боеприпасы противника.

— Вот откуда взялся тот гром. Я думал, что небо рухнуло на землю. Говоришь, они все убиты?

— Это было героическое, великолепное зрелище.

— Жаль, что я его пропустил. Выходит, городом правит теперь госпожа Межана?

— Временно, пока мы не выберем городской совет.

— Мне сдается, вам нужен царь — но с этим можно подождать и до завтра.

Когда первые десять аватаров вместе с Ро сели в серебряную ладью и направились к озаренному луной берегу, Софарита позвала к себе Метраса.

— Ты должен плыть назад с той же скоростью, как мы шли сюда, — сказала она. — Если все будет хорошо, это станет последним путешествием «Змея».

— Почему последним? Не понимаю. Его энергии хватит еще на долгие годы, даже и с Музыкой.

— Нет, не хватит. Пирамида Ану отнимет силу у всех кристаллов — для того она и строится. Ану предвидел пришествие Королевы Кристаллов. Если при завершении пирамиды корабль все еще будет в море, он затонет.

— Как же мы тогда вернемся за вами?

— Вы не вернетесь.

Софарита отошла от него и заняла место между Талабаном и Пробным Камнем, стоящими у борта. Серебряная ладья вернулась. Талабан спустился в нее по веревочной лестнице, за ним Пробный Камень, за ним десять оставшихся аватаров. Софарита сошла последней. Суставы у нее болели, левое бедро прожигало огнем.

Талабан помог ей слезть, и ладья полетела к берегу.

— Теперь ты мне скажешь, что произошло в Эгару? — спросил он.

— Враг побежден, но дорогой ценой.

— К дьяволу цену! Раэль — великий стратег.

— Был. Он мертв, и цена больше, чем ты думаешь. Все аватары погибли вместе с ним.

Люди в лодке безмолвно выслушали ее рассказ о разрушении Библиотеки, о последней атаке, о том, как Вирук, прорвавшись сквозь заставу двуногих зверей, произвел свой последний выстрел.

— Аммон бежал из города, чтобы собрать остатки своей армии, — добавила она, — и подоспел вовремя, чтобы решить исход боя.

Лодка причалила к берегу, но никто не двинулся с места.

— Мы последние, кто остался из нашего народа, — сказал Талабан.

Софарита смотрела на аватаров. В их задумчивых, опечаленных лицах не было теперь и следа надменности. Из богов они превратились в людей, потерявших своих близких и любимых.

Молчание нарушил Пробный Камень. Он положил руку Талабану на плечо и сказал:

— Теперь надо убить Алмею. Да?

Талабан, не ответив, перелез через борт и побрел по воде к берегу. Остальные последовали за ним. Тем, кто ждал на берегу, рассказали о несчастье. Ро побежал к лодке, чтобы помочь Софарите.

Выйдя на берег, она глубоко вздохнула:

— Обратного пути нет, подвижник Ро.

— Я сам этого захотел. Они все мертвы? Это правда?

— Правда.

— Мы стали себялюбцами, — помолчав, сказал он, — но так было не всегда. Мы дали миру цивилизацию, письменность, архитектуру, поэзию, науку. Надеюсь, что нас будут поминать не только дурным, но и добрым словом.

— Людская память изменчива. Сперва вы войдете в легенду, потом станете богами, которыми так желали быть. В случае нашей победы, конечно.

Из-под деревьев на берегу вышла стройная фигура. Софарита узнала в ней женщину, одну из волчьих воинов Одноглазого Лиса. Лицо воительницы покрывали черные и красные полосы. Пробный Камень издал вопль и бросился к ней. Женщина стояла неподвижно.

— Вот и все, — остановившись перед ней, сказал он. — Зима души моей миновала.

Она без улыбки протянула ему левую руку. Пробный Камень взял ее и прижал к своему сердцу.

— Ты слышала мои молитвенные песни? — спросил он, — Все до единой. А ты? Ты чувствовал, как мое сердце рвется к тебе?

— Чувствовал. Айя! Сегодня поистине славный день. Это Суриет, — гордо объявил Пробный Камень Талабану, держа женщину за руку. — Жена моя и судьба. Теперь я умру счастливым. А это Кормчий Черного Корабля, — объяснил он на анаджо Суриет, — который обещал привезти меня к тебе. Он хороший человек, славный воин. Он поможет нам победить захватчиков. Прими его, как брата души моей.

Суриет, выйдя вперед, приложила ладонь сперва к сердцу Талабана, потом к своему, сказала что-то Пробному Камню и направилась к лесу.

