Кто ищет - тот всегда найдет. Правильно говорится в песне. Нашел и я. На почте узнал сводку - без изменений на фронтах. В редакции и у фотографа убедился о плохом состоянии дел там. Во первых из-за отсутствия редактора и бумаги, во-вторых, из-за отсутствия материала. В редакции обещали посмотреть стихи неизвестно когда, а фотограф мог сфотографировать только на документы. Я там и там отказался от всяких начинаний.
      Сала здесь нигде не было, только в одном месте наткнулся на торговку, видимо владевшую этим базаром. Она отрезала грамм 400, но потом, решив, что и это много, отрезала оттуда кусочек грамм на 100, предложив оставшееся сало в обмен на кальсоны. Мне хотелось ей в это время дать по морде, тем более что она сама говорила, что немцы забирали у крестьян сало, не спрашивая их на то разрешение. А бойца она хотела обсчитать на кусок сала. Но я не стал толковать и взял в обмен на снятые с себя кальсоны 300 грамм сала. 100 грамм я съел еще вчера, остальное оставил - хочу довезти до Ростова на случай голода там.
      Когда я шел по направлению в центр отсюда, мне встретилась женщина, несшая два мешка. Оба были тяжелые. Она, перенося на определенное расстояние один, возвращалась за другим. Так у нее уходило много времени и сил. Я вызвался ей помочь. Ей оставалось до дома квартала два-три. Когда я принес ей один мешок - она вынула из мешка хлеб и отрезала мне кусок, грамм на 300.
      01.04.1943
      Зерноград. Город, или вернее всего - рабочий поселок. В центре остатки былой красоты. Памятник Ленину с отбитой головой. Одно туловище с вытянутой вперед рукой. Я интересовался историей разрушения этого памятника. Жители рассказали, что он был разрушен не сразу. Во время наступления на этом участке, немцы прямо по шоссе двигались дальше, на Мечетку. Там они через много дней после взятия последней впервые показались в Зернограде. Они засели там, где большие дома ровным квадратом обступили памятник. Однажды, очень долго глумившись над образом нашего вождя, обезобразили его памятник. На пьедестале осталась надпись "Ленин". Теперь около разрушенного памятника братские могилы. Вчера вечером, проходя по улицам Зернограда, я увидел там ***
      *** желтый лоб, да пара закрытых глаз вырисовывались на белом покрывале, протянутом через весь гроб, в котором покоилось тело. Больше ничего нельзя было видеть. Был выстроен почетный караул. Гроб вынесли, вслед за ним вынесли знамя *** Какой-то старший лейтенант открыл митинг. Он сказал несколько слов об усопшем, из которых я только запомнил, что покойный Герой Советского Союза и фамилия его Долг***, если не ошибаюсь, Сергей Сергеевич. Звание его - старший лейтенант.
      Раненные на балконе противоположного здания, занятого под госпиталь, во все время митинга и погребения шутили, смеялись, даже неловко было. Затем гроб на веревках опустили вниз. Я не стал больше ждать и ушел искать ночлега.
      Дорогой читал известия - ничего существенного.
      *** полковой направил к коменданту, но без волокиты не обошлось. Поздно вечером я наконец-то попал на квартиру в большом трехэтажном доме в центральной части города. Жители - все рабочие совхозов. В их рассказах уже не услышишь "русские" по отношению к советским войскам, как повсеместно я слышал от жителей всех предыдущих городов и деревень, начиная с Котельниково и кончая Мечеткой, а "наши", "немцы". В этих выражениях не видно резкого отделения себя, тоже русских, от своего народа, общества, армии.
      Сейчас сходить возле госпиталя. Хочу узнать известия, и может мне здесь аннулируют мое несчастье - мозоль?!
      03.04.1943
      В госпитале приписали какую-то мозольную жидкость. Выжечь мне не обещали, так как для этого нужно продержать меня с ней в госпитале несколько дней, а этого они так просто не могут, но это уже кое-что, хоть какое-то средство. Мазать нужно несколько дней, потом попарить и срезать часть, и снова мазать, после *** после того, как я получил свою жидкость, собрался уходить из Винограда - Верблюда.
