ГЛАВА 1

Король вглядывался в мутный горизонт своего королевства через широкое круглое окно, затянутое кристаллической пленкой. Искусные харонские мастера, употребив как исходное сырье глаз Тараска, установили по оси королевского ложа драгоценный прибор, позволяющий любоваться цитаделью вплоть до самых отдаленных границ реки Пепла.

Костлявой рукой король потянулся к мертвому глазу и слегка коснулся бронзовых стоек, испускавших яркие лучи. Эти холодные стержни скрывали в себе невидимо бегущие жилки, поддерживавшие жизнь в сердце реликвии – линзе размером с тарелку. Король любил проводить по ней рукой, начиная с периферии круга и переходя затем к едва заметному рельефу ее фасеток, где ощущалось теплое дыхание текущей внутри жизни. На протяжении веков эта уникальная вещь неизменно подчинялась взгляду своих повелителей и покорно изгибалась в соответствии с их желаниями.

Дыхание короля участилось, когда он наклонился, приблизив свой глаз к прицелу линзы. Это движение обозначило его намерения, и одна за другой все фасетки согласно зашевелились, стараясь выдать безупречную картину того, что он желал увидеть.

Дорога Слоновой Кости.

Она рождалась у крайних пределов Харонии, в том самом месте, где Фениксы еще во времена Истоков навсегда установили границы королевства. Пройдя через мрачные и неровные кварталы города, она упиралась в ворота королевской крепости. Некогда строители, измельчив кости с полей сражений в прах, усыпали им дорогу, в полутьме королевства дорога Слоновой Кости теперь светилась серебристым светом.

В тиши своего кабинета король предавался мечтам о том дне, когда она шагнет через реку, чтобы внедриться в Миропоток и вывести харонцев на путь последнего завоевания. Это неотступное видение с некоторых пор преследовало его так же, как и желание при любой возможности погрузиться в блаженные грезы Черных Терний.

Он поднял к линзе указательный палец и осторожным нажатием добился более четкого изображения. По дороге Слоновой Кости в направлении крепости двигалась процессия. Миновав очередной замок, она неумолимо росла. В Харонии насчитывалось тысяча сооружений в одном и том же стиле для тысячи властителей, составлявших элиту королевства. Ныне они отозвались на призыв короля и, соблюдая многовековую табель о рангах, один за другим вливались в процессию, направлявшуюся к крепости.

Король выпрямился и машинально прикоснулся к заклепкам, удерживающим мертвую кожу его лица.

Выдающиеся чародеи-целители, приверженцы древней практики, неустанно следили за королем, предохраняя его тело от приступов некроза. Заговоренные и тщательно прилаженные, эти заклепки образовывали замысловатую вязь на его ногах, туловище и даже лице. Благодаря этому он еще имел право смотреться в зеркало и в своем отражении улавливать признаки, будившие воспоминания о прежнем существовании, прошедшем среди живых. До него короли выбирали иные целебные средства вроде этих медных шнурочков или масок, сотворенных древними черными друидами Земли Василисков в сонных видениях. Но у короля не было выбора. Бывший фениксиец считал, что необходимо сохранять свободу движений для выполнения ритуалов. Заклепки, подобные талисманам, давали ему уверенность в себе.

Он отвернулся от окна и окинул взглядом просторную комнату, где обычно пребывал в одиночестве, предоставленный самому себе и своим честолюбивым мечтам. Именно здесь он мысленно управлял гибельной сетью Темных Троп, искривляющих пространство Миропотока, здесь он вкушал забвение Черных Терний и сжимал в объятиях безликих женщин, чьи прикосновения делались сносными благодаря благовониям и стараниям чародеев-целителей.

Мимолетная улыбка скользнула по лицу короля, когда он вспомнил о последней из них, деревенской девушке, еще не успевшей забыть о границе, которая отделяла ее от мира живых. Эта искра безграничного ужаса, что сверкала в ее глазах, доставила ему несравненно большее наслаждение, чем вынужденные ласки. Это было живое пламя, подобное эликсиру молодости. И его благотворный эффект отметили даже целители.

