Это был Рауль Астор, глава телевизионной компании, для которой я вчера вечером записал большую передачу.
      Ури, — начал он, — я звоню, чтобы сказать тебе кое-что очень важное.
      Хорошо, — я взглянул на часы. — Только делай это побыстрее. Иначе я опоздаю на самолет.
      Пожалуйста, — продолжал он, — задержись в гостинице, к тебе сейчас должен приехать очень важный человек.
      Послушай, Рауль, — сказал я. — Извини, но я не могу никого ждать, потому что не хочу опоздать на самолет.
      Ури, выслушай меня внимательно. Ты обязательно должен сделать то, о чем я тебя попрошу — дело очень серьезное!
      Я поинтересовался:
      — Да о чем, в конце концов, идет речь?
      — Понимаешь, жена президента, только что избранного, но еще не вступившего в должность, видела тебя вчера в нашей программе. Один из ее помощников только что позвонил мне и сказал, что она хочет срочно увидеть тебя.
      Я поспешил было извиниться и отказаться, но он не дал мне произнести и слова…
      — Тебе лучше остаться, — резко прервал Рауль. — Это Мексика. И он стал объяснять, что в их стране президент и его жена — вот кто принимает все решения. Президент, еще не вступивший на пост, не менее важен, и то, что говорит он или его жена, нужно выполнять.
      Мы с Шипи провели молниеносное совещание — он быстренько глянул в записную книжку-календарь и сообщил, что до следующего моего официального мероприятия еще десять дней.
      — Послушай, — сказал он, — давай встретимся с ней, а улетим завтра. Что еще за проблемы?
      Мне очень понравилось мое первое путешествие в Мексику. И отеле, где мы жили, был прекрасный бассейн, да к тому же и пристрастился к местным деликатесам — тортиллам и гуака-молс. (В то время я еще не был вегетарианцем.) Я представил, какие последствия могли бы быть, если бы я ослушался приказания Рауля, и решил остаться.
      Едва Рапуль повесил трубку, как телефон зазвонил вновь. И чей-то голос на ломаном английском языке сказал, что сеньора дс Лопес Портильо уже в отеле и направляется ко мне в номер.
      Это случилось так быстро, что я не успел опомниться и не вполне осознал, кто этот мой неожиданный визитер, как услышал глухой и частый звук шагов в коридоре. Я выглянул за днерь и увидел, что на меня надвигается нечто типа военной процессии. Какая-то сплошная масса людей в армейской и полицейской форме, в защитных шлемах и с переносными рациями. Их было человек двадцать — не меньше.
      Затем они расступились — как Красное море разверглось перед Моисеем, — и я оказался лицом к лицу с синьорой Кармен Романо де Лопес Портильо.
      Она выглядела совсем не так, как я себе ее представлял. Мне приходилось видеть многочисленные плакаты с изображением ее мужа, развешанные по всему городу конституционно-революционной партией, которая успешно правила в Мексике и регулярно избирала своих президентов уже в течение почти 50 лет. Мне представлялось, что жена этого известного человека с умным лицом скорее всего будет пожилой, скромно одетой женщиной, с седыми волосами. Вместо этого я увидел очень яркую, экзотичную и красивую женщину.
      Со своими черными вьющимися волосами, большими зелеными кошачьими глазами и ослепительной улыбкой, она вполне могла сойти за не слишком молодую, но хорошо сохранившуюся актрису. На ней было яркое и довольно смело открытое платье, туфли на высоких каблуках и много косметики. Она протянула мне руку, и только тогда, опомнившись от смятения, вызванного, можно сказать, вооруженным вторжением, я наконец сообразил, кто передо мной находится.
      Мы пожали друг другу руки, и она вошла ко мне в комнату. К моему удивлению, один из сопровождающих ее мужчин шагнул быстро вперед и закрыл дверь, оставив ее наедине со мной и Шипи. Через окно мне было хорошо видно, что вокруг бассейна ходит множество людей, одетых в военную форму. Мы были окружены.
      Она отказалась от предложенного ей стула, села на мою кровать и, не теряя времени даром, объяснила мне, зачем пришла.