      Возле регулировщика мне сразу удалось сесть на машину и через какой-то час, или даже того меньше, я был здесь, в Котельниках.
      Долго искал квартиру. На краю села нашел. Хозяйка попалась нехорошая. Колхозница, но не взялась меня даже угостить чем-либо. Попросила у меня бумагу. Дал ей большой лист, из которого мог бы сделать тетрадку на несколько листов. Продаст она его. Теперь пожалел что дал. У нее и кушать-то нечего.
      Ночью пришел еще один боец, калмык, очевидно. Несмотря на ее требования показать справку - самовольно расположился в квартире так и не показав ей разрешение из с\с (у него его не было). Ночью он стал похабничать с хозяйкой, говорить, что ляжет с ней, довел ее чуть ли не до обморока.
      Она причитала, что и спать не ляжет, будет бояться. Я и сам засомневался - а вдруг и правда подрежет и ее и меня, чтобы ограбить. Человек он хулиганистый, не армейский. Спорил со мной, доказывал, что большинство украинцев с немцами, на стороне немцев (он считал, что я украинец потому, что назвался родом с Украины). Я возражал, что украинцев 40 миллионов, и если бы даже треть нас предала, то были бы многие миллионы предателей. И говорить, что большинство украинцев предатели он не имеет права, ибо на стороне немцев всего несколько тысяч изменников.
      Он спорил, нападал и, наконец, договорился, что я спорю, как еврей. Я опять стал доказывать, убеждать, что нельзя оскорблять целые народы... Так мы и не договорились ни до чего.
      Хозяйка сказала ему, что я русский. Так она решила по разговору моему. Но ночь я спал все-таки спокойно, позабыв о страхах. Зато хозяйка не спала. Наутро она нас рано подняла. Мне сказала, что ей надо на базар, а другому бойцу, что ей надо уходить и она запрет хату. У нее было двое детей.
      На базаре купил маленькую булочку хлеба, грамм на 200, за 14 рублей. Одна женщина, торговавшая кислым молоком, налила мне стакан бесплатно. Поел.
      В одном месте отдохнул после вторичных поисков квартиры. Женщина отрезала три кусочка хлеба, грамм на 300.
      Квартиру нашел, опять таки на другом конце села. Кормить нечем - сразу предупредили хозяева. Но я согласился. Они интеллигенты. Муж - преподаватель химии, физики, естественных наук в средней школе. Был начальником штаба батальона, попал в плен немцам, при ранении бежал, прятался, и при отступлении немцев вернулся домой.
      Сейчас я собираюсь дальше, к Ростову. Был тут в райкоме, читал сводку газет. Узнал о лауреатах Сталинской премии нынешнего года, от литературы. Опять Толстой А.Н. за старое, Корнейчук, Леонов, Василевская, Рыльский, Исаковский М.В., Вересаев В.В., Серафимович А.С. - по 100 тысяч. Бажов, Соболев Л.С., Алигер М.И., Симонов, Габрилович Е.С. - по 50 тысяч.
      Сегодня встретился со своей командой. Многих бойцов не было. Получил хлеба ячменного грамм 600-700 и кружку пшена.
      Старшину пришлось очень долго ждать - до часу дня. Некоторые бойцы волынили, лезли в душу своими нападками.
      - Мы вас(!) знаем, вы(!) только любите по госпиталям да по тылам отсиживаться, а не воевать. Ты нас не считаешь за людей, раз не хочешь ехать с нами. Ты хотел отстать от нас и для этого отбился.
      Особенно изощрялся в антисемитских выпадах один калмык. Грамотный и хорошо изъясняющийся по-русски, он больше всех надоедал своими приставаниями.
      Старшина разрешил все споры: "Езжай куда хочешь, но чтоб вместе с нами был в Ростове. Кто в день нашего прихода не явится в запасной полк, на того подаю рапорт как на дезертира". Мне ничего больше и не нужно было. Все разошлись по хатам.
