– Бэрк, ты был прав: я вела себя ужасно глупо. Но мне и в голову не приходило, что он собирается тебя убить, клянусь тебе. Ты мне веришь?

Его брови удивленно поднялись.

– Да, разумеется.

Она робко улыбнулась. Разумеется, он ей верит! Иначе она бы тут не лежала с раной в груди, заштопанной его руками!

– Тебе надо поспать, Кэт.

Она беспрекословно последовала его совету.

– Эй, что ты такое творишь?

– Беру твоего слона своим конем, вот что.

– Это не конь, это ладья.

– Бэрк, если ты опять собираешься жульничать…

– Жульничать? Это ты жульничаешь! Я тебе три раза говорил: кони – это камешки, а ладьи – это прутики.

– Ты сам их путаешь, когда тебе это выгодно.

– А вот уж это – самая возмутительная ребяческая ложь, совершенно недостойная тебя.

– А почему бы тебе в таком случае не записать, что есть что?

– Писать нечем и не на чем. Просто запомни, Кэт: кони – это камешки, слоны – кусочки коры…

– Я-то все помню. Это ты запомни!

Бэрк вздохнул и, откинувшись на локоть, провел рукой по лбу. Они оба лежали на тюфяке, разделенные импровизированной шахматной доской со странным набором листиков, камешков и прутиков, которую он соорудил. Кэтрин довольно улыбнулась, радуясь тому, что сумела ему досадить, и Бэрку ничего другого не осталось, как улыбнуться ей в ответ.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он в двадцатый раз за день.

– Гораздо лучше.

Это был ее обычный ответ. Но иногда ее мучили боли, и тогда он ложился с нею рядом, обнимал ее, рассказывал разные истории, заговаривал зубы, пока боль не стихала или пока она не засыпала. Кэтрин поняла, что как бы ни сложились их отношения в будущем, она всегда будет ему благодарна за это.

– Давай, делай ход, соня!

– Я сделала ход.

– Надо играть по правилам.

Кэтрин досадливо прищелкнула языком, но потом пожала плечами и двинула другую фигуру со словами:

– Некоторые мужчины просто не могут снести поражения от женщины.

Она выиграла эту партию, но заснула посреди следующей, пока он обдумывал один из своих ходов. Бэрк тихонько вытянулся рядом с нею, глядя на нее и думая о своем. В конце концов он тоже заснул.

Ему приснилось, что они целуются, лежа на земле. Неожиданно над ухом щелкнул курок. Кто-то выстрелил, он почувствовал, как пуля прожгла его насквозь и пронзила тело Кэт. Но боли не было, вместо того, чтобы умереть, они слились воедино, сердце к сердцу.

– Я умираю с голоду.

Бэрк открыл глаза и встретился взглядом с ее глазами, с этими бирюзовыми глазами, сонно моргавшими ему навстречу.

– Покорми меня.

Его охватило почти неодолимое желание ее поцеловать. Вместо этого он проворчал:

– Что-то ты уж больно раскомандовалась, Кэт. Неужели это болезнь так сказывается?

Она лишь улыбнулась в ответ ленивой полусонной улыбкой. Он поднялся на ноги и потянулся, кряхтя и растирая лицо ладонями.

– Хочешь крольчатины с луком на ужин, любовь моя? Или луку с крольчатиной?

– М-м-м… решай сам. Оба блюда кажутся мне одинаково… одинаковыми.

Бэрк принялся подогревать безвкусное тушеное мясо, которым они питались на протяжении вот уже двух дней. Кэтрин откинулась на скатанную валиком одежду, служившую им подушкой. Ей было легко и приятно наблюдать за ним молча. Вдруг она осознала, что за последние три дня они ни разу не поссорились. Эта мысль привела ее в трепет. Конечно, это не могло продолжаться долго, особенно теперь, когда им обоим стало ясно, что она не умрет. Наоборот, она с каждым днем чувствовала себя лучше, хотя правая рука по-прежнему не действовала. Но в настоящий момент между ними установилась полная гармония, и Кэтрин намеревалась наслаждаться миром, пока он длится. Что произойдет, когда она настолько поправится, чтобы продолжить путешествие? Ни он, ни она не упоминали об этом по обоюдному молчаливому уговору.

