Ветхая соломенная шляпа с широкими полями защищала его затылок от полуденного солнца. Вся горка была засажена цветами: бледно-розовым скальным жасмином, разноцветным душистым горошком, белыми колокольчиками. Садовник подкапывал корни сорняков медной вилкой, выдергивал стебли и складывал их в полотняный мешок у пояса. Постепенно он перебрался через верхушку горки и занялся тимьяном, растущим у задней стены сада. Он работал с бесконечным терпением человека, живущего в ладу с землей, даже с сорняками обращаясь бережно и ни разу не Повредив садовые растения. Его движения дышали миром и покоем.
По мощеной дорожке к нему подошел человек, костлявый, широкоплечий, уже немолодой. Коротко остриженные волосы припорошила седина, лицо загорело и обветрилось от многолетней работы на свежем воздухе. Садовник улыбнулся ему и спустился вниз.
— Все отлично, Кейль, — сказал он. — У тебя всюду полный порядок, вот только фиалки меня беспокоят.
Они вместе прошли к голубой веронике, растущей рядом с красным диким тимьяном. У их соседки, желтой лесной фиалки, листья потускнели и покрылись пятнами.
— Почва тут плохо держит влагу, господин, — сказал Кейль, опустившись на колени и погрузив пальцы в землю. — Надо добавить торфа или соломы — сегодня я этим займусь. — Он оглянулся через плечо. — И солнце их слишком сильно припекает.
— Тут была хорошая тень, пока можжевельник не засох, — кивнул садовник. — Надо устроить с запада заслон из каких-нибудь ползучих растений, пока плакучая береза не примется.
Может, жасмин посадить?
— С заслоном вы хорошо придумали, господин, только из ползучих я предпочитаю желтый ломонос. И думаю, вы слишком полагаетесь на березу. Деревья эту почву не любят — слишком тоща.
— Саду нужны деревья. Они увлекают взгляд и дух ввысь, дают глубину и тень. Кипарисы, во всяком случае, прижились на славу.
— Да, господин, потому что вы извели уйму денег на орошение. Без него они и месяца бы не протянули.
— Для чего же еще они нужны, деньги? — засмеялся садовник. — Сад — это место, где живет красота, он угоден Истоку.
— Кстати о деньгах, господин: болотные ноготки прибудут завтра. Кажется, они неплохо перенесли дорогу.
— Превосходно. Дальний пруд как раз в них нуждается — его надо немного позолотить. Помни только, что они должны расти у самой воды, где всегда влажно.
— Я болотных ноготков никогда в глаза не видал. Не знаю, как за ними ухаживать.
Садовник с улыбкой хлопнул Кейля по плечу:
— Ничего, научишься. А если погибнут, я еще куплю. Со временем они у нас будут расти как надо.
На садовой дороже показался аватар, и Кейль с поклоном попятился.
— Твой сад не перестает меня восхищать, Вирук, — сказал подвижник-маршал. — Столько красок, столько ароматов.
Вирук-воин, сменивший добряка-садовника, отряхнул руки от земли и проводил гостя к беседке, где под навесом из дикого винограда стояли удобные стулья.
— Чему обязан удовольствием видеть вас, кузен? — спросил Вирук, бросив наземь соломенную шляпу.
— Аммон набирает регулярную армию. Мои шпионы докладывают, что солдаты у него бравые и дисциплинированные.
— Сколько у него людей?
— Пять тысяч, которые он разбил на пятьдесят сотен. У каждого солдата бронзовый панцирь, шлем и деревянный, укрепленный бронзой щит. Вооружены они в основном короткими мечами, у фланговых двенадцатифутовые копья.
— Любопытное новшество. Хотите, чтобы я убил Аммона?
— Нет. Это войско может нам пригодиться.
— Думаете, грязевики будут сражаться на нашей стороне? — засмеялся Вирук.
— В противном случае пришельцы либо завоюют их, либо уничтожат.
— По-вашему, они достаточно сильны для этого?
Раэль потер красные от усталости глаза.