      На шоссе - девушки-регулировщики. Разговорились. Они 22 года рождения, из Москвы. Призваны по мобилизации в июне прошлого года. Часть их всегда находится в тылу, близкому к фронту. Я решил, что это хорошо, так как риска меньше, но они говорили, что и здесь очень опасно, что часто шофера наскакивают машинами на девушек. Одна, зеленоглазая - учительница. Окончила педагогический техникум, преподавала химию и физику в 5-7 классах. В день девушки стоят дважды, по шесть часов.
      Девушки были славные. Одна даже немного красива. Весело улыбались, разговаривали, и, несмотря на дождь, с ними было хорошо. Они заинтересовались моими документами. Посмотрели фотокарточки, поразились переменам лица моего.
      - Ты видишь, какой он был раньше! - Восторженно заметила одна из них, заставив залиться меня краской - еще красивее!
      - Да, как вы похудели, изменились - дополнила вторая.
      Они усердно старались посадить меня на машину, но все, как назло, дальше этого села не шли из-за грязи. Я распрощался и отправился на поиски квартиры.
      Нашел сразу. Здесь много детей - мал мала меньше. Они обступили, галдят и мешают писать. Но ночевать здесь необходимо - земля еще мокрая и машины не ходят.
      04.04.1943
      Всю ночь напролет шел дождь. В квартире этого не чувствовалось. К утру земля немного обсохла и я думаю попробовать ехать дальше. В хате горела плита и всю ночь было так жарко, что я вынужден был снять с себя все и спать нагишом, прикрывшись шинелью. Женщины спали тоже совсем раздетые, в одних нижних рубахах, а девчонка, 27 года рождения, в одних трусах.
      Спал я неважно. Вечером меня хозяева угостили кашей. Ел со своим хлебом.
      Помогал весь вечер хозяйке крутить самодельную мельничку, в которой они мололи пшеницу.
      05.04.1943
      Вчера добрался с грехом пополам в Злодейскую. Ехал машинами, но то ссаживали, то буксовали, и большую часть пути прошел пешком.
      Так что в Зверево приехал и попал на продпункт много позже других из нашей команды. На продпункте получил продукты на два дня: хлеб, полкотелка муки, кусочек мяса, ложечку соли (мясо дали, правда, на день). В дополнению к этому пообещали назавтра вместо мяса накормить обедом.
      На кухне месили тесто, резали мясо, чистили картошку, и мы, предвкушая вкусное кушанье, согласились ждать обеда. Ждать довелось очень долго. Наступил вечер, когда нас пригласили в столовую.
      Столовую обеспечивала, видимо, воинская часть, и она была красиво украшена портретами, газетными фото, лозунгами и плакатами. Один грамотно-въедливый старик-калмык, обратился с речью к Сталину, к его портрету, в которой жаловался на тяготы и лишения, переносимые красноармейцами всвязи с войной.
      Бойцы смеялись, шутили с официанткой. Но вот принесли обед. За нашим столом сидел старший сержант-регулировщик. Ему принесли второе: пюре картофельное с мясом. Мы думали тоже получить второе и потому суп съели быстро, не обратив внимания на его вкус и количество. Спросили о втором. Второго не обещали. Все зашумели, вспомнили, каким вкусным был проглоченный впопыхах, нераспробованный суп. Стали ругаться и кричать, в особенности на официантку, которая теперь уже не улыбаясь, широко разводила руками, указывая на свою невиновность и не желавшую вызывать начальника: "Идите сами беседуйте с ним". Наконец его вызвали, но добились мало чего. "Кто поел суп, те могут выходить, кто не ел - тому подадут суп с галушками".
      Когда мы вышли из столовой - пошел дождь. Надо было искать квартиры. Вся наша братия, сплоченная недодаденым вторым, отправилась в хуторок, что полкилометра вправо от совхоза, где продпункт, если смотреть в сторону Ростова. Злодейское оставалось влево от железной дороги.