— Она говорит, надо идти, — сказал анаджо. — Враг близко.

Талабан кивнул и повел за собой аватаров. Около часа они шли за Суриет по оленьей тропе через лес. Софарите идти было трудно, и она начала отставать. Ро окликнул Талабана, и тот, подбежав к Софарите, спросил:

— Что с тобой?

—  — Мои суставы кристаллизуются. Далеко мне не уйти.

Талабан сунул свой зи-лук Ро и взял ее на руки. Она была легче, чем он ожидал. Ро приуныл. Сам он, малорослый и слабосильный, не смог бы нести ее, но страдал, видя ее в объятиях другого.

Софарита с облегчением обняла Талабана за шею.

Призрачный лунный свет заливал лес, и деревья стояли не — , подвижно в безветренном воздухе. Суриет и Пробный Камень молча шагали бок о бок во главе отряда.

Перед рассветом Суриет вдруг вскинула руку и присела.

Аватары остановились. Талабан поставил Софариту на землю и подошел к Суриет. Она, приложив палец к губам, указала направо, где в большой лощине у ручья горели костры, и знаками дала понять, что лагерь нужно обойти слева. Талабан кивнул, и движение возобновилось. Он шел теперь рядом с двумя анаджо, передав Софариту другому аватару.

На рассвете они вышли из леса и увидели впереди горную гряду, но не от этого зрелища у них захватило дух. За горами высилась черная стена, и тянулась она, насколько хватал глаз.

— Алмекская земля, — сказал Пробный Камень.

Талабан не мог оторвать глаз от этого противного природе явления.

— Она тянется на сотни миль, — добавила Софарита.

— Теперь открытое место. — Пробный Камень показал на неширокую равнину между лесом и горами. — Опасно.

Талабан предупредил аватаров, и на их зи-луках вспыхнули световые струны.

— Пошли, — сказал он.

Аватары расположились широкой линией, держа луки наготове. До подножия гор им предстояло пройти не меньше мили Открытого пространства. Они преодолели половину этого расстояния, когда один из аватаров издал предостерегающий возглас. Из леса позади них появились вооруженные люди.

Преследователи отставали на полмили, но аватарам приходилось нести Софариту, и Талабан знал, что алмеки подойдут к ним на расстояние выстрела задолго до спасительных гор.

Отправив половину людей вперед, он с десятью аватарами остался на месте. Дальность выстрела огневых дубинок составляла ярдов сто, наполовину меньше, чем у зи-луков, и Талабан надеялся задержать погоню.

Алмеки перешли на бег, расстояние сокращалось. Пятьсот ярдов, четыреста…

— Готовьсь! — вскричал Талабан. Преследователей было не меньше пятисот.

Триста ярдов, двести…

Талабан пустил разряд, потом другой, потом третий. Зилуки запели, и больше тридцати алмеков упало наземь, но остальные продолжали двигаться вперед.

— Еще! — крикнул Талабан.

Алмеки потеряли еще двадцать человек, но это их не остановило.

Грохнули огневые дубинки. Одному аватару пуля попала в лоб, и он повалился без единого звука.

— Отходи! — скомандовал Талабан, и аватары пустились бегом через травянистую равнину. Ранили еще одного, но он продолжал бежать.

— Все аватары ко мне! — закричал Талабан.

Солдат, который нес впереди Софариту, опустил ее на землю, забрал у Ро свой зи-лук и вместе с девятью другими побежал назад. Аватары принялись стрелять по наступающим алмекам и уложили больше сотни. Остальные, припав к земле, перезаряжали свои дубинки. Новый залп ранил трех аватаров и убил одного.

Софариту теперь нес Пробный Камень. Они поднимались по склону горы и почти уже добрались до леса. Талабан, дождавшись, когда они скроются из виду, повел в гору аватаров.

Алмеки, поднявшись, дали залп им вслед. Еще один аватар покачнулся, раненный в ногу, но тут же побежал дальше.

Еще дважды Талабан разворачивал аватаров, чтобы ответить врагу огнем из зи-луков.

Потом они наконец добежали до леса, и их выстрелы причинили страшный урон оставшимся на открытом склоне алмекам. Более половины вражеского отряда было убито, остальным пришлось отступить.

— Нельзя не восхищаться их мужеством, — заметил Ро, обращаясь к Талабану.

— Да, в смелости им не откажешь, — кивнул тот. — Куда теперь, подвижник?