— Мы правим этой страной, хотя нас всего пятьсот человек. Пришельцы, а с ними их главные города, пережили катастрофу без потерь. Их тысячи, Вирук, и один Исток знает, какое у них оружие.
— Что вы хотите мне поручить?
— Поезжай к Аммону. Расскажи ему обо всем. Заверь его, что если на эрек-йип-згонадов нападут, мы поддержим их всеми доступными нам средствами. У него помощи не проси — мы не должны проявлять слабость, но если он сам предложит, любезно соглашайся.
— Не лучше ли поручить эту миссию кому-нибудь из подвижников, кузен? Я ведь не дипломат. Мне проще перерезать этому дикарю глотку, чем сесть с ним за стол.
— Именно поэтому ты лучше всех подходишь для этой роли. Аммон знает, что ты за человек. Он будет вести себя настороженно, однако прислушается к твоим словам. Я пристально слежу за ним с тех пор, как он стал царем. Он сильнее своего отца и умнее всех тех вождей, с которыми мы до сих пор имели дело. Из него получится надежный союзник.
— Или смертельный враг.
— Верно. Ты останешься в его столице как мой посол. Я уже известил его о твоем приезде.
— Я предпочел бы находиться здесь, когда прибудут новые аватары.
— Знаю, что предпочел бы.
— Итак, вы отказываете мне в просьбе направить меня к Талабану?
— Боюсь, что в сражениях у нас не будет недостатка. Я хочу, чтобы ты был при Аммоне, когда это начнется.
Вирук налил себе воды из кувшина.
— Пять городов вскоре могут подвергнуться атаке, кузен, а таких бойцов, как я, у вас больше нет. Это безумие — отсылать меня прочь в такое время.
— Возможно, ты и прав, Вирук. Но что, если их корабли пройдут мимо нас и двинутся вверх по Луану? Что, если свой первый удар они нанесут по землям грязевиков? В этом случае они зажмут нас в клещи. Если бы это побережье атаковал я, то именно так и поступил бы. Грязевики менее сильны, чем пять городов. Нам будет трудно сражаться на два фронта, Вирук. Я посылаю своего первейшего воина в то место, которое внушает мне наибольшие опасения. Возьми с собой десять аватаров — самых лучших.
— Вы хотите завоевать меня лестью, — усмехнулся Вирук, — и будь я проклят, если вам это не удалось! Хорошо, кузен, я сделаю это ради вас.
Раэль кивнул и поднялся с места.
— Если они явятся туда, Вирук, защищай Аммона как своего кровного родича. Они первым делом попытаются убить царя, но этого нельзя допускать. Если они возьмут его столицу, пробивайся с ним сюда, захватив как можно больше его людей, — Каких-нибудь несколько дней назад я посулил выпустить ему кишки, — засмеялся Вирук. — А теперь должен его защищать? Право же, Раэль, с вами не соскучишься. А сейчас прошу извинить — меня ждет работа в саду.
— У твоего садовника цветущий вид, — улыбнулся Раэль. — Могу поклясться, что в мой прошлый визит он выглядел старше.
— Видимо, работа рядом со мной идет ему на пользу.
— Ты нарушаешь чересчур много правил, кузен. Будь осторожнее.
— Кейль имеет для меня большую ценность. Он спас мои пульсатиллы, улучшив дренаж и подрезав соседние растения, чтобы дать им больше света. Без него они погибли бы, а что за сад без пульсатилл?
— Хочу уточнить кое-что. — Раэль расплылся в улыбке. — Заботься об Аммоне не как о своем родиче, а как о своем цветке.
— Да, я охотно посадил бы его в землю — головой вниз.
Подвижник Ро отправлял обязанности судьи уже два часа, и это успело ему наскучить. Дела разбирались в основном мелкие, и он пока приговорил к вытяжке только двоих — всего к пяти годам в обоих случаях. Перед ним лежали два списка. В одном перечислялись судебные дела. В другом — нужды Кристальной Палаты. Получалось, что сегодня он должен вынести двадцать два смертных приговора, чтобы удовлетворить ее требования. Ро понимал, как важно пополнять запасы энергии, и не слишком дорожил вагарами, которых судил. Но закон есть закон, и ничто не заставило бы его отступить от закона.