       «Явидела вас в телевизионной программе, — возбужденно начала она на хорошем английском. — Это было невероятно. Вы знаете, я держала в руках сломанные часы, и они начали ходить. А у сына согнулась ложка, — словом, все это было как фантастика. Боже мой, я всю жизнь мечтала встретить кого-нибудь, вроде вас. Я очень интересуюсь всеми этими вещами. И верю в них. Вы должны остаться в Мексике». Это был приказ, не приглашение.
      Мы проговорили два часа. Она хотела знать обо мне все и хотела, чтобы я знал все о ней, о ее семье, ее прошлом, ее отношении к Богу, к религии, ко всем в мире тайнам, начиная с летающих тарелок и кончая согнутыми ложками.
      Наконец она поднялась с кровати. Я ожидал, что она сейчас скажет мне «до свидания» и умчится из отеля так же стремительно, как появилась, но вместо этого она издала еще один приказ.
      «Вы поедете ко мне домой, сейчас».
      Разумеется, мне еще не приходилось разъезжать по мексиканской столице в одной машине с женой будущего президента. Мы решительно вторглись в движение, окруженные мощным эскортом мотоциклистов со включенными сиренами. Она сидела спокойно и постоянно передавала по рации указания своему окружению, которым уверенно руководила. В ее «Форде» были всевозможные отделения для радио, магнитофонов, компакт-кассет, записных книжек, карандашей и ручек, косметики. Большинство из них были расположены на панели у заднего стекла машины. Когда я позже приобрел «Кадиллак», то оснастил машину таким же образом.
      Наш президентский кортеж выехал из города, проехал по пригороду и в конце концов остановился около современной ниллы, занимавшей около акра земли и окруженной высоким забором. Несколько полицейских машин уже находились возле ворот виллы.
      Когда мы вошли в гостиную, я сразу заметил необъяснимо большое количество музыкальных инструментов, в основном пианино различной формы, размеров, современные и старинные. Их было не меньше двадцати, по крайней мере столько я успел насчитать. Она тут же сообщила мне, что была пианисткой и училась у одного известного американца.
      Я в свою очередь сказал ей, что мой лучший друг — известный американский концертный пианист Байрон Джанис, который учился у великого Горовица.
      Ее великолепные кошачьи глаза загорелись. «О, — воскликнула она, — вы знаете Байрона Джаниса? Он должен приехать в Мексику и дать концерт в Беллас-Артесе».
      Она провела меня по всему дому и представила своей матери, исключительно приятной пожилой женщине, которая была очень приветлива со мной. Затем она показала мне кабинет мужа, битком забитый книгами. Его самого дома не было. Как выяснилось, он был на службе, являясь пока еще министром финансов уходящего президента Луиса Эчеверриа.
      Несмотря на то что мы провели в ней всю оставшуюся часть дня, у нас практически не было возможности поговорить, так как нас постоянно прерывали какие-то официальные люди и слуги, входящие и выходящие с бумагами и документами. Наконец она объявила, что мы должны ехать на ужин к одному из ее друзей.
      Как только мы вошли в ресторан, звон ножей и вилок прекратился и воцарилась полная тишина. Назвать синьору де Лопес Портильо сильной личностью — это значит ничего о ней не сказать. Она была не только женой истинного президента, но и сама обладала властью над людьми и, как я успел понять, всегда добивалась желаемого. Перед завершением этого длинного и сбившего меня с толку дня я наконец узнал, какие планы она имела по отношению ко мне. Сегодня, оглядываясь назад и вспоминая, к чему все это привело, я прекрасно осознаю, как удачно поступил, не улетев тогда в Нью-Йорк.
 
      Некоторые латиноамериканцы забывают о своих обещаниях на следующий же день после того, как дают их. Она была не из их числа. И назавтра она по всем правилам этикета представила меня своим детям: юным дочерям, Кармен и Паулине, и сыну, Хосе Рамону, которого близкие звали Пепито. Это был очень яркий и одаренный молодой человек лет двадцати, любитель астрономии, проявлявший живой интерес к современным научным исследованиям, в том числе и к изучению моего феномена.