Когда жаркое было готово, Бэрк помог Кэтрин сесть и начал кормить ее руками: в заброшенном доме не нашлось ни вилок, ни ложек. Процедура проводилась уже не впервые, но чувственное ощущение, неизбежно связанное с подобным способом кормления, волновало его настолько сильно, что всякий раз Бэрк начинал сходить с ума. По выражению лица Кэт он никак не мог понять, разделяет ли она его чувства. Иногда она высовывала кончик языка, чтобы слизнуть каплю бульона с его пальцев, и он цепенел от нестерпимого желания. В этот вечер плутовка зашла настолько далеко, что даже стала посасывать его большой палец, и ему пришлось напрячь всю свою волю, чтобы сохранить внешнюю невозмутимость.

– Ты нарочно это делаешь?

Она дожевала и проглотила последний кусочек крольчатины.

– Что именно?

Бэрк целую минуту изучал выражение изумленной невинности у нее на лице.

– Ничего.

Отставив в сторону котелок с едой, он поднялся, чтобы помешать поленья в очаге, а потом опять занял привычное место рядом с нею на тюфяке, повернувшись к ней лицом и опираясь одним плечом на стену позади себя.

– В чем дело? – спросила Кэтрин, озадаченная затянувшимся молчанием и его нерешительным видом.

– Кэт…

О, черт, надо спросить прямо, вот и все.

– Зачем ты это сделала?

– Да что я такого сделала?

Бэрк скривился в нетерпеливой гримасе, и Кэтрин отвернулась. Он взял ее руку и крепко сжал.

– Скажи мне зачем.

Было бы нелепо делать вид, будто она не понимает, о чем идет речь, но правда заключалась в том, что Кэтрин и сама не знала ответа. Она об этом просто еще не задумывалась ни тогда, ни после, и ей не хотелось делать это сейчас.

– Потому что не хотела, чтобы он тебя убил.

Она покраснела, прекрасно понимая, насколько неубедительно звучит ее ответ.

Бэрк взял ее за подбородок и заставил взглянуть себе в глаза.

– Ну вот, я сказала зачем.

Взгляд его голубых глаз приковал ее к себе. Как завороженная, она следила за отсветами огня на его коже, за движением чувственных губ, пока он говорил.

– Этого недостаточно.

Он придвинулся ближе, его голос перешел в шепот. Кэт казалась ему такой прекрасной в неверном, колеблющемся свете очага и единственной свечи! Конечно, он хотел получить правдивый ответ на свой вопрос, но сейчас ему казалось, что нет на свете ничего важнее, чем обнять ее.

– Ты вскинула руки над головой, – прошептал Бэрк, – чтобы сделать из себя мишень покрупнее. Это был не просто порыв, ты сделала это нарочно. Зачем?

Он поглаживал ее горло, она ощущала на губах его дыхание. Глаза Кэтрин закрылись сами собой.

– Чего ты от меня ждешь? Что я должна сказать? – еле выговорила она, упираясь левой рукой ему в грудь то ли для того, чтобы оттолкнуть его, то ли удержать.

Бэрк и сам не знал, какой ответ хочет услышать. Он тоже не смог бы объяснить ей многого на словах, но в эту минуту, когда его руки скользили по ее нежной коже, ему пришло в голову, что есть способ обойтись и без слов.

– Почему от тебя всегда так хорошо пахнет? – рассеянно спросил он, зарывшись носом в волосы у нее за ухом.

На этот вопрос у Кэтрин тоже не было ответа. Зато у нее промелькнула смутная мысль, что, если держать глаза закрытыми, можно сделать вид, будто ничего не происходит, хотя на самом деле притворяться было трудно.

– Бэрк, что ты делаешь?

Ее пальцы крепче вцепились ему в рубашку, когда он приник к ее губам. Ей хотелось, чтобы поцелуй продолжался бесконечно, и все же она вздрогнула, когда Бэрк заставил ее раскрыть губы. Его теплый язык скользнул ей в рот, и она что-то невнятно промычала в знак протеста, но этот звук перешел в сладострастный стон, когда он начал тихонько ласкать ее с удивительной нежностью, какой никогда не выказывал прежде.