— Софарита велела продолжать восхождение. Ей нужно подняться выше алмекской земли — только оттуда она сможет атаковать Королеву Кристаллов.

Двое раненых вызвались остаться, чтобы задержать врага.

Талабан, дав согласие, пожал им руки и двинулся в гору вместе с остальными.

— Они погибнут, — сказал Ро.

— Они знают об этом, — ответил Талабан.

Снизу послышались выстрелы огневых дубинок и вопли умирающих.

У водопада из кустарника вышли воины анаджо. Одноглазый Лис обнял Пробного Камня и повернулся к Софарите:

— Мы задержим их. Ступайте вперед.

Она взяла шамана за руку. Он ощутил, как вливается в него сила.

— Спасибо тебе, — кивнул шаман.

— И тебе, — сказала она. — Это небольшая награда за спасение моей жизни.

Одноглазый Лис обратился к Талабану, но аватар не смог понять ни слова.

— Он приветствует тебя, — перевел Пробный Камень. — И говорит, что с севера подходит свежий отряд алмеков.

— Надо занять оборонительную позицию в таком месте, где можно продержаться подольше, — решил Талабан.

Пробный Камень перевел это Одноглазому Лису, оба анаджо наскоро посовещались, и Пробный Камень сказал:

— Он говорит, такое место есть. Но людей у нас мало, и долго мы его не удержим. Может быть, день.

— Нам нужны по меньшей мере два дня, — покачала головой Софарита.

— Мы дадим их тебе, если только будет возможно, — пообещал Талабан.

За прошедшие «годы» рабочие в долине Каменного Льва тесно сплотились между собой. Поначалу это удивляло Яшу.

Одно дело — завербоваться на двадцать лет, соблазнившись большими деньгами, другое — тянуть эту лямку до конца. Но вышло так, что лямку тянуть не пришлось. Пирамида, растущая ряд за рядом, доставляла им радость, притом они оставались все такими же молодыми и сильными. «Годы» шли, а у них не появилось ни одного седого волоса. Все они постоянно чувствовали себя бодрыми и полными жизни.

Все, кроме Святого Мужа, который старел день за днем.

Дело выглядело так, будто он один принимал на себя бремя прожитых ими лет. Сначала рабочих тревожили перемены в Ану, но со временем они полюбили его за это. Его старческая слабость рядом с их цветущей молодостью трогала их сердца.

Узнав о страшной войне, идущей там, за туманной завесой, они стали ценить безопасность, которую обрели здесь, а когда Ану сказал им, что пирамида спасет города и их семьи, все стали работать еще усерднее.

Теперь, когда строительство близилось к завершению, Яша испытывал странную грусть.

Стоя посреди покинутого лагеря, он смотрел на золотую пирамиду. Сложенная из миллиона двухсот тысяч блоков известняка и гранита, она весила три миллиона тонн и насчитывала двести пятьдесят футов в вышину. Сто рядов камня было в ней, и некоторые глыбы тянули больше двадцати пяти тонн.

Поистине монументальное сооружение.

Ану напоследок поблагодарил рабочих и велел им укрыться в холмах над карьером.

— Враг близко, — сказал он таким слабым голосом, что стоящим рядом пришлось передавать его слова задним рядам. — Но вас не станут разыскивать. Они придут к пирамиде, а потом отплывут прочь на своих золотых кораблях. Даю вам слово. Вы вернетесь по домам и получите все, что вам обещано. Ступайте, и да будет с вами мое благословение.

Яша стоял один около хижины Святого Мужа. Ану попросил его задержаться. Десятник бросил взгляд на хибары, где жили женщины, и от нечего делать прикинул, со сколькими он переспал за эти годы.

Дверь хижины скрипнула, и Ану, медленно, с трудом вышел на свет, неся несколько папирусных свитков.

— Спасибо, что дождался меня, — сказал он.

— Пора уходить, Святой Муж. Давай я тебя понесу.

— Я никуда не пойду, Яша, но ты тем не менее можешь отнести меня. — Ану дрожащей рукой указал на пирамиду. — Вон туда, на вершину.

Леса все еще оставались на месте. Яша донес старика до пирамиды, взвалил на спину и медленно полез наверх. Вершина была плоской, поскольку Ану заявил, что верхушечный камень не нужен. Яша находил это странным — ведь во всем остальном пирамида была совершенна.

Ану сел на золотой камень, и они оба стали смотреть на долину.

— Когда-то я пообещал тебе, Яша, что наша пирамида будет служить не только аватарам, но и всему миру. Ее песнь, когда зазвучит, избавит нас от зла, и враг сгинет.

