– Пожалуйста, не надо, – послышался с постели тихий бесцветный голос.

Иннес повиновался с тяжелым вздохом.

Подойдя к постели, он глянул на нее сверху вниз. Ему хотелось выглядеть суровым, не проявлять сочувствия, но внезапно накативший спазм сжал горло. На бледном лице, смотревшем на него с подушки, выделялись одни лишь темные круги под глазами да выпирающие скулы. Единственным ярким пятном были волосы, по-прежнему неукротимо рыжие, заплетенные в толстую косу, лежавшую на плече. Глаза, утратившие свою бирюзовую яркость, были отуманены болью. Вцепившаяся в покрывало исхудалая рука казалась восковой и неподвижной, как у трупа. Увидев все это, не расположенный к сантиментам Иннес вздрогнул и отвернулся.

Совладав с собой, он подтянул к себе стул.

– Мисс Кэт, – начал он почти сердито, – доктор говорит, что вы ведете себя как круглая дура. Он умывает руки и говорит, чтоб его больше не звали, пока вы не умрете. Надоело, говорит, ему смотреть на вашу постную физиономию. Мэри тоже хочет взять расчет. Что толку, говорит, работать, готовить для неблагодарной девчонки такие кушанья, что пальчики оближешь, а потом получать их назад холодными и даже не распробованными?

Ввалившиеся глаза, окруженные темными тенями, похожими на синяки, казались особенно бездонными. Сейчас эти огромные глаза отвернулись от него и слепо уставились в стену.

– Вы, похоже, решили уморить себя голодом. Если б мне кто сказал, я бы не поверил, но уж своим-то глазам приходится верить. Я вас, мисс Кэт, с детства знал, можно сказать, с самого рождения, но никогда не думал, что вы такая глупая да бессердечная. Мне стыдно за вас, и то же самое сказал бы ваш папенька, кабы увидел вас сегодня. А ваша маменька только-только успела упокоиться в могиле… Богом клянусь, она бы встала и задала вам хорошую головомойку, кабы знала, что вам не терпится рядом с нею в землю лечь. А я-то думал, вы у нас храбрая! Думал, вы, как ваш папенька, будете стойко сносить все невзгоды, что Господь нам послал. Но нет, теперь-то я вижу, что вы всего лишь… Эй, что такое? Господи Боже, мисс Кэт, не надо плакать, я не то хотел сказать, это все пустое, клянусь вам…

Не в силах смотреть, как слезы катятся по бледным и впалым щекам Кэтрин, а худенькие плечи сотрясаются от рыданий, Иннес пересел на постель и обнял ее, стараясь подавить свои собственные, невольно выступившие на глазах слезы:

– Что ж ты делаешь, девочка моя? Ты же мне сердце разрываешь. Уж лучше взяла бы нож да зарезала, чем так мучить! Ну скажи, скажи хоть словечко! Что с тобой приключилось, пока тебя не было? Откуда эта рана в груди и куда подевалось твое желание жить, скажи мне? А не хочешь мне – ну расскажи Мэри, она тебя любит как родную дочь. Она же женщина, она поймет. Но, если ты никому не расскажешь, если так и будешь все в душе носить, оно тебя изнутри подточит и съест. Можно сказать, уже доедает. Ну попробуй, поговори со мной.

Кэтрин попыталась унять опостылевшие слезы слабости, но оказалось, что это не в ее силах. Она потянулась за платком, с которым в последнее время не расставалась ни на минуту, и промокнула глаза. Вскоре ей стало немного легче. Она тихонько оттолкнула Иннеса, и он опустил ее обратно на подушку.

– Ты прав, я ужасная трусиха, – обреченно призналась Кэтрин, нетерпеливым жестом останавливая его, когда он приготовился возражать. – Я постараюсь слушаться тебя и Мэри: буду больше есть, выходить иногда на воздух. Но прошу тебя, Иннес, ни о чем меня не спрашивай! Я никогда, никогда не смогу рассказать, что со мной было. Никогда!

Слезы опять полились по ее щекам, и он принялся ласково поглаживать ее по плечу, моля Бога, чтобы от его слов ей не стало хуже:

– Ну будет, будет. Все уже, все. Вот тебе святой крест, я больше слова не скажу, раз ты не хочешь, девочка моя. А теперь отдохни, набирайся сил. Через час Мэри принесет тебе горячего бульону. Не надо плакать.