– Бэрк, не надо… – сумела выдохнуть Кэтрин, когда он оставил ее губы и начал целовать глаза и щеки, однако ее собственные пальцы, вплетаясь ему в волосы, говорили совсем о другом.

– Но я хочу этого. – Бэрк ловко расстегивал ночную рубашку, а она ничего не предпринимала, чтобы ему помешать. – И ты тоже хочешь.

Глядя ей прямо в глаза, он просунул руку в разрез рубашки и обхватил ладонью левую грудь, поглаживая ее легкими, как будто ленивыми движениями, пока Кэтрин, не выдержав, не спрятала от него лицо.

– Тебе нравится?

Ее ответ опять вышел невнятным. Бэрк стал целовать маленький розовый сосок, прислушиваясь к торопливым беспомощным стонам, которых она не в силах была заглушить.

– Зачем ты это делаешь?

У нее непроизвольно сжимались пальцы, дыхание стало частым и неровным. Вместо ответа он откинул плащ, служивший одеялом, к изножию постели.

– О, Господи, нет, мы не должны…

Но его рука была уже у нее под рубашкой; не прекращая поцелуя, он заставил ее развести ноги.

– Я… я не могу, мне это повредит, – выдохнула она прямо ему в рот, втайне понимая, что ее слова не могут быть правдой. – Ты говорил, что мне нельзя двигаться, ты сказал…

– Молчи. Лежи тихо, я сам все сделаю.

Теперь он не смог бы остановиться, даже если бы она стала его умолять. Ему давно уже хотелось доставить ей такое удовольствие, близость ее тела, столь соблазнительного и уже так хорошо ему знакомого, сводила его с ума, к тому же в последние дни между ними установилось поразительно нежное взаимопонимание.

– Позволь мне, Кэт. Да. Не спорь.

Он отыскал самое чувствительное место и услышал, как у нее перехватило дух. Она все еще пыталась овладеть собой, сохранить самообладание, но его терпение было неистощимо.

– Не сопротивляйся, – прошептал Бэрк, осыпая поцелуями ее шею, – просто расслабься. Тебе будет очень приятно.

Кэтрин сделала последнюю отчаянную попытку сдержаться, но у нее ничего не вышло. Ее отклик оказался бурным и страстным, а Бэрк все затягивал до бесконечности сладкую муку, пока ее голова не откинулась назад, а рот не раскрылся в безмолвном крике. Увидев, как вытянулась и напряглась ее стройная шея, а затем и все тело, он наклонился и обнял ее, осыпая поцелуями, повторяя вновь и вновь ее имя, пока содрогания не стихли.

На щеках у нее блестели слезы.

– Я сделал тебе больно? – обеспокоенно спросил он шепотом.

Она не ответила.

– Почему ты плачешь, Кэт? Неужели стесняешься?

Кэтрин отвернулась. Ему хотелось успокоить ее, утешить, он чувствовал себя таким счастливым, словно сам испытал наслаждение. Ее нежная кожа увлажнилась от испарины. Бэрк лизнул языком маленькое, розовеющее, как морская раковина, ушко и тихонько подул на него. Потом он опять попытался поцеловать ее в губы, но Кэтрин не позволила.

Ей хотелось оттолкнуть его, но овладевшая всем телом приятная расслабленность не оставила сил на сопротивление. Когда она наконец заговорила, ее голос зазвучал тонким, дребезжащим фальцетом, заставившим его улыбнуться:

– Тебе не следовало это делать. Я этого не хотела.

Это была явная неправда, но Бэрк любезно промолчал, поглаживая ее волосы и вдыхая их чистый запах.

– Ты воспользовался моей слабостью, – стояла на своем Кэтрин. – Нарочно выбрал время, когда я совершенно беспомощна и уязвима. Ты поступил как последняя скотина.

Бэрк виновато кивнул.

– Это было омерзительно, – она все больше начинала горячиться. – Разве порядочный человек может себе такое позволить по отношению к беззащитной больной? И ты еще считаешь себя джентльменом!

– Ну это уж слишком! Извини, но ты…

Бэрк сел на тюфяке и заглянул ей в лицо. Ее глаза, все еще не просохшие от слез, горели праведным негодованием, щеки пошли пятнами.