— Такая красавица будет стоять вечно, — улыбнулся Яша.

— Нет — и года не простоит. Музыка, созданная мною, очень сильна. Зазвучав, она разъест камень, превратит его в прах, и ветры разнесут этот прах по свету.

— Но почему, Святой Муж? — спросил пораженный Яша.

— Мы сидим с тобой на вершине великого источника силы.

Ее, как всякую силу, можно использовать и во благо, и во зло.

Если бы я оставил пирамиду стоять, рано или поздно нашелся бы человек, который переделал бы музыку. В будущем, — с грустной улыбкой продолжал Ану, — люди сделают множество попыток повторить то, чего достигли мы. И кому-то, возможно, это удастся. Я не настолько самонадеян, чтобы почитать себя единственным, кого благословил Исток. Однако время уже замедляет ход, Яша, и нам надо кое-что обсудить. Аватаров в наших городах почти не осталось, власть перешла к вагарскому совету. После причиненных войной разрушений им не захочется выполнять данные аватарами обещания — особенно те, что могут опустошить их казну. Рабочие, вернувшись в город, обнаружат, что платить им никто не собирается. Сейчас мой ученик Шеван как раз оповещает их об этом. В заключение он скажет, что ты о них позаботишься и сдержишь мое обещание.

— Я? Но как, Святой Муж?

Ану вручил Яше два из своих свитков.

— Первый — мое завещание, где я оставляю тебе все, чем владею. Может быть, с наследованием тоже возникнут сложности, не знаю. Второй — это карта, на которой отмечено, где я зарыл двенадцать сундуков с золотом. Этого хватит, чтобы расплатиться со всеми рабочими и всеми женщинами, сохранившими свои таблички.

— Глупо с твоей стороны оставлять столько золота мне.

Отчего ты не завещал его Шевану?

— Я в жизни натворил много глупостей, как любой из живущих на земле, но в этом деле я поступил правильно. Ты Человек гордый и знаешь, что такое честь. Жену свою или дочь я бы тебе не доверил, но мы говорим всего лишь о золоте. Ты расплатишься со своими товарищами и будешь скрупулезно Честен в расчетах.

— Верно, буду, — признал Яша. — Я сделаю это для тебя, Ану. — Он спрятал свитки за пазуху и спросил:

— Почему ты хочешь остаться здесь?

— Я должен. Я и есть вершинный камень, завершающий Музыку. Теперь ступай, Яша. Оставь меня.

Десятник встал, наклонился и поцеловал старика в лоб.

— Люди не забудут тебя, Святой Муж.

— Забудут, как и всех, кто жил до меня, — с улыбкой возразил Ану. — Иди же!

Яша бросил последний взгляд на белобородого старца, сидящего на камне, и стал спускаться вниз.

Талабан, чей зи-лук разрядился, прыгнул с валуна прямо в гущу алмеков. Его меч обрушился на шею одного врага, кинжал вошел в грудь другого. Пробный Камень и еще несколько анаджо, выскочив из засады, тоже ринулись врукопашную.

Внезапность их атаки ошеломила алмеков и вынудила отступить вниз по тропе. Талабан подобрал брошенную огневую дубинку, разрядил ее в бегущих и отшвырнул в сторону.

Глянув на небо, он увидел, что начинает смеркаться. Вот уже почти сутки они сдерживали алмеков. В живых остались только трое аватаров и пятнадцать анаджо. Враг загонял их все выше. Еще один натиск — и они окажутся на открытом месте, где их быстро перебьют.

Кровь из ссадины на лбу стекала Талабану в левый глаз. Он вытер ее и выглянул из-за валунов, отмечавших конец тропы.

Несколько пуль ударило в камень рядом с ним. Он выругался и убрал голову.

— Они опять собираются, — сказал он Пробному Камню.

Одноглазый Лис тоже произнес что-то, и Талабан спросил:

— Что он говорит?

— Что надо держаться до рассвета.

— До рассвета еще далеко.

— Надо что-то придумать, — сказал Пробный Камень.

— Это верно, — с угрюмой улыбкой подтвердил Талабан. — Что предлагаешь?

— Атаковать!

Глава 27

И вот настал день, когда Звездная Женщина и Богиня Смерти сошлись лицом к лицу. Богиня была могущественная, но сердце Звездной Женщины охранял Сторро-Сказитель, тело — бог мудрости Тал-авар, душу — Лунный Камень. Айя! Увидим ли мы вновь героев, подобных им?