Иннес поднялся и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Кэтрин лежала неподвижно в той самой позе, в какой он ее оставил: у нее не осталось ни телесных, ни душевных сил, чтобы пошевелиться. Она чувствовала себя такой же слабой и разбитой, как после ранения, однако доктор сказал, что рана зажила, и никакой другой болезни у нее не нашел. Слова Иннеса пробудили в ней чувство вины, но не желание выздороветь и окрепнуть. Чтобы жить, надо видеть перед собой какую-то цель, устало подумала она. У нее же цели не было. Ей незачем было жить.

Через несколько дней в ее комнате появился неожиданный визитер.

– Я никого не хочу видеть, – сказала она Мэри в жалкой попытке проявить твердость, но экономка стояла на своем.

– Он говорит, что непременно должен с вами увидеться, мисс Кэт. Вот, он передал свою карточку.

Кэтрин долго смотрела на имя, отпечатанное на квадратике лощеного картона. Наконец она уронила руку на покрывало и подняла глаза.

– Хорошо, я приму его. Но я не хочу вставать, ему придется подняться сюда. Помоги мне сесть повыше, Мэри.

Через несколько минут приготовления были закончены. Мэри ввела в комнату господина средних лет с лысеющей головой, маленькой аккуратной бородкой и в очках с необычайно толстыми линзами. Подойдя поближе к кровати, посетитель так и застыл на месте, когда его близорукий взгляд упал на хрупкую, истаявшую фигурку, сидевшую на постели и обложенную подушками. Слова заранее приготовленного приветствия замерли у него на устах.

– Дорогое мое дитя, – сказал он с чувством и взял ее за руку.

– Я рада вас видеть, Оуэн.

– Внизу мне сказали, что вы больны, но я и представить себе не мог… Лучше я зайду в другой раз.

– Нет, все в порядке. Я хотела, чтобы вы поднялись ко мне.

– Я вас надолго не задержу, Кэтрин. Поверьте, мне очень жаль было узнать о кончине вашей матушки.

Она кивнула и что-то пробормотала в знак признательности.

– Вы застали ее в живых?

– Нет. Она скончалась за неделю до моего возвращения.

С этими словами Кэтрин отвернулась. Вот еще одно добавление к позорному списку утрат, с которыми ей придется жить до конца своих дней. Ведь если бы она не ввязалась в авантюру ради чуждого ей дела, влекомая жаждой личной мести, ее матери не пришлось бы умирать в одиночестве. И если бы она не подталкивала отца к борьбе, которая была ему не по душе, его бы не убили. Если бы она не отдала свое сердце человеку, который ее презирает… Она закрыла глаза рукой и содрогнулась.

Оуэн Кэткарт сочувственно покачал головой:

– Значит, теперь вы остались в полном одиночестве.

– Да, я совсем одна.

Еще секунду он внимательно смотрел на нее, потом отвел глаза от бледного, осунувшегося лица.

– Вы слышали, что войска принца отступают? – бесстрастно спросил он наконец, присаживаясь в кресло рядом с кроватью.

– Да, мне говорили: Но Иннес утверждает, что они выиграли сражение под Фалькирком! Почему же они отходят обратно на север? Я не понимаю.

Кэткарт поморщился:

– Уверяю вас, это загадка не только для вас одной. Сам принц против отступления, но главы кланов в большинстве своем за. Случаи дезертирства настолько участились, что они сочли за лучшее использовать зимние месяцы для того, чтобы захватить Инвернесс и форт Огастус. Есть надежда, что к весне к нам присоединятся французы, и мы соберем новое войско.

– А что думаете вы?

Он прямо взглянул ей в глаза:

– Я думаю, что это начало конца.

– Не может быть!

– Очень хотел бы ошибиться. Как бы то ни было, работа продолжается.

– Наверное, теперь, когда англичане ввели свои войска в Эдинбург, ваша работа стала еще опаснее.

– Мне приходится соблюдать осторожность, только и всего.

– Юэн мертв, – тихо добавила она после паузы.

– Вот как? – Оуэн, казалось, был ничуть не удивлен. – Как это произошло?