      Квартиры не нашли - всюду полно бойцов, все направляются в Зверево. Пошли назад. Я и еще один из нашей команды остались, и, после недолгих поисков, нам удалось найти квартиру. Хозяйка, встретившая нас неплохо, варила вареники с сыром, пекла пирожки. Нас ничем не угостила, напротив, забрала полчашки от моей каши для *** еще до того, как я начал есть. К ней приехал муж из госпиталя, больной. Она его угощала.
      Когда я спросил дочь хозяйки (хозяйка вышла), можно ли сварить кашу, она ответила: "Не знаю, я не хозяйка". Это было утром уже. Вечером я съел кусочек хлеба и лег спать на своей шинели - хозяйка ничего не дала подстелить. Наутро, кое-как умывшись, отправились в дорогу.
      Со двора барака отъезжала машина. Было очень грязно (всю ночь шел дождь) и машина скользила, не шла. Я попросил шофера подвезти - он отказался. Тогда я сам, когда никто не видел, запрыгнул внутрь. Машина была накрыта брезентом. Я сел на скамейку. Только когда мы проехали километров пять шофер заметил меня, поругал, но не выгнал. Еще немного проехав остановил, решил ждать пока подсохнет дорога. Я вылез. Сзади шло много машин - стал махать. Шофер одной из них, притормозив, усадил в кабину. До Батайска ехал с ним. Он молодой, но самый знающий из всех четырех, ехавших под его началом, машин. Он старший сержант. Рука у него была перевязана и из-под бинтов проступила высохшая уже и запыленная дорогой кровь. Я, в порыве благодарности за взятие меня, дал ему свой бинт.
      За несколько часов мы доехали. В кабине сильно качало и подбрасывало до потолка, на что шофер сердито ругался, честил дорогу.
      Вышел в центре Батайска. На продпункте наших не было. Пошел прогуляться. Встретил на шоссе эвакуирующихся из Матвеева Кургана. Вещи у них были на тачке гружены, сзади привязана тощая и печальная коровенка. Тачку везли старик и мальчишка спереди, одна женщина пожилых лет сбоку и одна сзади. Я прошелся немного с ними, хотя мне было не по пути. Расспрашивал.
      Матвеев Курган противник бомбил ежедневно. Там голод и жить *** наши войска от Матвеева Кургана недалеко, в сторону Таганрога, на Запад продвинулись дальше всего и перешли за лиман. Хату свою они оставили красноармейцам на блиндажи. Идут в Ставропольский Край.
      Сейчас здесь налет вражеской авиации. Небо гудит моторами, земля громыхает выстрелами зениток. Дрожат стекла и стены комнаты, но хочется, несмотря на все, рассказать где я сейчас нахожусь, похвалить хозяев квартиры за их доброту и человечность.
      Много-много домов обошел я в поисках жилья, но нигде не пускали, говорили "У нас стоят". Здесь тоже мне сказали обычное "У нас стоят", но потом одумались, и я услышал долгожданное "оставайтесь". Остался. Попросил сварить кашу из оставшейся у меня пшенной крупы, но хозяева ... угостили борщом вкусным с картошкой и рыбой, хлебом и дали поллитра молока свежего! Ел медленно, заставлял себя так. Насколько мог - затянул радостную встречу свою с пищей.
      Спал я в отдельной комнате на кровати. Хорошо и удобно. Сейчас я здесь и пишу. Только что написал три письма в Среднюю Азию, Дербент и Магнитогорск.
      Известий вчера не слыхал, сегодня тоже. Позавчерашние известия узнал в редакции местной газеты. Газетка выходит здесь махонькая, и редактор сказал, что даже свой материал они не имеют возможности всегда помещать полностью. Все из-за отсутствия бумаги. Он мне показал прошлогодние номера, выпущенные здесь до прихода немцев. Они были вчетверо больше и состояли из двух страниц каждый. Теперь в Батайске ничего нет. Ни фотографий, ни магазинов, ни непокоробленных взрывами зданий - налеты здесь почти ежедневны.
      Кстати, сейчас уже нет налета, хотя и отбоя тревоге тоже не было.