Если человек украл хлеб, чтобы накормить семью, и не применил при этом насилия, ему полагается самое большее пять лет.
Ро резко оборвал обвинителя, который пытался усугубить вину подсудимого тем, что пострадавший, пустившись в погоню за вором, упал и растянул себе лодыжку.
Ро пребывал не в лучшем настроении. Он не любил Третью судебную палату в восточном квартале. Зал здесь был маленький и тесный, судейский помост возвышался над полом всего на два фута, и судье приходилось выходить из боковой комнаты под местами для публики. Это давало вагарам возможность смотреть на него сверху вниз. Судье следует выходить из двери позади помоста, как во всех остальных залах.
Теребя раздвоенную синюю бородку, Ро взглянул на галерею для зрителей. Ни одного аватара, заполнена только половина мест. Он оправил синюю мантию, попил воды из хрустального кубка и сделал страже знак ввести следующего обвиняемого.
Это было дело об изнасиловании. Потерпевшая, богатая толстая вагарка средних лет, заявляла, что ее садовник забрался к ней в спальню и подверг ее насилию, чему помешал ворвавшийся в комнату муж. Обвинение требовало смертного приговора.
— Оружие на месте преступления найдено? — спросил Ро у обвинителя.
— Нет, подвижник. Подсудимый применил силу, чтобы добиться своего.
Ро, лениво просмотрев дело, обратил взгляд на маленького тощего подсудимого. Тот нервно моргал, и пот стекал ему в глаза.
— Здесь сказано, что его одежда найдена внизу вместе с платьем женщины. Как, спрашивается, он уговорил ее пойти с ним наверх?
Обвинитель, заметив, что Ро раздражен, заметно побледнел:
— Он угрожал ей смертью, подвижник.
Ро прочел показания еще раз.
— Он работал у этой женщины и ее мужа четыре года, а жил во флигеле с другими работниками. Вы хотите уверить суд, что он рисковал своей жизнью и своим заработком, наверняка зная, что его поймают, ради того, чтобы переспать со своей хозяйкой против ее воли? Надеюсь, что это не входит в ваши намерения. Из протоколов следует, что на потерпевшей не обнаружено никаких следов насилия, и ее одежда тоже цела.
Платье, аккуратно сложенное, лежало на стуле. Добавим к этому два кубка с вином в спальне. Подойдите ко мне.
Обвинитель, молодой аватар, подошел к помосту. Он был сыном заурядного подвижника, служащего в восточном квартале. Ро наклонился к нему.
— Вы производите впечатление неглупого человека. Зачем вы подсовываете мне это смехотворное дело? Ясно ведь, что она сама соблазнила работника, а муж их застукал. Из-за мужа она и выдумала всю историю, причем выдумала плохо.
— Ее муж — один из самых преданных наших сторонников, подвижник. И занимает высокое положение среди вагаров.
Ро махнул рукой:
— Этот человек освобождается от обвинения. Введите следующего.
Стражники ввели высокую молодую женщину с длинными темными волосами, одетую в домотканое, плохо выкрашенное зеленое шерстяное платье. Против нее выдвигались три обвинения. Чародейство — в нарушение древнего вагарского закона, принятого задолго до прихода аватаров; работа в пределах города без письменного разрешения; наконец, при ней имелось менее пяти серебряных монет, из-за чего она подпала под закон в бродяжничестве. Бродяжничество могло стоить ей двух лет, работа без разрешения еще пяти. Но чародейство согласно старому закону каралось смертью.
Ро медленно и тщательно прочел показания. В город она явилась недавно и якобы вылечила больного горячкой ребенка. Собравшийся народ стал просить у нее помощи от нарывов, головных болей и прочих хворей, и она врачевала всех недужных, возлагая на них руки. Вскоре толпа полностью запрудила улицу, и двое аватарских солдат, растолкав народ, арестовали женщину.