Несколькими скупыми фразами Кэтрин поведала ему о случившемся, прибавив, что сама была ранена, но умолчав о подробностях. Кэткарт внимательно выслушал, особо отметив про себя то обстоятельство, что она провела несколько недель в Уэддингстоуне.

– Мне искренне жаль, что я не смог сделать для вас большего, Кэтрин, – сказал он, когда она закончила свой рассказ. – Я послал Макнаба к вам на выручку, но мне самому крайне необходимо было вернуться в Эдинбург.

– Это не важно, – устало возразила Кэтрин.

Оуэн откашлялся.

– Этот майор Бэрк… – начал было он, но сразу умолк.

Кэтрин не сводила пристального взгляда с покрывала.

– Вы все это время не выходили из дома?

Она кивнула.

– Могу я поинтересоваться, какого рода отношения вас с ним связывают?

Она с тревогой подняла на него взор:

– А почему вы спрашиваете?

– Не из праздного любопытства, поверьте. Это очень важно.

– Я была влюблена в него, – сказала она тихо, не отводя взгляда. – Но с этим покончено.

– Ах вот как. Вы с ним… поссорились?

У Кэтрин вырвался короткий совсем не веселый смешок. Она смогла лишь кивнуть в ответ.

– Вы были любовниками? Простите мне все эти бесцеремонные расспросы, моя дорогая, но мне надо знать.

На то есть веская причина.

Теперь на щеках у нее стала понемногу проступать краска:

– Мы… мы были близки. Мы не были любовниками.

Кэткарт нахмурился, но решил больше не лезть ей в душу и не выпытывать подробности.

– Он здесь. В Эдинбурге.

Она выпрямилась и села в постели, умоляющим жестом протягивая к нему руку. На ее лице впервые за все время разговора появились признаки оживления.

– Бэрк? Он в Эдинбурге?

– Ищет вас. Вернее, он разыскивает Кэтти Леннокс.

Кэтрин вновь бессильно откинулась на подушки. Ему показалось, что она в обмороке, однако пятна румянца у нее на щеках свидетельствовали о том, что это не так.

– Откуда вы знаете? Вы уверены?

Теперь она не смотрела в глаза Оуэну и запомнившимся ему рассеянным жестом начала покусывать большой палец.

– Он пробыл здесь по крайней мере две недели согласно сведениям, полученным от моих людей.

Кэткарт выждал несколько секунд, потом спросил:

– Зачем он вас ищет, Кэтрин? Что ему нужно?

Кэтрин в ответ лишь неопределенно пожала плечами.

– Дорогая моя, я хочу, чтобы вы с ним встретились.

– Зачем?

Вопрос прозвучал едва слышно.

– Я хочу, чтобы он узнал от вас кое-какие сведения и передал их своему начальству. Сведения будут ложными. Вы возьметесь за это?

В комнате наступила тишина, нарушаемая лишь потрескиванием поленьев в очаге да тиканьем часов на каминной полке. Кэтрин уставилась на свои ладони, сохраняя полную неподвижность и думая обо всем, что потеряла. Честь, гордость, невинность. Уважение к себе. Надежду на счастье. Ей казалось, что ничего у нее в жизни не осталось, кроме ненависти к себе, но оказалось, что она заблуждалась. В ее душе еще сохранилась ненависть к Джеймсу Бэрку.

– И что ему за это будет? – спросила она после долгого молчания.

– Ничего серьезного. Он виконт, к тому же очень богат. Шлепнут по рукам, вот и все. Если вы рассчитываете причинить ему крупные неприятности, увы, вас ждет разочарование.

Кэтрин вновь покачала головой.

– Вы меня неправильно поняли, – пробормотала она, но объяснять ничего не стала.

Через несколько секунд она вновь села прямо:

– Ладно, Оуэн, я это сделаю.

Ее глаза загорелись, голос зазвенел, и в нем прозвучала твердая решимость:

– Будьте добры, подайте мне мой капот.

Он взял капот и помог ей одеться. Кэтрин откинула покрывала и встала с постели, скользнув ногами прямо в домашние туфельки.

– Хотите чаю?

– Нет, спасибо, – удивленно ответил Оуэн.

– Ну а я выпью с вашего позволения.

Она дернула шнур звонка, и почти тотчас же в дверях появилась горничная. Приняв заказ, она бросила удивленный и обрадованный взгляд на хозяйку и немедленно умчалась.