Вдали нарастал гул приближающейся процессии, и внезапно он вспомнил, какого безупречного самообладания потребует от него предстоящий совет. Поражение Силдина положило конец безмятежному царствованию. Впервые король потерпел неудачу, впервые Миропоток отказывался сгибаться перед его приказами. Миропоток? Король, еще не осознал со всей ясностью, последняя война дала ему почувствовать, что он уже не выступает в одиночку против целых королевств. Ему противостоял лишь юный фениксиец, питомец Воля. Эта мысль вызвала в нем дрожь, и заклепки на его плечах заскрипели.

Слыханное ли дело, чтобы один человек мог противостоять королевству мертвых? В особенности король сожалел о том, что пренебрег нечаянной возможностью, предоставленной ему грифийским императором. Если бы этот последний не выбрал мальчишку, никто не смог бы обнаружить его за стенами Алой башни.

Однако это объясняло далеко не все. С самого начала его интуиция была скована секретным донесением, направленным ему проникшвмж ко даору императора харонцами. Это донесение предполагало неожиданный поворот. Силдину, гордому фениксийцу, известному всей Харонии, лига предпочла Януэля – неизвестного юношу, которого лишь его дар делал достойным Возрождения имперского Феникса.

Король прекрасно помнил тот миг, когда он прочел на пергаменте имя мальчика. По неведомой причине это имя поразило его воображение: оно показалось ему знакомым. Заинтригованный, он приказал провести глубокое и подробное дознание, рискуя притормозить завоевание империи Грифонов. Несколько Темных Троп были развернуты в сторону Изумрудного хребта, по направлению к Алой башне. Но работа харонцев, возглавляемых специально назначенным властителем Арнхемом, крайне затрудняла присутствие фениксийцев.

Арнхем командовал вторжением в империю Грифонов и, по мнению многих, свободно мог претендовать на трон. Однако, несмотря на видимое соперничество с королем, Арнхем предпочел слепое послушание вассала господину. Он воспользовался Темными Тропами, чтобы проникнуть в тайны деревни Седения и выяснить через одну молодую женщину, к которой часто наведывался Сиддин, какой дорогой направится фениксиец. Разумеется, Силдин должен был служить приманкой. И хотя Арнхем просчитывал различные варианты, тем не менее ничто не помогло ему разузнать подробнее о маршруте Януаяя.

Тогда король потребовал смерти Силдина, ссылаясь на дружбу, которая связывала юношу с Януэлем. Кое-кто в его окружении терялся в догадках, чем объяснить такое странное упорство. Не было ни малейшей уверенности, что именно Януэль является тем самым избранником Волн, которого до сих пор считали погибшим.

Стоя лицом к окну, король скрестил руки на груди. Он, как и его подданные, не понимал причины этого упорства. Неужто долгие погружения в аромат Черных Терний ослабили его «способность к суждению? Как бы то ни было, Арнхем предложил сделать ставку на Силдина, наблюдать за его обучением, чтобы в надлежащий момент бросить его в бой.

По крайней мере, он так считал.

На его взгляд, поражение, которое Силдин потерпел в схватке с Януэлем, было необъяснимо. Присутствие имперского Феникса в сердце Януэля не могло оправдать поражение Силдина. Чтобы попытаться найти объяснение, следовало бы заглянуть в прошлое и, в частности, вспомнить ту триумфальную ночь, когда харонцам удалось отыскать Мать и дитя Волн и покончить с ними. Каким чудом ребенок остался в живых, если убийцы были совершенно уверены в том, что он навсегда исчез в пламени?

Накануне король потребовал встречи с участниками событий той ночи. Все они свидетельствовали с одинаковой убежденностью, что перед тем, как Темная Тропа призвала к себе своих служителей, ребенок корчился в языках пламени.