— Твое имя? — спросил Ро.
Женщина рассеянно смотрела куда-то в потолок. Ро, стараясь не думать о ее необычайной красоте, повторил вопрос, и она перевела на него синие глаза.
— Софарита, господин.
— Место рождения?
— Деревня Пасепта, господин.
— Род занятий?
— Пока никакого, господин. Я в городе недавно и еще не получила разрешения.
— И поэтому решила заняться чародейскими фокусами?
Ро заметил, что ей трудно сосредоточиться — казалось, она находится под действием наркотика. Возможно, она просто страдала умственным расстройством. Но голос ее, когда она отвечала, звучал твердо:
— Я не брала за это денег, господин. Серебро, которое отобрали у меня офицеры, было мое. Когда я три дня назад приехала в город, у меня было двадцать шесть монет, но мне пришлось заплатить за жилье и купить кое-какую одежду.
Осталось совсем мало, но это мои деньги.
— Стало быть, ты чародействовала бесплатно?
— Да, господин.
— Но ты не отрицаешь, что занималась чародейством?
— Наверное, нет. До приезда в город я этого не умела. Со мной что-то произошло, но я не знаю что. Теперь я могу зажигать свечи без огня и лечить болезни. Еще я вижу разные вещи… страшные вещи. — Ее голос оборвался, и взгляд вновь сделался отрешенным.
— Что же ты видишь? — спросил Ро.
— Золотые корабли и людей с огненным оружием, которые плывут на них через море. Детей зарывают живыми на вершинах гор, женщин со связанными руками ведут к алтарю и… и убивают. — Софариту начала бить дрожь. — Утром я вышла прогуляться, чтобы очистить голову. Я думала, что шум и суета помогут мне отвлечься. Мне встретилась женщина с больным ребенком. Я знала, что малыш умирает, поэтому подошла и избавила его от горячки. Не знаю, как это вышло. Я просто приложила к нему руку, и его жар перешел в меня, поднялся в голову и там рассеялся.
Мать стала кричать, что это чудо, вокруг нас собралась толпа. Я ничего плохого не сделала, господин.
— Ошибаешься, Софарита. Ты совершила тяжкое преступление. Чародейство карается смертью. Однако закон этот уже устарел, и я должен подумать, прежде чем вынести приговор. Уведите ее, но держите поблизости. Я допрошу ее с глазу на глаз.
Глава 16
Отец, Всего Сущего с великой печалью наблюдал, как его детям причиняют зло. Когда-то они просили его предоставить их собственной судьбе, и Отец обещал, что не станет вмешиваться. Теперь эта судьба постигла их во всем своем ужасе.
Он мог бы спасти их одним мановением, но он дал слово, которого нарушить не мог. Тогда он простер в ночной тиши свою длань и зачерпнул горсть земли. Он слепил из земли женщину, и сорвал с неба звезду, и поместил ей на лоб. Так родилась Звездная Женщина.
Из Закатной Песни анаджо
За день Ро приговорил шестерых мужчин и одну женщину к полной вытяжке и еще трех — к пяти годам. Потом снял у себя в кабинете судейскую мантию и слегка перекусил. Ему не нужно было изучать древний закон о чародействе — женщину, безусловно, следовало казнить. Но она упомянула о золотых кораблях и людях, плывущих через море, чем крайне его заинтриговала.
Ро велел привести ее. В маленькой комнате помещались только стол и два стула, и Софарита, войдя, словно заполнила ее своей красотой. Ее темные блестящие волосы, ее полные зовущие губы оказались теперь совсем близко, и Ро обонял запах ее дешевого лимонного мыла. Ему как-то вдруг стало жарко и неловко. Предложив ей сесть, он поместился по ту сторону стола и попросил:
— Расскажи мне о себе.
— Вы хотите узнать о золотых кораблях, — подняв на него глаза, ответила женщина. — Они вас пугают. — А потом помолчала и добавила:
— Как и я.
— Я не боюсь тебя, женщина, — отрезал он.