Едва сдерживая волнение, Кэтрин принялась ходить от кровати к окну и обратно.

– Ну и когда же мы приступим? Как это будет обставлено? Только обещайте мне, Оуэн, больше никаких карточных игр!

– Обещаю, их не будет.

Сколько ни старался, Оуэн Кэткарт не мог отвести от нее глаз:

– Скажите мне, Кэтрин, что этот майор Бэрк знает о вас? Кем он вас считает?

Метание взад-вперед прекратилось. Она посмотрела в пол, потом бесстрашно подняла на него взгляд.

– Он думает, что я шлюха.

В ее тихих словах прозвучала нескрываемая горечь. Кэткарт принялся поглаживать свою бородку:

– Вы серьезно? То есть вы говорите в буквальном смысле? Он считает вас проституткой?

– Я имела в виду именно это.

– Боже милостивый, да он, должно быть, настоящий осел! Что ж, отлично, мы это используем, все детали предоставьте мне. Принц хочет провести остаток зимы в Инвернессе, Кэтрин, но город занят войсками короля. Мы должны найти способ выманить их оттуда, чтобы принц вошел туда с остатками своей армии. Стоит им только войти в Инвернесс, как выбить их из города станет невозможно никакими силами. Я должен хорошенько обдумать те сведения, которые вам придется сообщить майору Бэрку, чтобы помочь нам достигнуть цели. Могу ли я снова навестить вас завтра?

– Да, разумеется.

– И еще одно. У нас очень мало времени. Если майор покинет Эдинбург прежде, чем мы успеем его использовать, для нас это будет непоправимо. Другой такой возможности может не представиться. Но, с другой стороны, вы были больны и все еще не вполне оправились…

– Оуэн, не беспокойтесь на мой счет. Даже мой доктор говорит, что у меня нет никакой болезни. Да будь я даже при смерти, и то встала бы со смертного одра, лишь бы оставить Джеймса Бэрка в дураках! Ни за что на свете я не упустила бы такой возможности!

Такая жестокая, неумолимая нота прозвучала в ее голосе, а в глазах появился такой ледяной блеск, что Оуэн Кэткарт слегка поежился.

– Прекрасно, дорогая моя, – сказал он тихо, – я постараюсь все устроить как можно скорее.

– Вот и хорошо. Я уже готова.

Ничем не примечательное двухэтажное здание с оштукатуренным фасадом и многочисленными трубами на черепичной крыше в безликой деловой части города по внешнему виду невозможно было отличить от любой другой пивной со сдающимися наверху меблированными комнатами. Однако именно здесь располагался «Единорог», лучший и самый дорогой бордель в Эдинбурге, в чем воочию мог убедиться любой счастливец, как только ему удавалось проникнуть за тяжелые входные двери и пройти мимо устрашающего вида вышибал. Преодолевшему эти преграды открывалась экзотическая красота внутреннего убранства, особенно близкая сердцу тех, кто отдавал предпочтение Древней Греции или Риму, так как все помещения, за исключением нескольких особых комнат в задней части дома, были отделаны именно в этом стиле, а все женщины рядились в туники, тоги, хламиды и прочие одеяния, которые в Эдинбурге 1746 года могли сойти за греческие или римские костюмы.

Бэрк не знал никакого пароля и не мог сослаться на имя какого-нибудь влиятельного завсегдатая в качестве рекомендации, но зато у него было много денег, поэтому массивные двери приветливо распахнулись перед ним. Лакей, наряженный древнеримским оруженосцем, проводил его в прихожую, где у него приняли шляпу и плащ, а затем провел в просторную гостиную, имевшую вид подземного грота. Стены и пол были вытесаны из грубого камня, равно как и скамьи, и низкие столики, в обдуманном беспорядке разбросанные по залу. В каждом углу стояли мраморные статуи обнаженных языческих богов и богинь, некоторые из них держали горящие факелы. Стены были увешаны роскошными гобеленами с изображением бесчисленных любовных сцен. В середине зала располагался утопленный в полу бассейн, обрамленный искусственными скалами с настоящим живым мхом. Здесь тоже горели факелы, в воде плескались две полуобнаженные наяды,[33] занятые беседой с неким полностью одетым джентльменом, который развлекался, бросая им виноградины. В углу юная леди в костюме дриады[34] перебирала струны арфы. По всему помещению разливался неяркий, щадящий глаза и льстящий самолюбию некоторых посетителей розоватый свет искусно расставленных масляных ламп, задрапированных кисеей. Только бы пожар не начался раньше, чем он успеет закончить свое дело и уйти, взмолился Бэрк.