Вырвать ребенка из огня могла лишь Волна, единственная из существующих сил. «Но что если, – внезапно подумал он, – какую-то роль здесь сыграли фениксийцы… Факты говорят о том, что ребенок пребывал под сенью Алой башни с тех самых пор, как ускользнул от смерти. Возможно ли, что в ход событий вмешался некий фениксиец и вырвал ребенка из пламени?» Это предположение стоило любого другого. Даже Силдин, которого он долго допрашивал, не представлял, как удалось Януэлю добраться до Башни. На этот вопрос, вероятно, смог бы ответить учитель Фарель, но, как человек, проживший безупречную жизнь, он стал Волной и de facto ускользнул от власти Харонии.

Король вновь ощутил зов Черных Терний и сжал кулаки. Теперь, когда шатался его трон, это снадобье склоняло его к бегству от действительности все чаще и чаще. Арнхем наверняка мог бы извлечь для себя выгоду из поражения Силдина, тем более что направленные в сторону Изумрудного хребта Темные Тропы уже так или иначе остановили завоевание империи Грифонов. Иные властители могут встать на сторону Арнхема. Уже раздается ропот, будто король пребывает в нерешительности, что Харония еле-еле двигается по Темным Тропам. Тех, кто понимал желания короля, кто разделял его мечты о завоеваниях и охотно подчинялся приказам, зная, что рано или поздно пробьет час решающей битвы, становилось меньше. В преддверии битвы не следует спешить. Придет время, когда он, использовав все ресурсы своего королевства, увидит темные трещины смерти, расколовшие кристалл Миропотока.

Он пока не знал, что заставляет его действовать именно так, почему не предпочесть растворение в колких лапах Черных Терний. Иглам достаточно было бы пронзить его молчаливое сердце, проникнуть в его череп, чтобы он погрузился в небытие. Какая сила всякий раз побуждает его оттолкнуть их, чтобы выпрямиться, лицом к лицу встать перед своими подданными и повести их к победе?

Он не разделял ненасытной жажды харонцев, их яростного желания любой ценой уничтожать жизнь только потому, что им было в ней навеки отказано. Нет, здесь было нечто иное – необъяснимое ощущение, которое всякий раз мешало ему безвозвратно отдаться блаженной ласке Терний. С давних пор он в самой глубине души натыкался на это ощущение как на незваного гостя. Он отчасти верил в то, что можно сожалеть о жизни, посвященной злу, в скрытое желание искупить вину через спасение своих жертв, но он не обманывался на свой счет. Никто не предает Миропоток смерти, испытывая угрызения совести.

«Напротив…» – прошептал он, приближаясь к книжным стеллажам, закрывавшим северную стену комнаты.

Когда он был живым, это странное ощущение вело его по запутанным тропинкам Желчи. Он пылко служил лиге фениксийцев, отнюдь не отрицая в угоду своему невидимому гостю этой повелительной жажды убивать. Он вел беспокойное существование между светом и тьмой, между своей ролью в лиге и этими кровавыми ночами, когда, повинуясь своим порывам, он искал жертвы среди бродяг, беглых преступников и всех тех, кого судьба забросила далеко от города и семьи. Он не получал от этого никакого удовольствия, даже минутной радости, за исключением той, что вела его по ступеням лестницы к вратам королевства мертвых. Он выковал в себе душу убийцы, чтобы заслужить почести Харонии и быть уверенным в том, что она ему ни в чем не откажет.

Даже в королевской короне.

Ныне он правил Харонией, уже не находя в этом никакого удовлетворения. В конечном счете ничто не изменилось, за исключением ставок. Его жертвой был уже не случайно подвернувшийся бродяга, но Миропоток. Быть может, он от рождения был предназначен служить Харонии, быть может даже, он приведен был сюда, в эти покои, чтобы повелевать Темными Тропами?

