В 22 вернулся на Weissensee.
      В квартире немецких евреев - семьи Ришовских, задержался совсем недолго. Они угощали меня искусно приготовленными сладостями, поили горячим чаем. На прощание почти вырвали из рук фотокарточки, только накануне полученные в фото Берлина. Из семи видов пять пришлось оставить у них. Сделал надписи по-немецки: "zum anderen" и т.д., крепко пожал всем руки и побежал на трамвай. Но и тот не ходил больше. Тогда принялся останавливать машины. Перспектива ночевки на улице или шестикилометрового марша до "Гранд готеля", где я пишу эти строки, не радовала, и я решил применить все силы и предприимчивость свою, чтобы через час быть в постели. И действительно, мне это удалось.
      В "Гранд готеле" заказал горячего чаю. Пил много. И когда наутро собрался уходить, мне насчитали 7 графинов и 12 марок.
      19.10.1945
      Вчерашний день гостил у Ришовских. Вечером смотрел с девчатами "Кабаретт", а совсем поздно - чаевал и слушал музыку - пение старшей дочери хозяина Эльзы, с которой, кстати сказать, успел обменяться поцелуями.
      Bahnhof Weissensee. Начало первого, в пути на Карлсхорст.
      Сегодня получу все свои фотокарточки. Времени остается мало, и больше фотографироваться не придется. Хочу попасть еще сегодня в Потсдам, Капут, получить там письма и необходимые мне документы; к вечеру быть снова в Берлине, а завтра ехать домой.
      Насчет покупок успел сильно. Предстоит достать еще козырек и фуражку моим будущим начальствующим сотрудникам, радиоаппаратуру и перчатки, погоны и звездочки, но последнее надеюсь купить в Карлсхорсте.
      Сейчас еду за деньгами в сберкассу и военторг - Карлсхорст кишит ими. Против меня сидят хорошенькие немецкие девушки и мило улыбаются. Ну как не прерваться?
      В немецком театре "Кабаретт" преимущественно выступают акробаты. Особенно поражает и вызывает отвращенное восхищение один подросток, который, подобно резиновой кукле, гнется во все стороны и совершает непостижимое нормально развитому человеку.
      20.10.45
      Служебная характеристика
      На командира минометного взвода лейтенанта
      Гельфанда Владимира Натановича
      1923 года рождения, еврей, служащий, член ВКПб с 1943 г., п/б № 5935860 образование общее среднее, окончил курсы младших лейтенантов при 28 армии в 1943 году, 4 месяца, политического образования не имеет. Участник отечественной войны с 1942 года. Награжден орденом Красной Звезды, имеет одно легкое ранение. Звание лейтенанта присвоено при 3 гв. Армии № 064 от 27.01.1944 г., удостоверение личности серия АГ 000001 № 143002 от 7.05.44 года
      Лейтенант Гельфанд Владимир Натанович за время прохождения службы в 4 поре 27 опроса с 6.09.45 года по 4.10.45 года показал себя:
      дисциплинированным, выдержанным офицером, политически развит. Достаточно работает над повышением своего уровня, среди офицерского состава авторитетом пользуется, физически здоров, морально выдержан, делу партии Ленина-Сталина и социалистической Родины предан.
      Вывод: должности командира минометного взвода соответствует.
      Командир 4 роты
      гвардии капитан
      /Анисимов/
      20.10.45
      С характеристикой согласен:
      Командир 1 офицеркого б-на майор
      /Румянцев/
      20.10.45
      21.10.1945
      Четверть десятого. Берлин. S-Bahn - электричка. Еду на Щетинский вокзал. Там думаю заночевать. А наутро - Ораниенбург-Креммен.
      Срок командировки еще позавчера истек и мне боязно было ходить по Берлину - комендатура особенно активничает в выходные дни - много военных. Для меня воскресенье самый плохой день. Все закрыто и даже побриться нельзя. Так у немцев устроено. С магазинами у нас наоборот, но почта и прочие ответственные учреждения не работают. Поэтому денег не перевел.