— Нет, боитесь. Я напоминаю вам… день в большом парке.
Рядом играют дети. Вы держите за руку красивую женщину, но думаете… о цифрах. О вычислениях. Это ваша жена.
— Расскажи о золотых кораблях, — пересохшими губами вымолвил Ро.
— Почему это происходит со мной? Я не хочу.
— Я помогу тебе, только сначала расскажи о кораблях.
— Сейчас они плывут через море. И несут на себе злых людей. У одного лицо как стеклянное, но это не настоящее стекло. Он нарочно сделал так, чтобы его брови и подбородок походили на кристалл. Он страшный человек. В мыслях у него нет ничего, кроме крови и смерти.
— Откуда они, эти люди?
— Я не хочу этого. Не хочу больше видеть их.
— Мне нужно знать. Это важно. Они плывут, чтобы начать войну?
— Будущего я не вижу, господин. Только то, что есть, и то, что было. Это страшные люди, они калечат и убивают. Они зарывают детей живыми, чтобы накормить… — Взгляд Софариты снова сделался отсутствующим.
— Смотри на меня! Чтобы накормить кого?
— Есть здание… четыре его стены сужаются кверху. Оно сверкает на солнце.
— Пирамида. Это ее они кормят?
— Людей убивают на ее вершине. Кровь по желобкам стекает внутрь, и пирамида поглощает ее… Нет. Не сама пирамида. Что-то внутри. Там похоронено что-то… живое!
Ро провел языком по губам.
— Ты можешь заглянуть туда, внутрь?
— Нет. Но там что-то живет.
— И оно питается кровью?
Софарита моргнула.
— Кровью и кристаллами. Кровь людей, убитых в других местах, проливается на кристаллы, которые потом ссыпают в пирамиду. Я слышу шорох, с которым они сыплются.
Ро помолчал и спросил:
— Сколько кораблей плывет через море?
Софарита молчала. Он повторил свой вопрос погромче, и она вздрогнула.
— Хотите увидеть их своими глазами?
— То есть как?
Она обошла стол и протянула ему руку.
— Я покажу вам эти корабли.
Ро, чувствуя запах ее волос, взял ее за руку — и закружился в вихре буйных красок. Его охватила паника. Но голос Софариты, теплый и успокаивающий, произнес у него в голове:
— Открой глаза и взгляни на небо.
Ро повиновался и увидел, что парит в облаках над сверкающим морем. Он не чувствовал ни страха, ни холода, не видел собственного тела, и близость Софариты обволакивала его теплом.
— Вот они, внизу! Видишь?
По морю плыли тридцать золотых кораблей. У них не было парусов, но они быстро рассекали волны. Ро, не испытывая страха, полетел вниз, к головному кораблю — огромному, вдвое больше «Седьмого змея». Корабль, хотя и многопалубный, держался на воде ловко и устойчиво. Вблизи Ро разглядел, что листы его золотой обшивки прикреплены к деревянному корпусу. Судно насчитывало около трехсот футов в длину и сорока в высоту. По окнам из матового голубого стекла Ро насчитал четыре палубы.
В носовой части верхней он увидел три больших металлических сооружения с колесами, балансирами и длинными стволами фута два диаметром. Ро не имел представления, для чего они служат. Рядом с машинами стояли, рассматривая карты, несколько человек — высокие и меднокожие. Их одежда блистала золотом, на замысловатых головных уборах торчали красные, зеленые и синие металлические стержни.
— Как скоро они придут в Эгару? — спросил Ро Софариту.
— Не знаю. На юге у них еще одна флотилия.
— Покажи мне ее.
В мгновение ока Ро перенесся в знакомые южные льды, где совсем недавно достиг Приобщения. В бухте стояли на якоре пять кораблей. Софарита повела его на сушу, к лагерю пришельцев. Там на снегу из золотых шестов был выложен восьмиугольник. В центре его лежали трое человек, по виду номадов — мертвые, со вскрытой грудью и вырванным сердцем. Пустую грудную полость наполняли окровавленные кристаллы.