– Я не могла сопротивляться, боялась, что рана откроется! А ты это знал и самым гнусным, самым подлым образом воспользовался моим беспомощным положением! Будь ты проклят, Джеймс Бэрк…

– Эй, эй, полегче! Послушай, Кэт, ты была совсем не против и не говори мне, что тебе это пришлось не по вкусу.

– Ах ты поганый сукин сын… Перестань на меня таращиться, черт бы тебя побрал! Убирайся! Пошел вон!

– Вон? Посреди ночи?

– А мне плевать!

Она отталкивала его, насколько хватало ее слабых сил, и Бэрк испугался, что рана действительно откроется. Наградив ее торопливым поцелуем, который она немедленно стерла с губ тыльной стороной ладони, он сказал:

– Ну ладно, ладно, я ухожу.

Ему пришло в голову, что стоит, пожалуй, наколоть дров: это могло бы отвлечь его от телесных вожделений, вдруг властно заявивших о себе. Кэтрин демонстративно повернулась к нему спиной, и он встал.

– Тебе нечего стыдиться, любовь моя, – мягко сказал Бэрк, обращаясь к ее затылку.

Спина девушки, казалось, еще больше окаменела.

– И не надейся, что я стану извиняться, потому что я ни о чем не жалею, – тут он многозначительно понизил голос, – да и ты, полагаю, тоже.

В ответ она издала какой-то нечленораздельный, но явно негодующий возглас. Бэрк отошел к двери и, уже взявшись за ручку, добавил:

– И еще, Кэт, я должен сказать, что ты была бесподобна.

– Вон!

Он засмеялся.

– Иду, иду.

Когда за ним закрылась дверь, Кэтрин откинулась на подушку и закрыла лицо руками. Слезы пришли сразу же и ручьем хлынули по щекам, щекоча и обжигая. Наконец, устав плакать, она вытерла глаза и начала ругаться вслух, награждая Джеймса Бэрка самыми страшными бранными словами, какие ей были известны, пока не истощила вес! свой богатый запас. После этого ей ничего другого не осталось, как задуматься.

Какой подлый трус, какой мерзавец! Он ее использовал, вот в чем дело. И еще имел наглость заявить, что ей нечего стыдиться! И в самом деле нечего! Она же ничего дурного не сделала! Это он воспользовался своим преимуществом, чтобы самым бессовестным образом захватить ее врасплох в минуту слабости, а она только… она только…

Кэтрин опять закрыла лицо руками и бессильно расплакалась. Она только хотела, чтобы эта медленная, обжигающая, божественная пытка длилась вечно. О, Господи! Как она могла допустить, чтобы он трогал ее там? А потом… как можно было ему позволить смотреть на себя, пока она… Она съежилась, укрывшись плащом с головой. Никогда, никогда ей не пережить этого позора! Но это все его вина, только его! Он вел себя как животное и заслуживает хорошей порки за то, что сделал.

У нее появилось смутное ощущение, что она несколько переусердствовала в своем возмущении. Сделанного не воротишь, что было, то было, вот и все, теперь это в прошлом. Надо успокоиться. Она вовсе не рабыня собственных страстей, она разумная женщина. То, что произошло, было всего лишь случайностью, недоразумением. Он застал ее врасплох в тот момент, когда она была не в силах противостоять атаке, только и всего. Любой мужчина смог бы это сделать в сложившейся ситуации.

Но каждый нерв в ее теле все еще сладко ныл при воспоминании о пережитых ощущениях. Все было так чудесно, пока длилось, все казалось таким правильным, таким… неизбежным. И потом… все последние дни Бэрк был с нею так добр, так ласков… Он служил ей островком спасения в бурном море страха и боли. Они стали почти друзьями или даже любовниками…

Любовниками? Ха! Какая же она дура! Ее пальцы судорожно комкали плащ. Она разорвала бы его в клочья, если бы хватило сил. Любовники! Надо же такое вообразить! Да он просто пытался ее умаслить, втереться к ней в доверие, чтобы легче было ее унизить. Ну ничего, она ему отплатит за все. Найдет способ. Она еще не знала, что именно сделает, но знала твердо, что в один прекрасный день настанет его черед корчиться от унижения (в точности, как он заставил ее сегодня!), а она с удовольствием посмеется над ним.