      22.10.1945
      В 10 вечера был на вокзале. Стал спрашивать немцев насчет предстоящего пути, каким поездом ехать, где пересаживаться. Одни советовали на Ораниенбург, а оттуда с утра на Креммен, другие, и большинство, советовали на Хенигсдорф. Я уже ездил по одному и другому пути. Первый был длинный, но легче - только одна пересадка. Но склонился на сторону большинства и поехал на Хенигсдорф.
      Ехали долго. В поезде было темно и битком людей. Навалило в темноте и давке, но было весело. Обыватели берлинских пригородов болтали о сале, о масле, о шоколаде. Потом перешли на политику. Кто-то женщине крикнул:
      - Ты переняла русские привычки! "Du hast die russischen Gewohnheiten ubernommen". Эти слова кольнули прямо в сердце, и я решил не оставлять это незамеченным. Обращаясь сразу ко всем пассажирам, спросил: "Разве русские так уж плохи, и привычки их хуже ваших?" Все зацыкали на ту, которая выронила неосторожное выражение, одни лицемеря, другие из боязни передо мной, а третьи может быть и искренне. Нашлись такие, что ставили русских выше немцев в культурном отношении (и не без основания), приводили примеры и доказательства. Разговор не умолкал до самого Креммена и уже дорогой с поезда продолжался с не меньшим напряжением. Я старался как мог, чтобы утвердить в немцах лучшее мнение о моей Родине, о народе, вызвать уважение к нашей культуре. Не знаю насколько мне это удалось, во всяком случае, они больше не решались плохо отзываться о России, и только одна старуха, заискивающе улыбаясь и подобострастно глядя мне в лицо, тихонько сказала: "А у меня, господин офицер, позавчера "камрады" обобрали квартиру" и замешалась в толпе.
      В Креммене было все по-старому, только в квартире произошли изменения. Капитана, который без меня был поселен в квартиру, уже не было, и на его место перебрался сержант из политотдела. Мне пришлось ночевать на полу.
      Наутро весь день перекладывал чемоданы. Ожидал неудачи с моей затеей насчет политотдела и готовился, на всякий случай, в дорогу: в батальон или даже обратно в запасной полк. Я сильно просрочил командировку - приехал на два дня позже указанного срока и, следовательно, с начала пребывания здесь не оправдал доверия начальства. Оно могло прореагировать по-своему.
      23.10.1945
      Все кончено. Свершилось то, чего я более всего опасался и чего с отвращением ожидал. Двери, ведущие на политдорогу, захлопнулись, заманчиво блеснув светлой щелью многообещающего пути. Чтож, буду и дальше тянуть ту же лямку. Судьба творит наперекор мне свое черное дело. Итак, завтра опять все по-старому. Снова командир взвода, снова строевик, и опять, как прежде, маленький Ванька-взводный, не видящий впереди себя никаких перспектив. Неужели для этого я родился и во имя этого рос?
      24.10.1945
      Креммен. Еще вчера обратился я к майору Иванцову начальнику отдела кадров.
      - Политотделы армии и фронта отказали в переводе меня на политработу. Я снова к вам.
      - Ну что ж, идите, раз прибыли, - и, подумав немного, смягчился. - Я сейчас уезжаю в командировку. Придите ко мне поздно вечером, часиков в 10.
      Но ни в 22 часа прошлого дня, ни в 9, 12 сегодняшнего, он меня принять не мог. В 13 часов он попросил "подождать немного", и до 16 я топтался в коридоре.
      - Ну вот куда я вас теперь пошлю? На что вы способны? Пойдете техническим делопроизводителем?
      - А какая еще работа у вас есть? Полегче?
      - А вы хотите чтобы ничего не делать?!
      - Нисколько, только на первых порах мне трудно будет на новой, не знакомой мне должности.
      - Справитесь. Вы грамотный, писать умеете.
      И я согласился.
      - Пойдите, принесите командировочное предписание и личное дело. Это у капитана, что напротив в кабинете.