      Были безотлагательно проведены и необходимые приготовления для моей встречи с будущим президентом. Хосе Лопес Портильо, 55лет, сделал блестящую карьеру адвоката, а затем профессора политологии в Мексиканском национальном университете, прежде чем взял на себя заботы о финансах страны. Несмотря на возраст, он сохранил прекрасную спортивную форму, пробегая милю в день, регулярно плавая и боксируя с грушей. Когда Пепито привел меня в его служебный кабинет, я был поражен четко налаженной системой безопасности и простотой как его внешнего облика, так и обстановки. Он сидел за самым обычным столом, одетый в типичный мексиканский расшитый костюм, без галстука.
      «Только не гните ничего в этом кабинете», — сказал он с улыбкой, когда мы поздоровались. Нам дали несколько минут для разговора в присутствии Пепито, который прекрасно говорил по-английски, время от времени помогая отцу найти нужное слово. Синьор Лопес Портильо сказал, что очень рад моему пребыванию в Мексике. Ему самому не удалось увидеть мою телевизионную передачу, но он слышал о ней очень много и сделал вывод, что она произвела большое впечатление на мексиканцев, и в частности на всю его семью. Он добавил, что надеется встретиться со мной еще раз, но лучше дома, чем здесь.
      Несмотря на его шутливое указание ничего не гнуть в кабинете, меня не покидало чувство, что это как раз то, чего он от меня ждет. И поэтому, когда я предложил ему провести демонстрацию прямо здесь, он быстро послал за ложкой. Секретари и охрана столпились в кабинете, чтобы тоже немного отвлечься от своих обязанностей.
      Я взял ложку и погладил ее, так, как всегда это делаю. Очень скоро она начала гнуться, к всеобщему удивлению и удовольствию. Президент сидел и смотрел, не мигая. Затем попросил принести другую ложку.
      Я хотел объяснить ему, что не могу гнуть одну ложку за другой. После того как я сгибаю первую, мне нужно какое-то время, чтобы психологически восстановиться, прежде чем сделать еще раз. Все дело в том, что физическая и умственная энергии, необходимые при этом, истощаются. В тех редких случаях, когда мне все-таки приходится гнуть несколько предметов за короткий промежуток времени, я замечаю, что в первый раз мне это удается на 90°, во второй раз — на 60°, в третий — на 30°, а в четвертый раз предмет может вовсе не гнуться. Для меня согнутая ложка — это что-то вроде визитной карточки и доказательства того, что я — это я. И обычно я проделываю это один раз.
      Извините, пожалуйста, господин президент, — начал я, — но я не могу…
      Нет, нет, нет, — прервал он. — Я сам сделаю это.
      Я обратил внимание на то, что каждый раз, когда я сгибаю ложки перед высокопоставленной публикой, будь то президенты, премьер-министры, генералы или председатели палат, их реакция обычно отличается от общепринятой. Они почти всегда хотят тут же сделать то же самое. Мне кажется, что они думают примерно так: «Я здесь главный человек, почему же я не могу сделать того же?»
      Лопес Портильо был не более удачлив, чем все остальные. Он продолжал гладить свою ложку в течение нескольких минут, пока не оставил ее с добродушной улыбкой. Я думаю, ему действительно очень хотелось, чтобы ложка согнулась.
      Я был снова приглашен в его дом — теперь уже самим хозяином, и по этому случаю моя новая знакомая (Манси, как она просила называть ее) выполнила еще два своих обещания. Первое заключалось в официальном приглашении на торжественное вступление ее мужа в должность, назначенное на 1 декабря 1976 года. Другое состояло в представлении моей персоны нынешнему президенту Эчеверриа. Таким образом, не успел я полностью оправиться от удивления, вызванного встречей с человеком, которому вскоре предстояло стать главой большого государства, как мне уже предлагали познакомиться с настоящим президентом.
      И снова я ехал в сопровождении такой мощной колонны мотоциклистов и автомобилей, что просто волосы дыбом вставали. На этот раз целью путешествия был Лос-Пинос — мексиканский Белый Дом. Меня ввели в огромный, безукоризненно чистый вестибюль этого великолепного белого здания с блестящими полами и элегантной мебелью, инкрустированной мексиканским орнаментом. Там царила полная тишина, что было особенно приятно в контрасте с шумным путешествием.