Кэтрин решительно вытерла глаза и застегнула сорочку. Ей стало немного легче. Со сдавленным стоном она села в постели, оперлась руками о тюфяк позади себя и свесила ноги, перетащив их через низкий край.

Оказалось, что этого делать не следовало. Тошнотворная волна головокружения накрыла ее, и Кэтрин упала на спину, даже не успев понять, в чем дело. Ошеломленно глядя в потолок, она попыталась восстановить дыхание и понять, не открылось ли новое кровотечение. В груди глухо пульсировала боль, тупая и в общем-то вполне терпимая. Через минуту девушка схватилась за края тюфяка обеими руками и, задыхаясь от усилия, опять заставила себя принять сидячее положение. Она сидела тихо-тихо, пока дыхание не успокоилось, потом подтянулась поближе к краю. Увы, кроватный столбик, за который можно было бы уцепиться, чтобы встать, отсутствовал, пришлось подниматься своими силами. Голый пол холодил босые ступни. В глубине души Кэтрин понимала, что еще не готова к подобным подвигам, однако желание вновь стать сильной и избавиться от постыдной ранимости, чтобы больше не становиться легкой добычей для Бэрка, пересилило доводы разума, толкнув ее на необдуманные и поспешные действия. Не долго думая, она поднялась на ноги.

Комната моментально закружилась вокруг нее каруселью, тело покрылось холодной испариной. Она стояла, пошатываясь и изо всех сил стиснув зубы. Кэтрин отчетливо осознавала, что если упадет, то последствия будут плачевными. Но понемногу все успокоилось, комната уже не кружилась, а только плыла у нее перед глазами, и Кэтрин сделала робкий шаг вперед, потом еще один. Ноги плохо слушались ее, зато решимость была велика: до дальней стены тесной комнатушки она добралась меньше чем за две минуты. Цепляясь за стену, Кэтрин стала судорожно глотать воздух полным ртом, ее начала пробирать дрожь, вскоре перешедшая в сотрясающий озноб. Слезы бессилия хлынули из глаз, когда она поняла, что без посторонней помощи ей не преодолеть обратный путь до постели. А если послушаться подгибающихся, ставших как будто ватными коленей и соскользнуть по стене на пол, она ни за что не сможет снова подняться своими силами. Мысль о том, что придется ползти, почему-то привела ее в ужас. А что, если Бэрк вернется как раз в эту минуту и застанет ее? Едва лишь подумав о такой возможности, она издала безнадежный стон и стукнулась головой о стену. Бэрк вошел в комнату именно в этот момент.

Он увидел ее сразу же: она стояла чуть слева от него. У него перехватило дух, и он с грохотом выронил охапку дров, которую нес в руках.

– Какого черта? Что ты, гром тебя разрази, делаешь? – воскликнул Бэрк.

Гнев и тревога боролись за верховенство на его гордом лице.

– Не смей со мной так разговаривать! – закричала она в ответ, торопливо смахивая со щек предательские слезы. – И не вздумай ко мне прикасаться! Ни-ко-гда, слышишь ты, подлый, трусливый ублюдок! Хочешь знать, что я делаю? Я хожу, к твоему сведению, и не нуждаюсь в твоих советах, чтобы… – Чтобы что? – …чтобы решать, что мне делать и чего не делать! – неуклюже закончила Кэтрин. – А теперь отстань, я сама справлюсь.

Она сделала решительный шаг в сторону от него, и пол стремительно вздыбился ей навстречу. Бэрк подхватил ее как раз вовремя: еще секунда, и она ударилась бы об пол. На какой-то миг Кэтрин потеряла сознание; придя в себя, она обнаружила себя на полу в объятиях Бэрка, он растирал ей виски и пристально заглядывал в лицо.

– Я не упала в обморок, – проговорила она дрожащим голосом, – нет, нет, я не упала в обморок.

– Нет, конечно, нет.

– Не надо мне поддакивать!

– Я скорее поднекиваю, – улыбнулся Бэрк.