Он задумался о своей матери, скончавшейся в ту ночь, когда он появился на свет. Не могло ли это стать проявлением Желчи, проникнувшей в сердце новорожденного, поскольку он убил, чтобы получить доступ в мир живых?

Проклятие.

Мысль ему не нравилась. Это оспаривало у него право распоряжаться своей жизнью, как если бы он никогда не имел возможности выбирать, как если бы он был всего лишь вульгарной марионеткой, управляемой с помощью невидимых нитей. Он поскорее отогнал эту нездоровую мысль и вернулся к библиотеке.

Многие издания, хранившиеся в этой комнате, стоили харонцам огромных жертв. Несколько властителей погибло, для того чтобы их короли могли заполучить эти книги.

В полутьме испускали темно-синий свет рукописи магов. Их существование обеспечивалось на основе того же принципа, что сохранял жизнь в линзе: жизнь в них поддерживалась бледной сетью сосудов, бегущих вдоль обрезов и питающих страницы, подобно тому как земля и вода питают корни растений. Порою какая-нибудь книга падала в пыль, когда вены уставали бороться с царящим повсюду распадом. Но чаще всего они инстинктивно уступали принципу жизни, стремясь победить время, не ведая, что тем самым служат интересам харонцев.

Король уважал это идущее из глубины веков, существующее вне добра и зла проявление Волны, которое уходило в вечность. В этом было упорство, созвучное его борьбе, слепой идеал, который черпал свои силы у Истока Времен. Он открыл книгу и перелистал пожелтевшие страницы, исписанные широким и четким почерком. Это был недавний текст, составленный тридцатью годами ранее знаменитым защитником Волны. Автор размышлял о природе войн, восторгался достоинствами Миропотока, а под конец задавал только один вопрос: переживет ли Харония свою победу? «Иначе говоря, – мысленно сформулировал король, – не существует ли королевство мертвых лишь в силу закона жизни?»

Эта двусмысленность пробуждала в нем беспокойное чувство. Как если бы его собственное существование содержало в себе тот же парадокс, и он гадал, к чему его может привести желанная победа.

Резким движением он закрыл книгу, подняв легкое облако пыли, которое он небрежно рассеял ладонью. Теперь он должен был предстать перед лицом тысячи властителей Харонии и убедить их принять его план. Это был дерзкий план, задуманный им в ту самую минуту, когда тонкая нить, соединявшая Силдина с королевством мертвых, окончательно растворилась. Хотя король явно недооценил Януэля, все же нельзя было допустить, чтобы какой-то мальчишка стал помехой для харонцев. Поскольку возможности рассеять тайну его воскресения не было, следовало положить конец его странствиям и отнять у Волн этот последний козырь спасти Миропоток. Раздался приглушенный стук.

– Мой король? – произнес холодный голос из-за двери.

– Войди.

Дверь отворилась, пропустив в комнату рослого мужчину. Тело его было скрыто под черной шерстяной шинелью, колоколом ниспадавшей до самых ботинок. Стоячий воротник образовывал своеобразный кожаный цилиндр. Еще выше виднелась костяная сетка, повторявшая форму черепа и прикрепленная к цилиндру мелкими бронзовыми гвоздиками. Только морибоны имели право носить этот странный наряд. Они составляли элитную гвардию короля и, кроме него, ни с кем никогда не разговаривали.

– Ваше величество, – приветствовал морибон, опустившись на одно колено.

Король остановил взгляд на костлявом лице своего служителя. Сквозь сетку его каски отчетливо различались фиолетовые глазницы, маленькие бледно-голубые глаза холодно поблескивали.

– Властители заняли свои места? – строго спросил король.

– Да, ваше величество.

– Один из них не отозвался на призыв?

– Да, ваше величество. Властитель Дарек.

– Его оправдание?

– Он задержался в Лиденьеле. Там Темные Тропы сумели проникнуть в столицу и достигли фундамента царских палат.