Пришельцев в лагере было около тридцати. Несмотря на мороз, они не носили мехов и теплой одежды. Почти все ходили в полотняных туниках, не чувствуя, видимо, холода. Внимание Ро привлекли двое — один в золотых доспехах и головном уборе с металлическими перьями, другой горбун. Они вместе изучали нарисованную на пергаменте карту.
— Что им здесь нужно? — спросил Ро.
— Не знаю. Они причалили два дня назад и убили этих номадов.
— Дай мне приблизиться к ним. Я хочу взглянуть на их карту.
Ро повис над самой головой человека в доспехах, но знаков на карте прочесть не смог. Его, аватара, знающего все существующие в мире языки, это привело в бешенство.
— Почему мы не слышим их? — спросил он.
— Они обладают силой, которая мне незнакома. В их мысли я тоже не могу проникнуть.
С севера к лагерю шагали солдаты — все, как на подбор, рослые и в мехах. Ро пригляделся и понял, что это не люди, а кралы, с перекрещенными на груди черными ремнями, вооруженные железными дубинками. Двое несли шест, на котором болтался связанный номад. Кралы остановились перед воином в доспехах и поклонились ему.
Тот, достав золотой нож, перерезал путы номада, и пленник упал наземь. Воин положил ладонь ему на лоб, и Ро показалось, что у него в голове грянул гром.
— Слышишь теперь? — спросила Софарита.
— Да. Ты могла бы предупредить. Я чуть не умер со страху.
— Понимаешь меня теперь? Я на твоем языке говорю? — спросил воин у пленного.
— Понимаю, — угрюмо ответил номад. Он был молод, и кровь сочилась из его рассеченной щеки.
— Мои люди видели у ледяного озера дворец. Он принадлежит твоему племени?
— Нет. Его построили аватары, давным-давно.
— Аватары? Раса Богов? Бессмертные?
— Да.
— Где они теперь?
— На севере. Боги их покарали, и море захлестнуло их.
Говорят, они заняли северные земли. Я не знаю. Никогда там не бывал.
— А самих аватаров ты видел?
— Да. Приплыл корабль, и они сошли сюда, на лед. Мой вождь продал им бивни мамонта. Они сражались с кралами, стреляя из волшебных луков.
— Выжми из него все, что он знает, — сказал воин горбуну.
Тот стал на колени рядом с пленным, стиснул руками его голову и через минуту встал.
— Готово, господин.
— Можете забирать его, — сказал воин кралам, и один из зверей разодрал пленному горло и грудь — тот даже крикнуть не успел.
— Верни меня назад, — попросил Ро и открыл глаза в своем кабинете.
— Твоя сила — это дар Истока, — сказал он Софарите.
Осознав, что все еще держит ее за руку, отпустил — и тут же пожалел об этом. Давно уже он не позволял себе подобной близости с другим человеком.
— Как вам одиноко, — тихо сказала она.
— Добавляй «господин», обращаясь ко мне, — мягко напомнил он. — Особенно на людях. Если будешь держаться неуважительно, у тебя могут быть неприятности.
— Вы сказали, что поможете мне избавиться от этой напасти.
— Сначала мы должны изучить твою силу. И обратить ее себе на пользу. Эти пришельцы представляют угрозу для всех нас, и твой дар может нам очень пригодиться.
— И вы поможете мне, если я помогу вам?
— Я сделаю все, что в моих силах, — вполне искренне, к собственному удивлению, ответил Ро.
Два дня Талабан обучал свою команду. Он гонял «Змея» на полной скорости по бурному морю, внезапно менял курс, имитируя боевые условия, резко клал корабль на один борт и тут же перекладывал на другой. Он проделывал все это из рубки, а команда внизу занималась своими делами. Вдоль обоих бортов в потайных кожухах помещались энергетические отражатели, препятствующие противнику вторгнуться на корабль, и подъемные щиты для прикрытия лучников.