Из Закатной Песни анаджо

Высоко на южном склоне горы Софарита взобралась на широкий карниз и присела на корточки. Ро вскарабкался к ней. Дул сильный ветер, и он укрыл Софариту своим плащом.

Они наконец поднялись выше черной стены, протянувшейся через всю землю, и Ро увидел вдали огни какого-то города.

— Чувствуешь ты ее силу? — спросил он у Софариты.

— Да, чувствую. — Откинув плащ, Софарита встала и широко раскинула руки. Ро показалось, что она светится, и он ощутил идущий от нее жар. Она стояла неподвижно и мерцала холодным блеском, словно высеченная изо льда статуя. Он протянул к ней руку, но ее голос произнес у него в голове:

— Не прикасайся ко мне, Ро. Здесь мне суждено умереть.

Эти слова пронзили его сердце кинжалом, и он съежился, укрыв лицо в ладонях.

Кас-Коатль стоял с сотней солдат на северной границе тумана. Его механики делали отчаянные попытки прорваться сквозь заслон, но все они кончались провалом.

Кас-Коатль ждал, не теряя спокойствия. Армия, осаждавшая Пагару, погрузилась на двенадцать золотых кораблей. Теперь эти суда идут назад через океан, и трюмы их доверху полны сундуками с заряженными кристаллами. Когда Алмея поглотит эту энергию, сила вернется к ней, и она преодолеет рок, влекущий их обратно к ледовой погибели.

Неудачи, постигшие их здесь, на востоке, временны. Когда он вернется сюда в следующий раз, здесь не будет аватаров, чтобы взорвать его пороховой запас. Но сначала он должен взять Ану и заставить его обратить свою магию вспять. В случае неуспеха Кас-Коатль уничтожит саму пирамиду. Он оглянулся на десяток повозок, нагруженных последними бочками с порохом.

Холодный ветер пролетел по долине, и Кас-Коатль вздрогнул. Лицо у него, как всегда, ныло от холода. Он провел пальцами по своим твердым стеклянным скулам.

Кристальная болезнь.

Он пришел в ужас, поняв, что захворал ею. Родители отвезли его к усыпальнице Алмеи и там молились за него весь день напролет. Во сне ему явилась сама Алмея и обещала спасти его. Обещание исполнилось, и родители, возрадовавшись, принесли в жертву богине шестьдесят рабов.

Кас-Коатль приложил руку к изумруду у себя на поясе. Камень связывал его с богиней, чья сила отгоняла от него кристальную смерть.

Но за спасение приходилось платить. Алмея не позволяла ему жениться и заводить детей. Он должен был принадлежать ей одной на вечные времена, и Кас-Коатль охотно платил эту цену.

Лишь в последнее время его стали посещать сомнения. Алмеки всегда приводили пленных к зиккурату богини, но никогда прежде ему не приказывали истреблять целые народы. Однако он пошел и на это, надеясь, что с завершением пирамиды Ану бойня будет прекращена.

Что же ждет его теперь? Разве это жизнь — вечно рыскать по свету в поисках новых жертв для богини?

— Господин, — окликнул его один из механиков, — туман поднимается!

— Что ты сделал для этого? — спросил Кас-Коатль.

— Я рад бы похвалиться, но это не моя заслуга, господин.

Окрепший ветер разгонял туман, и Кас-Коатль различал за ним долину с гигантской пирамидой посередине. Отдав команду солдатам, он двинулся вперед.

Войдя в опустевший лагерь, он заметил что-то на вершине пирамиды. Там сидел длиннобородый старец, глядя вниз на алмеков. Кас-Коатль приказал двум солдатам свести его оттуда и направил на пирамиду большой зеленый кристалл. Он чувствовал, как из камня уходит энергия, но происходило это чрезвычайно медленно и потери были ничтожно малыми. Кас-Коатль отошел на пятьдесят ярдов назад и попробовал еще раз — утечка энергии прекратилась.

Он рассмеялся, и все его страхи относительно пирамиды Ану развеялись.

Никакой угрозы она не содержит, с облегчением решил он.

Стоило ли столько возиться с этим Ану? Этот аватар просто неудачник. Воздвиг золотую гору, неспособную отнять силу у одного-единственного кристалла. Однако Алмея твердо уверена в его одаренности. Она следила за постройкой и рассказывала Кас-Коатлю, что рабочие поднимали громадные каменные глыбы, словно пустые деревянные ящики. Человек, владеющий подобным искусством, должен был сотворить нечто гораздо более мощное.