Король кивнул. Он не сомневался в верности Дарека и подозревал, что у этого человека была основательная причина не выполнить приказ короля. Завоевание Пегасовых дворцов можно было отнести именно к таким.

– А наши приглашенные? – добавил король, делая морибону знак подняться.

– Они благодарят вас за оказанную честь.

– После совета я намерен принять их здесь.

– Слушаюсь, ваше величество.

Улыбка скользнула по губам короля, когда он подумал о четырех харонцах, приглашенных в королевскую крепость. Все они были уже немолоды, но именно их прошлое представляло для него главную ценность.

– Мой плащ, – приказал он.

Морибон кивнул, затем принес тяжелый бархатный плащ гранатового цвета и осторожно набросил его на плечи короля.

– Проследи за тем, чтобы, когда я возьму слово, зал совета был закрыт. Нельзя допустить, чтобы кто-либо мог покинуть зал, выказав свое неодобрение.

– Двери будут закрыты, ваше величество.

– Убедись также в том, чтобы квартал фениксийцев был неприступен.

Король имел в виду тот таинственный квартал, где селились ученики и мэтры-фениксийцы, ставшие харонцами. В силу своей природы они были единственными, кто мог открыть проход через реку Пепла.

– Ваше величество?

– Я должен повторить?

– Нет, ваше величество, – тихо ответил служитель.

– Если кто-то из властителей попытается нанести им визит, его следует предупредить, что приказ исходит от меня.

– Я прослежу за этим, ваше величество.

Вслед за служителем король переступил порог своей комнаты. Перед ним простирался выложенный мраморными плитами коридор, охраняемый морибонами. Они вытянулись по стойке «смирно» на расстоянии в пять локтей друг от друга, каждый крепко сжимал древко ониксовой алебарды. Пройдя между ними, король решительно поднялся по каменной лестнице.

ГЛАВА 2

В напряженной тишине фениксийские ученики сходились в Зал Собраний. Всем разместиться там было невозможно, так как не хватало места, и подошедшие последними теснились на лестнице. После битвы между Януэлем и Силдином повсюду были следы разрушений. От стен остались лишь почерневшие камни, опаленные огнем Феникса. Пришлось послать за ароматическими палочками, чтобы'они заглушили въевшийся в камни тлетворный запах горелой плоти. Ученики собирали прах Мэтров Огня и харонцев, чтобы потом при первой возможности отделить останки одних от других. Самопожертвование Мэтров разрушило строгую иерархию Алой башни. Даже в учении Завета не предвиделось драмы такого масштаба.

Тем не менее эта жертва приобрела символическое значение, и, кроме Януэля, никто не мог претендовать на то, чтобы стать их преемником. Победа над Силдином стала его посвящением, она давала ему те же права, что и законы фениксийцев.

Ученики молча толпились вокруг Януэля, терзаемые страхом и растерянностью. Снаружи, за стенами Башни, готовились к штурму имперские солдаты. Никто не осмеливался предсказать, что произойдет, когда первые лучи солнца озарят красные камни Башни. Некоторые беззвучно молились, другие пристально смотрели на Януэля и на колеблющийся возле него прозрачный силуэт мэтра Фареля. Учитель, ставший Волной, был настолько изнурен после битвы, что казалось, будто он вот-вот растает в полутьме. Бледное сияние его ауры скорее напоминало рвущееся на ветру пламя свечи.

Януэль смело смотрел на собравшихся. Лицо его было бледно, одна рука прижата к груди в том самом месте, куда в попытке вырвать сердце вонзались когти Силдина. Юноша освободился от своих перепачканных кровью и уже бесполезных доспехов, сменив их на одеяние фениксийца из грубошерстной плотной ткани. Теперь, когда ему предстояло обратиться к ученикам, эта одежда придавала ему уверенности в себе.