      Я пошел, радуясь, что мои документы в опросе, по крайней мере так меня информировали в штабе 27 полка. И каково же было мое удивление и растерянность, когда я встретился лицом к лицу с моим потрепанным, гадким личным делом, уже немало жизни и нервов попортившим мне за последние месяцы. Но делать нечего.
      С начальником ОК вторично был на приеме у комбрига.
      - Ну вот, придется на другой работе показать свои способности. А почему у вас такое личное дело плохое?
      Я молчал.
      - Товарищ лейтенант, я спрашиваю, почему у вас такая аттестация?! Объясните!
      - Меня заставили грабить публичную библиотеку, назначив начальником ее. Мы вывезли более 10 тысяч книг русских с нашими штампами. Это были наши, ворованные у нас книги. Но когда на книгах появились немецкие штампы - я отказался их брать и встретил недовольство начальства.
      Немецкий профессор, научный работник русского отдела Академии Наук Германии, в разговоре со мной рассказывал о плане Академии в деле перевоспитания немецкого народа. Он говорил, что все свои будущие труды они будут готовить, пользуясь имеющимися у них запасами русской революционной литературы, которую мы особенно беспощадно забираем...
      25.10.1945
      Снова непредвиденная случайность забросила меня сюда, к прекрасной Маргот. Здесь нет ни любезных пощечин, ни щипаний, ни прочих "ласк", как у русской Ниночки, а одна нежность - робкая, горячая, почти детская, простая и чистая. И опять, как и в прошлый раз, в 5 часов предстоит подняться, а к 6 быть на вокзале, кто знает, может в последний раз...
      Судьба. Ты меня хранила и миловала, баловала и ласкала. Но нет тебя злей и бессердечней, нет коварней и беспощадней тебя ничего на земле. И сколько твоих самых худших качеств было обрушено тобой не однажды на мое крохотное и незначительное существо!
      Завтра пойду на работу делопроизводителем, - какой удел принадлежит мне на 23 году жизни. И все судьба...
      Половина первого. Отбой.
      26.10.1945
      На станции Вельтен.
      Против первоначального своего намерения встал поздно. Хотелось вдоволь насладиться ласками хорошенькой Маргот - одних поцелуев и объятий было недостаточно. Ожидал большего, но не смел требовать и настаивать. Мать девушки осталась довольна мною. Еще бы! На алтарь доверия и расположения со стороны родных мною были принесены конфеты и масло, колбаса, дорогие немецкие сигареты. Уже половины этих продуктов достаточно, чтобы иметь полнейшее основание и право что угодно творить с дочерью на глазах матери, и та не ничего не скажет против. Ибо продукты питания сегодня дороже даже жизни, и даже такой юной и милой чувственницы, как нежная красавица Маргот.
      Но я вдался в разглагольствование.
      Вчера, сразу по приезду, предложил Маргот пойти со мной в кино, и та не посмела отказать. Мать - тем-более. Еще три фотокарточки я получил в подарок и с надписью. Лучшие все пропали, так что достались мне снимки детства девушки. Обещала специально сфотографироваться, но мне вряд-ли здесь снова случится бывать. Теперь между нами будет пролегать, по меньшей мере, 60-80 километров.
      А там, в Креммене, ждет меня хорошенькая, но распущенная Нина, которая на четыре года старше немки и не столь свежа и невинна. Ругается матом, говорит, что "уж привыкла". Сегодня один у нее любовник, завтра другой. Средств моих не жалеет, если ей нужно, и даже старается, чтоб я поболее денег выложил, например на фотографирование. Когда я сказал, что отдал бы 100 марок, если б фотограф назавтра приготовил фотоснимки, она не замедлила это тут-же ему, онеметчив, передать ... Но русская. А это самое сейчас главное, если добавить, что брошена не примирившимся с ней начальником АХО и сейчас никем еще не занята - очень редкое состояние среди русских девушек. Они все или "жены", или "ППЖ", куда ни ткнись.
      Подъезжаем к Креммену. Прервусь. 10 минут десятого. Усатый майор начальник ОК будет ругаться. Поздно.