      Много зданий разрушено и много целых пустуют - люди эвакуировались. На почти всех дверях висят замки. Разрушения принесены самым различным уголкам города - и центру и окрестностям. Бомбы бросаются неприятелем беспорядочно. Сам Батайск, оказывается, не является пригородом Ростова и отделен от него степью в расстояние 11-13 километров (не 8, как я полагал).
      Сегодня ясно, безоблачно, и солнце тепло согревает и землю и воздух.
      Команда наша собирается ночевать здесь, но я поеду в Ростов, пусть даже без продуктов. Здесь два обстоятельства, но самое главное - желание побродить по Ростову, повидать, сфотографироваться вторично и отпечатать в газете свои стихи. Второе - антисемитизм, преследующий меня везде, где собирается группа.
      Крымов. Сам не русский, но антисемит и шовинист. Это тип, подобный Сеньке-еврею (с производства) и еще многим нерусским людям, способным осмеивать свой народ, нападать на него вместе с русскими антисемитами, предавать его интересы в угоду собственному благополучию. Таких любят, такие везде в числе счастливцев. Взять Сеньку. Он дразнил евреев и чистил их под общий смех и одобрение. Его любили за это. Я же всегда спорю и доказываю, что никакая нация и народ в целом плохими не бывают, а находятся отдельные люди, да, быть может преобладающие в какой-то конкретной нации, обладающие скверными качествами. Со мной спорили, меня не любили за это.
      Помню одного украинца, утверждавшего, под общее одобрение многих, что украинцы все трусы и предатели и большинство (!) их перешло на сторону врага. Я и тут стал доказывать, что большинство - значит больше половины, а украинцев 40 миллионов и, если б даже половина их перешла на сторону немцев, то это составило бы 20 миллионов, а разве это так в действительности?
      Меня готовы были ненавидеть за невозможностью доказать мне обратное, и теперь Карымов, он был *** я был там замполитом. Он - старшиной одной из палат. Вместе нас выписали. Никогда я не слыхал от него ничего плохого, и вдруг ... стали говорить о начпроде, ругать его. Кто-то сказал, что он еврей (хотя тот и был русским).
      - Евреи все такие, все мерзавцы - подметил вдруг Карымов, - они и в госпитале засели. Выписали меня, когда рана еще не залечилась. Где хорошо там евреи - жиды и жидовки. Их недаром немец стреляет. С нами тоже "Абгам" закончил свою тираду он, театрально махнув рукой в сторону меня.
      - Он и на фронте еще не был, гад - сразу в госпиталь - подхватил другой.
      Это меня задело. Я накричал на него.
      - С какой стати, дурак, ты называешь меня гадом? На каком основании? он не ответив, поспешно ретировался.
      Я слышал, что защищать евреев или какую-либо другую нацию, будучи ее представителем, неправильно, и называется это как-то вроде национализма. Поэтому я сказал:
      - А вы знаете, какой вы нации?!
      - Какой? - раздалось вокруг.
      Я ответил - Советской! Мне не важно, какая другая нация есть у каждого, мне важно, что это за человек. Это главное. И если Карымов сегодня по дороге ругал сам свой народ, к которому он сам принадлежит, называя его трусливым и вороватым, я считаю это ничем иным как предательством, изменой своему народу. Никогда не бывает плохих наций, есть люди, представители наций, порочащие свою, пусть даже за счет унижения других.
      Меня поддержали узбеки, казахи и некоторые русские. Остальные, подняв вой, в буквальном смысле слова ***
      07.04.1943
      Ростов. Хозяйка страшная антисемитка. Безграмотная, но много воображающая о себе. Верит в бога. Не подозревая во мне еврея, почем попало чистит мою нацию. Ночевать вторую ночь она не позволила. Все время говорит: "Какой у нас воздух плохой" - она хочет меня выжить скорей. Сейчас ухожу.