Но прежде следовало заглушить боль, сжимавшую его грудь ледяными тисками. Чтобы победить недуг изнутри, Феникс Истоков старался заново проложить путь к сердцу юноши. Януэль совершил Великое Объятие, зная, что у него не было выбора. Даже если это лишило бы его драгоценной поддержки при попытке воздействовать на грифонцев и задержать их, он не мог подвергнуть себя риску потерять сознание или, что еще хуже, погибнуть от ран. Благодаря стараниям Феникса, боль утихла, и Януэль понял, что их союз перешел на новую ступень. Хранитель в своих действиях уже не ограничивался древним природным рефлексом, который связывал его с фениксийцами. Нет, теперь Януэль ощущал за его постоянным вниманием, щедро расточаемой заботой чувство, которое походило на привязанность.

Он расправил плечи и свободной рукой потянулся к руке Фареля. Учитель-Волна вздрогнул от его прикосновения, и Януэль понял, до какой степени он был изнурен во время схватки с посланцем Харонии. После того как он дважды отвел от своего ученика роковой удар Силдина, Фарель был обескровлен, его энергия истощилась. Его слабость взволновала Януэля, которого приводила в трепет одна мысль о том, чтобы вновь не потерять его.

«Феникс, – мысленно позвал он, – может ли твой жар помочь ему?»

Ответ был утвердительным. «Тогда сделай это», – молча приказал Януэль. Хранитель поколебался, но быстро понял, что его хозяин не намеревается подвергать опасности свою жизнь, он просто согласен вытерпеть боль ради того, чтобы прийти на помощь агонизирующей Волне.

Боль нахлынула внезапно. Януэль закусил губу, чтобы не вскрикнуть. Он почувствовал дрожь в ногах и едва не рухнул на пол, но уже окрепшая рука Фареля помогла ему удержать равновесие. Им хватило одного взгляда, чтобы поблагодарить друг друга и оценить эту осязаемую нить огня, связавшую их с Фениксом.

Януэль перенес свое внимание на учеников. То, что они оказались в материнской лиге, свидетельствовало о признании их талантов и глубоких связей, которые они поддерживали с Фениксами. За каждым из этих лиц угадывалась суровая жизнь, посвященная лиге и утверждению ее авторитета по всей империи. Они вышли победителями из бесчисленных испытаний, завоевав право служить здесь, под строгим надзором Мэтров Огня, и любой из них мог в один прекрасный день стать их преемником.

Януэль похитил у них этот шанс. Он разрушил надежды, питавшие их, когда они шли на жертвы, стараясь лоходить на своих учителей, когда они терпеливо ткали полотно содружества вокруг Пепла. И Януэль был им стольким обязан, что от волнения он с трудом произнес первые слова. Он справился со спазмом и на краткий миг подумал о своей матери. Воспоминания о ней всегда помогали ему унять тревогу. И вновь сработал эффект, на который он рассчитывал, и слова свободно полились с его губ.

– Подмастерья, – возгласил он, овладев своим голосом, – я… отныне я стал хозяином этой Башни.

Несколько учеников кивнули, но большинство не выказало никакой реакции.