      В 15 часов получил направление в 3 батальон. Приказом зачислен делопроизводителем. Опять нужно начинать все снова, и что особенно важно завоевывать к себе доверие и преданность людей. Этого я не умею. Трудно и несогласно моей натуре. Вечером буду в батальоне и там окунусь (но, верно, не с головой) в "прелести" новой жизни. Буду молчать при людях. Буду писать в газеты и о плохом, и о хорошем. А если не понравится - перетерплю, пока на меня не обратят внимание умные люди (их так теперь мало на свете!) и не помогут мне вырваться из полосы окружающей посредственности.
      Креммен. Уже поздний вечер. Только что поужинал, взял аттестат, чемоданы, и жду в прихожей политотдела. В третий батальон машины нет, но один из парторгов подразделения бригады едет мимо города, куда мне нужно прибыть. Он обещал подвезти и вот жду, пока он освободится.
      Сильно устал от бессонницы. Клонит ко сну и отдыху.
      С Ниной, кажется, все кончено. Она вынудила меня быть откровенным. Высказал ей все, что думаю, и она охладела.
      На фотографии мы оказались в самых непринужденных позах. Совсем по-немецки, как на широко распространенных здесь картинках. Снова фотографировались, и когда я принял от мастера 5 марок сдачи, Нина поспешила заметить: "Зачем ты берешь мелочь?"
      27.10.1945
      Креммен. Еще не уехал. Все жду машину. Вещи все, по-видимому, не заберу сегодня.
      Майор Иванцов, увидев меня из окна комнаты начштаба, вызвал к себе и ругал - работа ждет. Начальник штаба заметил, что кто хотел - тот еще вчера уехал. Я не нашел оправданий, а ехать можно было только поздно ночью или на рассвете с 2 до 6 часов. Я не выспался и не выдержал многочасового ожидания в штабе, куда приезжало всякое малое и большое начальство, на малых и больших автомашинах. Сегодня обязательно надо быть на месте. Хватит оттягивать.
      Поздний вечер. Остерхаузен.
      Прибыл сюда на попутной машине с двумя чемоданами и двумя чемоданчиками. В самую последнюю минуту, когда уже подъезжали к городу хлынул дождь, одев вечерние дороги грязной, мутноватой жижей. Водитель не захотел довезти нас до места, и метров 800 пришлось идти пешком. Добро еще не один был. Старший лейтенант, прибывший сюда на должность помощника по технике и оказавшийся моим попутчиком от самого Креммена, взял мои маленькие чемоданчики, и мне стало легче.
      В штабе застали одного дежурного. Он нас повел сначала к комбату, затем к начальнику штаба, и мы долго еще месили грязь по улицам и огородам, возле домов. Наконец, когда снова вернулись в штаб, застали начальника штаба и были приняты им на беседу.
      - Вы знакомы с этой работой? - спросил он меня, когда я рассказал ему о моей прежней службе в армии.
      - Нет.
      - Так зачем же вы шли на нее, ведь не справитесь, и в лучшем случае вас попросят, если не сказать выгонят, а то и под суд отдадут.
      Я слушал и не возражал. Он говорил вполне резонно, и с ним нельзя было не согласиться.
      - Ну а с какой работой вы знакомы и сможете работать?
      - Наиболее близка мне политическая работа.
      - У нас есть должность комсорга, ставка 650 рублей. Я поговорю с комсоргом части, если он согласится, мы назначим вас комсоргом.
      На этом разговор закончился. В комнате присутствовала при беседе молодая женщина интересная, прилично одетая, которая, как я узнал позже, была женой капитана.
      Сейчас мы ночуем в неизвестном нам доме, на неизвестной улице, так что и выбраться отсюда, особенно до штаба, если возникнет необходимость, нелегко будет ночью.
      28.10.1945
      Остерхаузен
      Розовое утро слегка морозное, но безветренное и безоблачное.