      Внезапно у меня возникло ощущение, что я одет каким-то неподобающим образом. Вероятно, я должен был быть в галстуке, хотя, как и большинство евреев, я не ношу галстука, и тогда, в Мексике, у меня, кажется, не было с собой ни одного. Более того, у меня не было даже костюма. «Ну ладно», — подумал я, — Лопес Портильо был тоже в открытой рубашке, так что, может быть, это вполне приемлемая форма одежды даже в присутствии главы государства. Так, по крайней мере, я надеялся.
      Тишина была нарушена тем, что распахнулась огромная деревянная дверь и меня впустили в кабинет президента. Там я испытал еще одну неловкость. В кабинете находилось несколько человек, и ни один из них не сидел за столом, предназначавшимся для президента. А так как я никогда не видел фотографии Эчеверриа, то, разумеется, не имел ни малейшего представления, который из них он.
      «Так, Геллер, — сказал я себе быстро, — используй свои психические возможности и ради Бога подойди к нужному человеку». Кажется, это сработало, так как мне все же удалось найти его сразу. Как это принято в таких случаях, я сказал президенту через переводчика, какая честь для меня быть приглашенным к нему и как сильно я успел полюбить его страну за то короткое время моего пребывания здесь. Я ожидал услышать столь же формальный ответ, но первая же его фраза звучала так: «Вы можете помочь нам найти нефть?»
      Он произнес это с улыбкой, и я решил, что он, возможно, шутит. Предполагаю, что и он тоже подумал, что я шучу, когда услышал мой ответ: «Конечно, господин президент. По крайней мере, я постараюсь, хотя ничего не могу гарантировать». Как выяснилось впоследствии, никто из нас в тот момент и не думал шутить.
      Я провел около 25 минут в кабинете президента, и за это время мне удалось согнуть ложку, продемонстрировать сеанс телепатии и, кроме того, оказать ему неожиданную услугу. В какой-то момент он протянул мне старые часы, сказав, что они не ходят уже целую вечность, и спросил, смогу ли я заставить их ходить. По счастью, мне удалось это сделать, и я покинул кабинет, оставив его хозяина в раздумье относительно нашей короткой аудиенции.
      Вскоре после этого со мной связался Рене Леон, один из ведущих мексиканских импрессарио, с которым мы молниеносно договорились о проведении моего выступления в самом большом театре города.
      Утром в день представления со мной произошел неприятный инцидент. Увы, с такого рода случаями часто приходится сталкиваться людям, которые становятся знаменитостями. Кто-то позвонил мне в отель и быстро заговорил на испанском языке, не обращая внимания на мои протесты и объявления, что я не понимаю ни слова из того, что он говорит. Я тотчас же связался с Манси, и она не мешкая направила ко мне пару крепких ребят из своей охраны, получивших от нее приказ не отходить от меня ни на шаг. Я рассказал им о неожиданном звонке, повторив несколько слов, которые мне удалось как-то запомнить, например слова «бригада» и «бомба», при которых они слегка побледнели.
      Тем не менее они беспрекословно подчинились приказу. Представление началось в назначенное время. Но когда я вышел на сцену, то первое, что бросилось мне в глаза, — это масса людей в голубых формах. На каждого зрителя приходилось, судя по всему, не меньше двух или даже трех блюстителей порядка. Перед самой сценой стоял плотный кордон полицейских, держащих наготове оружие. Позже мне рассказали, что на улице вокруг театра, где я давал представление, патрулировали легкие танки. Тем не менее представление прошло успешно, несмотря на гнетущее полицейское присутствие, за которое всю ответственность несла Манси.
      Моя демонстрация ей очень понравилась, и спустя некоторое время она дала мне понять, что хотела бы, чтобы я навсегда поселился в Мексике. Мне пришлось объяснить ей, что для меня это, безусловно, очень большая честь и я искренне благодарен ей за такое предложение, потому что и в самом деле чувствую себя в Мексике как дома и готов оставаться здесь так долго, как это будет возможно. Но есть некоторые объективные сложности. У меня оставались серьезные обязательства, связанные с выходом моей книги на целой дюжине языков. Согласно подписанному договору, я должен был продолжить поездку по многим странам с целью рекламы и распространения книги. Ну и кроме того, я еще не был таким миллионером, чтобы, разъезжая по всему свету, при первой же возможности возвращаться в Мексику, а затем снова срываться с места и покидать эту гостеприимную, но весьма удаленную от Европы страну.