      08.04.1943
      Как только вышел из квартиры - пошел на базар. Там не успел сделать нескольких шагов, как меня подозвал какой-то военный с красной повязкой на руке:
      - Товарищ военный подойдите-ка пожалуйста сюда - и он, отведя меня в сторону, предъявил документ об его полномочиях. Потребовал мои документы. Я предъявил справки из госпиталя.
      - Пойдемте-ка со мной к коменданту. Он вас направит к замполка. Я пошел.
      - Вы, кажется, хотели купить что-то на базаре? - спросил он меня дорогой.
      - Да.
      - Тогда пойдемте, купите - сказал он.
      На базаре я ничего не нашел кроме жареной рыбы, которую и купил за 15 рублей. За мной в это время уже следовало восемь человек, исключая этого, с повязкой.
      Привели меня в комендатуру. Там помучили, подержали полдня. Дорогой меня окликнул боец из нашей (задержанных) группы. Он сюда приехал раньше команды, несколько дней шлялся и, наконец, его забрали вместе со всеми.
      Сейчас я на пересыльном пункте. Ночевал на квартире. Отпросился у дежурной по п.п., так как валенки насквозь промокли - здесь несколько дней не прекращаются дожди. Спал на диване, на мягких перинах - по-домашнему. Это, наверно, в последний раз, сладостный последний денечек. Такое блаженство я испытал. Теперь опять буду спать где попало и шинель мне заменит любую перину, а локоть самые мягкие подушки. Кончался праздник кончалась мирная тыловая, домашняя жизнь.
      Ростов так и не увидел как следует. В первый день прибытия дошел до главной улицы, почитал сообщения Совинформбюро, еще немного прошелся у кинотеатров. Но пошел сильный дождь, и я вынужден был поспешно ретироваться на квартиру. Во второй день, как я уже писал, мне удалось дойти только до базара. Правда, во время следования от базара в комендатуру и из комендатуры на пересыльный пункт и оттуда, наконец, в запасной полк, я повидал немало улиц и зданий города. Трамваи стоят невесть с каких пор без движения. Стекла выбиты в каждом вагоне. Здания многие разрушены. Но сравнивать Ростов по причиненным здесь войной разрушениям со Сталинградом, конечно, ни в коем случае нельзя. В основном город еще целый и живой. Чего нельзя сказать о Сталинграде.
      Самые большие и красивые дома в большинстве случаев разбиты или разрушены до основания. Кое-где одни стены остались, кое-где остовы от стен. Четырехэтажные и меньшие дома, сохранились во многих местах. А одно-двухэтажные - почти не пострадали. Тревоги в городе часты, но бомбежек еще не было.
      Мост через Дон восстановлен. Но деревянный, на понтонах (больших железных лодках). Железнодорожный, в местах, где он разрушен - залечен деревянными вставками. Дон мне показался маленькой, незаметной речушкой. И я, когда переезжал через него, не подумал что это Дон. Мне даже почему-то показалось, что он течет где-то на запад от Ростова, но потом, взглянув на карту, увидел что ошибся.
      Сейчас я в запасном полку. Утром банился и у меня сняли прическу "политику", как ее здесь называют. Я не хотел, но ничего не мог поделать. Расческа теперь моя ни к чему. Несколько раз проводил я ею, по привычке, по голове - она только царапала больно то место, где еще недавно была черная прядь моей любимой "политики".
      Вечереет. Становится темно. Заканчиваю.
      09.04.1943
      Сегодня большинство людей нашего взвода (нас, гвардейцев, определили во второй взвод) отправили на работу на аэродром. Меня, в числе больных и босых оставили в казарме (из-за валенок). Заставили оставшихся мыть полы и убирать помещения. Потом стали собирать комиссию.
      Я еще вчера просил санинструктора помочь мне ликвидировать мозоль, но он только засмеялся мне в лицо и сказал, что о таком пустяке не следует даже разговаривать. Я решил с ним действительно не разговаривать, а пойти на комиссию. Несмотря на многократные угрозы гауптвахтой (десять суток) я все же решил пойти на комиссию, авось мне там помогут.