      Хозяйка-немка, затаив дыхание, таинственно сообщает, что Америка и Турция вступили в войну с Россией. Об этом она слышала еще вчера после обеда, а сегодня этими слухами полон весь город. Слухи - всегда предвестники событий, и надо ждать чрезвычайных сообщений если не сегодня, то, во всяком случае, на протяжении этой недели.
      13.30. Еду обратно. Судьба забавляется моими скитаниями, бессмысленно бросая меня из одного города в другой - ей весело видеть мои мытарства.
      Начальник штаба серьезно интересуется моими знаниями в области канцелярской работы, и я откровенно отвечаю, что не работал на ней, не знаком, но буду прилагать все усилия, чтобы освоить.
      - У нас уже есть делопроизводитель. Что вы еще можете?
      И после моего рассказа, - ладно, у нас есть должность комсорга, ставка 650 рублей.
      И я ушел на квартиру, убаюканный надеждой. Спал хорошо и беззаботно. В десять часов был пробужден звонкими ударами будильника, а в одиннадцать за нами прислали связного штаба. Вместе со старшим лейтенантом был приглашен в кабинет комбата на беседу.
      Пожилой майор-"хозяин" пригласил сесть, просмотрел направление и поинтересовался чем я занимался прежде. Скучно выслушал.
      - А в штабе работали?
      - Нет.
      - Зачем же вы не отказались от должности делопроизводителя? Тем-более что у нас уже работает офицер знающий и практически подготовленный. И...
      "Ввиду того, что лейтенант Гельфанд совершенно не знаком с работой делопроизводителя, а вакантной должности у нас для него нет, направляю в Ваше распоряжение".
      И снова ожидаю автомашину. Мыслями в Креммене, душой в политотделе, а сердцем на гражданке, где-нибудь вне армии.
      Креммен. 8 вечера. В столовой перед ужином.
      Так в дороге прошло воскресенье. Здесь, прямо с машины направился к начальнику ОК, который, кстати, оказался у входа в штаб. Доложил.
      - Вы не захотели сами, испугались трудностей! - И потом, - В парикмахерской давно были?
      - Позавчера.
      - А постричься забыли? - И дальше - Позовите капитан-адьютанта 3 батальона.
      Вернулся вместе с капитаном.
      - Нет, вы можете идти!
      - А к вам когда явиться?
      - Сегодня вы будете в гостинице ночевать? - дал понять вместо ответа Иванцов.
      И, преследуемый надоедливой неопределенностью, я вышел на улицу, остановился в тяжелом раздумье, не зная, что делать, куда идти.
      В АХЧ на довольствие не брали - "Принесите записку от начальника штаба или майора Иванцова". Лейтенант, с которым находился я прежде, именем начальника политотдела предупредил, чтобы искал квартиру.
      Все было против меня, и жизнь от этого становилась тяжелей.
      29.10.1945
      Сегодня, однако, судьба решила повернуть свою шаловливую рожицу в мою сторону и слегка улыбнуться мне.
      Помощник начальника штаба написал на аттестате резолюцию о взятии меня на довольствие, и я получил талоны до конца месяца. Только что нашел квартиру в центре города и определился на работу в транспортный отдел Бригады, диспетчером. На душе отлегло. Утром на работу. Начальник простой, сердечный, помощник вроде тоже свой парень, и остаюсь только я со своим характером. На этом, думаю, кончится нудная история с устройством на работу.
      Еще одно хорошее событие - отправил посылку маме - освободился от 7,5 килограмм груза. Да еще поллитра водки у меня украли "друзья", с которыми я жил. За это тоже стоит поблагодарить судьбу. Теперь она лишний раз дала понять, сколь пагубна доверчивость к окружающим.
      Половина двенадцатого ночи.
      Вчера смотрел концерт немецких артистов в местном драмтеатре. Общие качества характеризуют весь стиль современного театрального искусства вульгарность. В этой связи особенно характерен номер, выброшенный одним из постановщиков: "Женщина моется", в котором он не только отобразил все части тела женского, но и позволил себе, под неописуемый восторг публики, рисовать в воздухе отмываемую выпуклость грудей и полотенцем несколько раз провести между ног - воспроизвести, как женщина, вытираясь, осушает свой половой орган. Несколько раньше на сцене "собачка" подошла хладнокровно и с достоинством к подаренному ей букету цветов, повернулась боком и подняла ногу. В таком положении "она" простояла минут десять, а публика ярилась, визжа от удовольствия и восторга.