Ее гнев стал стремительно улетучиваться. Кэтрин попыталась вернуть его назад, но он уплывал, как последнее облако после бури. «И все же я с тобой расквитаюсь, Джеймс Бэрк!» – пообещала она себе, но теперь это прозвучало просто как громкая фраза, лишенная мстительности. Чего ей действительно хотелось, так это закрыть глаза и прижаться головой к его груди. Стук его сердца был сильным и ровным, ей приятно было слушать это мощное биение. Она ощутила прикосновение его губ у себя на лбу, и ей показалось, что им там самое место. Мечтательная полуулыбка растянула уголки ее собственного рта, и она погрузилась в чудесный сон.

Еще не рассвело, когда Кэтрин услышала, что Бэрк встал, оделся и вышел во двор. Последнее время он очень мало спит, отметила она про себя, передвигая ноги на согретую его телом половину тюфяка. Сама она в отличие от него спала чуть ли по двадцать часов подряд. К ней понемногу стали возвращаться силы. После того как позавчера он застал ее за попыткой пройтись, Бэрк взял с нее слово больше не вставать с постели в его отсутствие и без его помощи. Вчера она дважды вставала и ходила по комнате, опираясь на его руку. В первый раз прогулка удалась на славу, Кэтрин продержалась на ногах целых десять минут, но во второй раз слишком быстро устала. Ей пришлось тяжело повиснуть на нем, пока он тащил ее в постель. Она надеялась, что сегодня все получится еще лучше, ей все не терпелось поскорее выздороветь. Силы нужны были ей сейчас, немедленно.

Уставившись на светлеющее за окном небо, Кэтрин беспокойно заворочалась в постели. Хотелось есть, но крольчатина с луком уже успела опротиветь ей до смерти. Ей стало зябко, и она поплотнее запахнула вокруг плеч плащ Бэрка: по комнате гуляли сквозняки и почти всегда было холодно, как бы он ни старался развести огонь побольше. Им еще повезло, что погода стояла сухая, но Кэтрин прекрасно понимала, что удача не может длиться вечно. Страшно было даже подумать о том, каково будет лежать на этом тюфяке, глядя, как дождь хлещет прямо сквозь дыру над головой. Она знала, что Бэрку тоже хочется поскорее распроститься с этим местом, возможно, даже больше, чем ей самой, однако ее томительно затянувшееся выздоровление удерживало их в полуразрушенной лачуге. Она обещала не вставать с постели в его отсутствие, но ведь слово было дано позавчера, когда она чувствовала себя гораздо более слабой, нетвердо стоящей на ногах и склонной к головокружению. Нет, конечно, это обещание не относится ко дню сегодняшнему, сказала себе Кэтрин, откидывая импровизированное одеяло и осторожно поднимаясь на ноги.

Ну вот. Все отлично, голова почти не кружится. Сейчас она пойдет и помешает дрова в очаге. По крайней мере от нее будет хоть какой-то толк.

Наклонившись за палкой, которую Бэрк использовал вместо кочерги, она тотчас же поняла, что это было ошибочное решение. Пришлось прислониться лбом к голой каменной стенке над камином, делая глубокие вдохи, чтобы переждать приступ дурноты. В очаге с треском переломилось полено, вылетела искра. Кэтрин вздрогнула и посмотрела вниз. Ее ночная сорочка занялась огнем.

Испуганно вскрикнув, она принялась хлопать себя ладонями по подолу. Полетели еще искры, и в мгновение ока рубаха, которую Бэрк вывесил сушиться над очагом, вспыхнула и сердито заполыхала прямо ей в лицо. Девушка взвизгнула и неуклюже отскочила, все еще продолжая сбивать рукой искры, плясавшие по подолу ее сорочки. Деревянный шест, на котором висела рубашка Бэрка, исчез в дыму и пламени. Кэтрин мучительно закашлялась. Вода, ей нужна вода… Она заметила кружку возле постели, схватила ее и выплеснула содержимое на пламя. Единственным результатом стало быстро затихшее шипение. С головокружительной скоростью огонь пополз по сухим половицам и начал лизать стены. Жар усилился вдвое, втрое, рев пламени сделался оглушительным, пока она стояла, оцепенев, словно прикованная к месту. Кусок ткани, полуприкрывавший окно, вспыхнул и мгновенно превратился в сноп пламени. Кашляя и страдая от боли, не в силах двигаться и даже думать, Кэтрин наконец вспомнила о плаще Бэрка. Трясущимися от страха руками она подняла его с постели и попыталась затушить огонь, набросив на очаг плотную шерстяную материю. Если бы она подумала об этом минутой раньше, уловка могла бы сработать, но теперь было слишком поздно. Осознав ошибку, девушка отступила. Слезы лились по ее щекам, ей никак не удавалось отдышаться. Жар был так силен, что ее плоть готова была расплавиться.