      Но Манси, которую я уже немного успел узнать к тому времени, имела уникальный дар разрешения любых проблем. В данном случае она просто велела мне срочно поехать в компанию «Аэромексико» и получить специальную карточку, дающую мне право на бесплатные полеты в первом классе любого рейса в любую точку планеты на самолетах этой авиакомпании.
      Я не поверил в это, впрочем, как не поверил и служащий в штаб-квартире компании, заверивший меня, что только министр имеет такую карточку.
      Манси это объяснение не устроило. «Поехали вместе», — сказала она. Сев сама за руль, Манси снова отвезла меня в штаб-квартиру компании «Аэромексико», где высказала свои пожелания на весьма выразительном испанском языке. И я через пять минут как нечто должное получил эту уникальную карточку. Взамен я подписал контракт, по которому должен был рекламировать мексиканскую авиакомпанию во всех странах мира, что я делал, расхаживая всюду в майках с надписью «Ури Геллер летает самолетами „Аэромексико“». В таких майках я несколько раз выступал и в крупных телевизионных шоу. Мексика — демократическая страна, но все же в любой, даже самой демократической, как, впрочем, и в недемократической, стране всегда полезно иметь хорошее знакомство с нужными людьми.

* * *

      Молва о том, что я стал близким другом семьи Лопеса Портильо, разнеслась очень быстро. Это открыло мне двери самых разных домов. Например, мне была предложена в бесплатное пользование фешенебельная квартира на верхнем этаже небоскреба, с бассейном и всеми прочими прелестями в самом роскошном районе Мехико, который называется Зона Роса. Владелец дома, как я понял, полагал, что, проявляя такую щедрость ко мне, он сможет установить более тесный контакт с самим президентом. Если бы я был человеком развращенным, испорченным, я, по всей видимости, встретил бы свое тридцатилетие, удалившись от дел в мир роскоши, привилегий и благосостояния. К счастью, я, однако, был другим человеком и предпочитал ложиться спать с чистой совестью.
      Впрочем, я со временем и так становился достаточно влиятельной персоной в Мексике, совершенно не пытаясь для этого хоть что-либо сделать. И в самом деле, за те несколько недель, которые я провел в Мексике, я стал обладателем многого из того, ради чего большинству людей приходится вкалывать всю жизнь. Та же карточка бесплатных воздушных полетов, шикарная квартира и, главное, то, что является для каждого мексиканца истинным символом высокого общественного положения, — прямой доступ к семье президента.
      Какое-то время я, как челнок, перемещался из своего нового дома в другие страны и обратно, выполняя взятые на себя обязательства. Хотя у меня никогда не было постоянного местожительства с тех пор, как я уехал из Израиля в 1972 году, но все же, прилетая в аэропорт Мехико, носящий имя Бенито Хуареса, у меня было чувство, что я возвращаюсь домой. Правда, один раз в декабре 1976 года, когда я прилетал сюда на инаугурацию президента Лопеса Портильо, я испытал совершенно иные чувства. Со мной, уже начиная с трапа самолета, обошлись как с самым высоким гостем. Никогда не забуду, что я ощутил в тот момент, когда Манси выделила меня из толпы приглашенных на церемонию и приветливо помахала мне со своего места, которое находилось рядом с человеком, вступавшим на самый высокий пост в стране.
      Вскоре после того, как президент и его семья переехали в Лос-Пинос, я был вновь приглашен туда, чтобы встретиться с кабинетом министров и продемонстрировать им свои способности. В тот день я лично познакомился со всеми, кто находился в высшем эшелоне власти в Мексике. Мне дали ясно понять, что я нахожусь на особом положении и в любой момент могу получить все, что мне потребуется.
      Однажды под утро мне приснился тревожный сон. Где-то вспыхнул сильный пожар, и у меня возникло ощущение, что рядом с ним находится Лопес Портильо и он в опасности. Я немедленно позвонил Пепито, рассказал ему об этом сне и умолял принять необходимые меры предосторожности. Мне кажется, что он не воспринял мои слова серьезно, хотя и передал их отцу. На следующий день сильнейший пожар случился в зале, где с минуты на минуту должен был выступать президент. На Пепито этот эпизод произвел очень большое впечатление. Думаю, гораздо большее, чем все мои демонстрации сгибания металлических предметов и чтения мыслей на расстоянии.