Утром третьего дня Талабан привел Метраса к запертой двери в носовой части «Змея». В ней тоже имелся золотой треугольник с набором знаков под ним. Талабан объяснил Метрасу их смысл, и оба вошли внутрь.
Капитан включил свет, и Метрас увидел металлический ствол толщиной в бедро человека, прикрепленный к корабельным бимсам. У его основания стоял большой сундук. Талабан открыл его стенку и показал своему помощнику ряды колесиков и дисков.
— В сундуке лежат белые кристаллы и три больших рубина, — пояснил капитан. — Если включить его, он создает заряд энергии, который высвобождается с помощью вот этого рычага.
Смотри внимательно! — Талабан повернул диск. В борту корабля открылись два отверстия, и ствол выдвинулся в одно из них. — На большом расстоянии наводить трудно, но не думаю, что мы будем драться на дальнем расстоянии. Второе окно служит для прицела. Это орудие напоминает гигантский зи-лук, и разряд у него в сто раз мощнее. Может продырявить городскую стену двадцати футов толщиной.
— Да, это огромная мощность, капитан. И энергии, должно быть, требует уйму.
— Да. После трех разрядов оружие нужно перезаряжать, но у нас нет такой возможности. Три выстрела, и оно заглохнет — может быть, навсегда. Поэтому упражняться в стрельбе мы не будем, и ошибаться нам тоже нельзя. Твой пост будет здесь, Метрас.
— Я не подведу вас, капитан, — тихо сказал помощник.
Талабан пристально посмотрел на него.
— Что-то не так?
— Нет, капитан, все в порядке.
— Я заметил, что ты и вся команда… как-то отдалились от меня. В чем дело? Вас тяготят новые обязанности? Или вы испытываете страх перед боем? Говори откровенно.
— Хорошо, капитан, я буду откровенен, но должен сказать, что сам не вижу никаких перемен. Мы — ваша вагарская команда, и дело нашей жизни — исполнять ваши приказания.
Чего же вам больше?
— Например, немного честности. Ну хорошо, оставим это.
Вернемся к орудию. Когда эти корабли только спустили на воду, на них назначали телепатов. Теперь у нас их больше не осталось, и само искусство утрачено. Один стоял рядом с капитаном, другой — внизу со стрелком, и капитан передавал через них приказ открыть огонь. Нам за неимением телепатов понадобится другой сигнал. Когда я включу над тобой вот этот светильник, следующий корабль, который ты увидишь в прицельное окошко, будет твоей мишенью.
— Есть, капитан.
Талабан, запустив руку в волосы, прислонился к орудийному стволу.
— Мы не знаем, сколько у пришельцев кораблей И какое у них оружие. Чтобы выстрелить, мне придется на несколько мгновений убрать защиту. Поэтому момент нашей силы будет также моментом нашей наибольшей слабости.
— Я уже сказал, капитан: можете на меня положиться.
Талабан кивнул и еще раз показал Метрасу все тонкости управления орудием. Убедившись, что помощник все хорошо усвоил, он велел ему убрать ствол и закрыть люк.
Они вышли из орудийной камеры, заперли дверь, и Талабан вернулся в свою каюту. Недавняя холодность Метраса и всей команды беспокоила его. Они служили вместе уже несколько лет, и он чувствовал, что между ними установились определенные отношения. Видимо, он заблуждался. Приказы они по-прежнему выполняли четко и не задавая вопросов, но улыбаться перестали и обрывали разговор, когда он подходил.
Выйдя на балкон, он глубоко втянул в легкие свежий, соленый южный ветер. Чайки кружили над головой, на горизонте собирались штормовые тучи.
— Есть хочешь? — спросил, появившись непонятно откуда, Пробный Камень.
— Как ты ухитряешься двигаться совершенно бесшумно? У меня хороший слух, но ты каждый раз застаешь меня врасплох.
— Большой секрет. Много труда, — ухмыльнулся Пробный Камень. — Ты думаешь, потому и не слышишь.
— Приходится. Да, поесть бы не мешало.