      Другое характерное свойство немецкого зрителя - любовь ко всякого рода дешевым эффектам и беспринципному легкому смеху. Поэтому кривляние и паясничанье артиста более доходчиво публике, нежели серьезное и вдумчивое выступление.
      30.10.1945
      Но я еще не работаю. Снова ожидаю. Начальник отдела кадров в третий раз собирается повести к комбригу. И опять моя судьба на развилке дорог.
      31.10.1945
      Креммен.
      Опять делопроизводителем назначают. Сегодня еду в Вельтен на Базу, где буду работать. Комбриг теперь новый. С ним у меня случился неприятный инцидент, который еще не известно как может разрешиться в дальнейшем.
      Комендант управления энергичный, курносый парнишка, сказал мне как-то: сейчас всех ваших хозяев выгоню, комбрига поселю в этом доме. Я не обратил внимания, не поверил. На другой день встал поздно, и только в начале десятого пошел умываться. Хозяйка налила в тазик воды, приготовила стакан и полотенце, а я еще и свое притащил старенькое. Был в нижней рубахе, без фуражки, по-домашнему. Лишь только стал вытираться - входит плотный пожилой человек в свежих, комсоставских брюках цвета "хаки" с красными кантами. Тоже в одной рубашке и с неприкрытой медной лысиной. Здоровается по-немецки. Немцы отвечают, а я молчу - ведь не ко мне относится его приветствие. Смотрит на меня пристально - я на него с любопытством. Кто он таков? Ни разу еще не видел. По-видимому, зам по тылу - думаю, - они все толстые.
      - Ну, где же вы остановились? - спрашивает покровительственно.
      - На верху, на третьем этаже.
      - А мне комендант говорил, что нашел вам квартиру...
      Кончаю туалет, забираю все приборы и быстро выхожу их кухни, а в голове та-же мучительная дума: кто он таков?
      Посреди дня в штабе узнаю о прибытии нового комбрига. Подполковник Генкин сдает дела и остается заместителем по технической части. Еще позже вижу - поднимается наверх в сопровождении подполковника Генкина, начальника штаба, заместителя по строевой и других лиц ОН! Аж заколотило у сердца. Добро еще, что не знает моей фамилии, ведь Генкин - тот уже морщится при упоминании обо мне и говорит, что понял мою политику.
      Сегодня в конце завтрака он зашел в столовую, увидел меня:
      - А вы, товарищ офицер, почему так поздно кушаете и не на занятиях?
      Я молчал. Он еще два раза переспросил.
      - Уезжаю в Вельтен, товарищ подполковник.
      - На какую должность вас там назначают?
      - Делопроизводителем.
      - Вы уже две недели болтаетесь здесь, не так ли?
      - Так, - поспешил подтвердить я, опасаясь, чтоб не вспомнил большего.
      - Вы не хотели сами там работать?!
      - Не совсем так, товарищ подполковник.
      - Не говорите, я знаю все. Я понимаю, почему вы оттягиваете с устройством на работу!
      Через 20 минут получил предписание и уже давно должен был быть в пути, но подожду до обеда, чтобы не топтаться бесполезно возле штаба и не мозолить глаза.
      Ночью захотелось увидеть Нину, позвать ее на концерт, что в городском театре, прижаться к ней.
      Тихонько, сразу после ужина поднялся на третий этаж, где сейчас в маленькой конурке, обитает моя красавица. Взялся уже за ручку маленькой дверцы, чтобы открыть, как вдруг услышал мягкий мужской голос нежно перешептывающийся с женским, едва долетающие до меня. Глянул в щелку и отшатнулся: на коленях какого-то мужчины сидела моя Нина, снисходительно глядя в его лицо. У меня не хватило выдержки до конца проследить эту сцену, разобрать лицо незнакомого мне человека и видеть красивую головку случного животного, какой мне отныне представилась эта девушка. Больше я ее не знаю. Последнее отрезвляющее средство судьба злорадно испытала на мне вчера.