– Я сознаю то, что нас разделяет, – продолжил он. – Без сомнения, я еще слишком молод, чтобы иметь право взять на себя такую ответственность. По правде говоря, у меня нет никаких прав унаследовать власть в сравнении с тем, что вас здесь объединяет, в этой Башне. Я не жил вместе с вами, я не страдал вместе с вами. Однако эти стены не слишком отличаются от тех, в которых я вырос в Седении. Я такой же фениксиец, как и вы. Я тоже подмастерье, и я не считаю себя лучше других. Просто сами события, сколь бы трагичны они ни были, оправдывают мои действия. Я не возгоржусь до такой степени, чтобы потребовать себе права ваших учителей. Действительно, они пожертвовали собой ради того, чтобы спасти именно меня. Но не заблуждайтесь по этому поводу. Они бросились на помощь не Януэлю… – Он сделал паузу, затем продолжил приглушенным голосом. – Они спасли Сына Волны. И именно в этом качестве я прошу вас оказать мне доверие. Я стою перед вами, потому что в моей судьбе приняли участие Волны. Только не подумайте, что они ее предрешили. Сегодня я должен собственными поступками доказать, что они не обманулись. – Он прерван свою речь, чтобы взглянуть на Фареля. Учитель, как ему показалось, одобрял его. – Я требую от вас такого же доверия, какое вы оказывали вашим наставникам. Если вы согласны идти за мной, то следует действовать единодушно, не вступая в споры, вы соглашаетесь на беспрекословное подчинение. Помните, через меня Волны несут надежду. Ни великим полководцем, ни даже великим жрецом я не являюсь. Никогда не забывайте о том, что я всего лишь Януэль, тот, в чьем сердце нашел приют Феникс Истоков и чьи вены питаются от синих потоков Волн.

На этот раз он прочел на их лицах одобрение, хотя ни один из них пока не осмеливался громко выразить это.

– До сегодняшнего дня вы были служителями фениксийской лиги, нашей лиги… Но этот период завершился.

Едва уловимая дрожь пробежала по рядам подмастерьев.

– Я не прошу вас предать Завет. Я требую, чтобы вы стали служителями того мира, ради которого вы решились отказаться от взоров женщин, от поддержки ваших отцов, от бесконечно нежного внимания ваших матерей… Вы согласились отказаться от всего этого во имя тяжкого труда; придя в эту Башню, вы покорились суровой дисциплине, и все это с единственной целью – служить жизни. Вашей жизни и всей той, что зарождается и растет на поверхности Миропотока. Вы ковали мечи, помогающие бороться со злом, и вы будете продолжать это делать. Мы остаемся фениксийцами, но отныне мы будем работать для Миропотока, а не для какой-либо гильдии, будь то в империи Грифонов или в Химерии.

С трудом переведя дух, Януэль увидел, насколько его речь проникла в сознание учеников. Выражения их лиц было противоречивым. Большинство, казалось, одобряли его и даже смотрели на него с оттенком боязливого почтения. Но была небольшая группа, явно более старших, которая выказывала несогласие с ним. Его ранило это инстинктивное недоверие, хотя оно и было ему понятно. Без них он был ничто. Никого из них он не знал лично, но вместе они олицетворяли все то, во имя чего он принял бой. Ради них он дал согласие отправиться в столицу империи, с тем чтобы возродить имперского Феникса. Ради них он избороздил эту империю вплоть до Альдаранша, чтобы предстать перед Повелителями Огня и подчиниться им. И вот теперь во имя своей борьбы он ожидал от них непоколебимого доверия. Их уважение было ему жизненно необходимо. Благодаря ему он приобрел бы силу власти, какую даже Волны не были в состоянии ему предоставить. Если бы ему удалось увлечь за собой этих юношей, ныне предоставленных самим себе, тогда бы за ним последовал и весь Миропоток. Прежде чем продолжить путь, он должен был увериться в этом. С тех пор, как умерла его мать, никто не учил его верить в себя. Убедившись в том, что они поверили в него, он пошел бы до конца, каждый миг своей жизни посвятил бы борьбе, чтобы оправдать принесенную Волнами жертву.

В его воображении промелькнуло воспоминание о Чане. В рядах Черных Лучников этот человек достиг совершенства, он жил с высоко поднятой головой. Но по воле случая он лишился своих способностей, и его рука, прежде уверенная и твердая, дрожала, когда он натягивал свой лук. С этого дня он перестал существовать. Не потому, что ослаб, а потому, что утратил доверие своих товарищей. Януэль не допускал, что нечто подобное может произойти с ним. Чего бы это ни стоило, он должен вырвать этих мальчиков из когтей империи. Если он не в состоянии спасти даже их, можно ли претендовать на спасение Миропотока?