— На столе, В каюте Талабана ожидали кувшин с фруктовым соком, маленький хлебец, вяленое мясо и сыр. Рядом стоял хрустальный кубок. Талабан только головой покачал: анаджо вошел в каюту с подносом, уставленным посудой, и не издал при этом ни звука.
— Кот по сравнению с тобой топочет, как мамонт.
Пробный Камень, снова ухмыльнувшись, вышел на балкон, а Талабан сел за стол. Хлеб немного зачерствел, но подкопченное мясо было вкусным и сытным.
— Будет шторм, — сказал, вернувшись, Пробный Камень.
— — Ветер унесет его в другую сторону.
— Ветер переменится.
«Змей» мог выдержать любой шторм, но это означало лишний расход энергии.
— Ладно, найду какую-нибудь бухту, — кивнул Талабан.
Пробный Камень, облокотившись на стол, сунул в рот кусок мяса. Талабану нравилась эта дружеская фамильярность с его стороны.
— Что творится с нашими матросами? — спросил капитан.
— А что? Они больны?
— Да нет, здоровы. Ты разве не замечаешь? Они изменились. Относятся ко мне, как чужие.
— Не они изменились. Ты.
— В чем? Я все тот же.
— Не тот. Волосы на висках синие. — Анаджо забрал поднос и вышел.
Талабан, при всем своем изумлении, понял, что Пробный Камень прав. Много раз, выполняя поручения Раэля, он бывал на землях сопредельных племен. Там синие волосы сразу выдали бы его, поэтому он и не прибегал к окраске. Но его люди видели в этом доказательство того, что он не хочет отличаться от них. Прежде они видели в нем человека — теперь видят аватара, представителя правящих ими богов.
Это, естественно, создало разрыв между ними, и Талабан почувствовал себя глупо из-за того, что не предусмотрел подобного отклика. Его матросы — выходцы из расы рабов, мечтающие о том времени, когда они станут свободны. А Метрас, должно быть, ощутил этот удар вдвое сильнее из-за своей аватарской крови. Хлопнув дверью, Талабан вышел на палубу.
Ветер, как и предсказывал Пробный Камень, переменился, и шторм шел прямо на них.
Талабан поднялся в рубку и направил «Змея»к берегу.
Женщина лежала головой на плече Яши, закинув ногу ему на бедро. В теплой хижине уютно мигала лампа, и Яша чувствовал мир и покой.
Где-то в отдалении играл на флейте подвижник Ану, Святой Муж. Журчащая, томительно красивая музыка тоже навевала покой.
По расчетам Яши, они были где-то на середине двадцатидневной «ночи». Он отработал в темноте двенадцать смен и съел двенадцать обедов. И переспал с восемью женщинами, вспомнил он, улыбаясь.
— Чего ты улыбаешься, верзила? — спросила женщина. — Хорошо тебе?
— Мне с тобой всегда хорошо. — Он поцеловал ее в лоб.
— Только ты один меня целуешь.
Музыка переместилась. Теперь он ушел за пирамиду, подумал Яша. Они по-прежнему отставали от графика, однако уложили уже шесть рядов. Яшу озадачивало количество желобков и канавок, которые им приходилось проделывать с внутренней стороны. Ведь не собирается же кто-то жить в пирамиде?
Женщина, словно читая его мысли, приподнялась на локте и спросила:
— Зачем она нужна?
— Кто она?
— Ну, эта ваша постройка?
— Аватарам виднее. Они каждые тридцать лет строят что-нибудь этакое, монументальное. Мой отец работал на пирамиде, которую мы теперь разбираем. Никакого смысла в этом нет.
Кое-кому из ребят не терпелось поглядеть, что там у старой пирамиды внутри, да только ничего там нет. Ни золота, ни сокровищ, ни покойников. Ничего, пусто. Глупо, правда?
Яша сел, скинув с койки длинные ноги, напился вина из кувшина и утер густую темную бороду. Флейта снова приблизилась к ним.
— Для чего-нибудь она да сгодится, — настаивала женщина. — Зачем бы иначе сам Святой Муж стал заниматься этим?