      Вельтен. Орудийный завод.
      В город на бригадной машине попасть не удалось. Но я торопился и, остановив немцев, доехал с ними до пункта в трех километрах от Вельтена и оттуда пошел пешком.
      В центре и на окраинах никто не знал что за "База" и, тем более, где она размещается. Тогда стал искать комендатуру. Не доходя до нее встретил майора - заместителя комбата по политчасти. Получил у него направление.
      Артзавод, где размещается База, очень далеко от города. Пришел, когда уже было совсем темно. Большие деревянные бараки летнего устройства. В каждой комнате 2-3 офицера. Беседа с некоторыми выявила много неприятных вещей: скука, строгость начальства и прочее.
      Дежурный встретил меня любезно - новый человек здесь редкость, и беседа с таковым приносит удовольствие. Командира части не было, тогда пошел к зам. по строевой - майору. Он внимательно выслушал меня, когда я рассказывал о своей трудовой деятельности, смотрел мои стихи, интересовался. Очень отзывчивый, чуткий и проникновенный человек. Он сразу понял характер моих устремлений и постарался пойти мне на встречу.
      - Должность делопроизводителя - низкая должность. На ней нет роста. Я бы посоветовал другие должности: помощник начальника транспортного отдела. Помощник начальника или начальник АХЧ, помощник начальника склада. Я поговорю еще с командиром базы и к завтра будет насчет вас решено.
      Потух свет, когда я выходил от майора. От моего фонарика он отказался.
      В коридоре встретил капитана зам. по политчасти. Он рассказал о своих лозунгах.
      01.11.1945
      Заводской пригород Вельтена (1 километр от города).
      Пожелал увидеть все, что относится к политической работе и культурному развитию комсомольцев. Лозунги и плакаты висели повсюду.
      02.11.1945
      Обратил внимание на граматические ошибки и отсутствие знаков препинания в текстах. "Пойдемте со мной," - потащил меня капитан на улицу через весь ряд бараков, - "в ленкомнатах бойцов нужно проверить, а я три класса закончил, мне трудно контролировать."
      С карандашом в руках бегло осмотрел, исправил ошибки и посоветовал художникам переписать заново наиболее неудачные места. Вошел командир роты и стал оправдываться, извиняться: "Видите ли, это начало, ошибки поправимы, все делают ошибки, тем-более молодые парни-украинцы. Здесь был комбриг, сюда приезжала комиссия и даже похвалила нас за оформление ленинских комнат. А вы откуда прибыли, не из политотдела?"
      Его поторопился успокоить капитан: он прибыл к нам работать, а сейчас я попросил его помочь нам.
      Поздно вечером ко мне постучался майор-заместитель: пойдемте к комбазы.
      Долго выбирали втроем наиболее подходящую мне работу. Остановились на транспорте. Ставка 700 или 750 рублей. Должность - инженер-капитана, а справиться с ней будет легче, чем со всякой другой.
      - Пока вам нечего делать - транспорта нет. Вы ознакамливайтесь. И особенно я вас попрошу помочь выпустить стенгазету и оформить плакаты к Октябрьским дням. И учтите, что возможны перемещения. Мы посмотрим как вы поворачиваетесь, как справляетесь с работой. - Заключил комбазы.
      Я вышел довольный собой, начальством и новой работой. Это было еще позавчера, в день моего прибытия. А вчера ездил за вещами в Креммен. Не хватило бензина, и мы пробыли там до вечера.
      Встретился с лейтенантом-политиком, с которым так неудачно поселился и который меня обобрал. Что еще он похитил - не знаю, но бросилось в глаза исчезновение водки и запертая от меня половина шкафа - видимо он что-то перепрятывал, причем сержанту доверил ключ, а мне нет. Увидев меня в столовой, он впервые не поздоровался и поспешно проскользнул в другую комнату. А сержант - тот продолжает прикидываться невинным, и даже позволил себе спросить, почему я не оставил фуражку, которую обещал ему прежде.