Он подошел к каменному возвышению, напоминавшему языческий алтарь, но в действительности служившему баром, и официант в тоге вручил ему бокал шампанского, не дожидаясь никаких просьб.

– Я предпочитаю виски, – начал было Бэрк, но официант лишь пожал плечами.

– Извини, приятель, мы подаем только шипучее, – проговорил он с густейшим шотландским акцентом, который никак не вязался с его костюмом.

Краснощекий шотландец с пышными баками появился из-под арки, занавешенной полупрозрачным серебристым пологом, и подошел к бару.

– Еще одну, Томми, – бросил он официанту в тоге, а затем дружески повернулся к Бэрку:

– Отличное местечко! Кажется, я вас тут раньше не встречал?

Бэрк признал, что это его первый визит.

– Но не последний, бьюсь об заклад! Тут есть все, о чем только может мечтать мужчина.

Шотландец поправил шейный платок и пятерней расчесал бакенбарды. Покончив с туалетом, он одним глотком опрокинул бокал шампанского и громко рыгнул.

– О, черт, ужасно не хочется уходить, но моя благоверная сегодня закатывает одну из своих дурацких вечеринок.

При этом бывалый посетитель скорчил недовольную гримасу, и Бэрк сочувственно улыбнулся в ответ.

– Ничего не поделаешь, мне пора. Да, кстати, если вы тут в первый раз, значит, еще не слыхали о Линор.

– Линор?

– Вот-вот, я как раз от нее.

На его лице появилось неповторимое выражение, являвшее собой смесь гордости с благоговением.

– Она тут новенькая, но – Богом клянусь! – лучше нее девчонки не найдете во всем доме. Спросите ее, – посоветовал завсегдатай, тыча пальцем в грудь Бэрку, – не прогадаете.

Бэрк допил содержимое своего бокала и не заметил, как многозначительно подмигнули друг другу «посетитель» и официант.

Облокотившись на стойку бара, он стал рассеянно наблюдать за женщинами в бассейне. Как его занесло в это немыслимое место? Сюда тянулась единственная ниточка, которую ему удалось обнаружить путем долгих и упорных расспросов впервые за те несколько недель, что он провел в Эдинбурге, разыскивая Кэт, однако сейчас у него не было сомнений в том, что здесь он ее не найдет. Она по-прежнему оставалась для него загадкой, но в одном сомневаться не приходилось: она не работала в борделе. Страшная картина, от которой мутился разум, пронеслась перед его мысленным взором: ему вспомнилось, как он бросил соверен к ее ногам. Но теперь наконец истина, очевидная даже для слабоумного, открылась и ему: Кэт говорила правду, когда уверяла, что действовала не по своей воле. Теперь стало ясно и то, каким образом Джулиан ее принудил: он пригрозил, что донесет на Бэрка за укрывательство предполагаемой участницы якобитского заговора в своем доме. И в награду за все ее труды, за готовность терпеть извращенные издевательства Джулиана ради его спасения он обошелся с нею хуже, чем с уличной девкой.

Это было чудовищно. Думая о случившемся, Бэрк всякий раз содрогался от отвращения к себе, но страшное воспоминание неумолимо возвращалось снова и снова, терзая его подобно кошмару. За этот грех ему предстояло гореть в аду. Однако вся правда заключалась в том, что он уже был в аду, который создал себе собственными руками.

По крайней мере она здесь, в городе, и можно было хотя бы надеяться, что кто-то заботится о ней. Мысль о том, что она могла погибнуть, затеряться и замерзнуть где-то среди диких пустошей Шотландского нагорья, больная, одинокая и беспомощная, сводила его с ума. Бэрк вновь начал вспоминать о бесконечных дверях, в которые ему пришлось безуспешно стучаться, получая в ответ на свои отчаянные расспросы лишь косые и недоверчивые взгляды. Особенно ему запомнилась последняя дверь в крошечной деревушке под Келсо. У женщины были добрые глаза, но о чем бы он ни спрашивал, она отрицательно качала головой. Он вывел своего коня обратно на большую дорогу и уже готов был вскочить в седло, когда маленький мальчик, ростом не выше его колена, окликнул его из придорожных кустов:

– Это вы ищете красивую леди?