      Сейчас отсюда (с санчасти) сбегал на базар с одним грузином-бойцом. Я сказал ему, что там могут задержать и направить в комендатуру патрули, но он храбро заявил, что не боится, и что его не поймают. На базаре он углубился в самую гущу рынка. Я, приобретший однажды опыт, ходил с краю, стараясь избегать всех военных похожих на патрулей. Но вдруг совсем неожиданно подходит ко мне старший сержант и спрашивает документы. Насилу отпросился у него, чтоб отпустил. Без оглядки бросился сюда, в санчасть. Сопутчика моего действительно не задержали, хотя я и думал (он долго отсутствовал), что его отправили в комендатуру.
      Отсюда, из запасного пока, оказывается, посылают в военные школы.
      Я сблизился здесь с одним сержантом - Гусевым Борисом Григорьевичем. Мы вместе думали попасть в военную школу. Он рассказал мне по секрету свою историю. Он окончил десять классов живя в Москве. Имел и сейчас еще имеет много высоких знакомых там. Был интендантом. Но многие люди пытались путем дачи взяток откупиться от воинской службы. Многие в интендантстве брали взятки. Взятками соблазнился и мой приятель. Всю интендантскую службу во главе с полковником, после суда разжаловали и отправили на передовую. Так из лейтенанта по званию, техника-интенданта по должности, мой нынешний товарищ превратился в сержанта. Теперь он тщательно скрывает свою историю и мечтает попасть в военное училище. Сейчас он, как и большинство наших бойцов, на работе.
      Вечером. Собрались на партийное собрание. Много высоких начальников здесь.
      Еще по нескольким улицам Ростова прошелся сейчас. Увидел скверик, проспект еще один ростовский.
      Впервые встретил в Ростове, за мое пребывание здесь, красивую девушку. Она и сейчас прогуливается по тротуару мимо меня. Но мне и думать нельзя о девушках и я, отворачиваясь, начинаю мыслить о другом. О евреях. Зачем я еврей? Зачем вообще существуют нации на свете? Принадлежность к еврейской нации является неизменным моим бичом, постоянным мучением, от которого нельзя сыскать спасения. За что не любят евреев? Почему мне, как и многим другим, приходится скрывать свое происхождение?
      10.04.1943
      Вчера на полковом партсобрании обсуждались очень серьезные вопросы, затрагивающие честь и славу полка. После приема трех человек в кандидаты ВКП(б) собрание перешло ко второй части повестки дня. Выступил майор *** помощник начальника политотдела тыла 2-ой армии с докладом по поводу безобразий, обнаруженных в полку при проверке. Несколько случаев дезертирства, невыполнения приказаний, случайных отравлений, членовредительства и т.д. Отсутствие агитационно-политической работы, воспитательной работы. Долго говорил майор. Когда он закончил, начались прения. Выступало много людей, в том числе полковник и его заместитель по политчасти, подполковник. Выступление подполковника произвело исключительное впечатление. Я еще не встречал в армии такого сильного оратора.
      12.04.1943
      Сотни километров освобожденной советской территории, тысячи городов, деревень и миллионы населяющих их жителей, испытали на себе беспримерные злодеяния фашистских чудовищ в образе людей. От Сталинграда до Сальска, от Сальска до Майкопа и Ворошиловграда, от Сталинградской до Курской области, от Смоленских лесов до полей Калининской области и вплоть до самого озера Ильмень, всюду вопиют о мщении, страшные следы фашистских разбоев.
      *** красавец, город-гигант Сталинград стал неузнаваем за время хозяйничанья у его стен немецко-фашистских мерзавцев. Огромные многоэтажные дома превратились в руины. Улицы сплошь изрыты воронками. Асфальты великолепных проспектов и бульваров наполовину перестали существовать. Парки разрушены и осквернены устроенными в них фашистами кладбищами своих солдат и офицеров. Уцелевшие здания музеев и общественных учреждений превращены в уборные. Всюду видны следы разрушений, следы чудовищных преступлений современных выродков человеческого рода.