Надо было выбираться, иначе она могла погибнуть. Но если лачуга сгорит дотла… Куда же им тогда деваться? Ее разум отказывался заглядывать в будущее дальше, чем на миг. Если бы только ей удалось поднять с пола тюфяк и накрыть им пламя… Впрочем, даже если бы у нее хватило на это сил, возможность была упущена: Кэтрин поняла это в следующую секунду, когда огонь добрался до потолка и оттуда посыпались пылающие пучки соломы. Вот загорелся плетеный половик, когда-то служивший ковром, от него повалил густой и удушливый черный дым. У нее больше не осталось выбора. Еле держась на ногах, Кэтрин подхватила с полу в изножии постели свои башмаки, сорвала плащ с гвоздя у двери и заковыляла наружу, жадно вдыхая холодный чистый воздух.

Она упала на землю в нескольких шагах от пожарища. Немного отдышавшись, она прислонилась к стволу дерева и успела увидеть, как развалюха обрушилась с оглушительным треском. Голова у нее гудела, запах гари душил, вызывая тошноту, дыхание стало хриплым, каждый вдох мучительно обжигал легкие. Холод начал пробирать ее до костей, хотя кожа горела. Губы сами собой прошептали имя Бэрка, и он вдруг появился, словно вызванный заклинанием.

Но он ее не заметил, он стремительно подбежал к груде все еще пылающих развалин и принялся торопливо раскидывать в разные стороны горящие поленья и пуки соломы. Ей показалось, что он зовет ее, но расслышать его голос за ревом огня было невозможно.

– Бэрк! Я здесь…

Едва проговорив это, Кэтрин почувствовала, что горло у нее окончательно сдавило судорогой, и закашлялась. Бэрк углубился в достававшие ему до пояса развалины, не обращая внимания на огонь. Каким-то чудом ей удалось подняться на ноги и даже издать возглас. Когда она была на полпути к нему, он бережно обернулся и увидел ее.

Бэрк подбежал к ней в ту самую минуту, когда колени у нее подломились; подхватив ее на руки и чертыхаясь, он отнес ее в безопасное место.

По следам за пережитым испугом и наступившим сразу после него невыразимым облегчением к Бэрку пришло бешенство.

– Вот чертова кукла! Как ты это сделала, Кэт? И что, черт побери, прикажешь теперь делать мне? Ах ты тупая, бестолковая, косорукая…

Он осыпал ее бранью, а его руки тем временем лихорадочно ощупывали ее тело в поисках повреждений. Гнев угас, как только он понял, что она расстроена даже больше, чем он сам, да к тому же еще перепугана до полусмерти и измучена болью, хотя и не ранена. Бэрк принялся шептать ее имя, ласково поглаживая, утешая, прижимая к себе, пока она не перестала дрожать.

– Как это случилось? – спросил он, наконец успокоившись.

– Я…

Она сделала беспомощный жест, ее сорванный голос напоминал глухое карканье.

– …Это долгая история.

– Не сомневаюсь.

Он смахнул пепел с ее волос и вновь привлек к груди, слушая ее затрудненное дыхание.

– Выдержишь верховую прогулку? Мы не можем здесь больше оставаться.

– А куда мы поедем? – с трудом выговорила Кэтрин, морщась от усилия. – Вряд ли я продержусь до самого Ланкастера.

Бэрк коротко и нетерпеливо мотнул головой.

– Мы не поедем в Ланкастер, Кэт. Мы поедем домой.

– Домой, – отозвалась она слабым эхом. – Да, Бэрк, давай поедем домой.