До Кас-Коатля донеслась музыка. Старик на вершине пирамиды играл грустный, задумчивый мотив. Изумруд на поясе алмека начал вибрировать, и потрясенный Кас-Коатль понял, что старик и есть Ану, продолжающий свое чародейство.

— Убейте его! — взревел он, и двое солдат, которые лезли наверх, оглянулись на него. — Убейте старика. Быстро! — Солдаты на лесах сняли с плеч огневые дубинки. Музыка смолкла, а старик подошел к самому краю и простер руки, как бы приветствуя собственную смерть. На миг Кас-Коатль испытал облегчение: солдаты еще не добрались до вершины, и кто мог знать, на что еще способен Ану. Но вид святого старца, раскрывшего руки навстречу своим убийцам, внезапно наполнил его леденящим страхом. Кас-Коатль был воспитан на кровавых жертвенных ритуалах и знал, какую силу они могут дать.

В это страшное мгновение алмек понял, что смерть — именно то, что нужно Ану. Он хочет, чтобы его кровь пролилась на камни.

— Не-ет! — бросившись вперед, завопил Кас-Коатль.

Огневые дубинки выпалили, и Ану повалился навзничь. Несколько мгновений ничего не происходило, и Кас-Коатль почти поверил, что ошибся.

Потом камень у него на поясе задрожал и разбился на тысячу кусков.

Суставы Кас-Коатля стекленели, кожа туго натягивалась.

Страшная боль прошила его, как будто красные пауки терзали изнутри его грудь и живот. Он хотел закричать, но паралич сковал его горло. Левая нога рассыпалась, и он повалился на траву. Правая рука отломилась, и Кас-Коатль перестал существовать как живое, мыслящее существо. Безмолвная музыка пирамиды пронеслась над его кристальным трупом, и тело покрылось трещинами, растущими, как паутина. Кас-Коатль разлетелся на части, оставив на земле только доспехи, шлем и сапоги.

Алмеки, лишившиеся вождя, отошли от пирамиды, боясь, как бы ее гнев не обратился на них.

Бросив бочки с порохом, они устремились к реке, где ждали корабли, чтобы отвезти их домой.

Одноглазый Лис собрал своих людей вокруг себя и обошел их с пением, прижимая ладони к векам каждого. Вслед за своими он перешел к аватарам. Талабан догадывался, что шаман молитвой вселяет силу в воинов.

Это подтвердилось, но не так, как ожидал Талабан. Вокруг стояла непроглядная тьма, потому что луна зашла за тучи — но когда Одноглазый Лис отнял руки от его глаз, Талабан стал видеть ясно, как днем. Красок не было — только черный, белый и серый цвета.

— Искатели крови хотят напасть на нас, — сказал шаман, — но во тьме они слепы, и мы обрушимся на них сами, как горные кошки.

Четырнадцать анаджо и Суриет, вооруженные луками и стрелами с кремневыми наконечниками, растаяли в подлеске. Талабан хотел пойти с ними, но Одноглазый Лис удержал его.

Шаман коснулся его лба, и Талабан услышал в голове его голос:

— Ты производишь слишком много шума, мой друг. Оставайся здесь со своими братьями и убивай каждого, кто дойдет до конца тропы.

Он ушел, а Талабан, приготовив меч и кинжал, занял с тремя своими аватарами позицию на вершине взгорья. Алмеков будет не меньше сотни, и анаджо, даже наделенные ночным зрением, не смогут остановить их всех.

«Здесь я и умру, — внезапно подумал он. — Я не прожил даже той недели, которую посулил мне Ану». Талабаном овладел страх, ему стало тошно. «Не хочу умирать на этой чужой горе, — думал он. — У меня нет сыновей, которые передали бы мою кровь грядущим поколениям, нет жены, чтобы оплакать меня». Талабан не дрогнул, когда Ану предрек ему смерть, но он надеялся, что Софарита спасет его. Теперь Софарита была далеко, и ему впервые в жизни захотелось убежать от боя. Но он не побежал. Он не мог. Вид аватара справа от него отвлек Талабана от унылых мыслей: зрачки у того сузились, как у кота.

По лицу солдата Талабан понял, что и сам выглядит не менее жутко, и невольно ухмыльнулся. Аватар ответил тем же и протянул ему руку. Талабан пожал ее и обменялся рукопожатием с каждым из своих воинов.

— Это не столь великолепно, как последний выезд Раэля, — сказал он. — Но мы жили, как боги, и умрем, как люди, — этого, думаю, довольно.