      В другой раз мне самому предоставилась возможность продемонстрировать свои возможности президенту. Одним из любимых занятий президента на отдыхе была стрельба из лука на лужайке в Лос-Пиносе. И как-то раз он спросил меня, смогу ли я, используя свои телепатические средства, направить стрелу точно в яблочко мишени.
      «Я, естественно, не смету сделать это никаким другим способом, так как никогда не брал в руки лук и стрелы, — признался я честно, — и даже не умею их правильно держать». Но тем не менее я принял предложение президента, как и всегда, когда я оказываюсь перед брошенным мне вызовом, и поэтому ответил: «Попробую».
      Взяв лук и стрелы, я попытался использовать всю силу концентрации, на которую был способен. Мои мысли неожиданно вернули меня к тем школьным дням, когда я вдруг стал достаточно известным баскетболистом в своей школе. Вообще-то я был плохим игроком, несмотря на приличный рост, но со штрафных я мог точно забрасывать мячи в корзину раз за разом. В игре же у меня это получалось только при условии, если никого из соперников не было рядом. Ясное дело, что я был практически бесполезным игроком в школьной команде.
      «Бжик» — стрела попала прямо в центр мишени. Я был удивлен не меньше, чем президент, хотя подобные случаи у меня случались и раньше в кругу моих самых близких друзей. Удивительно, но на них они производят гораздо более сильное впечатление, чем все то, что я делал для публики или в лаборатории, где мне всегда кажется, что найдется человек, который обязательно скажет, что Ури Геллер — мошенник. Я мог бы все оставшееся место в книге уделить перечислению подобных случаев, если бы, конечно, мне удалось их вспомнить. Но лучше я расскажу о некоторых из них по ходу повествования.
      Что же касается Манси, то мне не нужно было ее ни в чем убеждать. Мы стали самыми настоящими друзьями, и она, не таясь, рассказала мне о своих очень личных переживаниях и беспокойствах, которых, несмотря на богатство и положение, она имела предостаточно. Как и всем, ей нужен был человек, которому она могла бы довериться, и поэтому неудивительно, что постепенно стали расти слухи о том, что я стал для нее больше, чем просто друг семьи.
      Я не мог осуждать сплетников. Мы с Манси, действительно, всегда появлялись открыто, и потом, где бы она ни была, ее всегда окружали представители прессы и официальные фотографы. Так что вряд ли какие-то отношения могли бы быть столь открытыми, как наши. Нам, я считаю, еще повезло в том смысле, что мексиканская пресса относится к своим государственным деятелям с гораздо большим уважением, чем это принято в большинстве других стран.
      Когда мы ходили в ресторан, — а было это регулярно — Манси просила ресторанных музыкантов сыграть одну из романтических «мариачи» или нашу с ней любимую песню, в которой были такие слова: «Мы живем, как хотим…» В такие минуты она сидела не сводя с меня глаз, как будто хотела сказать всему миру, что любит меня. Однажды вечером я почувствовал, что она заходит слишком далеко.
      «Послушай, Манси, — сказал я. — Если ты хочешь, чтобы я всегда был с тобой, то должна перестать вести себя подобным образом».
      В тот вечер, мне показалось, было особенно много любопытных взглядов, которые кидали в нашу сторону люди, сидевшие за соседними столиками.
      Ее ответ был типичен для нее: «Меня это не волнует. И ты не спорь с Манси».
      Однако она знала, где находится та черта, которую нельзя переступить, потому что слишком гордилась своей семьей, положением мужа и страной, чтобы пойти на неоправданный риск и большой скандал. Став первой леди государства, она энергично, со свойственным ей энтузиазмом взялась за свои новые обязанности, особенно в области милосердия. И считала, что имеет право отдохнуть и расслабиться после тяжелого рабочего дня, что она и делала.
      Однажды она пригласила нас с Шипи составить ей компанию в полете на президентском «Сабрелайнере». Тогда мне вообще нравилось летать, а тут к тому же представился столь редкий шанс. Во время полета я решил поговорить с пилотами.