Почему же теперь, когда ставка так велика, некоторые подмастерья все еще отказывают ему в доверии? Он знал ответ, но и знал также, как трудно будет их убедить. Прежде чем явиться в Зал Собраний, он сам с недоверием взвешивал решение, которое собирался предложить им. Это недоверие уходило корнями в историю лиги, обучение в которой совершалось при одном обязательном условии. Оно заключалось в соблюдении фениксийского нейтралитета, который мастера кузнечного дела возводили в ранг основополагающего закона. Как любой другой ученик фениксийцев, Януэль в первые часы своего пребывания в Башне пробубнил затверженные слова принципах этого нейтралитета, служивших ключом к его призванию. Что до Завета, то он хранил об этом молчание.

Юноша изо всех сил стиснул руку Фареля. Он Должен был спешить, силы начинали покидать его. Установленные Фениксом глушители боли постепенно ослабевали. Однако Януэль не хотел снова обращаться к Хранителю за помощью. Рука учителя питала его энергией, но столь же действенной, как и жгучее пламя Феникса, хотя и не столь концентрированной.

Настал момент завершить свою речь и оставить за учениками право решить, пойдут ли они за ним или предпочтут священный обет нейтралитета, который они поклялись соблюдать. Ему потребовалось сделать усилие, чтобы прочистить горло и вновь обратиться к ним.

– Я не намерен узурпировать власть, – отчеканил он. – По крайней мере, я не стану навязывать ее тем, кто пожелает покинуть эту Башню. Если вы решите уйти, вы уйдете навсегда. Там, снаружи, вас ожидают грифийцы. Не бойтесь, они не убьют вас. Напротив, они позаботятся о том, чтобы у вас ни в чем не было нужды, ибо ваше умение необычайно ценно для них. Тот, кто сделает этот выбор, никогда не будет в моих глазах предателем, я даю вам слово. Но если вы решите остаться, это будет означать, что вы избрали меня своим повелителем.

По рядам собравшихся вновь пробежала дрожь, как если бы ледяной ветер ворвался в Зал Собраний. Мелькали брошенные украдкой взгляды, слышались перешептывания, Януэль оставался неподвижен. Теперь он был бессилен, ибо на карту было поставлено самое главное, мысль о возможной неудаче парализовала его. Если Башню покинет большинство учеников, не останется ни одного шанса осуществить задуманное.

Внезапно с лестницы донесся невнятный ропот. Один из подмастерьев безуспешно пытался проложить себе дорогу в первый ряд.

– Пропустите его, – крикнул Януэль.

Из толпы с трудом вырвался юный фениксиец с побагровевшим от усилий лицом. Ростом он был менее трех локтей, и лет ему должно было быть от десяти до двенадцати. Рубаха болталась на его худом и костлявом теле, засученные рукава открывали нежные белые руки. Януэль прочел в глубине его ореховых глаз глубокое отчаяние и заметил, как дрожат его руки. Можно было догадаться, сколько мужества стоило мальчику осмелиться вот так прорвать ряды своих старших товарищей и предстать перед Сыном Волны.

– Подойди поближе, – подозвал его Януэль. Мальчик остановился в нерешительности. Пока его заслоняли спины товарищей, он мог довериться отваге своего сердца, которая толкала его вперед. Теперь он был один. Один перед Сыном Волны, чье лицо было искажено болью. Мальчик сложил ладони и выполнил положенный ритуал приветствия, позволивший опустить глаза и забыть обо всех, кто сейчас пристально на него смотрел. Мысль о том, чтобы обратиться прямо к избраннику, признаться ему в своих страхах, бросала его в дрожь. Однако его глубоко затронули слова Януэля. Прежде чем согласиться следовать за ним, он хотел увериться кое в чем, но говорить ему было невероятно трудно, неизреченное рычало в его груди, как разъяренное животное.