      Котельниково, большое как город, недавно еще живое и красивое село и районный центр - превращено теперь в полуживое и израненное место. Куберле, Пролетарская, Зимовники - в каждом из этих пунктов с еще большей очевидностью вырисовываются следы кровавого немецкого сапога, истоптавшего наши советские земли. Жители, не успевшие еще оправиться от страха, со слезами на глазах рассказывают о причиненном им горе, стыде и унижении. В одном доме на станции Зимовники мне рассказывали, как немцы избили пятилетнего ребенка только за то, что он из детской любознательности подошел к их вещам. Много жителей, особенно цыган и евреев, было умервщлено в Сальске. В Пролетарской немцы заставляли бесплатно работать не успевших выехать оттуда коммунистов и их родственников, за малейшую провинность били, издевались, грабили их имущество, причем не щадили даже детей.
      В Трубецкой, Целине, Цорлыцкой, Мечетке, Кагальницкой, Зернограде и в Батнийске - всюду немцы чинили произвол и насилие над беззащитными мирными гражданами нашей страны. По-разбойничьи врываясь в квартиры мирных жителей, оккупанты выгоняли, вселяясь сами, не считаясь ни с возрастом, ни со здоровьем. Иногда у них проявлялась жалость, и жильцов оставляли дома, но сгоняли с кроватей и располагались сами. Жильцы вынуждены были забиваться в страхе по уголкам своих комнат, ежеминутно ожидая смерти.
      На станции Верблюд в поселке Зерноград немцы расстреляли много жителей перед своим отступлением. Еще задолго до этого, в первые месяцы оккупации Зернограда, немцы выдали временные паспорта всем коммунистам и комсомольцам, им семьям и родственникам. Всех их немцы собирались расстрелять, и только стремительное наступление наших войск помешало осуществлению этого зверского замысла, и свыше 200 жителям из числа намеченных к казни удалось спастись.
      "Мстите немцам!" - говорят измученные пятимесячным пленом люди. "Не дайте им вернуться сюда снова - грабить, жечь наши города и села, надругаться над нашим народом и увязнуть ***
      13.04.1943
      Четыре месяца исполняется сегодня со дня моего выбытия с передовой. Сейчас я в запасном полку. Выпустил ротную стенгазету. Вчера написал два письма маме и в Магнитогорск.
      С первого дня я не хожу на занятия. Работаю с газетой. Сейчас я подготавливаю следующий, майский номер ее.
      Здесь есть один еврей-боец. Хотя он и имеет некоторые привычки не нравящиеся мне, как, например, сильно размахивает руками при разговоре, крутит у собеседника пуговицу, тянет за руку во время разговора - он все же близок мне и симпатичен. Ибо он также презираем, как я, его так же не любят, как и меня. И хотя я, обладая привычками культурного человека, лицом своим похож скорее на грузина или армянина, что мешает распознавать во мне еврея фамилия моя вскрывает сразу корни моего происхождения.
      14.04.1943
      Сижу в президиуме партийно-комсомольского собрания совместно с беспартийными. Доклад делает заместитель командира роты по политчасти лейтенант Авраменко.
      Сегодня весь день работал над оформлением стенгазеты. Переписал с помощью девушки Саши передовицу майского номера, а также свое стихотворение. Шура - девушка из Ташкента, 22 года, окончила десять классов. Она хорошенькая на лицо и наиболее чистая от всякого разврата из всех здешних девушек - сестер и санитарок. Я слегка увлекся ею. И с удовольствием проводил сегодня время возле нее.
      Заглавие в стенгазету написала тоже она. Шура хорошо рисует. Сегодня я оставил с собой Бориса Гусева. Он не хотел идти на занятия и попросил меня оставить его переписывать газету. Но когда он стал писать, оказалось что почерк его не подходит для этого. Пробовал и комсорг роты, замполит старший сержант Славин. У него был лучший почерк, но и он не подошел. Шурин почерк, был наиболее приемлем, но хотя я и не закончил газету - завтра обязательно пойду на занятия, ибо многие думают, что я симулирую, прячусь, на самом деле ничем не занимаясь.