      «Вы знаете, — заметил главный пилот после того, как перечислил некоторые технические детали, — эти самолеты были построены по принципу истребителей. Я слышал, что американские летчики делают на них сложные фигуры высшего пилотажа, например бочку».
      Я подумал, что было бы неплохо для развлечения попытаться выполнить эту фигуру сейчас, но пилот сказал, что это строжайше запрещено летными правилами. Тогда я вернулся на свое место рядом с Манси, которая записывала в блокнот тезисы для своего очередного публичного выступления, и подождал, пока она не сделает паузу и не взглянет на меня.
      «Как бы тебе понравилось, если бы самолет сделал в воздухе бочку?» — спросил я ее. Она удивленно посмотрела на меня, и я объяснил ей, что это значит.
      Манси тут же загорелась этой идеей. «Давай попробуем!» — не раздумывая, сказала она.
      «Это твой приказ командиру?» — спросил я.
      «Да. Пусть выполняет любым способом», — ответила она нетерпеливо. Я передал ее приказ, которому старший пилот был вынужден подчиниться. Он стал постепенно поднимать нос самолета вверх. Вдруг моторы «Сабрелайнера» стали переворачиваться на спину, что, я думаю, ну никак не предполагалось создателем этой машины. Манси, как и мне, очень понравился этот эксперимент, и на обратном пути экипаж предпринял вторую попытку, во время которой я заметил, что один из пилотов решил использовать предоставившуюся возможность, чтобы преподнести нам урок физики: до начала исполнения фигуры он взял полный стакан воды и держал его до конца эксперимента. Ни одна капля не вылилась из стакана.
      Но, увы, не все мои воспоминания о «Сабрелайнере» относятся к разряду приятных. Как-то, когда Манси была в отъезде, ей зачем-то срочно понадобилось увидеть меня. Она позвонила и сказала, что самолет уже ждет меня.
      Шипи отправился вместе со мной, что называется, прошвырнуться, и вдруг в полете начались неожиданности. Самолет стало бросать вверх и вниз, как лист, падающий с дерева. К моему полнейшему ужасу, засверкали молнии и заработали сигналы тревоги на борту самолета. На панелях у пилотов зажглись красные лампы: это означало, что отказали оба двига-. теля.
      Пилоты сидели, словно окаменев, не говоря ни слова.
      Я повернулся к Шипи и сказал: «Мы падаем. Похоже, это конец». Мне в самом деле так казалось. По какой-то необъяснимой причине судорожно я пытался надеть туфли, которые смял в полете. Потом закрыл глаза и молился изо всех сил, неустанно повторяя: «О, Боже, помоги нам!»
      Все окончилось так же неожиданно, как и началось. Мы вышли из района грозы, оба мотора вернулись к жизни, и пилоты вновь взяли в руки управление машиной. Никто из них не обратил внимание на мою панику. Этого случая я никогда не забуду и до конца своих дней буду благодарно вспоминать мексиканских пилотов.

* * *

      После инаугурации президента Лопеса Портильо я стал видеть Манси гораздо реже, чем раньше. Активное участие в многочисленных общественных комитетах и благотворительных организациях занимало у нее все дни напролет. Мы теперь виделись только вечерами, когда она могла немного отдохнуть, расслабиться, сидя на балете или концерте, или получить удовольствие от шикарного ужина в ресторане. Естественно, нас с Манси стали реже видеть вместе и поэтому пересуды вокруг наших предполагаемых серьезных отношений поутихли. Хотя, как я смог убедиться позднее, все же не прекратились.
      Я все чаще уезжал из Мексики по своим делам, связанным с рекламой и распространением книги или с выступлениями на телевидении, а когда возвращался обратно, то предпочитал не слишком напрягаться и проще смотреть на вещи. Мой банковский счет рос неуклонно, и мне теперь не нужно было работать каждый день, как это было в первые годы моей карьеры. Так я незаметно для себя стал сбавлять обороты своей деятельности.
      Пора было уже что-то менять в моей жизни. Тем более что мои дружеские отношения с семьей президента, как мне казалось, перестали привлекать столь пристальное внимание окружающих. Однако я ошибался, по крайней мере одного человека они, как оказалось, очень даже интересовали. Причем чисто с профессиональной точки зрения.
      Так однажды солнечным утром в мою жизнь вошел Майк.

Глава 3. Список-заказ