      Когда заехал за вещами - к Нине не зашел, но, думаю, та и не особенно была заинтересована в этом. Полагаю, она найдет себе более "достойную" пару. Пропащая она девка...
      04.11.1945
      Вельтен.
      Судьба опять подарила мне удовольствие - еще одну поездку в Потсдам-Капут, Берлин-Хенигсдорф-Вельтен.
      На все отводилось мне мало времени - полтора дня. Но сколько самых разнообразных, самых свежих и самых неожиданных впечатлений вынес я из своего внеочередного рейса по уже знакомым и проторенным местам-дорогам. Не передать! Но попробую.
      Темно и сонливо повсюду - и в комнате, и на дворе. До двух часов ночи не спал накануне - перекладывал. И теперь так не хотелось подниматься, идти навстречу этой серой холодной неизвестности. Телу хотелось тепла и отдыха, уму - пытливому, неспокойному и тревожному - впечатлений.
      Машина уже стояла во дворе завода (орудийного), где сейчас живу и работаю. Шофер устал ждать, и пока я одевался, отчаянно гудел сигналом, не щадя аккумулятора.
      05.11.1945
      Я сильно пьян. Все здесь переплелось. С моей затеей получилась крупная неприятность. Я не сумел удержать в груди черную тайну моего преступления и выложил откровенно майору Корнееву. Он передал командиру базы, и дело зашло слишком далеко.
      Зачем я участвовал, ковырялся в болоте этом? Но ведь и предать-то ему старшего лейтенанта нельзя было. Он бы опозорил мою часть. Я должен был его выручить, пусть я наравне с ним теперь виновен. А болтать лишнее - это ли не глупости?! Я тогда еще не выпил, когда проболтался.
      Комбазы и его зам. - очень справедливые и умные люди. Они, если тоже хотят погулять и повеселиться, то только за счет своих собственных денег. А мы-то, дураки, на мелочи размениваемся.
      Так своим откровением я потерял авторитет у начальника.
      Если бы я сидел - я бы написал больше, но рука трусится от трамвая, а мест нет.
      06.11.1945
      Хайликезее.
      Праздничные дни, подготовка к ним в особенности сильно попортили мою репутацию в глазах начальства.
      Началось с военторга. Начальник АХЧ никак не мог прикрепить к нему свое хозяйство. А ведь нужно было - особенно к праздникам. Тогда он попросил меня вместе с ним съездить, выпросить:
      - Ты еврей и майор тоже еврей, тебе с ним легче договориться.
      На самом деле совсем напротив. Судьба и злосчастная природа лишили меня красноречия. И вообще, обычно все мероприятия, в которых мне случается участвовать, непременно не имеют успеха. Но в данном случае мне повезло. Нам посоветовали ехать в Потсдам за получением разрешения на прикрепление к военторгу, без которого все труды и старания бесполезны.
      Перспектива замечательная. Я намекнул о своем желании съездить в главное управление торговли. Старший лейтенант Юрченко (начальник АХЧ) с радостью подхватил эту мысль, подкинул начальнику. И вот опять я получил командировку, хлеб на дорогу, и захватив с собой привычный маленький чемоданчик и плащ, поднялся в кабину машины.
      Выехал в 7 утра, а в 12 был в Потсдаме. Все на попутных машинах. По дороге-шоссе длинной вереницей тянулись красные узкотелые автобусы, до отказа груженые детьми. Я насчитал машин пятьдесят. Было интересно знать, куда и зачем едут дети на английских машинах, и когда у моста случился "затор" - подошел, поинтересовался. Оказывается, добрые великобританские джентльмены-дядюшки принялись создавать курорты и лечебницы для бедных, невинных немцев. Всего отправлено на поправление более 50 тысяч детей и предстоит еще не одна отправка.