Неистовство Бэрка едва не заставило испуганного мальчишку задать стрекача. Каким-то чудом ему удалось успокоить малыша и выслушать страшный рассказ о том, как однажды утром, больше недели назад, он нашел здесь на дороге потерявшую сознание женщину, как побежал к Кроуфордам (тут мальчик указал пальцем на только что покинутый Бэрком коттедж) и уговорил мистера Кроуфорда выйти. Они вместе подняли «красивую леди» и внесли ее в дом.

– Она там? В доме?

– Нет, она уехала.

– Уехала? Куда? Когда?

Малыш попятился в испуге:

– Я ничего не знаю! Мистер Кроуфорд отвез ее в фургоне в Келсо два дня назад, как раз к почтовой карете до Эдинбурга.

– До Эдинбурга!

Бэрк закрыл глаза, повторяя про себя это слово, точно молитву. Изумленному мальчишке он дал соверен.

– А она поправится? – крикнул мальчик ему вслед, когда Бэрк уже стал поворачивать коня, чтобы отъехать. – У нее были такие грустные глаза. Она поправится?

Бэрк не знал ответа. Но по крайней мере теперь он был уверен, что Кэт где-то здесь, хотя казалось, будто город поглотил ее без следа. Его поражало, как мало он, в сущности, знает о ней. Это мешало ему в поисках. Он не знал, с чего начать. Она могла оказаться где угодно.

Где угодно, но только не здесь, поправил себя Бэрк, с отвращением оглядываясь вокруг. Здесь он только даром теряет время. Однако мысль о возвращении в пустой гостиничный номер показалась ему нестерпимой. Когда официант протянул ему второй бокал шампанского, Бэрк молча взял его.

– Добрый вечер.

Он обернулся. Рядом с ним стояла женщина с иссиня-черными волосами, белой кожей и ярко-красными губами, закутанная в неизменную тогу.

– Вы хорошо проводите время? Может быть, я могу еще что-то сделать, чтобы доставить вам удовольствие? – негромко спросила она.

Голос у нее был низкий, с придыханием, и она им умело пользовалась.

– Я ищу девушку, – ответил Бэрк.

– Ну, разумеется, – с готовностью согласилась сирена, посылая ему обольстительную улыбку.

– Не просто девушку, а мою знакомую, – добавил он.

Женщина надула губки с очаровательным кокетством.

Она была необыкновенно хороша собой, Бэрк даже удивился, почему она его совершенно не волнует.

– Ее зовут Кэтти Леннокс. Или Кэтрин, или просто Кэт.

– Боюсь, что здесь вы не найдете ни Кэтти, ни Кэтрин, ни даже просто Кэт. Мне очень жаль.

С этими словами она взяла его под руку.

– Возможно, это не настоящее имя. Она высокая и стройная, с огненно-рыжими волосами и бирюзовыми глазами. Ее кожа…

Досадливо нахмурившись, женщина убрала руку.

– Это Линор, – сказала она с томной усталостью в голосе, словно подобные расспросы имели место уже не в первый раз и успели до смерти ей надоесть.

– Нет, я так не думаю, – улыбнулся Бэрк, – вы, должно быть, ошиблись.

Она пожала плечами:

– Всякое бывает, но женщина, которую вы описываете, – это Линор. Дело в том, что на нее большой спрос, вряд ли вам удастся встретиться с нею сегодня. А впрочем, попытайтесь – вот она перед вами.

Он взглянул на другой конец зала и увидел девушку, появившуюся из-под арки под руку с двумя мужчинами. Сначала Бэрк не мог разглядеть ее лица и заметил лишь стройную нежную шейку, потому что она запрокинула голову, даря прощальный поцелуй одному из своих спутников, потом другому. Мужчины разошлись в разные стороны, и девушка посмотрела прямо на Бэрка.

Это была Кэт.

Бокал выскользнул из его пальцев и со звоном вдребезги разбился о каменный пол.